Текст книги "Калинов мост"

Глава шестая
Разведка боем

Москва. 2022 год

Сергей Витальевич проснулся в машине на откинутом назад сиденье. Было холодно и неудобно. Интересно, от холода проснулся или от неудобства?

Он поднялся, подхватил мобильник и посмотрел на часы. Нет, не от холода и не от того, что на сиденье в машине нормально не поспишь. Нормально спать можно где угодно и как угодно, если спать хочется. Сработали биологические часы. Как приказал себе проснуться через час, так и проснулся, минута в минуту. А если внутренние часы не сбоят, значит, еще не устал.

Полковник приоткрыл дверцу и выставил на улицу ноги. Посидел полминуты, потер глаза. Наконец вылез наружу. За ночь убрали трупы, увезли раненых, немного разгребли завалы. Час назад, после чего и отправился спать, сменили ребят из ОМОНа, что стояли в оцеплении. В остальном ничего не изменилось.

Картинка, что могла показаться ночным кошмаром, при свете дня выглядела так же. Пустые покалеченные дома, съехавший в реку кусок набережной с горками-развлекалками, памятник с оторванной балдой и туманное нечто вместо моста.

Он вздрогнул и пошел к рядам оцепления.

– Все в порядке?

– Так точно.

Полковник кивнул. По ту сторону «живой изгороди» из молодых омоновцев появлялись первые прохожие. Какие-то останавливались и глазели на ОМОН и на затуманенные останки моста.

Римская империя, блин. Поставить загородку вокруг площадки, выгнать на нее кучу людей и поубивать. Кассовые сборы перекроют все что можно. А уж за бесплатно наше население готово смотреть на чужие катастрофы со смертями вечно. Будь то пожар или авария на дороге с раскатанными по асфальту кишками – народ соберется мгновенно. И будут стоять и глазеть. А потом еще неделю мусолить тему. Интересно, что должно случиться, чтобы люди перестали устраивать клоунаду из смерти, трагедии, чужой беды?

– Взвод из зоны аномалии не возвращался? – спросил безнадежно, зная ответ.

– Нет, товарищ полковник.

Он кивнул и пошел дальше, осматриваясь, что изменилось за час сна и изменилось ли. А из головы не шел молодой командир омоновского взвода. Ответственность парень на себя забрал. Только вот жить дальше с этим предстоит ему, полковнику милиции. Сергей Витальевич до боли закусил губу. И выходит, как ни крути, что это его личная ответственность. Это от начальства отбрехаться можно, родным и близким погибших пособолезновать. Эта ложь пройдет. А вот себя сколько ни обманывай, хрен чего выйдет.

Когда вернулся к машине, полковника ждал новый сюрприз. Рядом с его авто, с водительской стороны, стоял высокий тощий парень лет двадцати с небольшим, с волосами цвета вороного крыла, и беспечно болтал с водителем.

Гражданский вел себя так, будто это была его машина, его водитель и его мост, на котором прожил всю жизнь, собирая мзду за проезд. В руке посторонний держал небольшой пакетик. Периодически запускал в него длинные музыкальные пальцы, доставал что-то, пихал в рот и с удовольствием и хрустом прожевывал.

Наглость и будничность, с которой это все происходило, вывели полковника окончательно. Еще больше взбесил водитель, который с радостью выслушивал байки гражданского, словно не в аномальной закрытой зоне сидели, а у него на кухне. И омоновцы сволочи. Толку от их оцепления, если всякий желающий может сюда пролезть.

Сергей Витальевич решил учинять разборки в порядке живой очереди. Проигнорировав гражданского, он сунулся в салон со своей стороны и посмотрел в лицо водителю.

– Скажи мне, – стараясь выдержать ледяное спокойствие, произнес он, – почему посторонние на территории? И какого рожна ты поощряешь это присутствие?

Водитель стушевался, так, будто завис между двух огней. Словно бы ему одновременно стало совестно перед полковником, а заодно и за полковника перед собеседником.

– Это не посторонние, Сергей Витальич, – отозвался он наконец. – Это Зюзя.

– Какая еще Зюзя? – не выдержал полковник. – Черт вас всех… И без того дурдом, так они еще усугубляют.

Водитель совсем поник. Зато встрепенулся паренек.

– Сергей Витальевич, разрешите я сам объясню, – встрял он.

– А вы молчите. – Полковник почувствовал, что нервы на пределе, что сдерживаться уже больше не может. Сердится. А раз сердится, значит, уже не прав. Но сил держать себя в руках не было.

– Спасибо, – весело отозвался парень. Его, как казалось, вся эта ситуация немало забавляла.

– С тобой позже разберемся, – зло пообещал полковник и сунулся обратно в салон, воззрился на водителя. – Я слушаю.

– Ну он свой, – вяло забормотал водитель. – Вчера, когда врачей не хватало, студентов-старшекурсников из меда привезли, чтоб помогали. Ну вот…

Водитель остановился на полуслове и покосился на начальство. Полковник смотрел испытующе.

– Зюзька и помогал вместе со всеми. А потом, когда медики закончили, попросился остаться на всякий случай. Вроде как добровольцем. Ну ребята из ОМОНа его и оставили. На всякий случай. Вдруг врач понадобится. А он хоть и недоучка, но лучше такой, чем вообще никакого. Тем более сам попросился. Вот…

Водитель снова замолк, не зная, что еще добавить. Сергей Витальевич вылез из салона, посмотрел на студента.

– Могли бы разрешения спросить, – проворчал он.

– Так вы спали, – жалобно протянул водитель.

Полковник обошел вокруг машины, посмотрел на медика.

– Доброволец, значит.

– Вроде того, – благодушно улыбнулся тот.

– Зюзя.

– Вобще-то меня Степаном зовут, Зюзя – это так… за заслуги перед отечеством.

Полковник крякнул. Интересно, за какие это заслуги дают подобные погоняла? Степа запустил пальцы в пакетик, выудил что-то светлое, тонкое. Захрустел. Сергей Витальевич сглотнул голодную слюну. Только сейчас понял, что не ел почти сутки.

– Чего жуешь, доброволец?

Степа с улыбкой продемонстрировал на вытянутой руке пакетик. «Ролтон» гласили красные буковки на желтом фоне.

– Это суп, что ли, вермишелевый? – поперхнулся от неожиданности Сергей Витальевич.

– Не-а. Это яичная лапша моментального приготовления.

– А кипяточком ее не надо? – ехидно поинтересовался полковник.

– Когда как, – на полном серьезе пустился в объяснения Степан. – Это как хлеб. Бывает мягкий, а бывают сухарики. Вот это сухарики.

Студент поглядел на пакет и жизнерадостно добавил:

– Со вкусом грибов. Хотите? У меня еще есть.

Полковник с сомнением посмотрел на дешевую сушеную лапшу. Жрать хотелось до невозможности. Дома, когда говорил, что хочет жрать, жена всегда ругалась. Называла процесс поглощение пищи ласковым словом «кушать» и требовала того же от мужа. Сергей Витальевич виновато кивал, но нет-нет, да выдавал любимое смачное «жрать». Это в райском саду голая баба позарилась на яблоки и вкусила плод, да дворяне в плохом кино откушивают. А когда сутки не ел вовсе или неделю всухомятку, тут уж хочется именно жрать.

– Валяй, – решился Сергей Витальевич.

Молодой медик достал из кармана запечатанный пакетик, протянул полковнику. Тот глядел все же с сомнением.

– Повезло, – подбодрил Степа. – Со вкусом курицы достался.

Пальцы сжали пакетик, потянули в разные стороны. Внутри оказался спрессованный брикет и пара мелких пакетиков.

– А это что?

– В одном вкус, в другом запах курицы, – пошутил Зюзя. – Высыпайте прямо на сухарики, не бойтесь.

На вкус лапша оказалась мерзкой. Хотя… Полковник припомнил свое студенчество, когда все деньги уходили на пиво, а под пиво из закуски в лучшем случае была замерзшая в холодильнике банка шампиньонов, а в худшем – початый пакетик майонеза и половина коробки вискаса. Нет, лапша определенно была приятнее кошачьего корма.

Сергей Витальевич с каким-то мазохистским удовольствием захрустел лапшой. Посмотрел на студента с благодарностью.

– А вас там на вашем медицинском не учили, что такие штуки для желудка вредны?

– Нас там много чему учили, – беспечно отозвался Степа. – За пять лет такого понаслушался. Но самое главное, что понял за время обучения, это то, что человек смертен с вероятностью сто процентов.

Полковник закашлялся.

– Оптимистично.

– Ага, – кивнул Зюзя. – Жить вредно. От этого умирают. Потому что жизнь, это такая болезнь, передающаяся половым путем и заканчивающаяся летальным исходом.

Он запрокинул голову и высыпал в рот остатки вермишели.

– Жизнь дается человеку один раз, – подытожил он, прожевав и отбросив в сторону пустой пакетик. – Потому прожить ее надо так, чтоб второй раз не захотелось.

– Черный медицинский юмор, – кивнул полковник.

– Есть такое, – бодро отозвался Степан. – Хуже и циничнее шутки только у воспитателей в детском саду. Все то же самое, но про детей. Это психика от специфики профессии защищается.

Кот думал, что проснулся первым, но оказалось – ошибся. Пока перекидывался и натягивал портки, ванная комната оказалась занята. Оборотень толкнул дверь.

На краю ванны сидел непривычно хмурый взлохмаченный Игорь. Рука бородатого уперлась локтем в край раковины. В ладони под наклоном была зажата пивная бутылка. Игорь с мрачным удовлетворением смотрел, как пенистая струйка вырывается из горлышка, и, распространяя несвежий вчерашний запах, убегает в слив.

– Медитируешь? – поинтересовался Кот.

– Ограждаю себя от темного.

Оборотень пригляделся.

– Так пиво вроде светлое.

– Я не в этом смысле, – покачал головой Игорь, отставляя пустую бутылку и включая воду.

Тугая струя ударила в белоснежный тюльпан раковины. Бородатый добавил горячей, и зеркало над раковиной мгновенно затуманилось, как Крымский мост.

– Я всю ночь боролся, Кот. И больше не могу. Силенок не хватает. А пива не пил. Первый раз в жизни не пил. Думаю, выпью чуть, хоть каплю, мозги затуманит и сломаюсь.

Оборотень смотрел серьезно, без тени улыбки. Про то, что у них с Ягой ночью произошло, решил смолчать. Незачем все это разносить, и без того на бородатого свалилось такое, что не каждый сможет даже осознать.

– А еще я думаю вот что, – отстраненно проговорил Игорь. – Как же так. Как же так, я – и вдруг мир спасаю. Какой из меня герой, посуди сам. От меня любой нормальный человек шарахнется. Вокруг столько достойных людей, правильных. Которые живут правильно.

– Значит, не настолько правильно живут, – произнес оборотень. – Судить, кто прав, а кто нет, все равно не общество будет. Не здесь осудят и не по тем законам, а там, в другом мире. А в этом мире все равно самый главный судья ты сам. Никто жестче приговора не вынесет, никто смертельнее не накажет, чем сам себя.

– А мир спасать почему-то мне выпадает, – продолжил Игорь, пропустив тираду мимо ушей. – Я думал, так только в плохом американском кино бывает. А тут – бац, и…

Он усмехнулся как-то грустно.

– Нет, я не жалуюсь, не ищу оправданий, не пытаюсь с себя свалить все это. Просто понять не могу. Как так вышло. Ведь глупо же. Театрально.

Игорь встал и выключил воду. Собираясь на выход, не забыл наклониться за пустой бутылкой. Кот смотрел на него так, словно тоже что-то пытался понять.

– А еще говорят, что книжки-киношки и жизнь ничего общего не имеют, – улыбнулся он. – Чушь. Книжки-киношки по сравнению с жизнью выглядят бледно, если жизнь настоящая. Вот вернемся с моста, сяду книжку писать.

Бородатый протиснулся мимо оборотня. Тот завис в задумчивости, потом вдруг вздрогнул, словно только сейчас услышал последние слова. Вприпрыжку преодолел расстояние от ванной до кухни. Игорь выбросил бутылку и бодяжил вчерашний чай, на что щепетильный во всем, что касалось отваров, оборотень даже внимания сейчас не обратил.

– Какой мост? Игорь, ты чего затеял?

Бородатый плесканул слегка зажелтевшей воды, не дожидаясь, пока вчерашняя заварка даст хоть какой-то цвет и аромат. Посмотрел на Кота.

– На Крымский мост, – сказал тихо. – Или на Калинов. Как ни назови. Не могу я больше с собой бороться. Мне реальный враг нужен, которому можно по морде дать. Я сегодня ночью чуть не сломался, Котик, понимаешь? А тех ночей еще две штуки, не считая дней. Слабый я, как оказалось. Не могу с самим собой бороться, когда каждая мысль не то твоя, не то чужая. Пойду я на мост. Старуха права была. Там мое место.

Кот рухнул на табуретку, как подрубленное дерево. Посмотрел на бородатого жизнелюбивого приятеля.

– Тебя ведь там убьют, – едва слышно прошептал он.

Игорь отчего-то развеселился. Глаза заблестели такой жаждой жизни и таким азартом, что хватило бы человек на десять. По-дружески ткнул оборотня кулаком в плечо.

– Не кисни, зверь, – впервые позволил себе такое обращение. – Когда-то ко мне в магазин, я тогда в магазине работал, зашел один дикий мужик с безумными глазами и прессом денег. Сказал, что ему надо переодеться, а потом рассказал, что пришел, потому что его сюда позвали. Говорил так чудно. Вроде как умирать готов, а вроде как и не собирается. Не знаешь, о ком это я?

– Иди ты! – фыркнул оборотень.

– С кем поведешься, с тем и пое… – Игорь запнулся. – У того и заночуешь. Тебя позвали, ты пришел. А умирать или нет, как получится. Меня позвали, я тоже пришел. Так в чем разница?

Кот поднялся, на бородатого поглядел с прищуром.

– Хорошо, – сказал неожиданно бодро. – Вместе пойдем.

Толпа собралась довольно быстро. Уже к полудню вместо двух взводов ОМОНа потребовалось четыре, чтобы хоть как-то держать любопытных. Жизнь людей ничему не учит, подумалось в который уже раз Сергею Витальевичу. Больше всего злили журналисты. Если вчера на мосту дежурили два клоуна с одного смешного канала, то сегодня их набилась тьма тьмущая. С камерами, фотоаппаратурой, диктофонами. Газеты и журналы, каналы и кабельное телевидение. Судя по пестреющей тут и там символике на микрофонах, фургонах и беджиках, на Крымский вал не приперся только ленивый.

Журналюги нашли новую забаву. И эта сенсация могла стать воистину золотой жилой. Кто знает, что произойдет в следующий момент? А ведь интересно всем. И даже если все это само собой рассосется, то еще месяц можно смаковать тему и думать, что ж это было. На текущий момент власти признали нечто на мосту аномалией. И журналистов это вполне устраивало. На всем, что укладывалось в короткое определение «непонятно, но здорово», деньги можно было делать бесконечно.

Полковник смотрел на толпу со злостью и непониманием. Журналистов просто искренне ненавидел. Подбежал водитель с мобильной трубкой.

– Сергей Витальевич, вас.

– Кто там еще? – недовольно спросил, принимая трубу.

Водитель молча указал пальцем в небо. В трубке оказался не бог, не царь и не герой. Просто глава МЧС.

– Здорово, полковник, – бодро приветствовала трубка. – Принимай в гости. Мы уже на подъезде.

– Сколько вас, Юрий Яковлевич?

– Две фуры, моя машина и охрана.

– Ясно, – отозвался Сергей Витальевич, но трубка уже гудела короткими.

Главный спасатель не обманул. Машины появились уже через минуту. Через толпу продирались с трудом. Узревшие, кто приехал, журналисты чуть не свихнулись на радостях. Камеры и микрофоны ломанулись со всех сторон, бесцеремонно распихивая толпу.

Полковник поспешил пропустить четыре машины. Когда оцепление попыталось снова сомкнуть ряды, толпа с камерами рванулась в освободившуюся брешь. Ошалелые от такого напора омоновцы растерялись, замешкались. Сергей Витальевич ломанулся грудью на журналистов.

– Пропустите, – возопил тот, что ломился вперед других. – Свободная пресса.

Это стало последней каплей. В глазах помутилось, и полковник выхватил пистолет. Грохнуло. Руку рвануло отдачей. Пуля улетела в небо. Журналисты попятились.

– Строй держать! – заорал на омоновцев что есть мочи. Сам вырвался вперед, успев выскочить в толпу через смыкающуюся брешь в оцеплении. Пистолетом размахивал перед собой, словно дирижерской палочкой.

Толпа снова попыталась навалить. Он яростно, со всего размаху ударил рукоятью кому-то в челюсть. Ударил неудачно, рука отозвалась болью. Не дожидаясь ответной реакции, вскинул руку с пистолетом и еще раз шарахнул в воздух.

– Слушай сюда, – прорычал грозно, перекрывая ропот толпы. – Если еще один сукин кот с камерой сюда сунется, я его застрелю на месте. Своими руками. Под трибунал пойду, сяду, но пристрелю. Ясно?

Толпа притихла. Полковник отступил на шаг. ОМОН расступился, пропуская, и снова сомкнулся. Толпа стояла ошалелая, потом взорвалась новой волной эмоций. В спину полетели крики негодования. Полковник не слушал, шел не оборачиваясь. Перед главой МЧС вытянулся во фрунт.

– День добрый, Юрий Яковлевич.

Тот кивнул. На мента смотрел со смешанным чувством.

– А ты зверь, полковник, – оценил наконец.

– Я уже предлагал, – пожал плечами тот. – Могу повторить. Я в любой момент могу сложить полномочия и подать рапорт.

– Не пыли, – простецки отозвался главный спасатель. – Ты мне тут нужен. Знаю, что не твое это все, но так случилось, что ты тут в теме и за старшего. Менять тебя сейчас на нового человека глупо. А если случится чего…

Юрий Яковлевич сложил пальцы в кулак и помахал им перед полковничьим носом.

– Ты рапортом не отделаешься. Усек?

– Так точно, – хмуро отозвался полковник.

Взгляд его метнулся через плечо главного спасателя, зацепился за крепких мужиков, что быстро и слаженно разгружали фуры, монтировали что-то. Вокруг опор моста снизу и на самом мосту вырастала странная конструкция.

– Что это? – удивленно спросил Сергей Витальевич.

– Специальное оборудование. Туман разгонять будем.

Полковник хмыкнул.

– Откуда столько скепсиса? – удивился глава МЧС.

– Хотите моего мнения?

Сергей Витальевич посмотрел на главного спасателя, тот, словно китайский болванчик, тихонько качнул головой.

– Так вот не разгоните вы этот туман, Юрий Яковлевич.

Глава МЧС прищурился. Взгляд был цепкий, острый, словно прощупывал.

– Что предлагаешь?

– Ничего, – пожал плечами Сергей Витальевич. – Мое дело следить за порядком и постараться, чтоб без жертв обошлось.

– Но мысли-то есть, – подтолкнул главный спасатель.

– Не знаю, – честно ответил полковник. – Но людей я туда больше не пущу.

Юрий Яковлевич тяжело вздохнул.

– Вот именно. Все не знают. Посреди города, мало того – мегаполиса, столицы государства, образовывается бермудский треугольник, и никто не знает, что с этим делать, кроме как поставить заборчик, посадить сторожа с ружьем и повесить табличку «Осторожно, злая собака». К чему, спрашивается, тогда топала столько веков наука?

Вопрос был риторическим и ни к кому не обращался конкретно. Потому Сергей Витальевич посчитал уместным не отвечать.

– Куда это вы собрались? – Как ни старались, а уйти тихо не получилось.

– Спросил у них леший: вы камо грядеши, – хмыкнул Игорь.

Старуха шутки не оценила. Стояла руки в боки и смотрела, как классная дама, застукавшая парочку учеников за списыванием.

– На мост, – коротко отозвался Кот.

– А то я такая дура и не поняла, – недовольно пробурчала ведунья.

Оборотень окрысился:

– А если поняла, тогда чего вопросы дурные задаешь?

– Во-первых, могли бы и попрощаться или хотя бы предупредить. Во-вторых, Милонега дождитесь. Вместе пойдете.

– Может, он не захочет, – удивился Игорь.

– Захочет, – безапелляционно заявила старуха.

– Откуда такая уверенность?

– Он тоже ночь пережил, – пожала плечами ведунья. – Хоть и был в прошлой жизни кузнецом, даже Сварог, говорят, в него вселялся, но не железный же.

В дверь позвонили. Кот ковырнул замок, отпер и пошел к лифтам встречать гостя, не сомневаясь в том, кто пришел.

– А в него Сварог вселялся? – шепотом спросил бородатый.

– Так говорят, – пожала плечами старуха. – Может, брешут. Но ковалем он был знатным, бесспорно.

Оборотень вернулся с Милонегом. Говорить было не обязательно, по лицу парня было ясно, что все для себя решил. Старуха поглядела на троих мужчин, что набились, заполнив крохотную прихожую. Было в них сейчас что-то общее. Да не что-то, а все. Одна решимость, одна боль, одна жажда жизни и одна готовность умереть за дело на всех.

– Идите уже, – охрипшим вдруг голосом проговорила она. – Идите, раз решили. Вот перебьют вас там, а я тут от инфаркта загнусь – и конец.

– Не перебьют, – улыбнулся Игорь. – Мы не дадимся.

– А если перебьют, – рассудительно добавил Кот, – то ты уж точно не сдохнешь. Сколько лет прожила – и чтоб от инфаркта загнуться. Не верю.

– Тоже мне Станиславский доморощенный, – проворчала Яга.

– Кто? – не понял оборотень.

Старуха лишь рукой махнула.

– Забудь. Не важно. Вы вот что, на мост, конечно, сходите, но совсем не оставайтесь. Возвращайтесь к вечеру. Мне надо знать, что там происходит. Да и неизвестно, как на ваше присутствие та сторона отреагирует.

Кот молча кивнул, вышел первым. Следом нырнул в дверной проем Милонег. Последним шел Игорь. В дверях замешкался, обернулся, кивнул вежливо:

– Счастливо, бабуля.

– Сегодня возвращайтесь обязательно, – повторила Яга. – Я за вами следить буду, чем смогу помогу. Если не вернетесь, сама на мост приду и пришибу. Усек?

Игорь кивнул и улыбнулся.

– Не боись, вернемся. Набьем морду тому уроду, который в башке разговоры разговаривает, чтоб не ржал, и придем.

Она молча закрыла за ними дверь, вернулась в комнату и села перед макетом. Знал бы кто, как страшно оставаться сейчас в одиночестве. Эти мужики ее за всеведующую и бессмертную держат, а она всего лишь старая бабка. Пусть ведунья, пусть яга. Суть-то от этого не меняется.

Старуха придвинула кресло поближе к барьеру, села и пристально вгляделась в макет.

* * *

– Покайтесь, грешники! – Над толпой, что колыхалась за оцеплением, бас разносился гулко и падал местами на весьма благодатную почву. – Близится конец света.

Огромный бородатый мужик в белой рясе возвышался над толпой. Он стоял в кузове открытого фургона и вещал так, словно в самом деле мог кого-то спасти своими проповедями. Мужик косил под церковь, но всем видом давал понять, что при этом стоит вне ее и к РПЦ отношения не имеет никакого.

Народ сперва не обращал на него особенного внимания, но тот продолжал басить, освящая толпу крестными знамениями, и вскоре толпа начала прислушиваться, потом окружила его плотным кольцом.

Слушали многие. Некоторые ругались и кляли, как безбожника. Другие слушали чуть не плача, крестились и готовы были уже пасть на колени или бежать ставить свечки в храме, отдать последние деньги, только бы Господь простил прегрешения.

– Как и было предсказано, огонь низвергнется на землю, – бубнил мужик. – И поднимутся мертвые. И ангелы Божии придут забрать с собой достойных. Остальные же, кои не достойны, будут вечно гореть в геенне огненной.

В ноги мужику бросилась тетка из стоящих впереди. Ухватившись за край рясы, заголосила:

– Батюшка, грешна я. Мужу изменила. Как искупить мне прегрешение мое?

Проповедник попятился, но тетка держала крепко, и он притормозил, поняв, что иначе оторвет кусок рясы.

– Отринь от себя все нечистое. Отвергни блага земные, помыслы непристойные, деньги грязные. Очисть себя от скверны, иди в храм и молись Господу, уповай на добродетель Его, и услышит, и простит тебе, как завещал прощать.

Тетка вздрогнула. Выхватила из сумочки кошелек и швырнула в сторону. Кошелек пролетел несколько метров и грохнулся к ногам проповедника.

– Очисть себя от скверны, – уверенным басом повторно напутствовал он.

Вслед за кошельком полетела и сумочка. Проповедник словно из воздуха выхватил тонкую церковную свечу, протянул тетке, как самое большое благо.

– А теперь иди в храм Божий и моли Господа, чтобы простил грехи твои.

Тетка вцепилась в свечку обеими руками. Рванулась в сторону. Утирая слезы, протолкнулась сквозь толпу и побежала не разбирая дороги. Толпа ошарашенно притихла.

– Дурят нашего брата, – крикнул кто-то.

Проповедник кинул взгляд поверх толпы, пытаясь выхватить взглядом оппонента. Но тот больше никак себя не проявил.

– Это скверна говорит в тебе, сын мой, – забасил бородатый. – Отриньте скверну, братья и сестры, очистьте сердца свои, и тела свои, и помыслы. И уповайте на милость Божию.

– Кто тебя за язык тянет? – пробурчал Кот Игорю. – Хочешь, чтоб тебя эти, которые ему поверили, на части порвали? Мы сюда вроде не за тем пришли.

Игорь шел насупленный. Милонег молчал всю дорогу, а бородатый вот не выдержал.

– Ну разводит же, – грустно отозвался он. – Причем светлыми вещами прикрывается, а черные творит. Разве нет? А мы вроде с этим и боремся.

Кот хотел возразить, дескать, бороться сейчас шли на ту сторону, но задумался. А потом и с мыслей сбили. Метрах в пятистах от проповедника собралась другая толпа. Здесь были любопытствующие и журналисты. В центре толпы стояла группа людей в рубахах, сшитых под славянские. Кто-то опирался на бревноподобный посох, несколько человек выделялись глупыми красными, как у базарных петрушек, колпаками. Один стоял с бубном, щурился подслеповатыми глазенками, от чего лицо сморщивалось и принимало выражение, какое бывает у голодных грызунов. Периодически он мощно бил в бубен, словно пытаясь донести этим что-то.

Оборотень притормозил, пригляделся. Одернул спутников.

Впереди славяноподобной кучки стоял толстый невысокий мужик. Рыжая бороденка его топорщилась, словно к морде привязали старый веник. По краям лысеющей башки торчали рожками такие же рыжие волосенки.

Рядом пристроился мужик с микрофоном.

– Итак, – заговорил журналист, глядя то на рыжего, то в камеру, – мы беседуем с одним из участников Клуба Язычников Традиционалистов, волхвом Велеславом. Кто вы в обычной жизни?

– Доктор философских наук, профессор, – проглатывая букву «р» сообщил волхв.

– Что привело вас в язычество?

– В традицию, – поправил рыжий волхв. – Дело в том, что родноверие, назовем это так, исконная русская вера. Мы просто поддерживаем традицию предков.

Кот фыркнул, не удержался.

– Какая, на хрен, традиция? Традиция – это то, что передается из поколения в поколение. Если традиция прерывается, то перестает быть таковой. И во что вы верите?

– Я жрец Велеса, – с достоинством отозвался волхв.

– Кто такой Велес? – поспешил вмешаться журналист. – И какое место он занимал в пантеоне древних славян?

– Велес – это одно из центральных божеств, – закартавил рыжий, чувствуя, что возвращается на накатанные рельсы. – Велес – скотий бог, то есть в его ведении находилось все, что касалось домашнего скота. Кроме того, в его ведении находились дороги и путники. Он также покровительствовал ступившим на путь магии. Медведь в русских сказках это тоже ипостась Велеса.

Кот снова демонстративно фыркнул.

– Скотий-то скотий, только домашнее зверье тут при чем?

– Молодой человек хорошо осведомлен? – разозлился волхв. – Может быть, он нас проинформирует?

– Домашние животные на Руси никогда скотом не назывались, – буркнул Кот, чуя, что влез не в свое дело, но идти на попятную было уже поздно. – Называли их животиной. От Живы. А скотом называли тех, кто ценился дешевле животины. Рабов. Летописи-то до вас хоть дошли? Почитайте, для кого писали? «Дружина клянется Перуном, чернь клянется Велесом».

Журналист раздухарился, на волхва смотрел с интересом.

– Что вы на это скажете?

– Чушь, – отозвался рыжий. – И мы это докажем, покажем, что Велес не только имел высокое место, но и занимает его до сих пор. Мы пришли сюда, чтобы провести обряд и с помощью Велеса исправить аномалию.

– Так вы знаете, что это? – сделал стойку журналист.

– Конечно, – самодовольно отозвался рыжий. – Это дыра в пространственно-временном континууме. Я не буду объяснять сейчас и вдаваться в теологические подробности, но если говорить понятным языком, то это именно дыра. И мы проведем обряд и залатаем эту дыру…

Кот дернулся было вперед, но Игорь с Милонегом подхватили его под руки и поспешно поволокли в сторону.

– И ты на меня еще наезжал, – весело подначил Игорь.

– Наезжал, – отозвался оборотень.

– А сам?

Кот смолчал.

– Что ты на него взъелся в самом деле? – пробурчал Милонег.

– Ты-то должен знать и помнить. Традиции у них. Что они знают? Все забыли, потом понадергали умных слов, понавешали на них фантазий, объяснили то, что недофантазировали, и, преследуя свои цели, несут всю эту гнусь в массы.

– И чего с ними спорить, если они ничего не знают?

– Гнусь потому что, – недовольно отозвался Кот. – Скотий бог. Тоже мне. Скоты. Одни попрыгали из грязи в князи, других из князей в грязь вышвырнули, потом сравнялись. И богов себе так лепить пытаются. Что они знают о богах? Только скотье им и по чину.

Гнусь, дернула мысль. Вот оно. Гнусь не только с той стороны, гнусь и с этой стороны тоже. Но это вовсе не значит, что он борется за гнусь этого мира. Нет, борется он не за гнусь, а против гнуси. Причем в трех мирах. В нижнем, в верхнем и во внутреннем. Потому что в каждом живет эта гнусь. Только кто-то борется, а кто-то ей поддается. А значит…

– Пошли, – потянул за рукав Милонег. И он снова потерял мысль. А ведь, казалось, был уже на пороге истины.

До моста протиснулись не скоро. Чем ближе к оцеплению, тем плотнее обступала толпа. Облако на мосту колыхалось огромной шарообразной медузой. На макете оно выглядело устрашающе, но в натуральную величину во сто крат хуже. Кроме того, если на макете было видно лиловый прозрачный барьер, что держал тьму, не давая ей распространиться и пожрать все вокруг, то здесь барьеров не было. А оттого создавалось впечатление, что «аномалия», как ее окрестили журналисты, рванется в любой момент вперед и накроет весь мир.

Возле облака возвышались странные конструкции. Игорь первым понял, что это за сооружение, хохотнул.

– Чего это там? – не понял Кот.

– С сыростью борются, пытаются туман развеять силами современной науки и техники.

– Идиоты, – на этот раз не выдержал Милонег.

– Для них идиоты мы, – пожал плечами Игорь. – Для нас – они. А на самом деле просто на мир смотрим по-разному. Вот тот, который волхв. Разве может в глазах обывателя быть идиотом профессор и какой-то там доктор? То ли дело человек в косухе или человек без паспорта.

Игорь перевел взгляд на Кота, потом посмотрел на Милонега и добавил:

– И примкнувший к ним Шепилов. Кстати, ты со своей воскрешенной памятью по меркам обывателя не просто идиот, а еще и шизофреник. Разные точки зрения.

– А правда где? – нахмурился Милонег.

– А правда в нас, – уверенно ответил Игорь.

– Иногда, – поправил Кот мрачно. – Пока кривда поперек нее не пролезла.

– Лучше скажи, как через оцепление проходить будем? – сбил мрачный настрой бородатый.

Кот не ответил. Решение пришло само собой. Оцепление разорвалось, пропуская черную тонированную машину с мигалкой. Оборотень ломанулся вперед. На ходу уже бросил резко:

– За мной! Не отставать, на провокации не отвечать. Бежим вперед. Нам главное до моста добраться. В туман они за нами не сунутся.

Назад не оглядывался. Другого такого шанса ждать и ждать. Так что кто не успел, тот опоздал. А Игорь с Милонегом не дураки, знают, что делать.

Оборудование было смонтировано и запущено. Юрий Яковлевич смотрел, как работает аппаратура, и ждал хоть какого-то результата, но ожидания были напрасными. За час не произошло ничего. Вообще никаких изменений.