Текст книги "Калинов мост"

Сердце продолжало бешено колотиться. Ей показалось даже, что этим стуком перебудит всю больницу. Но слышен он был только ей. Даже вскрик был легким и тихим настолько, что никто не проснулся. Лишь с соседней койки приподнялась сонная голова.

– Чего кричишь? Врача позвать?

– Нет, – резко замотала головой Лада. – Просто кошмар приснился.

Да, пришла спасительная мысль. Это просто кошмар. Сон, не более. Если приходил в самом деле, подай голос, проявись. Подтверди, что это был ты. Но тьмы не было, и голоса не было. Не то ушел, не то не приходил вовсе. А может, затаился в сторонке, как и обещал, и наблюдал с улыбкой.

Милонег не появлялся больше недели. На тренировки не приходил, в дом не заходил, не звонил. И сам на звонки тоже не отвечал. Оборотень начал беспокоиться. Старуха хмурилась, но молчала. Когда Кот переживал в голос, лишь головой качала. «Все в порядке. Погоди, сам появится».

Так и случилось. Парень позвонил через неделю. Голос был почти веселым.

– Дядя Костя, – издевательски обратился к оборотню. – Заходите в гости. У меня жена из больницы выписалась. Сына покажу.

Кот пришел не один. С ним вместе увязались и Яга и Игорь. В комнате все осталось по-прежнему, только появилась в углу детская кроватка. Лада была непривычно тихой, от старухи и оборотня держалась чуть в стороне, что не укрылось от взгляда «дяди Кости».

Святослав Олегович спал. Маленький, лысый, красный и орет все время, вспомнил Кот рассказанную Игорем шутку. Впрочем, как все дети. У оборотня мелкие щенки человеческие никогда никаких эмоций не вызывали. Слишком глупы и беспомощны. Старуха же, наоборот, оживилась при виде малыша до неузнаваемого состояния.

– Уй ти господи, – заверещала бабка. – Каков карапуз.

Карапуз поморщился во сне. Яга повернулась к Ладе и Милонегу, сказала строго:

– Чтоб как «мама» с «папой» выговаривать начнет, научили «баба» говорить.

– Ага, – не сдержался Кот. – У всех будут бабы, как бабы, а у Святослава Олеговича – баба Яга. Вот повезло мальчишке.

– Бабушка, – поморщился Игорь. – Чего ж сразу баба?

– «Бабушка» карапуз сразу не выговорит, – весело отозвался оборотень. – Потому баба.

– Молчал бы уже, – вступился за Ягу Милонег. – Дядя Костя.

Старуха хрипло рассмеялась.

Ладу нашла позже, на кухне. Оставила мужчин в комнате, сама выскочила вслед за девушкой. Прикрыла за собой дверь.

– Что с тобой, девонька? – тихо спросила с порога. – Вижу, что сама не своя, сторонишься. Случилось что?

Девушка отставила заварной чайник, посмотрела на старуху с сомнением, будто боролась, сказать или нет.

– Рассказывай, – сухо распорядилась Яга.

– Он приходил.

– Кто? – насторожилась бабка.

– Тот, кого вслух поминать не хочу, тем более к ночи. Я еще в больнице лежала. Ночь была. Не знаю, взаправду ли. А то, может, приснилось.

Старуха села к столу. Девушку взглядом не отпускала ни на секунду, словно силилась понять, Лада в ней живет сейчас, Люда или вовсе ничего человеческого не осталось.

– Может, и привиделось, – кивнула она. – О чем говорили?

– Он к себе звал, про долг напоминал. А я отказалась. Он и ушел, – честно рассказала Лада.

– Милонегу говорила? – прищурилась бабка.

Девушка покачала головой.

– Молодец, и не говори, – похвалила Яга. – Незачем его терзать, все равно помочь не сможет. А этому, коли еще придет, говори, чтоб убирался. Покуда живешь, прав на тебя у него нет. И не верь ни единому его слову. Тьма – это ложь. Под ее покровом все что угодно сделать можно и правды не докажешь и виноватого не найдешь. Пойдем, а то нас уже потеряли, поди.

Милонег, которого взял с собой за компанию, ходил по квартире художника с распахнутым ртом. Сам же Игорь отнесся к картинам спокойнее. С творчеством художника Доронина успел познакомиться довольно плотно. Интернет помог. Чего ждать от автора, знал, но когда увидел готовый макет, немного ошалел. Художник сидел в кресле напротив прилипшего к макету Игоря и курил кальян.

Вячеслав Алексеевич превзошел самого себя. Город на макете выглядел в точности как оригинал. По пропыленному Садовому кольцу ехали машины, въезжали на мост и скатывались с него. Под мостом текла мутная, непрозрачная Москва-река. По ней мимо Парка культуры тянулся старенький речной трамвайчик. По набережной и через мост шли люди. В большом количестве гуляли крохотные фигурки в самом парке аттракционов и в парке за Центральным домом художника.

Фасады зданий по другую сторону набережной пропылились и молчаливо, словно настоящие, возвышались, памятуя о Москве советской, когда были они моложе, когда не развешивали по ним рекламу и чистили чаще и качественнее.

На дальнем краю макета посреди реки торчал странный, как и масса других памятников гигантомана Зураба, Петр в костюме первооткрывателя Америки. Художник оставил идею о прилепленных к памятнику грудях, просто скопировал в миниатюре. Копия получилась мастерской, Петр выглядел столь же нелепо, как в жизни.

– Вас устраивает? – Доронин выпустил густое облако ароматного дыма, на заказчика смотрел с интересом.

– Как вам это удалось? – восторженно пролепетал Игорь.

Последний раз такой трепет в душе возник, когда в далеком детстве у приятеля смотрел на немецкую железную дорогу. Папа соседского мальчишки мотался по загранкам и привозил такие запчасти для игрушки, каких московские коллекционеры детских фургончиков в глаза не видели. Играть в это чудо Игорю в четыре года казалось кощунством, потому он просто смотрел, как сосед укладывает рельсы, безжалостно тыкая их, пытаясь выстроить дорогу, и как гоняет по ним паровозики.

– Три дня гулял, три дня рисовал. Три недели ваял, – пожал плечами Доронин. – Ради вашего макета отложил все остальные проекты. Так вас устраивает результат?

– Более чем, – не в силах справиться с эмоцией, затряс башкой Игорь. – Вот только…

Он посмотрел на крышу одного из домов, там, весело улыбаясь, раздвинула ноги нарисованная девка. Будто совращали и дразнили какие-то космические или кармические силы, глядящие из космоса.

– Я же просил без допущений.

Доронин азартно улыбнулся, глаза заблестели.

– Там нет никаких допущений. Залезьте на крышу и убедитесь. Она там уже есть.

Игорь поперхнулся. Безумству храбрых поем мы песню. В этой работе смысла не было никакого. Во всяком случае, для заказчика. Зачем это понадобилось художнику – одному аллаху ведомо. Сам Вячеслав Алексеевич ничего объяснять не собирался, задорно лыбился и пыхтел кальяном.

– Сумасшедший дом, – выдавил бородатый.

– Прекрасно, – довольно протянул художник. – Тогда осталось два вопроса. Расчет и доставка.

Игорь молча вытащил из кармана сверток, протянул Вячеславу Алексеевичу.

– Здесь вся сумма. Пересчитайте.

– Я вам верю, – улыбнулся тот. – Такие, как вы, не врут. Не умеют. Что с доставкой?

– Машина будет, адрес я укажу, вам надлежит только проконтролировать процесс и, если что-то повредится, поправить на месте. Вас это не затруднит?

– Нисколько, – благожелательно пыхнул кальяном художник.

Свет отключили, когда была в душе. Не то электричество вырубилось, не то лампочка накрылась. Лада стояла в ванне, с намыленной головой, потому выяснять причины сразу не поскакала.

Пока поспешно смывала шампунь, темнота загустела до непроглядного состояния. Тогда только поняла, что что-то не так.

– Здравствуй, девица-красавица, – донеслись из-под двери знакомые интонации.

– Уходи! – Она отпрянула, прислонилась спиной к холодной кафельной стене.

Руки судорожно пытались прикрыть наготу, что рассмешило скрывающийся в темноте голос. Гость захихикал.

– Это ты здорово придумала. Я же говорил, что вы мастера во всем, что касается самообмана. Я, значит, к тебе не приходил, это просто ночные кошмарики.

Голос снова гаденько рассмеялся. Лада вжалась в стену, не зная, куда деваться. Хотелось броситься вперед, распахнуть дверь и выскочить в свет. Но тьма была настолько густой, что ни двери, ни даже собственной руки видно не было. А может, и не было здесь ничего, кроме тьмы.

– Неужто ты думаешь, что тебе это просто так спустят с рук? – нейтральным тоном стороннего наблюдателя поинтересовался голос. – Однажды тебя позовут обратно, и ты не сможешь противиться. Ты отдана тьме. Ты отдалась тьме.

– За то, чтобы быть светом, – возразила Лада. Голос дрожал.

– Так не бывает, – засмеялась темнота. – Свет в тебе, конечно, есть, но скоро весь выйдет. Это не твой свет. Ты – тьма. Твоя душа во тьме. Помни про заклад.

– Какой заклад? – спросила, хотя прекрасно знала, о чем речь.

– Напряги память, – посоветовал голос. – Это как денег взаймы взять. Берут чужое и на время, а отдают свое и навсегда. Ты взяла то, чего не могла взять. Теперь придется отдать то, чего не могла отдать. Все честно, невозможное за невозможное.

Голос снова засмеялся. Смех несся со всех сторон, заставляя трястись поджилки. Не выдержав, она отдернула шторку. Бросив душ, схватила ощупью полотенце, выскочила из ванны и дернула дверную ручку. Дверь оказалась на месте и отворилась легко.

Коридор встретил прохладой и светом. Она обернулась – в темной ванной комнате никого не было. И смеха больше не было. А еще через секунду вновь зажглась лампочка.

Лада вздрогнула. Не привиделось.

Макет занял половину комнаты, чтобы поставить его нормально, пришлось разложить и сдвинуть пару столов. Кот разглядывал воссозданный фрагмент Москвы с интересом. Старуха с претензией. Впрочем, к чему придраться, она не нашла.

Художник постарался на славу. Воспроизведено было все, от пыли на нижней части черных перил моста до надписи из трех букв на вантах, созданную каким-то балбесом, которому по случайности в руки попал баллончик с краской. В жизни надпись была размашистой, на макете она уменьшилась до едва различимой, но тем не менее читалась.

– Хорошая работа, – подвел итог Кот.

– Гениальная, – поправил Игорь.

– Неплохая, – буркнула старуха.

Оборотень промолчал. Старуха вечно ворчит, бородатый так и не разучился восторгаться. Как до сих пор не повздорили, одним богам ведомо.

– А что за баба на крыше? Она там есть?

– Она там есть, – улыбнулся Игорь.

– Дикие люди, – проворчала бабка. – Ладно, накрыть его чем-то надо пока.

– А зачем это? – спросил Игорь.

– Чтоб не пылился, – как тупому объявила старуха.

– Да я не про это, – огорчился непонятливости бородатый. – Макет сам зачем?

– Вот здесь будет Калинов мост.

Старческий палец ткнулся в центр макета, где волнами вздымались и опускались ванты, серой паутинкой ребрились распорки. Шли люди, не касаясь покрытых дорожной пылью черных перил. Ехали машины. Казалось, жизнь города застыла на секунду, как на фотографии. Вспышка, щелчок, снимок, а все остальное вновь начинает жить своей жизнью, катясь сквозь пространство и время.

– Когда? – насторожился оборотень. Взгляд мгновенно стал цепким, а голос серьезным.

– Теперь уже скоро, – вздохнула старуха. – Очень скоро.

Глава пятая
Прорыв

Москва. 2022 год

Пробка тянулась от театра Образцова до Арбата. Машины, казалось, застыли и не двигались вовсе. Впрочем, стоило только подумать выключить зажигание, как начиналось медленное шевеление. Закон Мерфи. Частный случай для московских пробок.

В соседнем ряду какой-то дядька не выдержал, вылез из машины и, облокотившись на дверцу, принялся вглядываться в даль, стараясь понять причину произошедшего. Пока он пялился, ряд поехал, и Алексей поспешно нырнул под стоячего. Если не воспользоваться случаем и не перестроиться, потом хрен кто пропустит.

Проехав под Новым Арбатом, Алексей прижался вправо и, припарковавшись, натарабанил номер на мобильнике. Сергей ответил сразу.

– Да.

– Я на месте.

– Сейчас выхожу.

– О’кей, жду на Садовом. – Алексей нажал отбой и откинулся на спинку, глядя, как мимо проползают машины, которые только что с таким трудом обгонял.

Сколько ни торопишься, ни вертишься, какие хитрости ни изобретаешь, а быстрее потока все равно не доедешь. В этой нехитрой истине он убедился еще лет пятнадцать назад, но когда времени в обрез, а ты вынужден убивать его на стояние на месте, начинает подступать злость, а следом за ней приходит желание вырваться из объятий пробки как можно скорее. Любым способом. Хоть взлететь, хоть бросить машину посреди дороги и уйти.

Сергей появился через три минуты. Взгляд задумчивый, лицо уставшее. Иногда Алексею казалось, что, глядя в лицо другу, он смотрит на собственное отражение в зеркале. Нет, не внешнее сходство навевало подобные мысли, его не было, а какая-то внутренняя усталость, отрешенность и вечный поиск. И с каждым годом искать становится все труднее, а усталости все больше.

– Здорова, кинодраматург земли Русской, – бодро приветствовал Алексей друга, но бодрость самому даже показалась натянутой. – Как дела?

– Работаю, – отозвался тот. – Работы много. Не успеваю. Устал.

Алексей включил поворотник и отполз от бордюра. Поток вроде бы начал ехать живее. Не ехать, конечно, ползти. Но хоть не на месте стоит, и то слава богу.

– А у тебя чего? По какому поводу мы сегодня пьем?

– Контракт на книжку подписал, – буднично похвалился Алексей.

– Чего за книжка? О чем?

– Фантастика, как обычно, – отозвался Алексей, забирая левее. – Называется «Калинов мост».

Пробка закончилась, и машины стали набирать скорость. Алексей поддал газу. После топтания в пробке хотелось лететь, и скорость на спидометре резво перемахнула через рубеж допустимого.

– Леха, не гони, – попросил Сергей.

– Да ладно, – отмахнулся Алексей. – Чего бы не ехать, если дорога позволяет.

Мимо пронесся выход из метро.

– Станция «Парк культуры», – гнусавым голосом сообщил Алексей. – Ща на Крымский мост выходим. Кстати, я его в книжке разрушил. Знаешь, как это было? Сперва была авария, а потом…

Машина подлетела к мосту. Сзади пристроился джип, моргнул фарами, мол, дай проехать.

– Пошел к черту, – рыкнул Алексей не слышащему его водителю джипа, прерывая историю на полуслове.

Джип недовольно квакнул клаксоном и пошел на обгон. Когда машины поравнялись, джип начал крениться в сторону. Алексей громко выматерился и дал руля в сторону, но машина не послушалась.

– Твою мать!

Джип не подрезал, его почему-то несло, словно ехал по льду и кренило на сторону, будто шел под парусом. Алексей резко долбанул по тормозам, силясь уйти от столкновения. Тормоза сработали странно. Казалось, будто машина не только не поняла, что надо тормозить, до нее еще с опозданием дошло, что водитель выворачивал руль. Дико завизжали тормоза.

Вот так все это и было, метнулось в голове. Господи, бред какой, я же сам это все придумал, написал. Мысли оборвались. Машину развернуло и долбануло-таки об джип. В лицо брызнули осколки стекол. От удара две железные коробки с чертовой тучей лошадиных сил раскрутились и понеслись в разные стороны. Джип перекувыркнулся. Послышались удары догнавших сзади машин, что не успели сбросить скорость.

Машину Алексея несло против всех законов физики поперек моста, к краю, где за распорками, пешеходной дорожкой и перилами, крашенными черной краской, плескалась мутными зелено-коричневыми волнами Москва-река. Здесь в несущуюся машину ударилась «ауди», изменив траекторию. Впрочем, этого литератор уже не воспринял. Сознание покинуло его раньше.

Искалеченное авто швырнуло на ванты, подбросило и долбануло вверх колесами об асфальт. Где-то позади бились, сплетаясь в цельнометаллические узлы и разлетаясь, все новые и новые машины. Дальше наконец стали притормаживать, останавливаться. Получившуюся пробку объехать было уже нереально. Асфальт усыпали стекла, обломки фар, бамперов и шматки железа. Из крайних не сильно пострадавших машин вылезали люди.

Кафешка была полупустая, оформленная в каких-то ультрасовременных тонах, но чистая и аккуратная. На стене висела огромная плазменная панель. Со сверхплоского экрана последнего поколения неслись вопли и предсмертные хрипы. Кот демонстративно сел спиной к экрану. Игорь же, напротив, косил время от времени через плечо приятеля на панель. И сел-то так, чтобы видно было, а пока оборотень делал заказ, и вовсе прилип к фильму.

– Совсем испортился Тарантино, – пожаловался он. – От талантливого «Криминального чтива» дойти до всех этих «Мозгов на стене».

Кот фыркнул.

– Зря стараешься. Я все равно понятия не имею, что это за криминальные мозги и кто такой Тарантино.

– Тарантино – режиссер, – покачал головой Игорь. – А за три года, между прочим, мог бы с кинематографом и познакомиться.

– Зачем? – не понял Кот.

– Затем, что это искусство.

Кот с опаской повернулся к панели. По экрану, размахивая длинными ногами, прыгала полуголая девка с мечом. От каждого взмаха меча кто-то падал, а белоснежные стены коридоров и комнат, через которые проходила героиня, неизбежно окрашивались мазками и шлепками в ярко-алый цвет.

– Это искусство? – Оборотень покачал головой. – Нет, это кто-то деньги зарабатывает. Вот, помню, жил в одной деревеньке у Господина Великого Новгорода мужичок. Давно было. Еще при Святославе Игоревиче. Так его все блаженным считали. Он на краю деревни жил, не выходил. А коли шел по деревне, так дети сбегались и дразнили. Он не обижался, улыбался только. А потом возвращался к себе и резал. И такие чудные штуки он из дерева вырезал: людей и терема, зверей и птах. Они как живые были. Смотришь такому деревянному медведю в глаза, а он живой, сам на тебя смотрит. И через тот взгляд и жизнь, и лес, и медведя, и место свое в природе понимаешь. Вот это искусство. А это что дает?

– Возможность задуматься в определенном направлении, – парировал Игорь.

– Мне это направление даром не нужно. И без того возможностей задуматься хватает. Для того чтобы думать, мозги не на стене нужны, а в башке.

Игорь покачал головой, понимая, что спорить бесполезно. Вопли оборвались, заиграл проигрыш заставки от новостей. Игорь снова скосился на экран.

Дикторша была взволнована. Заговорила эмоционально. Причем видно было, что эмоция идет не от переживаний за трагедию, о которой говорит, а от того, что не успела прочесть текст и боялась споткнуться. Впрочем, боялась она обоснованно, так как спотыкалась чуть не на каждом слове.

– Сегодня около тринадцати часов в Москве на Крымском валу произошло дорожно-транспортное происшествие невероятных даже для столицы масштабов. По предварительным данным, участниками аварии стали около тридцати автомашин. В настоящий момент на месте работают врачи «скорой помощи», сотрудники ГИБДД и бригада МЧС. Число погибших и пострадавших уточняется. Подробнее с места событий наш корреспондент Михаил Абудадзе. Михаил?

– Оксана. Я сейчас нахожусь на Крымском мосту. То, что здесь произошло, не поддается описанию…

– Ох ни хрена себе! – Игорь повернулся к Коту. – Видал?

Кот не просто «видал», он уже вскочил из-за стола и накинул куртку, что висела на спинке стула.

– Идем отсюда, – произнес каким-то невозможно серьезным голосом, от которого становилось не по себе.

– А как же обед, – растерялся Игорь. – Ты ж расстегаев заказал и…

– Не до обеда. Идем, – рыкнул оборотень.

Игорь смотрел непонимающе, поднялся, засобирался с насупленным видом.

– Быстрее. Неужели не понял, что это значит?

– Что? – искренне удивился бородатый.

– Начало прорыва. И нам сейчас лучше быть где-то рядом со старухой. Во всяком случае, она знает, что с этим делать.

Мысли, что терзали Сергея Витальевича всю дорогу, были не просто не из приятных. Гадкие были мысли. Выехал он по звонку, только звонок пришел не от подчиненных, а оказался сверху. И голос, который говорил с ним, ничего хорошего не обещал, окромя плохого.

Машины шли колонной со спецсигналами. Выли сирены, мигали проблесковые маячки, но даже этот дикий вой не отогнал мрачных раздумий. Крымский мост выглядел плачевно. Несколько выбитых распорок, помятые ванты. Усыпанный стеклом, пластиком и железом асфальт. Битые, скрученные в бараний рог машины. Кровища. Полковник поморщился. Как на свинобойне.

Машина резко затормозила. В задумчивости он чуть не влетел носом в спинку переднего сиденья. Ругнулся тихо под нос и быстро вышел. На мосту и в самом деле творился какой-то апокалиптический кошмар. Машины были расшвыряны, словно детские игрушки, попавшие в смерч. По одну сторону от всего этого кошмара стояли поперек дороги пара машин автоинспекции, по другую заграждением выступали три микроавтобуса «скорой помощи». За этими импровизированными перекрытиями толпились зеваки.

Ребята в форме с буквами МЧС словно консервную банку вскрывали очередную смятую в кусок металла машину. На что надеются, видно же, что из такого металлического месива живого человека ни в жизнь не достанешь. Если чего и выволокут, то даже не кусок мяса, а шматок фарша.

Прямо на дороге сгрудились вокруг нескольких тел белые халаты. Эскулапы консилиум устроили. Если не увозят, а на месте возятся, значит, дело плохо. Рядом с медиками пристроились два жлоба. Почему-то именно так окрестил для себя полковник мужиков с камерой. Рожи холеные, в глазах азарт охотничьей собаки, которая взяла след, выследила зверя, загнала в нору и упивается тем, что деваться жертве некуда.

– Что у вас происходит? – рявкнул полковник. – Почему гражданские здесь?

Один из жлобов выскочил навстречу, ухмыльнулся улыбкой пираньи. Из кармана тотчас выскочила журналистская книжечка.

– Михаил Абудадзе. Новости канала…

– Прекратите снимать, – распорядился полковник, не желая слушать длинных представлений.

– На каком основании? – Журналист готов был кинуться в бой хоть на генерала, если бы тот преградил ему сейчас дорогу к сенсации. – Мы живем в демократической стране. Свободная пресса и телевидение…

Полковник поймал себя на том, что готов двинуть журналисту по морде прямо здесь. Сучонок, свободная пресса, трупы они здесь снимают. Хлеба и зрелищ им подавай. Сдержав ярость, что рвалась наружу, как пар из паровоза, Сергей Витальевич ткнул журналиста пальцем в грудь. С первого раза нужные слова подобрать не получилось, и он ткнул пальцем еще раз.

– Значит, так. У вас есть три минуты, чтобы свинтить отсюда добровольно. Через три минуты вышвырну силой. Понял меня, ценность ты моя демократическая?

Он развернулся и пошел назад.

– Ты меня не знаешь, мент, – нагнал голос журналиста. – Я тебе еще устрою красивую жизнь.

Сергей Витальевич не ответил. Дойдя до машины, приоткрыл дверь:

– Выпускай ОМОН, капитан. Мост с двух сторон оцепить. Гражданских убрать. Если перестанете справляться, скажешь – подкрепление устроим. И еще… Вон того свободного телевизионщика с приятелем спровадь отсюда, чтобы духу их здесь не было. И если они по дороге камеру свою раздербенят, я тебе премиальные устрою.

Омоновцы посыпались из фургонов, как горох из драного мешка. Работали слаженно. Толпа возмущенно всколыхнулась, но бунтовать не стала и подчинилась. Теперь народ пытался разглядеть что-то издалека. Водометами их, что ли, гнать? Что за идиотская манера глазеть на трупы, аварии, чужие смерти и несчастья. Неужели это так интересно?

Полковник поглядел, как пятеро омоновцев довольно жестко выводят сопротивляющихся журналистов, мрачно ухмыльнулся и пошел назад к собравшимся кучкой эскулапам.

Алексей лежал на асфальте в луже крови. Вылетевшее от удара сознание вернулось и не давало забыться. Жизнь трепыхалась в нем еще каким-то чудом, хоть тело было изодрано и обожжено, а вместо ног торчали две перетянутые жгутами кровавые культи. Медики его уже не трогали. Доза обезболивающего была лошадиной, а больше все равно сделать ничего нельзя. И так удивительно, что жив до сих пор.

Полковник подошел ближе, окинул взглядом уложенные в ряд тела. Соседи Алексея если и могли питать какие-то надежды на выживание, выглядели явно не лучше. Сергей Витальевич непроизвольно вздрогнул, судорожно сглотнул.

Врач, что возился с соседом Алексея, реакцию мента не пропустил.

– Вы бы тут не стояли, – мрачно заметил он. – Зрелище не для слабонервных.

– Ничего. – Полковник взял себя в руки. – Переживу.

Алексей набрал сил и позвал. Голос был слабым, но полковник услышал. Сделал шаг, нагнулся.

– Терпи, мужичок, – фальшиво подбодрил он. – Тебе еще жить долго и счастливо.

– Не свисти, – еле слышно произнес Алексей. – Людей уведите, здесь сейчас очень плохо будет.

– Чего будет? – не понял Сергей Витальевич.

– П…ец, – коротко ответил Алексей, голос его совсем истончился. – Я знаю… Я про это книжку написал…

– Какую книжку? – не понял полковник.

Но собеседник не ответил, он смотрел на милицейскую шишку странно блестящими застывшими карими глазами. Полковник замер, какое-то время смотрел на исцарапанное осколками стекла мертвое лицо, потом медленно провел по нему ладонью, опустив веки.

– О чем он сейчас говорил? Какая книжка? – повернулся Сергей Витальевич к белому халату.

– Не обращайте внимания, – отмахнулся тот. – Обычный предсмертный бред.

Полковник поднялся.

– Ладно, работайте. Мы оцепление выставили, так что посторонние больше мешать не будут.

Доктор кивнул.

– Один черт, рук не хватает. Просили еще пару машин прислать, так нету. Мест в больнице нехватает, а при том, сколько сейчас отсюда вывезли… – Он безнадежно махнул рукой. – А ехать ругаться и требовать невозможно. Если поеду, так здесь еще одним врачом меньше…

– Я на машине, могу съездить куда надо и поругаться на высоком уровне, – предложил Сергей Витальевич.

Врач поднял на мента глаза.

– Вы серьезно?

* * *

Ключ скрежетнул в замке как обычно, но старухе показалось, будто прогремел раз в десять сильнее. Нервно вздрогнув, старая двинулась в прихожую. Оборотень с бородатым уже явно были в курсе, даже успели за Милонегом заскочить. Тот, судя по роже, до конца недопонял, или рассказать в деталях не успели. Но суть уловил.

Игорь увидал бабку, открыл было рот, но та только выставила вперед сухонькую ладошку.

– Можешь не распаляться, знаю все. Проходите в комнату. Времени нет.

Мужчины послушно прошли в дальнюю комнату. Кот, что шел первым, немного запнулся в дверях. И было от чего. Это Игорь понял уже в следующий момент, когда сам оказался в дверном проеме.

Мебели в комнате не осталось вовсе. Свернутый в трубу ковер переместился на балкон, туда же, судя по тому, что было видно сквозь окно и балконную дверь, отправились кресла и стулья с журнальным столиком. А вот куда переместился диван и огромный шкаф – осталось загадкой. Так же как оставалось непонятным, как старуха без посторонней помощи могла вытащить отсюда всю мебель.

За плечом присвистнул Милонег. Игорь сбросил оцепенение, прошел наконец в комнату и встал рядом с оборотнем. Круг на полу в отличие от того, что видел в прошлый раз, был больше и сложнее. Рунические закорючки составляли не один, а три круга, вписанных друг в друга. Причем два внешних писались снаружи, а внутренний изнутри. К такому выводу пришел, отметив наклон и направление значков, смысла которых один черт понять не мог.

В центре круга высился макет. С расстояния в несколько шагов мост выглядел как настоящий. Кусок дороги взлетал на опоры, перемахивал через реку и бежал дальше уже на той стороне. Ванты серели гигантскими волнами, между ними и поверхностью моста серой рябью тянулись распорки. По краю шли черные блестящие перила, слегка забрызганные дорожной грязью. Мутными волнами плескалась внизу Москва-река. Толпились вдоль берега дома. Чуть вдалеке стоял, тараща безумные глаза, памятник Петру. Кусок города, воссозданный художником, точно вписался в рунический круг.

Старуха взяла Кота за плечо, поставила сбоку от макета. Надавила, безмолвно заставляя оборотня сесть. Напротив него по другую сторону круга поставила Милонега. Игорю так же молча указала место между ними. Сама встала напротив.

Игорь перевел взгляд на мост. Машины и силуэты людей, что еще вчера были застывшими игрушками, сейчас шевелились. Бородатый с удивлением отметил на мосту смятку из нескольких десятков автомашин. Рядом суетились крохотные человечки в форме, чуть дальше человечки в белом. Еще дальше крохотные фигурки в сером сдерживали пеструю любопытствующую толпу.

– Мне понадобится ваша помощь, – оторвал от созерцания миниатюрной жизни голос Яги.

– Что надо делать? – быстро спросил Кот.

– Не поддаться тьме, – коротко отозвалась старуха. – Кто не чувствует в себе достаточной силы, пусть лучше выходит из круга сейчас.

Она обвела взглядом троих мужчин. Кот фыркнул. Милонег был задумчив, Игорь до невозможности серьезен. Однако с места никто не двинулся.

– Хорошо, – кивнула старуха. – Тогда начнем.

Она тихо опустилась на пол и прикрыла глаза. Связь с теми, кто сидел по обе руки, поймала сразу. С Игорем, что сидел напротив, пришлось возиться. Современный человек ни к колдовству, ни к обрядам не восприимчив, слишком много в нем скепсиса. Однако бородатый на контакт пошел довольно быстро. Впрочем, сам он об этом не догадывался.

Он сидел и разглядывал мизансцены на мосту. Потом поймал себя на том, что в затылке печет, словно сзади кто-то незаметно поднес факел. Перед глазами возникло нечто странное. По центру моста встрепенулся пыльный столбик, словно в кучу песка снизу ударила струя воздуха. Следом за ним еще один и еще. Пыль завертелась бурунчиками, раскручиваясь до состояния воронки. Потом взметнулась вверх уже мощно, словно внутри моста что-то взрывалось.

Загромыхало, словно крупным градом по металлической крыше.

Где-то вдали, на заднем плане, возник голос старухи. Звуки, что исторгала из своей глотки старая ведунья, были настолько мощными, что в них не осталось и капли женского начала. Игорь не успел удивиться. Мост словно взорвался изнутри.

Полковник уехал давно, но возвращаться отчего-то не спешил. И врач, стараясь гнать мысли о бюрократии, полностью отдался работе. Люди, попавшие в беду, в нехватке врачей и медикаментов не виноваты, как не виноваты и в идиотской системе, что настроена на создание структурированности и упорядоченности, а не на спасение жизни. От работы отвлекло навязчивое погромыхивание. Доктор поднял голову.

Грохнуло. Там, где эмчеэсовцы вскрывали смятые в гармошку машины, творилось что-то неладное. Неясно откуда взявшийся вихрь взметнул столбы пыли и осколков.

Он замер, не в состоянии пошевелиться. Жуткое зрелище разворачивалось словно в замедленной съемке. Доктор завороженно смотрел на центр моста, где, будто подброшенные неведомой силой, разлетались в стороны искореженные машины и люди в форме с крупными буквами МЧС, что напоминали сейчас не живых людей, а тряпичных кукол.

Центр моста набух, по асфальту пошли трещины. Оглушительно треснуло. Асфальт встал на дыбы, поднялся высокой волной и завернулся в стороны опор. На грохот рушащегося моста наложился тяжелый металлический гул. Ванты выгнулись, обламывая, обрывая распорки. Как разломило металл, он уже не видел, только по звуку, похожему на звук переламываемого рельса, понял, что металлические части конструкции постигла та же участь, что и сам мост. Потом гигантская всесметающая волна накатила, и он понял, что это конец.