Текст книги "Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков"

Батуми. Второе дежавю

На другом конце провода он сжался в комок: «Я не уеду отсюда». Повторил эту фразу несколько раз: «Я не уеду отсюда. Мы порвем их зубами».

Его слова так же лишены смысла, как и мое предложение сбежать из страны, где началась война. Я, значит, турист, не уезжаю, а он – хозяин, настоящий картвели[5]5
  Грузин.


[Закрыть], истинный тбилисский карачохэли[6]6
  Зажиточный ремесленник или горожанин одного из высших сословий.


[Закрыть], мясо и кость этой земли – возьмет и уедет.

Но мое дело предложить. Киев открыт, дорогой! Бери семью и отправляйся жить в мои двухкомнатные хрущобы, пока лужайку перед твоим домом вытаптывают несколько тысяч солдат. «Бегите отсюда! Бегите скорей! Послушай меня, пока вы рядом с турецкой границей – потом может быть слишком поздно. Танки уже…»

Связь оборвалась. В Тбилиси отключили ретрансляторы GSM.

Мы лежим в гостиничном номере, освещенном светом уличного фонаря. Между шторами в комнату пробиваются блики желтого. Желтый – цвет вынужденного ожидания, цвет химической тревоги.

В эту ночь мы не можем разговаривать, не можем любить друг друга, не можем больше выглядывать в окно. И, самое главное, мы не можем больше ждать.

Магазины и лавки задраены на ночь. На улицах – ни души. Громыхая по выбоинам, время от времени проносятся авто. Раз за разом один и тот же звук врывается в тишину нашей комнаты.

Я уже, кажется, узнаю это хриплое уханье. Выглядываю в окно. Резвые, старые, драные «жигули». Призрак из бандитских 90-х.

Я почувствовал дежавю…

Аджария в нескольких километрах от светского Батуми. Поселок Хуло

92-й год. Мне 13 лет и на новеньком велосипеде «Украина» я стою на углу Пушкинского парка в Киеве. Только собираюсь съехать с бровки на проезжую часть, как рядом на перекрестке останавливается такая же «копейка».

На заднем сиденье – двое. В руках пистолеты с коротким дулом и массивной рукоятью. Теперь я знаю – это «макаровы». Один из них защелкивает обойму и передергивает затвор. На миг я застыл как вкопанный. Только не посмотреть на них! Только бы не глядеть на них в упор! Да как же на них не смотреть?! Желтый. Зеленый. Поехали!

Кажется, – пронесло… Тогда я впервые в жизни увидел заряженное оружие. И впервые осознал, что окружающим не всегда нужно давать понять, что ты знаешь о них больше, чем положено. В «жигулях», колесивших в ту ночь по батумским улицам, были темные, плотно закрытые окна. Я не знаю, что ищут эти ребята. Может быть, это мародеры, предвкушающие панику и разгардияж. Или же – местная «милиция», стерегущая город от этих самых мародеров. Тем временем моя спутница катается где-то по городу в поисках хороших кадров. В номере отеля я пытаюсь писать, но в голове – призрак этих чертовых «жигулей» и рука, передергивающая затвор. Высовываюсь из окна. Вижу прислоненный к бровке велосипед. Возле него сидит моя девушка в красной косынке и с сигаретой в зубах. «Хватит на сегодня приключений. Бегом спать!»

Ночь перед грозой

Жарко и душно в городе. Скоро будет гроза.

Мы привязали велосипеды и отправились бродить. Все больше задраенных лавок, все меньше людей на улицах. Беспроволочный телеграф работает на всю катушку.

Об армии, якобы подступающей к Батуми, теперь твердят на каждом углу. В стране по-прежнему нет интернета, и мы можем полагаться только на официальную пропаганду (телевизор), неофициальную пропаганду (слухи), и собственную, уже давно больную, интуицию. Город живет слухами, рождает слухи, верит только слухам. Слухи приходят отовсюду. Мы слушаем в четыре уха и делаем снимки. Может быть, сегодня в последний раз видим на улицах георгиевские флаги. Может быть – это последние дни Грузии, какой мы ее знали, – гостеприимной, доверчивой, безалаберной, любимой и дико независимой страны. Если русские вступили в Аджарию – значит, сегодня они будут в Батуми. Это аксиома, не требующая доказательств. Если это так – обязательно найдется кто-то, кто будет пытаться сопротивляться. Значит – партизанская война. «Калашников» найдется здесь у многих. Тот, кто не умеет стрелять – выучится в бою. Кто не успеет – умрет героем. Это Грузия. Нищий на паперти в городке Ананури до сих пор ждет царя Ираклия, который призовет его под ружье.

По дороге встречаем группу молодежи. Все они – резервисты, ожидающие призыва.

«Ты знаешь, что 20 наших резервистов вчера уложили 60 их отборных десантников?.. Наши пошли на них с ножами! И положили всех». Этого парня зовут Леван. Ему семнадцать, и мальчишка искренне верит в то, что говорит. «Мы – грузины. Мы порвем их зубами!» – говорит Леван.

Где-то я уже это слышал. Где сейчас мой друг? Стал участником ополчения или засел в своем домике в горах, пьет чачу и с грустью смотрит на Военно-Грузинскую дорогу? Вместе с нашими новыми знакомыми отправились к костелу. Говорят, там прячутся беженцы из оккупированных районов. Но костел пуст и заперт на все замки. Вокруг все обклеено листовками с надписью «don’t shoot». Кому адресованы эти листовки, если в Батуми ждут российскую, а не американскую армию? Почему их расклеивали только в одном месте? И почему под ногами сотни этих скомканных бумажек? Кому могло понадобиться уничтожать пацифистские листовки? Все это очень странно…

Но у нас нет времени выяснять детали. Власти требуют покинуть улицы после 10-ти часов вечера. В Батуми – комендантский час. Медленно бредем к набережной. Занимаем лучшую площадку для обозрения, – на террасе кафе у самой кромки воды.

Как на ладони виден порт, освещенные пакгаузы, доки и суда, стоящие на рейде. И, что самое важное – участок дороги, ведущей к городу. Наш новый приятель Леван разговаривает по телефону. «Они уже в Чакви», – говорит Леван.

Чакви – это поселок в двух десятках километров от Батуми.

Значит – через пятнадцать, максимум через двадцать минут мы увидим их. Больше всего на свете хочется сейчас сигарету. Нервы на пределе и я не могу больше отказывать себе в никотине.

Затягиваясь, смотрю на огни порта. Краны в огоньках – как гирлянды рождественской елки, отражаются в черной воде.

Тихо. Только легкая волна шлепает по каменному парапету.

Огни появились около полуночи.

«Вон их фары! Смотри! На той стороне залива!» – Леван вскочил и показывает рукой в темноту.

Колонна машин. Вероятно, это БМП и транспорты с пехотой. Шум гусеничной техники был бы слышен издалека… Десять, двенадцать, пятнадцать. Всего двадцать больших желтых точек медленно движутся по другой стороне акватории, огибая залив перед въездом в город.

Их можно было бы принять за колонну TIRов, следующих в Турцию, но все крупные магистрали давно перекрыты. Нет, это не могут быть дальнобойщики. Через полсигареты они будут здесь…

Недо-пере-мирие

Свет фар, кому бы он ни принадлежал, исчез через несколько минут. Мы ждали, что колонна, скрывшись за поворотом, вот-вот появится в городе. Но никто не пришел.

Утро следующего дня началось очень странно: нас никто не останавливает. Никто не проверяет документы. В Батуми нет военной техники. На улицах – полицейские в грузинской форме. Я недоверчиво смотрю на них, пытаясь обнаружить какой-то подвох. Но нет, это все те же грузинские полицейские, а не какие-нибудь переодетые агенты ФСБ.

Правда, ведут они себя очень странно. Они улыбаются! Впервые за много дней.

«Что происходит? Где русские войска?»

Нам отвечают: «Подписано перемирие. Стороны договорились прекратить огонь. Войны больше нет».

«Погодите, но как быть с российскими войсками? Они же должны были занять город этой ночью?»

«Нет, их здесь не было и близко. Это все – провокации», – офицер в форме улыбается, как любит улыбаться мой друг Гоча. Очень хитро улыбается, мерзавец!

Пере-мирие. Недо-война… Никто не знает, как долго это продлится. Ночью на улицах Батуми – митинг. Георгиевские стяги, микрофоны, громкоговорители.

Аджария и ее столица Батуми – наиболее безопасная грузинская провинция в случае войны с самым грозным соседом.

Слезы, дети, песни, свечи, старики и протяжное, грустное, распевное: «Сакартвело…»

Откуда вы? Из Украины. Я журналист. Нет, не на работе… в отпуске. Да, у меня не получается поехать в отпуск куда-то, где нет войны (ха-ха, действительно).

Но ничего, мы здорово отдохнули (это очень хорошо, какие вы молодцы! Когда снова к нам?).

Как только – так сразу (приезжайте поскорей, немножко отдохнете!).

Но мы и так отдыхаем (да что вы, какой это отдых – половину времени идет дождь!).

Грузинские журналисты, улыбаясь, машут руками на прощание: «Украинас гаумарджос!»

Мы крутим педали в сторону набережной. Где-то посреди моря – гроза.

Воздух становится свежей и чище.

Потрясающее зрелище это морское огненное шоу. Поток бело-голубого пламени пронизывает навылет полгоризонта.

Сидим на камнях обнявшись и смотрим в небо.

Когда-то грузины верили, что гроза – это Святой Георгий преследует змия, а молнии – стрелы, которыми он целится в него. Облака они представляли себе гигантскими губками, которые по повелению высших сил спускаются к морю, набирают там воду, чтобы потом вылить ее на землю.

Через мгновение небо снова спокойно, а море – темное, жуткое море – наползает на берег из темноты.

«Зачем эти отели, эти города, эти… черт подери – военные базы с вышками ПВО?! В следующий раз – только со спальником!» – восклицает моя подруга.

«Спокойной ночи, ламазеныш…» – говорю я, переиначив любимое грузинское слово.

«Ла-ма-зе-ныш… как это здорово! „Ламази“ ведь по-грузински – красивый? А вместе с этим „ныш“» – шепчет моя умиротворенная спутница.

В ту ночь на пляже нам действительно казалось, что в спальнике и палатке можно спрятаться от любой войны.

Это было восхитительное чувство. Одна из самых приятных иллюзий этого путешествия. Путешествия, во время которого мы проскочили мимо всех «горячих точек», не услышав ни единого выстрела.

* * *

Теперь я знаю то, чего не знал тогда: Аджария и ее столица Батуми – наиболее безопасная грузинская провинция в случае войны с самым грозным соседом.

Согласно Карсскому договору между Грузией, Арменией, Азербайджаном и Турцией, подписанному в 1921 году, последняя уступила Батуми и близлежащие территории при условии, что сможет вечно пользоваться портом без пошлин и сборов, а грузинское правительство гарантирует соблюдение прав и свобод жителям близлежащих земель.

Таким образом, если бы Грузия потеряла независимость, у Турции появился бы формальный повод вернуть себе территорию Аджарии.

Этот договор заставляет грузин верить, что Аджарская автономная республика – самое безопасное место в Грузии.

Батуми. Три года спустя

«Лет 25 назад Батум был не что иное, как простая деревня, пользовался славою по своему дурному климату. Здесь не было даже хорошей пресной воды, а лучшие части нынешнего города были заняты лишь стадами кабанов… Теперь все знают, что Батум есть лучшее место для стоянки судов на восточном берегу Черного моря».

«Три месяца в турецкой Грузии». Тифлис, 1876

Въезжая в город спустя три года, я не узнал его. Батуми похож на огромную стройку, готовящуюся к началу большого карнавала.

Чтобы уехать подальше из города (всеми благами которого можно будет пользоваться после того, как осядет строительная пыль)[7]7
  На сегодняшний день, когда большая стройка закончилась, а отнятая россиянами Абхазия еще не вернулась в управление Тбилиси, Батуми превратился в настоящую курортную столицу, куда на летние месяцы перебирается вся Грузия. По крайней мере та ее часть, которая может себе это позволить. (Прим. автора.)


[Закрыть], я отправился в летнюю резиденцию князей Шервашидзе.

Дом этот находится в поселке Махинджаури, о котором хозяин рассказал следующую историю.

Много веков назад в дом одного аджарца ворвались турки. Они убили его братьев и изнасиловали женщин, а ему самому отрезали нос и уши.

«Уродец! Теперь ты – грузинский уродец!» – смеялись они ему в лицо.

Вскоре, собрав отряд, «уродец» вернулся…

Грузины убили обидчиков, а потом приходили снова и снова, потому что сколько бы они ни возвращались за своим долгом, до самой смерти не чувствовали, что вернули его.

«Махинджи гяури! Махинджи гяури!» – кричали испуганные турки при виде его отряда: «Страшный грузин! Страшный грузин вернулся!»

Нынешний Махинджаури – прелестное место, из которого видны горы, порт и корабли, стоящие на рейде.

Сюда приходят поезда, следующие из Тбилиси; здесь же находится лучший в Грузии ботанический сад.

В приморском городе всегда найдется занятие, которое оправдает состояние сладкого ничегонеделанья. Это занятие называется: «Сходить к морю».

Батуми, с его пляжами, ночным кутежом и бесконечным количеством соблазнов с трудом отпускает меня.

Однажды днем, незаметно собрав рюкзак и выехав из города, я оказался на трассе.

В тот день я собирался разбить палатку на пляже по дороге в Кобулети, чтобы на следующий день, проехав Поти, добраться до Зугдиди – последнего крупного города перед Верхней Сванетией.

Но уже через какой-то десяток километров меня обогнала машина, и, резко затормозив, преградила дорогу.

«Алекс, куда ты? – воскликнул выскочивший из автомобиля человек, оказавшийся одним из моих новых знакомых. – Ты же еще не видел моря!»

«Я видел море», – ответил я, стараясь сохранять спокойствие.

Собеседник не обратил внимания на мою скучную мину, приняв ее (впрочем, небезосновательно) за обычную пресыщенность курортника.

«Cейчас мы покажем тебе место, из которого ты не захочешь уезжать!»

Так я оказался в Букнари.

Старик из Букнари

Он жил в маленькой лачуге на берегу.

«Если ты живешь у моря, оно может кормить тебя. Если ты НАУЧИШЬСЯ жить у моря…» – говорил этот старик.

Он жил здесь лет двадцать и никогда не работал.

Все, что он делал, – ходил по берегу и собирал то, что приносил прибой.

Дровами, найденными на берегу, он отапливал свою лачугу.

Поэтому дом его пропах рыбой и солью.

И дети его были такие же дикие и странные, как он сам.

Имени его никто не помнит. Говорят, он был беженцем из Абхазии.

Мтирала. Мед субтропиков

Мтирала – это ущелье с каменистой, но сравнительно тихой рекой, крупными валунами и естественными заводями, похожими на небольшие бассейны с ледяной водой.

В узком ущелье всегда туманно и прохладно.

Тут и там мелкие ручьи текут через дорогу, вливаясь в реку. Скалы, из которых сочится родниковая вода, нависают над головой, а под ногами, на обочине, мелкие зверьки и рептилии бросаются в заросли, завидев человека.

За поворотом дороги среди зарослей папоротника вижу породистую мраморно-серую лошадь.

Без упряжи, без табуна – хозяин отпустил ее пастись одну, не боясь ни медведей, ни конокрадов.

Вскоре показалось заброшенное кладбище аджарских мусульман, с круглыми, стертыми временем и поросшими мхом камнями, напоминавшими дно высохшей тропической реки.

Мтирала – это ущелье с каменистой, но сравнительно тихой рекой, крупными валунами и естественными заводями, похожими на небольшие бассейны с ледяной водой.

В Мтирала я попробовал местный мед – густой, горьковатый, с легким привкусом цикория.

Этот мед очень любят турки, потому что по вкусу он очень подходит к их сладостям, например пахлаве.

В тот же день, выехав из Мтирала, я вернулся на трассу. Мне наконец-то удалось вырваться из орбиты Батуми и отправиться дальше.

Так началась вторая часть путешествия вокруг Грузии.

Маршрут 4
Из Колхиды – в Местию
К мегрельским ведьмам и сванским князьям

Женщина дороже золота

Никто из исторических героев Кавказа не может конкурировать с любимой в Грузии и за ее пределами царицей Тамарой. Однако самая известная в мире уроженка этих мест – безусловно, Медея.

Как известно, Медея, дочь колхидского царя, была виртуозной колдуньей, сбежавшей из дому с греческим путешественником Язоном, приехавшим в нынешнюю Мегрелию (некогда – часть Колхидского царства) за легендарным Золотым руном.

В Батуми стоит, возможно, единственный в мире памятник этой женщине.

История Медеи – миф, но всё ли в нем вымысел?

По легенде, она была дочерью и жрицей таинственной, великой и страшной богини Гекаты и внучкой Никты – богини ночи.

Медея одна из немногих смертных, отказавшая в близости царю всех богов – громовержцу Зевсу. И предавшая родину ради любви к беглому греку, изгнанному из дома алчной родней.

Никто из исторических героев Кавказа не может конкурировать с любимой в Грузии и за ее пределами царицей Тамарой. Однако самая известная в мире уроженка этих мест – безусловно, Медея.

Мать Медеи, царящая в мире мертвых, распространяла свое влияние и на мир живых. Ей поклонялись все античные женщины: выходя из дому, каждая из них непременно просила заступничества Гекаты.

Интересно, что культ ее становится все популярнее, если двигаться на восток: в самой Элладе обнаружено около сотни святилищ этой богини, в Турции археологи находят крупнейший из ее храмов, а дальше, в направлении Малой Азии, мест поклонения Гекате уже насчитывают около четырехсот.

Значит, и здесь, по дорогам Колхиды, со сворой трехглавых псов когда-то мчалась Энодия («дорожная») – еще одно имя Гекаты.

Помимо Медеи, эта богиня породила знаменитую волшебницу Кирку и морское чудовище Сциллу – тех самых, с кем столкнется на своем пути Одиссей, возвращаясь с Троянской войны.

Такие родственники были у Медеи, она же была достойна их…

Будучи жрицей Гекаты она должна была приносить в жертву собак и читать заклинания на перекрестках, как того требовал культ.

Колхидская жрица умела выпустить всю кровь из человека и впустить новую, полностью омолодив его. Значит, она была врачевателем, умевшим делать переливания крови!

Само собой разумеется, и специалистом по фармацевтике – согласно Аполлонию Родосскому, – Медея, помогая своему возлюбленному украсть сокровище отца, защитила его от ожогов и ран с помощью некоего растения, на вид схожего с шафраном.

Это растение, по легенде, выросло из капель крови Прометея, распятого неподалеку – на горе Хомли.

Титан, подаривший человечеству огонь, был прикован к скале не в районе горы Казбек, как пишет Дюма, а здесь, в Колхиде.

В одном из сел неподалеку до сих пор есть традиция убивать стервятников, гнездящихся на скалах. Возможно, истребляя этих птиц, местные жители мстят легендарному орлу, клевавшему печень героя, в Греции звавшегося Прометеем, а в Грузии носившего имя Амиран.

Тот же подвиг, та же кара: дар огня, распятие и вечная пытка. Если греческий прототип, по легенде, был сыном богини Геи, то Амиран родился у грузинской богини охоты Дали от смертного охотника свана.

Амиран, тоже вступивший в противоборство с богами, остался навечно прикованным к скале, и только его верный пес из года в год продолжает лизать цепи, надеясь, что когда-то они истончатся, и хозяин сможет выйти на свободу.

Вернемся к Медее, чье колдовство и чары матери позволяли воскрешать мертвых и делать живых равными богам.

Все это – мифы, кем же была Медея в реальности?

Известно, что в те далекие времена хранителями всех стратегических секретов страны – от технологических процессов обработки металлов, до рецептов лекарственных препаратов и ядов – были жрецы.

Медея же была самой сильной колдуньей своего времени, ведь считается, что само слово «медицина» произошло от ее имени.

Еще один любопытный факт, связанный не столько с самой Медеей, сколько с ее профессией.

В Средние века в одной из горных грузинских провинций – Хевсуретии – знахари проводили операции по трепанации черепа, излечивая людей от мигрени, эпилепсии или других болезней. Такие операции, на языке местных лекарей, назывались «вывод бабочек из головы». Знахари, эти ученики Медеи, использовали в качестве анестезии отвары из горных трав, рецепты которых ныне забыты.

Дедушкой Медеи был Аристей – бог, научивший людей использовать целебные травы, разводить пчел, добывать мед, выращивать оливки и делать сыр – то, чем знамениты и современные грузины.

Итак, чем же было сокровище, за которым приехали в Колхиду греки?

Памятник легенде о Золотом руне в приморском городке Кобулети

По одной из версий, Золотое руно – не что иное, как баранья шкура, пропитанная крупицами золота. И это золото было принесено в низины рекой Ингури с гор Сванетского кряжа (того самого места, куда я сейчас направляюсь).

И это уже не легенда, а геологический факт. Золото в водах Ингури добывают и по сей день.

Эта версия происхождения сокровища проста и очевидна. Однако помимо нее, специалисты выдвигают десятки более хитроумных расшифровок мифа.

Например, один химик предположил, что Золотое руно было удивительно тонко обработанной льняной тканью, изготовленной из почти невидимых глазу прозрачных нитей.

В древности из нитей, которые сегодня можно рассмотреть лишь под микроскопом, действительно ткали тончайшие полотна, носившие названия «текущая вода», «вечерний туман», «сотканный воздух».

Отрез такой ткани, весивший всего 50 граммов, в XIX веке оценивался в 725 граммов золота! В Древней Греции она стоила в 30–35 раз дороже драгоценного металла.

Возможно, именно этой технологией владела Медея – жрица одной из самых влиятельных «ночных богинь».

Не исключено, что именно Медея – специалистка по современным технологиям – была тем сокровищем, за которым приехали в Грузию греки.

Как мы знаем, история закончилась плохо. Убегая из родной Колхиды, Медея, чтобы остановить погоню, разрубила и бросила в море тело своего младшего брата: она знала, что никакое сокровище не заставит отца оставить тело сына на съедение рыбам.

Через несколько лет Язон, испугавшись могущества своей жены, решил избавиться от нее, выгнав из дома.

Он и его семья жестоко поплатились за это – Медея убила их детей, и подарила новой невесте Язона пропитанный ядом свадебный убор.

На окраине курортного приморского городка Кобулети стоит огромный бетонный памятник с очевидно античным сюжетом.

Два огромных быка и человек с неестественно прямой спиной, стоящий за плугом.

Может быть, это Язон, сеющий зубы дракона, из которых должны вырасти воины, призванные убить его?

«Кто это?» – спросил я у пастуха, дремавшего в тени дерева, пока его стадо паслось у ног бетонных колоссов.

«Это – первый грузинский добытчик золота. Его дочь предала его и продала секрет одному пиндосу. То есть греку…» – так грузинский пастух интерпретировал легенду о Медее и Золотом руне.