Текст книги "Калинов мост"

Вертолет закончил полный круг и пошел на снижение. От черной машины с мигалкой внизу отделилась фигурка и пошла к месту посадки.

Юрий Яковлевич вышел из вертолета уже не так поспешно. Теперь торопиться уже было некуда. Нужно было понять и обдумать. Снаружи встретил крупный мужик в кителе с погонами полковника милиции.

– Кто здесь за что-то отвечает, полковник? – с места в карьер бросил главный спасатель.

– Я, – замялся тот. – Так получилось.

Глава МЧС посмотрел на милиционера. Тот стоял ссутулившись. Глаза покраснели и превратились в две узкие щелочки. Устал мужик.

– Давно ты здесь?

– С самого начала, – отозвался тот.

– Тебя как звать-то?

– Сергей, – хрипло произнес тот, подумал и добавил: – Витальевич.

Юрий Яковлевич протянул руку, пожал крепкую плотную ладонь уставшего мента.

– Ну, тогда рассказывай, Сергей Витальевич. Про аварию я знаю, про взрыв тоже. Теперь давай свои наблюдения и чего там еще.

Полковник опустил голову, потер виски, собираясь с мыслями.

– А чего тут особенно рассказывать, – сказал негромко. – Взрыва я не видел, отъезжал. И никто не видел. Кто видел, те либо пропали вовсе, либо мертвы, либо в беспамятстве. Свидетелей нет. Да и не взрыв это был. Где вы видели такие взрывы? Пыль эта или что там… так и стоит. Уже часов пять как стоит, и ничего с ней не происходит. Что внутри – неизвестно. Взвод ОМОНа туда ушел и не вернулся.

– Как ушел? – приостановился Юрий Яковлевич.

– По личной инициативе и под личную ответственность командира взвода.

– Погоди ты мне про ответственность, Сергей Витальевич, – отмахнулся глава МЧС. – Я не о том.

Полковник устало поглядел на собеседника.

– А о чем? Ногами ушел взвод. Как все ходят. Два часа с половиной. – Он глянул на часы. – Два сорок уже как вошли в зону аномалии. И все. Ни ответа ни привета.

Полковник глянул через плечо главного спасателя и хмуро кивнул.

– Вон. Вот так и они.

Юрий Яковлевич обернулся. Сперва не понял, о чем говорит милиционер. Пейзаж нисколько не изменился. Все тоже туманное облако вместо моста. Все та же разруха вокруг него. Речка и одиноко летящая над ней чайка. Чайка неспешно взмахивала крыльями, зависала, планируя, и снова делала взмах. Медленно, но верно она двигалась к туману, сокрывшему то место, где еще утром возвышался красавец-мост. Не о ней ли говорил полковник?

Птица сделала еще несколько взмахов и исчезла в пелене тумана. Шарообразное облако дрогнуло, мелькнули знакомые уже тени. Он ждал. По всему, чайка должна была появиться с другой стороны, но время шло, а глупой птицы не было.

– Увидели? – спросил полковник.

– Может быть, она с обратной стороны вылетела, – предположил глава МЧС, зябко передернув плечами.

– Бросьте, Юрий Яковлевич, – отмахнулся мент. – Ниоткуда она не вылетела. И не вылетит. Вообще. Там что-то странное творится. Но людей я лично туда больше не пошлю и не пущу.

Глава МЧС снова посмотрел на туманное облако. Чертова птица так и не появилась.

– Значит, аномалия, так ты сказал, полковник?

– Может, и так. Я не знаю, называйте, как хотите. Мое дело маленькое, – отозвался Сергей Витальевич.

Какое определение чины начнут придумывать для того, что здесь случилось и продолжает происходить, ему в самом деле было до лампочки. Хотелось выпить что-то от головной боли, лечь, дать отдых спине и ногам, привыкшим больше к кабинетам, и хоть немного поспать.

– Будет аномалией, – покачал головой Юрий Яковлевич. Он попытался вспомнить, как зовут мента, но имя и отчество отчего-то вылетели из головы. – Ты вот что, полковник, запиши мой телефон и держи меня в курсе. Если что, звони не стесняйся. Я тут еще погляжу, дам своим распоряжения и поеду наверх отчитываться. Но…

Он посмотрел на полковника. Того слегка покачивало.

– В общем, держи меня в курсе. Все время. Сам. Не бабка за дедку через кучу начальников, а напрямую. Понял?

Жратву купили быстро. Потом Игорь потащил в соседний магазин. Долго выбирал пиво и завис на кассе. Девушка-кассирша была симпатичной и чем-то напомнила Василису.

Интересно, подумалось Коту, как бы выглядела сейчас Василиса, если б осталась жива. Если б осталась жива. Если б ее не доконала старая сволочная ведьма, застрявшая в своих глупых никчемных обидах. Если б не обратила его в зверя. Если б не заставила выпить тот отвар, что убил их нерожденного сына. Если бы, если бы, если бы…

Василиса не наложила бы на себя руки. Она была бы жива. У них родился бы сын. Они жили бы долго и счастливо. Может быть, и не дожили бы до сегодняшнего дня, но остались бы в детях, внуках. Вместо долгих смерти, боли и одиночества у них было бы, может, короткое, но счастье. А вместо этого…

Кот поймал себя на том, что идет по улице рядом с Игорем. Магазин с девочкой, похожей на Василису, остался далеко позади. И бородатый обнимает пакет с пивом и о чем-то болтает.

Пакет, пиво, приятель в кожаной куртке и тряпке с дурацким названием «бандана». Все это не его. Он чужой здесь. Он пришел в этот мир из другого мира и застрял. Причем в том другом он мог быть счастлив, а счастье это у него отняли. Отняли, а потом почему-то притащили сюда. С кем-то за что-то бороться. С кем? За что? Куда?

К чему он катится? Это не его мир. Это не его современники. Это не его люди, не те люди даже, которых можно назвать этим гордым словом. Они съели объяснения про предков-обезьян и примитивные инстинкты и всю свою жизнь строят на примитивных инстинктах и получаемых от них удовольствиях. Других ценностей для них нет. Так, может, и пес с ними? Что ему – коту, до них – обезьян? Пусть живут как хотят и сдохнут, как того заслуживают.

Мысль была чересчур. С перебором. Может, этот перебор и вырвал из предательского потока грязи.

– Игорь, – тихо и быстро попросил он. – Дай мне по морде.

– Что? – не понял бородатый.

В голове хихикнуло, давая понять, что он прав, что враг внутри, что враг не таится, потому что считает себя сильнее. Потому что может куражиться и смеяться, чувствуя, что уже победил.

– Ударь меня, – рявкнул в голос.

Игорь медленно опустил на землю пакет с пивом и шлепнул оборотня по лицу. Шлепок получился ощутимым, голову мотнуло в сторону. Кот почувствовал, что приходит в себя. Посмотрел на приятеля. В глазах бородатого что-то вспыхнуло, темное и недоброе. Рука с размаху полетела в обратную сторону. На этот раз удар получился очень сильным. Кота швырнуло в сторону. От неожиданности он повалился на землю. Сверху навалилось тяжестью. Удары посыпались градом со всех сторон. Хихиканье в голове превратилось в хохот. Надрывный, издевательский.

– Хватит! – заорал что было мочи оборотень. – Хватит, Игорек! Гони это из себя, гони к растакой-то матери.

Все замерло. В голове снова восстановился порядок. Игорь замер над ним с перехваченными руками оборотня запястьями.

– Прости меня. – Игорь поднялся на ноги и вернулся к пакету.

Громыхнули пивные бутылки. Подняв пластиковый мешок на руки, словно любимого ребенка, бородатый пошел прочь. Кот поднялся, отряхнулся. Нагнал в несколько скачков. Хлопнул по плечу.

– Не проси прощения. Просто держись.

Игорь кивнул.

– Всем нам надо держаться. А бабка-то была права. Эта дрянь в башке с каждым разом все гаже и настырнее.

– То ли еще будет, – подбодрил оборотень.

Он старался поддержать, показаться бодрым, но поджилки тряслись как осиновый лист. Понимал, может быть, как никто понимал, что это и в самом деле только начало.

Кот отпер дверь, впустил Игоря с пивным мешком. Вошел сам с пакетом, в который напихали продукты. В кухне было темно. Из дальней комнаты доносилось приглушенное сиреневое свечение. Свет горел только в одной комнате, оттуда же доносился сбивчивый бубнеж.

Оборотень прошел вперед, замер в дверном проеме.

– По последним данным, число погибших на Крымском мосту превысило цифру в триста пятьдесят человек. Списки погибших, а также пострадавших, находящихся практически во всех больницах города, уточняются. Напомним, что сегодня около часа дня на Крымском мосту произошло крупное дорожно-транспортное происшествие. В ДТП участвовали около сорока автомашин. Для ликвидации последствий на место выехали врачи «скорой помощи», сотрудники МЧС, ГИБДД и милиции. А в четырнадцать часов восемнадцать минут прогремел взрыв.

Милонег со старухой сидели перед телевизором. Личико ведущей на экране сменил вид моста, сперва дневные фотографии, еще до взрыва, затем пошла вечерняя запись, вели ее с набережной, причем осторожно, с довольно большого расстояния.

– Несмотря на предпринятые меры безопасности, – продолжал тараторить голос ведущей, – в результате взрыва пострадали не только все, кто находился на мосту, но и мирные граждане, ставшие свидетелями катастрофы. В числе погибших наш репортер Михаил Абудадзе и оператор Евгений Осипов.

В кадре возникли скорбные лица в траурных рамках. Голос ведущей тоже стал скорбным.

– Наши коллеги до последнего не оставляли своего боевого поста, чтобы мы могли донести до вас эту информацию. Вечная им память. Скорбим и выражаем соболезнования членам семей погибших тележурналистов.

На экране возникла заставка.

– Триста пятьдесят трупов, а они по двум журналистам скорбят, – мрачно заметил из-за плеча Игорь. – И где, блин, справедливость?

Старуха повернулась.

– Пришли? Все нормально?

Кот потер челюсть.

– Терпимо. Но в магазин я с ним больше не пойду. И вообще, хотите пить и жрать, закажите пиццу на дом. Я люблю морепродукты.

Старуха хотела что-то ответить, но экран снова ожил картинкой. Ведущая была взволнована.

– Только что в сети интернет появилось сообщение от крупной террористической группировки. Глава террористов выступил с заявлением и взял на себя ответственность за взрыв на Крымском мосту. Он напомнил также, что сегодня исполнился ровно год со дня казни легендарного Усамы Бен Ладена, и пообещал, что… цитирую: «Подобным фейерверком мы будем каждый год отмечать день памяти великого сына ислама». В настоящий момент наши спецслужбы проверяют подлинность записи заявления.

Старуха убавила звук и схватилась за голову.

– Они что там, с ума посходили? – пробормотал Милонег. – Разве можно такими вещами шутить?

– Чтоб они хоть на секунду задумались, чем шутят, – фыркнул оборотень. – Готовить кто-нибудь будет? Или я заказываю себе пиццу с морепродуктами?

Встреча проходила без галстуков. Не было ни камер, ни журналистов, ни папарацци. Никто не писал ни звук, ни изображение даже скрытой камерой. Президент был один, если не считать двух охранников у двери и толпы охраны снаружи.

Юрий Яковлевич вошел, не зная, чего ждать. Гнева или милости. Президент ни на то, ни на другое не сподобился. Он даже не встал. Просто молча ткнул на ближнее кресло, что рядами были подставлены к длинному столу.

Глава МЧС присел. Посмотрел на первого человека страны.

– Говори, – спокойно произнес президент.

– Число погибших превысило три с половиной сотни человек, район города, попавший в зону распространения катастрофы, эвакуирован. Вывезена часть коллекции Третьяковской галереи, что хранилась в здании Центрального дома художника…

– Только без предисловий, – перебил президент. – Суть.

– Мы имеем дело с аномальным явлением, господин президент. – Юрий Яковлевич потупил взгляд. – Это необъяснимо и требует исследования.

– А люди?

– Что люди? – не понял главный спасатель, чувствуя, как под взглядом собеседника намокает рубашка между лопаток.

– Люди пропадают?

– Пропадают, – кивнул Юрий Яковлевич.

– И как исследовать, если пропадают?

– Тогда аномальная зона может быть уничтожена, – предположил глава МЧС.

– Еще лучше, – хмыкнул президент. – Юра, включи мозги, я знаю, что они у тебя есть. Как уничтожить туман? Ракетно-бомбовым ударом?

– Нет, но… А что делать? – спросил главный спасатель.

– Думать, – посоветовал глава государства. – Причем быстро, пока за нас мировая общественность не придумала. Им только палец дай, по локоть откусят.

– Если это в самом деле туман, то его можно высушить или развеять, – предположил негромко Юрий Яковлевич.

– Ну так развеивай, суши. Делай что-нибудь. Только не блей, как баран, которому пообещали яйца отрезать. И главное – думай.

Милонег ушел домой. Оборотень отпускать не хотел, боялся, но тот сказал, как отрезал:

– Дай мне попрощаться с женой, Кот.

– Ты никак помирать надумал, – еще сильнее насупился оборотень. – Увидишься еще с женой. Вам еще всю жизнь вместе мучаться.

Милонег покачал белобрысой головой:

– Помирать не собираюсь. Но кто знает, чем кончится. Вернусь утром, больше не уйду. А сейчас пусти.

Кот продолжал стоять, преграждая выход, словно все еще думал, прикидывал, сомневался.

– Пусти его, – поддержала старуха парня. – Пусти его, зверь, и не завидуй его счастью.

Оборотень сверкнул на старую сузившимися глазами. Молча отошел в сторону. Когда закрывал дверь, не удержался, шепнул вслед:

– Держись. Оно только того и ждет, чтобы развести нас в стороны и поодиночке прикончить.

Милонег даже не повернулся, только голову в плечи вжал. Услышал, подумал Кот и вернулся в квартиру.

Игорь, взяв пиво, завалился на диван. Старуха ушла в дальнюю комнату, вытащила с балкона кресло и уселась, сообщив, что тут, рядом с кругом, покемарит. Кот кивнул и вышел. Спать решил в звериной шкуре, так почему-то казалось спокойнее и безопаснее. Зашел на кухню, грянулся лбом об пол практически без разбега.

Тело, отвыкшее быть зверем, изогнулось дугой. Кости ломило, лапы разъезжались. Но это только в первый момент. Все вспоминается со временем, так же как и забывается. Когда долго не перекидываешься, долго вспоминаешь. Когда срок, в одной шкуре прожитый, короток, то и вспоминается все мгновенно. Год, как не перекидывался, припомнил оборотень и, закружившись, умостился под кухонным столом. Улегся клубком, словно обыкновенная домашняя кошка.

Сон не шел. Он встал, повертелся, улегся заново. Зевнул и прикрыл глаза, но заснуть не получилось. Звериное чутье подсказывало, что не спит не только он. За стеной на диване ворочался бородатый. Старуха хоть и сидела в своем кресле неподвижно, но дыхание не успокоилось, это он слышал даже через стену.

А Милонег уже, видать, до дома дошел. Но тоже, поди, не спит. С женой прощается. Он снова закрыл глаза, перед внутренним взором поднялся самый светлый, самый чистый образ. Белая рука провела ласково и печально по черной шерсти. Кот встрепенулся, оглянулся, но никого не было. Фантазии одни. На образ в голове наложился едкий, как кислота, голос старухи:

– Пусти его, зверь. И не завидуй его счастью.

Не завидуй счастью. Он и не завидует. Зачем завидовать чужому, которое ему не нужно. Он всего лишь хотел своего. Нет, не завидует он. Не завидует о чужом, о своем болеет. Сколько веков прошло, а все болеет. Кот молча сжал челюсти. Сильно, до хруста.

А виной всему старуха. Амбициозная, обиженная ведьма. Не по-ее, видите ли, пошло, и все. Два притопа, три прихлопа и искалеченные жизни. Как у этих колдунов все просто. Дунул, плюнул, растер и все. А вот и не все. «Не завидуй счастью». Еще издевается старая швабра. Ну ничего, за все приходит расплата. Когда-нибудь, может, не сразу. Но приходит. Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Тьфу ты, пропасть. И бородатый этот со своим фольклором все мозги засрал.

Кот тихо поднялся. Расплата приходит всегда. Вот так, крадучись. В ночи, на полусогнутых идет она с кухни в комнату, подкрадывается к спящему и вцепляется зубами в горло. Иногда она настигает сразу. Иногда по капле капает, мучает. Но его расплата будет молниеносна, потому что он гуманен.

Оборотень черной тенью беззвучно шмыгнул по коридору, проскользил в дальнюю комнату. Старуха сидела в кресле против светящейся сиреневым полусферы, что колпаком накрывала мост и окрестности. Глаза ее были закрыты. Дыхание выровнялось, и Кот почти не усомнился, что ведьма забылась сном праведника.

Голова ее откинулась назад, седые волосы растрепались по спинке кресла. Горло, белое и морщинистое, нагло топорщилось в полумраке, словно приглашая сомкнуть на нем челюсти. Он шагнул вперед, замер. Один бросок, и все будет кончено, но что-то останавливало. Что-то внутри, задавленное очень глубоко злостью, болью и обидой, говорило, что это неправильно, так нельзя. Пищало, сопротивлялось, но было еще слышно. И он стоял черным силуэтом в сумрачной комнате.

– Обо мне думал?

Голос прозвучал тихо и странно, словно реплику кинули в потолок, а она, не долетев, грохнулась на пол. Старуха подняла голову, открыла глаза и посмотрела на оборотня. Тот угрожающе рыкнул.

– Знаю я, о чем ты думаешь, – вкрадчиво произнесла она. – Сама теми же мыслями мучалась. Только не твои это мысли. И не мои. Мы с тобой вроде уже все выяснили, до всего договорились. А это наносное. Гони его. Или загрызи меня, и вся недолга.

Словно провоцируя, старуха снова закрыла глаза и откинула голову, выставив на всеобщее обозрение обнаженное горло. Один бросок – и все. И все.

И все. Совсем все. Это не твои мысли, метнулось в голове. Не твои.

Твои, твои, хихикнуло в черепе. Только ты их боишься. Пока боишься. Стесняешься. Благородного из себя строишь. А благородства ваши, чести и достоинства – это все туфта. Нет их, и любви нет. Есть только ненависть, злость и терпимость. Последняя возникает, когда позволяешь себе кого-то якобы любить, первые две – во всех остальных случаях.

Уйди, надавил сам на себя мысленно.

Ты такой же, как и все. А всем на все наплевать. На все, кроме своего достатка и благополучия. Жопа на теплом песке, шезлонг у моря и коктейль со льдом. И вилла под пальмами. Вот предел мечтаний. И у тебя он такой же. А все твое беспокойство от того, что воспитали тебя по-идиотски. Это не твоя вина, просто пойми это и прими.

Уйди.

Думай.

Разум очистился. Кот виновато пригнул голову и съежившийся пошел обратно под стол.

Он встал на рассвете. Глаз практически не сомкнул, если и забылся, то не больше чем на час. Лада сладко спала, закинув на него руку и ногу. Он попытался осторожно высвободиться из этих объятий. Получилось довольно легко. Женщина спала крепко. С другой стороны, чего бы ей не спать. В свои дела Милонег ее не посвящал, о причастности к безобразию на Крымском мосту смолчал. Для нее все было хорошо.

Полюбовавшись на спящее спокойное лицо, он нежно поцеловал в щеку. Отошел от кровати и быстро натянул штаны. Пока застегивал рубашку, подошел к детской кроватке и долго смотрел на сына. Олегович дрых без задних ног, словно бы спокойствие матери передавалось ему через воздух комнаты.

Твоя женщина уже поняла, возникла чужая мысль. Ненавязчиво возникла, словно и не мысль, а воспоминание. Давно поняла. Что она поняла? Ему казалось, что она поняла что-то тогда, когда пришла и осталась навсегда. Разве нет?

Он резко обернулся и поглядел на Ладу. Или на Люду, почему-то именно так ему сейчас захотелось ее назвать. А если нет?

Вот-вот. Сколько волка ни корми, мелькнуло в голове, а он все одно в лес смотрит. Тебя никогда нет дома. Откуда тебе знать, что здесь твориться в твое отсутствие. Она не та, она другая. Она переродилась и поняла, что прежде жила не так. Что теперь живет лучше. И от этого лучшего к старому возврата нет. Кто спит в твоей постели, когда тебя дома нет? Ты знаешь? Не знаешь. И не можешь сказать, что этого нет. А это значит, что допускаешь, что это может случиться.

Посмотри на нее. Она ведь не Лада. Ты это знаешь. Она другая. Посмотри на ребенка.

Милонег перевел взгляд на спящего сына, губы тронула улыбка.

А вдруг, предательски зашелестело в голове, это не твой ребенок? С кем она только не кувыркалась в своей жизни в койке. С чего взял, что изменится? Погляди на себя в зеркало и на ребенка. Погляди. Так ли вы похожи?

Милонег закусил губу. В голове захохотало, снова переставая таиться.

Это правда. Ты знаешь, что это правда, просто верить боишься. Но скоро ты поверишь, и тогда тебе станет легче. Не любить легче, чем страдать. Посмотри на то, что ты любишь.

Милонег выскочил из комнаты, прикрыл дверь и бросился в кухню. Заперся там и со всей силы треснулся головой об стену.

В голове снова захохотало, да так, что заломило виски. Или это от удара? Милонег еще раз боднул несущую стенку.

Шило в мешке не утаишь, метнулось в гудящей черепушке. Правды из головы не вышибешь.

– Это не правда! – прошептал он вслух.

А ты попробуй докажи это. Попробуй докажи это себе. Скоро, очень скоро ты поймешь, что поверить проще, чем доказать себе обратное. Сомнение и неуверенность – великая разрушительная сила. Ни один взрыв не сметет больше, чем эти две штуки.

Милонег снова ударился головой. Внутри что-то лопнуло, словно оборвали струну. И он остался наедине с самим собой.

Надо на мост, пришла мысль. Старуха была права. Нужно срочно на мост. Врага надо видеть в лицо. Так проще. Иначе можно закопаться и либо расшибить башку, либо проиграть.