Текст книги "Калинов мост"
Автор книги: Алексей Гравицкий
Жанр: Боевое фэнтези, Фэнтези
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
Генерал фыркнул с заднего сиденья, ответил таким тоном, словно бы разговаривал с идиотом:
– Приказы не обдумываются и не обсуждаются. Приказы принимаются к исполнению и исполняются.
Полковник безнадежно отвернулся к окну. Генерал посмотрел на часы.
– Двадцать три минуты осталось.
Бычич сидел за столом на кухне и подозрительно смотрел на кружку с чаем.
– Чего за варево? – принюхавшись, спросил у Яги.
– Пей, – отмахнулась та. – Объяснять дольше. Не волнуйся, не отравишься.
Богатырь осторожно пригубил. Принюхиваясь, словно зверь, сделал несколько маленьких глоточков. Наконец глотнул смелее.
– Чего только не придумают, – подивился он. – Зелье каждый день пить, это ж надо. А может, ты того, приворожить меня вздумала?
Витязь рассмеялся собственной шутке. Старуха покосилась недовольно.
– Нужен ты мне больно, привораживать тебя. Корми потом такого лба всю жизнь. И рот открываешь – дурак дураком. Говорила, молчи, умнее выглядишь. Потом, ты ж в современной жизни ничего не знаешь. На кой ты мне такой?
– Чего это я не знаю? – насупился Бычич.
– Да ничего. Ходишь вон все, как петух деревенский. Переоделся бы во что понеприметнее. Сколько раз уж повторяла.
Мужчина отставил чашку, оглядел белую, расшитую петухами рубаху.
– Чего это мне переодеваться? Я на бой, как на праздник. Вот и рубаха праздничная. Чай, не просто так железом махаем, за правду стоим.
Яга поднялась, принялась неторопливо убирать со стола. Движения были ленивыми. С другой стороны – куда ей торопиться?
– Тебе здесь жить, – сообщила между делом. – В таком наряде долго не проживешь.
Богатырь покачал головой:
– Я на мост вернусь. Чего мне здесь? Там правда, а тут… Я вот посмотрел, как живете, чуть блаженным не сделался. Не мое это. Вернусь.
Старуха составляла тарелки в стопку, услыхав ответ, замерла. На богатыря поглядела как на чудо света, что раньше, говорят, числом семь существовали, пока новых не напридумывали без счета.
– Кто ж тебя туда живого пустит? Али покон не знаешь?
– Время сейчас такое неспокойное, что покон обойти можно, – покачал чубатой головой витязь. – Я так кумекаю, раз против покона из мертвых живым сюда вышел, то и из живых обратно мертвым вернусь. Не могу я тут. Душно мне.
Старуха не успела ответить. В дверь позвонили. Поминая знакомых и незнакомых Бычичу богов, Яга пошла открывать. На пороге стояли Кот и Милонег. Хмурые, уставшие, злые.
– Что звонишь? – проворчала бабка. – Ключа нет?
– Посеял, – не вдаваясь в подробности, бросил оборотень.
Не разуваясь, прошел на кухню. Милонег молча двинул следом. Выглядело так, что старуха заволновалась.
– Чего случилось? – начала допрос, еще даже не войдя в кухню. – А студент где?
– В больнице студент. – Кот с размаху плюхнулся на ближайшую табуретку, устало откинулся спиной к стене. – С переломанными ногами. Милонег чуть не прогнулся. Вот и… Машина всмятку, Степа в больнице… наверное, уже. Ну а мы вот, приехали на попутке.
– Ай-ай-ай, – пробормотала старуха.
Кот подскочил, оторвался от стены рассерженный.
– Хватит причитать. Один все в себе копается, потом ближнего своего душит, другая причитает. Барьер твой выдержал, старая?
– Стоит пока.
– Вот и все. Значит, не хрен причитать. Сколько там осталось? Меньше суток? Вечер, ночь да утро. На мост нам надо. Там продержимся.
Бычич встал с места, широко размахнувшись, хлопнул себя кулаком в грудь:
– С вами пойду.
– Раздухарились, – проворчала Яга. – А я…
Договорить не успела. Из дальней комнаты донесся оглушительный грохот. Старуха оглянулась на дверь. На какое-то мгновение все застыло, замерло. Первым очнулся оборотень. Легко, словно ветром сдуло, подскочил с табуретки и вылетел из кухни.
Самолеты над Москвой – зрелище само по себе неординарное. Низколетящие бомбардировщики – подавно. Разумеется, три военных самолета не могли не привлечь внимания. Люди задирали головы, показывали пальцами в небо.
– Вон-вон, – взвился над толпой возле оцепления чей-то вскрик, хотя и без него все было видно и понятно.
Народ завертелся. Вопли полетели в небо один за другим. Следом пошли строиться догадки, предположения. Тут же появились разные точки зрения, начались споры чуть не до драки.
Голубев стоял внутри оцепления. В отличие от Сергея Витальевича свары в толпе его не заботили. Взгляд генерала зацепился за клубящуюся вдалеке верхушку аномального облака. Бомбардировщики сделали круг, развернулись и начали медленно снижаться для маневра.
Полковник, нервно наблюдавший за толпой, не выдержал, повернулся к военному.
– У вас там в народе беспорядки начинаются, товарищ генерал.
Голубев и ухом не повел, все его внимание привлекали только самолеты.
– Черт подери, генерал, – заорал Сергей Витальевич, срываясь. – Тебя хоть что-то волнует? У тебя там люди сейчас драку устроят.
– Это не у меня, – раздраженно отозвался генерал, не поворачивая головы. – У меня только на территории. Что за оцеплением – меня не касается. У меня приказ.
Полковник спорить не стал. Хотелось развернуть генерала и со всего размаху дать по морде. Но сдержался. Скрипя зубами, отошел в сторону, выудил из кармана мобильник. Руки тряслись, как у алкоголика. Номер сумел набрать только с третьего раза. Каждый раз, ошибаясь, матерился. Когда заговорил в трубку, голос звенел от напряжения.
– Срочно вернуть ОМОН к оцеплению на Крымский вал. Да, армия. У них свои задачи, а тут без этого хватает, чем заняться…
Оглушительно грохнуло. Раз, другой, третий… В кино взрывы смотрелись совсем по-другому. Толпа за оцеплением застыла, в секунду замолчав в каком-то шоковом состоянии. Трубка, наоборот, разразилась криками и вопросами. Полковник молча опустил руку, в которой все еще зажимал вопящий телефон.
Вместо очередного потока матюгов вырвались лишь жалкие, сдавленные обрывки невнятных звуков.
Взрывы подняли землю, вздыбив кусочек города. Сперва взрыв выглядел как взрыв, затем… Сергей Витальевич очень четко сообразил, что ему напоминает эта якобы взрывная волна. Несколько дней назад он уже наблюдал похожее явление, только в меньшем масштабе.
Пыль, туман, аномальное облако – чем бы оно ни было – взвилось вверх, увеличиваясь в размерах, разваливаясь и заглатывая кусок города куда как больший, чем злосчастный Крымский мост. Уходящие на вираж самолеты рванули, стараясь спастись от тянущегося к небу кошмара. Двум удалось уйти, третий закрутило и заглотнуло, словно гигантская медуза вобрала в себя кусок железа с мотором и крыльями.
В какой-то момент показалось, все, конец. Сергей Витальевич зажмурился, готовясь к тому, что аномальное облако сметет и его, и деревянного генерала, и оцепление, и толпу. Но время шло, а ничего не происходило.
Полковник открыл глаза. Облако разрослось в разы, теперь оно колыхалось полусферой, покрывая то место, где была река, набережная, дома с потрескавшимися фасадами и выбитыми стеклами, ЦДХ, съехавшие в реку аттракционы и Петр без головы. Его словно что-то сдерживало от попытки разрастись дальше. Но невидимый барьер, если он был, едва справлялся со своей задачей. Облако стало как будто агрессивнее. Тени внутри метались теперь отчетливо, словно бы внутри шла непрекращающаяся битва. Контуры полусферы дрожали, норовя в любой момент рвануться и сожрать уже весь мир.
Генерал присвистнул. Сзади снова завопила толпа. Два уцелевших бомбардировщика кружили над аномальной зоной, не рискуя больше идти на снижение, но и не собирались вроде бы улетать. Они словно ждали приказа. Видимо, дождались, потому как вскоре свернули с очередного круга и полетели прочь.
– Допрыгались, – ни к кому не обращаясь, прошипел полковник.
Мобильник уже отключился. Он снова набрал номер, на этот раз с первого раза. Внутри царило хладнокровное спокойствие и такая же обжигающая ледяная злость.
– Да, снова я, – ответил возникшему в динамике голосу. – Сколько отправили? Давай еще столько же как минимум. Пора разгонять эти демонстрации.
Вдали завыла сирена. Сергей Витальевич не успел подивиться той прыти, с которой приехали омоновцы, как понял, что ошибся. Распугивая гуделкой и мигалкой праздношатающихся граждан, к оцеплению подлетела черная тонированная иномарка с правительственными номерами.
Затормозила с визгом, не собираясь проезжать сквозь оцепление. Задняя дверца распахнулась, выпуская министра чрезвычайных ситуаций. Не дожидаясь, пока вылезет охрана, глава МЧС рванул мимо БТРов.
– Здорово, полковник, – приветствовал Юрий Яковлевич. – Доложи обстановку.
– Чего тут докладывать, – недовольно буркнул Сергей Витальевич. – Сами смотрите. У меня на это одно русское слово есть, а в остальном пусть генерал отчитывается. Он большой любитель приказы исполнять, значит, должен и отчеты строчить прилежно и с любовью.
Главный спасатель посмотрел с немым укором, но говорить ничего не стал, молча пошел к генералу.
– Юрий Яковлевич, – окликнул полковник. – Я ОМОН вызвал, надо с толпой работать.
Глава МЧС кивнул.
– Давай, Сергей Виталич, распоряжайся. Ты в своем праве. Военных теперь не будет. Приказ выполнили, президент должен быть доволен.
– Чему тут радоваться, – пробормотал полковник.
Вдали снова завыли сирены. К оцеплению подъезжали микроавтобусы с омоновцами.
Макета видно не было. Двойная сиреневатая полусфера, что накрывала его прозрачным колпаком, теперь была полностью затуманена. Того города, что был воссоздан художником Дорониным, больше не существовало ни на макете, ни в действительности. Туман пытался вырваться за пределы барьера, но был бессилен. Пока.
– Это из-за меня, – упавшим голосом произнес Милонег.
– Не льсти себе, – сердито отозвалась старуха. – Это по совокупности. Миры взаимосвязаны. Чем выше концентрация темного здесь, тем сильнее тьма там.
– Значит, я был прав, – пробормотал оборотень.
– В чем?
– Не важно, – отмахнулся Кот и повернулся к двери. – Я на мост. Если тьма из этого мира питается, значит, и противостоять ей отсюда надо.
Старуха ступила поперек дороги.
– Подожди. Все вместе пойдем.
– А ты-то куда собралась?
Вопрос, кажется, возник у всех троих одновременно. Во всяком случае, на Ягу уставились три пары глаз. Старуха неожиданно улыбнулась.
– Ну, если вы на мост, так и я туда же. Буду, пока вы мечами машете, барьер поддерживать на месте. А вообще нас четверых мало. Помощь нужна. Поддержка из этого мира. Предложения есть?
Кот пожал плечами:
– Там на месте сейчас, если телевизору верить, солдатня, ОМОН. Может, этих привлечь?
– Как ты их привлечешь? – скептически поинтересовался Милонег.
– Не важно как, – отмахнулась старуха. – Скажи лучше, какие из них помощники?
– Хреновые, – честно ответил оборотень и задумался.
Бычич решил не вмешиваться, стоял с молчаливым, вроде как умным видом в сторонке. Старуха что-то беззвучно плямкала губами, будто советовалась сама с собой. Милонег задумчиво морщил лоб, наконец шлепнул ладонью по лбу, словно осенило.
– Может, ребят свистнуть из школы карате?
– Опять кёкусинкай? Сомневаюсь я, что от них толк будет, – отозвался Кот. – Степа твой, конечно, хорош, ничего не скажешь. Но сколько там на школу таких Степ?
Милонег несогласно засопел, умолк. Старуха сверлила взглядом то одного, то другого, буркнула раздраженно:
– Что, все? Идеи кончились? Иссякли добры молодцы.
Кот вдруг вздрогнул и радостно заулыбался.
– Есть идея! Поехали, по дороге расскажу.
Машину трясло, словно эпилептика. Да и немудрено. Лет автомобилю было, кажется, больше, чем водителю, решившему подработать частным извозом. Машина брюзжала и дребезжала. Примерно тем же занималась Яга. Сидела на переднем сиденье и скрипела себе под нос, как несмазанная телега. Идея оборотня ей явно не понравилась, оттого, собственно, и скрежетала. Но другой идеи все одно не было, потому брюзжание было тихим.
Впрочем, водителя оно напрягало и в тихом виде. В конечном итоге он не выдержал и включил погромче радио. Салон ожил какой-то старенькой музыкой.
Этот город застрял во вранье, как «Челюскин» во льдах —
Погрузившийся в ад и частично восставший из ада.
Наше общее детство прошло на одних букварях,
Оттого никому ничего объяснять и не надо.
Отчего ж мы кричим невпопад и молчим не про то
И все считаем чужое и ходим, как пони, по кругу?
Вы не поняли, сэр, – я отнюдь не прошусь к вам за стол,
Мне вот только казалось – нам есть что поведать друг другу.
Место, где свет,
Было так близко, что можно коснуться рукой,
Но кто я такой,
Чтоб оборвать хрустальную нить —
Не сохранить, прошло столько лет,
И нас больше нет в месте, где свет…
Старуха брюзжать перестала, но поморщилась. Уж больно песня к месту показалась. Водитель истолковал старческую мимику по-своему, потянулся убавить звук.
– Оставь, – перехватила его руку старуха. – С песней оно веселее.
Мужик лишь пожал плечами. С песней так с песней.
Этот город застрял в межсезонье, как рыба в сети —
Стрелки все по нулям, и не больше не меньше,
Мы почти научились смеяться, но как ни верти —
Что-то стало с глазами когда-то загадочных женщин.
Хочешь, я расскажу тебе сказку про злую метель,
Про тропический зной, про полярную вьюгу?
Вы не поняли, мисс, – я совсем не прошусь к вам в постель,
Мне вот только казалось – нам есть, что поведать друг другу.
Мне никто не указ, да и сам я себе не указ —
Доверяю лишь левой руке, маршруты рисуя.
Ну а тот, кто – указ, он не больно-то помнит о нас,
Да и мы поминаем его в беде или всуе.
Что, казалось бы, проще – вот Бог, вот порог,
Что же снова ты смотришь в пустынное небо с испугом?
Вы не поняли, лорд, – я отнюдь не прошусь к вам в чертог,
Мне лишь только казалось – нам есть, что поведать друг другу.
Место, где свет, Было так близко, что можно коснуться рукой,
Но кто я такой, Чтоб оборвать хрустальную нить —
Не сохранить, прошло столько лет,
И нас больше нет в месте, где свет…[5]5
Текст песни А. Макаревича.
[Закрыть]
Песня сошла на нет. Проигрыш еще крутился какое-то время, потом поверх него легла совершенно некстати реклама. Крикливая и грубая, особенно на контрасте с лирикой только что спетого.
– Тормозни, – попросил Кот. – Приехали. Вот тут где-нибудь.
Машина сбавила скорость, вздрогнула, дернувшись пару раз, словно собиралась умирать прямо сейчас. Кот выскочил из салона, притормозил Милонега, рыпнувшегося было за ним.
– Ждите. Я сам все устрою. Лучше с машиной договоритесь.
– Что с машиной? – встрепенулся водитель.
Но Кот только дверцей хлопнул.
– Скажи-ка, милый друг, – впервые за всю дорогу нормально заговорила старуха, обращаясь к водителю. – А ты не хочешь денег заработать?
– Смотря чего делать, – бодро откликнулся тот.
– Машину нам свою отдать. Она нам нужна буквально на часок, меньше даже.
Водитель открыл рот, но не нашелся, что сказать на такую наглость. Старухе возражения и не требовались. На любые возражения у нее имелся свой и довольно весомый аргумент. Из-под разноцветных тряпок, составлявших старушечий костюм, на свет вырвалась пачка зеленых банкнот с американским давно испустившим дух президентом и цифрой сто. Пачка была увесистой. На такие деньги можно было купить пяток таких машин, если не больше.
– Деньги твои, машина наша. Документы на нее нам не требуются. Если захочешь, можешь заявление об угоне завтра пойти написать и получить тачку обратно. Идет?
– Юра, что на мосту?
Президент вопреки обыкновению не сидел во главе стола, а метался из угла в угол. На министра чрезвычайных ситуаций только что не набросился.
– Голубев какую-то ахинею несет. Знаю, что бомбили, но… Что там?
– Ничего хорошего, – привычно отозвался глава МЧС.
– Ты другие слова знаешь?
Юрий Яковлевич тяжело вздохнул.
– Знаю, только они нецензурные. После нанесенного удара аномальная зона расширилась в несколько раз. Теперь она охватывает не только мост, но и прилегающие территории. В зону аномалии попал кусок города практически от Калужской площади до станции метро «Парк Культуры», от памятника Петру Первому до середины парка Горького.
Президент засветился, как лампочка Эдисона.
– Прекрасно!
– Чего прекрасного? – не понял главный спасатель.
– Раз зона от силового воздействия расширяет границы, значит, силовое воздействие исключается. ЕС и Штатов можно больше не опасаться. Не предложат же они в самом деле ядерный заряд в аномалию швырнуть. Это слишком даже для англоговорящих кретинов.
Президент прошел на свое место, опустился на сиденье и расслабленно откинулся на спинку кресла. Юрий Яковлевич подошел ближе, но сесть не рискнул.
– А что делать с аномалией? – спросил осторожно.
– Теперь все что угодно, – бодро ответил президент. – Мысли есть?
– Да.
Юрий Яковлевич выдвинул кресло и устало сел перед президентом. Тот с интересом подался вперед.
– Говори, – мягко, но требовательно сообщил он.
– Мысль одна. – Юрий Яковлевич потер виски. – Я хотел бы просить об отставке.
Больничная койка оказалась жесткой. Степа только сейчас понял, что за все время учебы, да и вообще за всю жизнь ни разу не лежал на больничной тахте. Даже не присаживался, кажется, ни разу.
После лошадиной дозы обезболивающего ноги в гипсе не то что не болели, вообще не ощущались. Словно бы ниже пояса ничего не было, окромя воздушной легкости. Догадываясь о том, что это счастливое ощущение будет не вечно, Степа ловил кайф, готовясь к приходу боли.
В конце палаты на кронштейне висел небольшой телевизор. Старенький, таких, наверное, уже и не осталось нигде. Разве что в больницах. С экрана гундосил диктор. Не то с дикцией у парня проблемы, не то насморком мучается, подумал Зюзя и добавил звук.
Под торопливо-гнусавое бормотание диктора на экране сменяли одна другую картинки с пейзажами с моста.
– Неудачная бомбежка повлекла за собой распространение аномальной зоны. Территория ее увеличилась до нескольких километров в диаметре. Военные, сменившие милицию, по-прежнему не снимают оцепление. Стоит отметить также и возвращение отрядов ОМОНа, которые предприняли попытки разогнать находящихся рядом граждан, обвинив в несанкционированном митинге. Власти на этот счет, как и вообще насчет аномалии, так и не дали никаких комментариев.
Экран перемигнул картинкой, снова явив миру лик диктора.
– Также из компетентных источников нам стало известно, что сегодня…
В дверь постучали, Степа подхватил пульт и убавил звук, приподнялся на локте.
– Входите.
В палату быстро вошли два мужика. Один был наглухо застегнут на все пуговицы, под самый ворот халата. Второй халат накинул на плечи, из-под распахнутых пол виднелся серый китель. Вот и милиция, вздохнул Зюзя.
– Здравствуйте, Степан Александрович, – вежливо начал тот, что накинул халат на плечи. – Догадываетесь, по какому мы к вам поводу?
– Апельсинчики принесли? – расплылся в дурковатой улыбке Степа. – А чего не спрашиваете, как здоровье?
– А чего спрашивать, – довольно грубо отозвался застегнутый. – Есть такая штука, как карта амбулаторного больного и лечащий врач.
На контрастах работают, пришла мысль. Как в плохом детективе. Или как в классическом детективе, когда жанр только пробовали на ощупь. Хотя вряд ли эти двое читали классический детектив. Да и вообще вряд ли чего-то читали. По правде сказать, Степа и сам читать начал не так давно.
Распахнутый подставил стул, присел возле тумбочки у кровати. Откуда-то возникла кожаная папочка, уже из нее вынырнули листочки с какими-то бланками.
– Протокольчик составим, – пояснил, улыбаясь, распахнутый.
– Какой протокольчик, – не понял Степа, продолжая косить под дурачка.
– Содержательный, – повысил голос застегнутый. – Ты рассказывать будешь, или из тебя клещами тянуть?
– Рассказывать. – Степа откинулся на подушку. – Значит, так. Пошли как-то на охоту четыре врача. Терапевт, психиатр, хирург и патологоанатом. Сели в кустах с ружьями, пьют водку, ждут, когда утки полетят.
– Чего? – выпучился застегнутый.
– Погодите, сейчас объясню, – поспешно отозвался Степа. – Сидят, значит. Летят утки. Терапевт вскидывает ружье, целится и думает: «Интересно, это утки? А может, это и не утки вовсе, а гуси». Пока думал, утки улетели.
Степа покосился на застегнутого, тот начал багроветь.
– Сидят дальше, летят другие утки. Психиатр вскидывает ружье, целится и думает: «Это утки. Я точно знаю, что это утки. А вот интересно, знают ли они, что они утки?» Пока думал, утки улетели.
– Ты, шутник, – не выдержал застегнутый. – Хватит лапшу на уши вешать. Давай по делу.
– Погоди, – весело отозвался Степа. – Сейчас перейду к сути. Сидят они дальше, пьют. Летит третья стая уток. Хирург вскидывает ружье, не целясь почти, бах из одного ствола, бах из другого. Потом поворачивается к патологоанатому и говорит: «Слушай, сгоняй посмотри – утки это были или еще кто».
Распахнутый прыснул над чистым бланком. Застегнутый сердито зыркнул на коллегу, и тот поспешил отвернуться к окну, но по тому, как подрагивали плечи, было ясно, что ему смешно. Не то анекдот позабавил, не то ситуация.
– Я сначала хотел стать патологоанатомом, – добавил Степа, глядя в потолок. – А потом решил стать хирургом. Жизни спасать как-то благороднее и правильнее, чем в смерти ковыряться. Так вот я к чему…
– Да уж, – перебил застегнутый. – Пора бы наконец сказать, к чему ты.
Степа посмотрел на мента высокомерно, словно читал монолог Гамлета, а перед ним в первом ряду с громким хлопком открыли бутылку шампанского.
– Я к тому, что есть такая улица в городе-герое Москве. Называется Крымский вал. Там сейчас один сотрудник милиции работает. Полковник. Сергеем Витальевичем зовут, так вы его сюда приведите, и я ему все в подробностях расскажу. Скажете – Зюзя в больнице и у него есть информация.
– Зюзя? – вскинулся распахнутый.
– Ну да, это я, – бодренько пояснил Степа.
Обезболивающее постепенно сдавало позиции, и держаться бодрым становилось все труднее.
– Фамилия, – грозно навис над койкой застегнутый.
– Моя? – не понял Степа.
– Нет, полковника. – Застегнутый был суров до невозможности.
– А я откуда знаю? Но на Крымском мосту полковников милиции Сергей Витальичей больше одного вряд ли найдется.
Застегнутый отпрянул. Он выпал из поля зрения, голос его донесся откуда-то со стороны.
– Жаль, что у тебя ноги сломаны, – злорадно произнес он. – Я б тебе их сам с удовольствием переломал.
– А это уже угроза, – вяло констатировал Степа.
Боль не просто давала о себе знать, а возвращалась семимильными шагами.
Сбоку зашуршало.
– Грамотные все, – бормотнул застегнутый.
Степа прикрыл глаза. Смотреть не хотелось, думать не хотелось, ничего не хотелось. Очень хотелось забыться сном, проснуться, и чтобы все было по-другому. Без боли, милиции и прочих несуразностей. Или уж если без этого никак, тогда заснуть и вовсе не просыпаться.
– Фамилия, имя, отчество, – донесся от тумбочки ровный тон распахнутого.
– Сергей Витальевич. Фамилии не знаю, – глухо отозвался Степа.
– Не полковника, твои.
– В карту амбулаторного больного загляните, – не удержался от язвительности Степа. – Там все есть. И дата рождения, и…
Он замолчал и закусил губу. Вместо этих двоих с большим удовольствием сейчас повидал бы медсестру со шприцем с обезболивающим.
– Слушай, умник. – Степа почувствовал, что над ним снова кто-то навис, но глаз открывать не стал и виду не подал.
Что происходило между ментами, оставалось только догадываться. Какое-то время в палате шуршала тишина, потом нависший над ним человек отступил. Еще через несколько секунд хлопнула дверь палаты.
– Хорошо, – согласился сбоку голос распахнутого. – Сегодня днем вы ехали по Новорижской трассе и стали виновником дорожно-транспортного происшествия. С этим вы спорить не станете?
– Не стану, – голос прозвучал совсем бледно, как не пытался Зюзя придать ему сил.
– Вы находились за рулем машины, принадлежащей Штрахову Игорю Евгеньичу. Документов на машину, а также каких-либо документов, разрешающих вам управлять этой машиной, при вас не обнаружено. Как вы это объясните.
– Просто у меня этих документов никогда не было.
– То есть вы признаете, что угнали машину господина Штрахова.
Степа открыл глаза и с трудом повернул голову.
– Слушайте, если я начну вам сейчас что-то объяснять, вы все равно не поверите. На Крымском мосту должен работать полковник милиции Сергей Витальевич. Во всяком случае, вчера он там был. Найдите его, и я дам ему показания.
Зюзя отвернулся и закрыл глаза, не желая больше говорить. Голова начала кружиться, подташнивало. Боль разошлась не только по переломанным ногам, но и по всему много раз ушибленному телу.
Заведение, скрывающееся за советского розлива вывеской «Пельменная», внутри тоже дышало давно забытым духом СССР. Стоечки и столики, отсутствие стульев. Тусклые светильники. За окном наливался темными красками вечер, и бледный свет выглядел особенно бледно. Контингент в основном мужской и большей частью не шибко пафосный. Пафосные сюда заруливали только по недоразумению или в поисках острых ощущений.
От барной стойки к потолку струилось пропылившееся вьющееся искусственное растение. Где-то под потолком оплетало старенький, подвешенный на кронштейне телевизор. Зюзя был не прав, такая архаичная техника сохранилась не только в больницах.
С экранчика тихо, так что и не услыхать, если не стоять рядом, вслушиваясь, бормотал что-то диктор:
– Также из компетентных источников нам стало известно, что сегодня подал заявление об отставке министр чрезвычайных ситуаций России. Однако президент отставки министра не принял, несмотря на ситуацию в центре столицы, которая продолжается уже третьи сутки…
Кот стоял возле столика и ковырял застывшие пельмени пластиковой вилочкой. Рядом возвышался графинчик с водкой. Слава богу, водку подали в графинчике, а не в бутылке. Оборотень даже задуматься боялся о том, что написано на этикетке этого напитка. Так хоть можно дофантазировать, что водка плохая и дешевая, а не самая плохая и самая дешевая.
– А потом она меня выгнала, – закончил свою историю мужик, что стоял напротив и ковырял грязными пальцами сушеную рыбину. – Просто взяла и сказала: «Собирай вещи и уматывай». Я собрал и умотал. Думал, счастье, что больше с ней не живу, раз она так ко мне относится. А только хрен. Вот сколько без нее живу, а счастья так и нет. Раньше было, а теперь…
Мужик высунул язык между губами и выдал не шибко пристойный звук. Оборотень слушал внимательно. Не знал почему, но отчего-то это казалось важным.
– Вот пить начал, – пожаловался мужик, доливая из графина. – Все пью и пью. Самому противно, а ничего сделать не могу. А может, я раньше пить начал? Потому она меня и выгнала? Я уж и не помню теперь. Все хочу понять, почему так случилось, а понимания нет. Бабы это зло.
Мужик поднял пластиковый стаканчик.
– За них.
– За зло? – фыркнул Кот.
– Нет, за женщин. Это ж я так… присказка вроде как такая. Я ж ее все равно до сих пор люблю. Вот встаю каждое утро и надеюсь на что-то. Уже и надеяться-то не на что. Посмотрю в зеркало, понимаю: если тот, кем был, ей не нужен оказался, то уж это мурло пьяное точно ни к чему. А все равно надеюсь. Дурак.
Он снова поднял стакан, Кот стукнул по нему своим.
– Не так.
Мужик провел ребристым боком своего стаканчика по боку Котова. Пластик тихонько тренькнул.
– Вот так, – добавил мужик и влил в себя водку.
Кот заглотнул, поморщился. Поспешно подхватил пельменину, чтоб хоть чем-то отбить резкий сивушный дух, от которого звериное чутье просто с ума сходило.
– Тебя как звать-то? – спросил Кот.
– Да зачем это? – отмахнулся мужик. – Как хочешь, так и зови. Тут у всех почти имя одно – боль. Думаешь, люди просто так пить начинают? Нет, тоску залить хотят. А она не уходит. И потом ни радости, ни понимания. Как сквозь темноту бежишь. Выпьешь – кажется, впереди чего-то светится, только нет там ничего. Беспросветно. Бежишь, алкоголь выходит, и свет померк. И похмелье. Думаешь, всего-то капельку света хотелось, капельку понимания, капельку тепла, а вместо этого темнотища беспросветная. Сидишь и маешься похмельем этим. Потом не выдержишь, зальешься и опять бежишь, думаешь, вон оно, может, хоть теперь до чего дойдешь. А потом – раз, и опять ничего.
Оборотень с любопытством поглядел на мужика. По-новому поглядел.
– Хочешь света и понимания?
Мужик поперхнулся водкой, которую цедил теперь маленькими глоточками.
– А ты что, добрая фея? Или господь бог? Хочешь вразумить, спасти и сохранить?
– Нет, – покачал головой Кот. – Крымский мост знаешь? Знаешь чего там сейчас?
Мужик кивнул лохматой башкой, вслед за головой качнулся сам.
– Там это… аномалия. А в ней люди пропадают и самолеты. В телевизоре говорили.
– А сам не глядел? – поинтересовался Кот. – Тут ведь рядом совсем. Неужели не интересно?
Мужик снова покачнулся, подцепил графин, плеснул по стаканам.
– А оно мне надо? – провел рукой по небритой морде. – Чего там смотреть, если сделать все равно ничего нельзя. Не зоопарк же.
– Надо, – кивнул оборотень. – Там никто не пропадает, дружище, там наших бьют. Можно пойти и что-то сделать. Хорошее. А мы тут с тобой напиваемся.
Мужик смотрел на Кота недоверчиво, потом в глазах его что-то засветилось, будто внутри включили лампочку. Рука метнулась к стакану, но вместо того, чтобы выпить, мужик неожиданно смял стаканчик. Пластик лопнул, водка потекла по помятым стенкам, по грязным пальцам.
– Мужики, – закричал он на всю пельменную. – Наших бьют!
Степа больше не отвечал, и распахнутый, бросив все попытки что-то выяснить, вышел в коридор. Застегнутого на все пуговицы коллегу он нашел внизу у входа. Мент судорожно курил.
– Ну чего? – спросил поспешно.
– Надо бы, наверное, найти этого Сергея Витальевича, – протянул распахнутый.
– Сейчас звонили. – Застегнутый зло отбросил бычок. Окурок пролетел по широкой дуге и, мелькнув угольком, скрылся в кустах по другую сторону дороги. – У этого Штрахова, машину которого разбили, под Тверью участок. На участке свежевскопанную грядку нашли. Раскопали.
– И? – заинтересовался распахнутый.
– И не подаст господин Штрахов заявление об угоне. Потому что он мертвый закопан на собственном участке. Там патологоанатомы возятся. Предварительно его в бок пырнули. У него отрублена рука, в организме немереное количество какого-то токсина неизвестного. Смерть наступила около двадцати часов назад.
Распахнутый сел на ступеньки и схватился за голову. Халат съехал с одного плеча и упал на землю, но милиционер не обратил на это внимания.
– Что теперь скажешь? – злорадно поинтересовался застегнутый.
– Я наверх, – резко поднялся тот. – Если получится, поговорю с этим парнем. Если нет… Ну следить за ним, чтоб не сбежал, глупо. Но по крайней мере подежурю. А ты дуй на Крымский вал и ищи там этого полковника.
– Думаешь, стоит? – без особого энтузиазма спросил тот.
– Думаю, стоит. Ты знаешь, чего там на мосту на этом происходит? А вдруг это действительно взаимосвязано?
Генерал смотрел, как ОМОН медленно, но верно отодвигает недовольную толпу, как грузят в зарешеченный микроавтобус драчунов. На лице Голубева играла самовлюбленная улыбка. Сергея Витальевича она активно злила.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.