Текст книги "Калинов мост"

– Что тебе надо? Зачем ты здесь?

– Пришел напомнить про должок, – прошелестел голос. – Ты его нашла, он тебя любит, вы прожили с ним три года. Счастливо. Ребеночек вон. Я свою часть договора выполнил. Теперь твой черед долги отдавать.

Сердце сдавило болью.

– Нет, – покачала головой Лада, стараясь сохранить спокойствие. – Пока смерть не разлучит нас…

Тень затряслась, из темноты послышалось многоголосое хихиканье на разные лады. Возникло желание схватить что-нибудь тяжелое и зашвырнуть в это смеющееся нечто с размаху. Лада сдержалась, понимая, что подобный жест с ее стороны ничего не даст, кроме лишнего повода для веселья незваного гостя.

– Пока смерть не разлучит, говоришь? – отсмеявшись, переспросил он. – Так это запросто. Это не сегодня завтра. Его смерть вас и разлучит. Знаешь, где он сейчас?

– У него мужские дела, не мне, женщине, в них соваться.

– Горда, – усмехнулся голос. – А он по бабам ходит.

Лада задохнулась от злости. Глаза сверкнули в темноте яростно. От того, чтобы все же швырнуть в тень чем-нибудь, хоть кружкой завалящей, удержалась, но чувств сдержать не смогла.

– Врешь, – выдохнула зло.

– Вру, – легко согласился гость. – Он на мосту, на Калиновом.

Девушка нахмурилась. Новая версия больше походила на правду, но тоже могла быть ложью. Когда говоришь с тем, кто сам ложь, ничему нельзя верить.

– Не веришь? – почувствовал ее настроение собеседник. – Напрасно. Новости смотрела? Крымский мост нынче Калинов. Только людишки об этом не знают. Они теперь вообще мало что знают. Так он там, благоверный твой. А знаешь, чем занимается?

Тень поднялась с табуретки. Лада молчала.

– Со мной борется. Он там борется со мной, а я у него дома болтаю с его женой. Смешно, правда?

Собеседник снова расхохотался, потом оборвал смех, и Лада почувствовала, как тьма смотрит на нее. Сперва со стороны тени, потом со всех сторон, а под конец и изнутри. Ощущение было жутким до истерики.

– Смешно, – серьезно повторил голос. – Чего не смеешься?

– Ха-ха-ха, – брезгливо ответила Лада.

– Гордая, – протянул голос. – А когда под каждого встречного-поперечного ложилась, где твоя гордость была?

Голос захихикал мерзенько, словно провоцируя.

– Это была не я. – Лада почувствовала, как сердце рвется стыдом и болью.

– Нет, это была ты. Вот убрали у тебя память, сунули твою душонку в новое тело, пихнули тело в новый мир, и что? Душонка-то гнилая оказалась. Выходит что? Вся твоя гордость, все, что в тебе хорошего есть, оно не от тебя вовсе, а от Милонега твоего. А ты – тьма.

– Врешь, – зашипела Лада. – Врешь, сволочь. Я мертвой была, в свету была. Нет в моей душе тьмы.

– А ты себе не врешь? – расхохоталась тень. – В душе твоей тьмы, может, и не было. Только душа твоя теперь во тьме. Моя душа. Сама в залог оставила. А теперь конец залогу. Попробуй скажи, что я соврал. Даже самой тьме совесть не позволит меня во вранье теперь обвинить. А завтра Милонег твой на мост придет. И погибнет, потому что дурак. Потому что счастью своему личному маленькому химеры предпочитает. А тогда я позову, и ты придешь. Придешь, потому что за тобой должок. А долги надо отдавать.

Лада не выдержала и схватила стакан, собираясь швырнуть в тень. Но в кухне уже никого не было.

На едва гнущихся ногах она вернулась в комнату. Сын посапывал умиротворенно, хоть его кошмары не мучают ни во сне, ни наяву. И то слава богу.

Он там, возникло в голове, на мосту, борется. Не сегодня завтра смерть вас разлучит. Его смерть. И конец залогу. Позовут, и она придет, потому что должна. Лада рухнула на постель, уткнулась лицом в подушку и горько заплакала. Пальцы стискивали набитую пером тряпку, слезы текли тихие, беззвучные. Только душа кричала.

– Милонег, – прошептала она. – Милонег.

И слезы с новой силой брызнули из глаз.

Глава седьмая
Последний бой

Москва. 2022 год

Спать не ложились, только Степе дали выспаться. Наутро растолкали нещадно, как единственного, кто может крутить баранку, усадили за руль и поехали. Ехали втроем: Кот за старшего, Милонег, как знавший дорогу, и Степа. Последний просто потому, что без него далеко не уехали бы.

Дорога поутру была пустая. Даже автоинспекция, что готова была побираться, кажется, круглосуточно, в пять утра спала. Степа вышел на трассу, вдавил педаль в пол и полетел. Скорость раскатил такую, что любой гаишник принял бы проносящийся мимо внедорожник за утреннюю галлюцинацию. С другой стороны, на пустой дороге скорость и не чувствовалась.

За пятьсот километров от столицы дорога стала хуже. Потом Милонег велел свернуть, и поехали уже вовсе по бездорожью. Ехать пришлось порядочно, прежде чем из-за пролеска вынырнул дом, стоящий в чистом поле безо всяких заборов и с хлипким замком на дверях.

Последний раз Милонег был здесь с пару месяцев назад. Приехали с Игорем порыбачить. Тогда было хорошо. Больше так никогда не будет. Он вылез из машины, прошел к крылечку, отпер дверь своим ключом. Бородатый настаивал, чтобы у Милонега были дубликаты от всех его нехитрых замков. Вошел в дом.

На улицу вышел через минуту, в руках держал две лопаты. Степа ринулся было за шанцевым инструментом, но Кот отстранил.

– Отдохни. Ты и без того за рулем с утра. А потом тебе еще назад ехать. Где копать, Милонег?

– На огороде, – отозвался тот.

На огороде тоже все было по-старому. Только гряды совсем почти сровнялись да чучела-мишени покосились и облиняли от дождей. Да старый гараж проржавел окончательно. Милонег прошел к краю поля, туда, где у реки стояли пугала. Лопата ткнулась под трепещущую листьями березку.

– Здесь, – сказал он.

– Почему здесь? – не понял оборотень.

– Он как-то говорил, что хотел бы стать частью березы, напитать ее корни, подняться соком по стволу и трепетать листьями. Чтобы каждую осень умирать и каждую весну возрождаться.

– Романтик, – фыркнул Кот и принялся ковырять лопатой грунт.

Милонег потер ладони и тоже принялся за работу. Земля была мягкой, копалась легко. Только корни порой мешали. Он старался не думать. Не потому, что мысли были тоскливыми, просто боялся, что за одну из мыслей зацепится незваный гость, понесет играючи поток мыслеформ, которые надо не просто обдумывать, а еще и противиться, отсеивая правду от всего остального. А сил заниматься просеиванием сейчас не было. Но голос не появлялся.

– Кот, – позвал Милонег.

– Чего? – Оборотень копал так активно, что углубился со своей стороны значительно сильнее Милонега.

– Ведь он сейчас на мосту?

Оборотень отбросил лопату, вылез из ямы. Присел в сторонке, ожидая, пока приятель доведет свой край могилы до того же уровня.

– Вернемся на мост – сам узнаешь, – отозвался Кот.

– Не хочу я этого узнавать. Я на мосту был, сам все знаю. И Игоря знаю. Обмани меня, – попросил Милонег. – Скажи, что он в свет ушел. Пусть хоть у него покой будет.

Кот покачал головой.

– Не скажу. Сам знаешь, что у него будет и чего нет. И не проси врать. Не то время, чтобы обманывать и обманываться.

Милонег закусил губу и яростно замахал лопатой. Оборотень поднялся на ноги, потопал к машине. Когда вместе со Степой приволокли завернутое в плед тело, Милонег уже вылез из ямы.

Тело опустили бережно, оставили вместе с пледом, запахнув, словно бы спасая от холода. Первую горсть земли кинул Милонег. Кот на обычаи плевать хотел, ценил эффективность. Потому просто взялся за лопату. Соратник присоединился, и заработали в две лопаты. Вскоре плед покрылся землей, торчал в нескольких местах буграми еще какое-то время, а потом и этих шерстяных островков не осталось. Под березой вырос небольшой холмик.

Милонег отбросил инструмент, ласково провел рукой по стволу. Береза затрепетала листьями. Ветер, что ли. Он сделал шаг и прижался щекой к белому с черными разрезами дереву.

– Что дальше? – спросил Степа, наблюдавший, как велели, со стороны. – Крест сострогать?

Кот покачал головой.

– Крест ему без надобности. Пусть все травой порастет. Память – она здесь. – Оборотень ткнул себя ладонью в лоб, подумал, опустил руку ниже, прижал к сердцу. – И здесь. Ты вот его увидеть успел самую малость. Запомнил?

Степа кивнул.

– Вот и помни, – посоветовал Кот. – И детям своим расскажи, чтоб помнили. Людей помнить надо, а не кресты ставить. Поехали.

– Садись, – распорядился президент вместо приветствия.

Юрий Яковлевич подошел. Сел не на ближнее к главе государства кресло, как обычно, а через одно. Почему-то так показалось безопаснее. Президент странность не упустил, усмехнулся.

– Провалилась операция? – спросил так, словно ответ был очевиден. – Чего молчишь?

Главный спасатель пожал плечами.

– А чего тут скажешь? Да, ваша операция провалилась, господин президент. Два взвода спецназа вошли в аномальную зону в четыре часа двадцать три минуты по Москве. – Юрий Яковлевич посмотрел на часы. – Сейчас десять восемнадцать. Их нет почти шесть часов, из чего мы можем сделать соответствующие выводы. Утешительными их не назовешь.

Президент напряженно всматривался в министра чрезвычайных ситуаций. Слушал внимательно, потом потер глаза. Как-то по-детски, кулаками.

– Связь? Они должны были держать связь и докладывать обстановку.

– Если верить докладу генерала Голубева, то связь была потеряна через несколько секунд после входа группы в аномальную зону. Последние сообщения говорили о плотном осязаемом тумане. Собственно, ничего помимо того, что мы знаем, это не дало. Потом связь просто пропала.

Президент помассировал виски.

– Просто пропала, – повторил задумчиво. – Просто пропала. Или не просто. Мысли, предложения?

Юрий Яковлевич покачал головой.

– Никаких.

– Замечательные у меня министры, – хмыкнул президент. – Разогнать вас, что ли, к чертовой матери? Значит, так, Голубеву приказ, чтобы расширил зону оцепления. И чтобы эвакуировал оттуда все живое. Чтоб внутри не то что бомжей и собак – клопов с тараканами не осталось.

Глава МЧС вздрогнул. На президента посмотрел так, словно все понял, но при этом даже догадываться боялся.

– Что вы намерены делать, господин президент?

– Бомбить твою аномалию, Юра, – запросто отозвался тот.

– Она не моя. А бомбить ее – ошибка. Вы же понимаете…

– Я понимаю, – отозвался глава государства. – Понимаю сейчас только одно и очень четко. Если мост не разбомбим мы, то сюда полезут американцы и европейцы. Мост им, конечно, не нужен, это предлог. Но они придут сюда с оружием и железобетонным прикрытием, типа за мировую общественность и ее безопасность борются. А если они сюда придут, то бомбежка моста покажется детской шалостью.

Президент хлопнул кулаком по открытой ладони. Щелкнуло, словно дрессировщик хлыстом на цирковой арене.

– Иди, – распорядился он. – К обеду в радиусе трех километров от моста не должно быть ни единой живой души.

– А если бомбежка ничего не даст? – спросил глава МЧС.

– Она не может ничего не дать. По определению. Если она не изменит ситуацию с аномалией, то она даст возможность послать на хрен ЕС и Штаты. Всегда можно сказать, что мы вводили войска и бомбили и без их участия. И это не дало результатов. И пусть потом придумают новую причину, чтоб сюда влезть.

Толпу подвинули довольно просто. В отличие от Сергея Витальевича генерал ни с кем не церемонился. Просто сделал пару звонков, выдал пару приказов, и через полчаса по перекрытым трассе, шоссе и куску Садового кольца прошла бронетанковая колонна.

БТРы и танки создавали более эффектное оцепление, чем ОМОН. Там, где технике не хватало убедительности, дежурил спецназ. А это тоже не омоновские мальчики. Сергей Витальевич, понимая, что от него ничего больше не зависит, съездил домой. Побрился, помылся, поздоровался с женой. Переоделся. Съел что-то впопыхах.

Тянуло лечь. Последний раз спал больше суток назад и то час на сидушке в машине. А нормально не спал и вовсе черт его знает сколько. Ложиться не стал, отключился прямо за кухонным столом, привалившись к стене. Сколько проспал – не заметил. Разбудил звонок в дверь. Сергей Витальевич подскочил, нервно огляделся, пытаясь сообразить, что произошло. Когда пришло какое-то понимание, поплелся открывать дверь. Звонил вернувшийся водитель, и полковник, попрощавшись с недовольной женой, помчался обратно.

За то время, что его не было, ситуация изменилась кардинально. Оцепление стало плотным настолько, что мышь не смогла бы проскочить. Причем выставлено оно было километрах в трех от моста. Стена бронетехники. Вооруженный до зубов спецназ.

Толпа больше не напирала. Держалась на почтительном расстоянии. Зато народ нашел себе новую забаву. Здоровая группа из собравшихся скандировала что-то невнятное, потрясала самодельными транспарантами. Кустарно сделанные из дощечек и картонок плакатики пестрели корявыми, намалеванными маркерами лозунгами:

«Что скрывают власти?»

«Где же гласность? Дайте ясность!»

«Правительство! Мы за вас голосовали, а вы нас обманули!»

«Народ хочет знать!»

Дальше читать Сергей Витальевич не стал. И без того все ясно. От толпы, требующей хлеба и зрелищ, спрятали зрелище. Толпа обиделась. В самом деле, какого рожна, ведь непонятно же. Объясните. Не можете объяснить, тогда какие вы, к дьяволу, власти?

Вокруг толпы вертелись журналюги с камерами, микрофонами, фотоаппаратами. Куда ж без этих? Самые отчаянные даже рисковали приближаться к оцеплению.

– Куда генерал смотрит? – возмутился полковник. – Будь моя воля, эти скоты уже бы без камер остались.

– Это точно, – кивнул водитель. – Вчера это все поняли. Будь ваша воля и власть…

– А будь моя власть, – Сергей Витальевич припомнил вчерашнюю газету и скрежетнул зубами, – я б им их аппаратуру в жопу затолкал бы. Нехай снимают дебри человеческого нутра через заднепроходное отверстие.

Машина остановилась. Полковник вышел, подошел ближе, светанул корочкой. Пока спецназовец изучал удостоверение, кивнул в сторону моста.

– Генерал там?

– Так точно, – отозвался старлей, что проверял документы.

– Тогда пропускай. Мне можно, у меня разрешение от министра чрезвычайных ситуаций.

Старлей посмотрел, вернул документы. Махнул рукой. БТР заурчал двигателем, отполз в сторону, давая возможность проехать полковничьей машине. Водитель сориентировался быстро, дожидаться не стал. Проехал в закрытую зону сам, там притормозил, дожидаясь Сергея Витальевича.

Полковник сел вперед.

– Давай дуй к мосту.

На мосту творилось странное. Старуха не следила за макетом, потому, когда вошла и увидала, что на нем пусто, чуть не запаниковала. Толпящегося народа не стало, оцепление исчезло. Вообще на той территории, что охватывал макет, не было сейчас никого. Только несколько человек словно по недоразумению торчали у моста. Потом со стороны Садового вынырнула знакомая уже черная машина с мигалкой, пронеслась к мосту, остановилась. Из салона вышел человек, направился к тем, что стояли у въезда на мост.

Странно. Яга велела себе поуспокоиться. Перевела взгляд на облако. То набухло и распирало внутренний барьер, норовя разорвать, расколоть и вырваться. Что ж творите, люди, пронеслось в голове. Сами же себя гробите. Вокруг этого моста суету развели, грязь, непотребства. Погубите и себя, и мир. А мир – он не только из таких, как вы, состоит.

Погоди, оборвала себя, пытаясь понять, где свои мысли, а где чужие бредни. Именно, что мир не из таких только. Есть и другие, случаются. Потому и барьер до сих пор стоит. И держится. А если вдруг и рухнет, так второй есть. Внешний. Он удержит. Вот если тот не выдержит, тогда кранты.

Интересно, что там происходит? Яга отошла от макета и пошла в комнату. Диван занял Бычич. Развалился, закинув ноги на поручень, не снимая сапог, и громко храпел. На включившийся, забубнивший телевизор не только не проснулся, даже храпеть не перестал.

Устал богатырь. Не сейчас, конечно, раньше. Шутка ли, сотни лет на заставе без отдыха. Это сейчас народ обленился. На работу как на каторгу идут. Ни радости, ни удовлетворения. Лишь бы выгадать себе побольше да зад пристроить помягче. Час лишний поработал, вони развел, будто его без сна и отдыха неделю пахать заставили. Лишний раз вышел, лишний день к отпуску. На пятнадцать минут задержался, будьте любезны, компенсируйте. Как выторговывают. А радости от труда нет. Вот что самое паршивое. Радость у людей от денег, не от результата работы, не от процесса, а от бумажек, которые за это выплачивают. Да и то сплошное недовольство. То недодали, то в долларовом эквиваленте посчитали, а он нестабилен, вверх-вниз сигает. И зарплата вместе с ним.

– И в завершение выпуска новости с Крымского вала, который уже третий день остается темой дня, – привычно тараторила ведущая. – Оцепление моста, которое держал ОМОН, сегодня было снято. Однако мост и все, что находится вокруг, остается закрытой зоной. Более того, радиус зоны расширился приблизительно до трех километров. Вместо ОМОНа оцепление теперь держат военные под командованием генерала Голубева. Это удалось выяснить нашим журналистам. В результате действий военных закрытым для жителей столицы оказался довольно внушительный кусок города. Закрытыми для проезда остаются несколько ведущих трасс, что затрудняет движение по городу. Также закрыты для выхода в город некоторые станции московского метрополитена. Ни военные, ни милиция, ни власти никак не комментируют сложившуюся ситуацию, что, разумеется, вызывает непонимание и ноту протеста у жителей города.

На экране возникла толпа с плакатами. Люди что-то кричали, но к покатым бронированным, крашенным в защитный цвет бокам БТРов предпочитали не соваться.

– Простые люди собрались возле зоны оцепления и требуют объяснений. Почему молчит правительство? Что скрывает в так называемой зоне аномалии? Эти вопросы остаются открытыми до сих пор, хотя именно они стали ключевыми для демонстрантов.

Старуха отбросила пульт и как могла поспешно вернулась к макету. Внутренний барьер готов был рухнуть в одночасье. Глупость, жадность, подлость, злость человеческая. А она-то все думала, откуда это берется там, в мире мертвых. Все просто, миры связаны между собой. Темная сторона питается от темного. Чем больше здесь грязи, тем сильнее там грязь. Сообщающиеся сосуды, а не миры.

И этого она не учла. На себя надеялась, на Игоря, на Кота да на Милонега. А вот о том, что на ситуацию еще кто-то может влиять, не подумала. Непростительная оплошность. Ладно. Барьер пока держится, если что, там второй стоит. А держаться недолго осталось: всего вечер, ночь да утро. А там третьи сутки истают, и прощай, темная сторона, на неопределенное время. Если только сил хватит. А их все меньше.

В обратную сторону ехать оказалось труднее. Дорога была не сказать, что забита, но движение выходило плотное. Стоило только появиться какому-то тяжеловесу вроде фуры или грузовика, как все тут же замирало, теряя скорость, и долго ползло, пытаясь найти возможность обогнать тихохода.

Милонег сидел хмурый, смотрел в окно на пробегающие мимо российские пейзажи. Но мысли так или иначе возвращались к Игорю. Мало жил, ярко горел и сгорел быстро, как спичка на ветру. А за что погиб? За что боролся, за то и погиб. Хотя Игорь как раз погиб не за это, а за Кота.

Он зло посмотрел на оборотня. Кот, скотина живучая. Говорят у кошек девять жизней, а у этого одна уже сколько веков тянется. За него люди головы кладут, а он живет и радуется. В ус не дует.

Злость накатилась мгновенно. Черная, непроницаемая злоба. Только-только в сердце тоска была и любовь, и вдруг… Милонег не успел понять, как это произошло. Просто от ярости потемнело в глазах, а под руку попался неизвестно откуда взявшийся шнурок.

– Это все из-за тебя, сволочь! – рявкнул Милонег.

Шнурок ловким движением перекинулся через подголовник переднего сиденья. Впился в шею ничего не подозревавшего оборотня, притянув к спинке. Кот вздрогнул, руки задергались, пытаясь достать Милонега, но тот тянул, отклонившись назад, благо длина шнурка позволяла.

Оборотень хрипел, на шее вздулись синюшными змеями вены. Руки теперь не болтались, пытаясь достать Милонега, а бестолково цеплялись за шнурок.

– Ты чего делаешь? – дернулся Степа, пытаясь совмещать управление машиной с попыткой вмешаться.

Он схватил Милонега за запястье, но тот лишь расхохотался и с силой ударил приятеля по руке. Удар был резкий и пришелся по напряженной мышце предплечья. От неожиданности Степа бросил руль и схватился за немеющую руку. Машину подбросило на кочке и понесло в сторону. Однако оборотень получил маленькое преимущество и успел им воспользоваться. Цепкие пальцы, поддели ослабевший шнурок, резко дернули вперед.

Не успевшего сообразить что-то Милонега дернуло следом, и он ударился лицом о спинку переднего сиденья.

Впереди показался мостик через одну из подмосковных речек-переплюек. Внедорожник шел прямиком в перила.

– Руль! – крикнул Кот.

Степа спохватился, уцепился за баранку, но было поздно. Машину раскрутило, долбануло о едущую впереди легковушку и вышвырнуло в кювет, не доезжая нескольких метров до моста.

Съехав с дороги, внедорожник накренился, не удержался и кувырком через крышу покатился вниз под горку. Затрясло, все завертелось в каком-то жутком хороводе. Загрохотало, заскрипело, заскрежетало мнущимся железом. Брызнуло лопнувшее стекло.

Внедорожник, перекувыркнувшись, завалился набок, проехал на боку еще пару метров, оставляя борозду на сырой земле, и замер возле самой воды. Кот прислушался к ощущениям. Если верить телу, то обошлось без переломов. Кости целы, а синяки с шишками считать – последнее дело. Сам он раскорячился в довольно странной позе. Под ним что-то шевельнулось. Степа!

– Живой? – спросил, пытаясь переместить центр тяжести.

– Кажется, – отозвался медик довольно вяло.

Оборотень дернул ручку, но дверь заклинило. Стекло опускалось с кнопки, при выключенном моторе и отрубившемся аккумуляторе открыть его было невозможно.

– Придется тебе еще потерпеть, – предупредил оборотень и, не вдаваясь в объяснения, со всей силы саданул ногами в дверь. Замок не выдержал, и створка вылетела с такой силой, словно пробка из бутылки шампанского.

Кот подтянулся и вылез наружу. Сзади, пошатываясь, вылезал Милонег.

– Цел?

– Вроде, – отозвался тот. – Что случилось?

– Ты поддался, – сердито отозвался Кот. – И почти проиграл. Еще бы чуть – и все.

Степу вытаскивали вдвоем. Парень держался бодро, но бледнел, по лицу пробегали судороги. Стоять не смог, пришлось уложить на траву. Пока возились, сверху подбежали несколько мужиков.

– Чего с ним? – крикнул первый.

– Пустите, – протолкнулся второй. – Я фельдшерские курсы окончил. Я знаю, что делать.

Распихав всех, второй мужик протиснулся к Степе. Тот вяло улыбнулся:

– Спокуха, медсестричка. Я сам врач. Ноги переломаны, а так все нормально.

– Нормально? – взвился первый мужик. – Ты, козлина хромоногая, видел, что с моей машиной сделал?

– «Скорую» надо, – доставая мобильник, покачал головой второй.

– Какая «скорая», – не унимался первый. – Милицию. ГИБДД.

Мужики загалдели, переключившись с ситуации друг на друга. Степа повернулся к Коту.

– Линять вам надо, – сказал тихо, так, чтобы слышал только оборотень. – Иначе в милицию загремите. Ехали в чужой машине, документов нет, хозяин пропал без вести. Вас так просто не отпустят.

– А ты? – быстро прикинул ситуацию тот.

– Меня один пень в больницу отправят. И потом, у меня милиционер знакомый есть. Полковник. Выкручусь. Идите, пока не поздно.

Кот поднялся, взял за плечо Милонега и потащил в сторону.

– А вы куда? – насторожился хозяин разбитой легковушки.

– До ветру, – отозвался Кот. – Ща вернемся. Не переживай, машина-то с водителем тут и никуда не денется.

Милонега долго упрашивать не пришлось. Просто подтолкнул парня в спину, этого оказалось достаточно, чтоб пошел быстро, не оглядываясь и не спрашивая. Мужик с сомнением глядел им вслед.

– Выпить бы, – подал голос Степа. – Ни у кого нет?

– Да ты и так бухой, – взвился пострадавший водитель.

– Ни капли алкоголя, – ответил Степа. – Можете проверить и засвидетельствовать, когда инспектор приедет. Просто обезболивающее нужно.

Водитель наклонился к Степе, подозрительно принюхался. Медбрат поспешил проконтролировать.

– И правда трезвый, – удивленно отметил пострадавший. – Даже не с похмела. А чего ж ты тогда такие фортели вытворяешь?

– Так получилось.

– У меня бутылка водки есть, – подал голос медбрат.

– У меня кетанов в аптечке.

– Нельзя мне его, – покачал головой Степа. – Личная непереносимость. Так что если перед гаишниками подтвердите, что был трезв, тащите водку.

Медбрат подскочил и побежал наверх к своей машине. Степа остался с пострадавшим. На водилу старался не смотреть, чтобы куда-то деть глаза, разглядывал редкие облачка.

– Зараза ты, – беззлобно ругнулся пострадавший. – Я с вечера не жрал ничего. Думал, до забегаловки дотяну, поем хоть. А теперь чего…

– В карман залезь, – попросил Степа. – Сам не дотянусь.

Водила пробежался пальцами по карманам, нащупал уплотнение, вытащил смятый желтый пакетик. С удивлением посмотрел на Степу.

– Это чего?

– Сухой паек, – натянуто улыбнулся студент. – О, со вкусом говядины. Тебе повезло.

Вернулся медбрат, притащил ополовиненную бутылку. Аккуратно приподняв Степину голову, влил прямо из горлышка. Зюзя закашлялся.

– Вечно молодой и вечно пьяный. Знаете кто? – Горло перехватило, и голос получился неожиданно сиплым.

– Ты, – буркнул пострадавший водила.

– Неа, – болезненно улыбнулся Степа. – Заспиртованный младенец.

Водитель расхохотался. На парня посмотрел уже совсем по-свойски.

– Где там твои друзья-зассанцы?

– А вот друзей не было, – сказал словно попросил Степа. – Тебе ведь все равно, кто виноват и за ремонт заплатит. Да и друзья пассажирами ехали. Им дальше ехать надо. Очень срочное дело. Так что давай друзей замнем. А?

Водила посмотрел ошарашенно. Пальцы судорожно затеребили пакетик. Только тут вспомнил, что в руках сжимает сушеную лапшу. Потянул целлофан в стороны, открывая упаковку.

– Ну ты нахал, – проговорил с какой-то странной веселостью.

– Но симпатичный, – обезоруживающе улыбнулся Зюзя. – Вообще меня Степой зовут.

* * *

Кот перетащил Милонега через дорогу, спустился к речке, перешел на другой берег и, пробежав метров триста, снова поднялся на дорогу. В том месте, где задели легковушку и вылетели с дороги, образовалась пробка.

Милонег шел молча. Память возвращалась постепенно. Сперва вспомнил то, что было после, потом припомнил, как глядел в окно, и наконец восстановил мысли и внезапную вспышку, затмившую чувства и разум.

– Я виноват, – сказал тихо.

– Виноват, – коротко бросил через плечо оборотень. – Только, пожалуйста, без самокопаний. С ними недалеко до нового приступа. А я не уверен, что ты сможешь его сейчас перебороть.

Пройдя еще метров пятьсот, оборотень повернулся и поднял руку. Третья машина притормозила.

– До Москвы едешь? – спросил в открытое окно.

– Еду, – отозвался водитель.

– Нас подбросишь?

– Садитесь, – кивнул тот.

Кот распахнул дверь, пропуская на переднее сиденье Милонега. Тот мрачно усмехнулся, сел. Хлопнула дверца. Оборотень плюхнулся на заднее сиденье.

– А чего там произошло не знаешь? – спросил у водителя, кивнув назад на пробку.

– Да известное дело, – охотно откликнулся водила. – Пьяными за руль садятся, носятся как угорелые. Кто им права только дает? В Москве, говорят, такие чудилы понаколотились так, что мост рухнул.

Генерала он нашел возле моста. Тот возвышался, как скала. Спина ровная, словно доску привязали. Лицо спокойное и самоуверенное.

– Ну что, товарищ генерал, – не удержался от ехидства Сергей Витальевич. – Похоронили два взвода? А я вас предупреждал.

– Не похоронил, – ледяным тоном отозвался Голубев. – А выполнил приказ.

Полковник с интересом посмотрел на военного. Вот понять бы – в самом деле такой долдон генерал или маской прикрывается только. Ведь не дают же генеральские погоны кому ни попадя. Для того чтобы иметь власть, надо не только приказы исполнять, но и головой иногда думать.

– Иногда неплохо бы и мозгами шевелить, – высказал то, что сидело в голове и просилось на язык.

– Мозгами шевелит президент, – холодно отозвался генерал. – А мое дело – приказы выполнять. Если каждая вошь начнет мозгами шевелить, то от дисциплины ничего не останется. Вот как у вас в ментовке. Одна коррупция, никакой дисциплины. Каждый себе на уме. Вот у тебя, полкан, хоть какое-то представление о субординации есть? Перед тобой, между прочим, старший по званию.

– Из другого ведомства, – сквозь зубы процедил Сергей Витальевич. – По счастью.

– Да, твое счастье, что ты не подо мной сидишь. Хрен бы ты у меня полковником был. И почему вы, менты, такие разгильдяи?

Нет, кажется, не прикрывается. В голове, кроме Устава и приказов, ни черта. Как же так вышло, что до такой должности пустили бидон с таким убогим содержимым в фуражке? Чудна загадками матушка Россия.

– Почему вы, сапоги, такие деревянные? – хмуро парировал полковник.

– Разговорчики, – набычился Голубев. – Ты скажи лучше, у тебя в машине пара мест найдется?

– Найдется, – пожал плечами Сергей Витальевич. – А чего?

– Чего? – передразнил генерал. – Уезжать отсюда пора, вот чего. Через полчаса аномалию твою утюжить начнут.

– Как? – не понял полковник. – В смысле – утюжить?

– В прямом. С воздуха. Приказ президента.

Внутри что-то сжалось. Людей, конечно, эвакуировали, даже коллекцию Третьяковки из ЦДХ вроде вывезти успели. Но памятники в парке за ЦДХ, и сам Дом художника, и река, и Парк культуры, и… А самое главное – люди. Ведь те, что ушли в аномальную зону, могли и выжить. Никто ж не знает, что там внутри. Исследовать надо. А они бомбить.

– Езжайте, – решил Сергей Витальевич. – Я остаюсь.

Он развернулся и направился к мосту. Единственная возможность понять, что там происходит, это войти туда самому наконец. Войти, понять и вернуться.

Полковник успел сделать всего несколько шагов. В плечо впилось что-то, словно железными тисками сжало. Дернуло, заставляя остановиться.

Сергей Витальевич обернулся. Перед ним стоял генерал, рукой крепко держал за плечо.

– Садись в машину, полкан, и не выеживайся. Еще один шаг, и я тебя пристрелю на месте. Понял? Пока я тут распоряжаюсь, никто без приказа ничего делать не будет, понял? Пошел живо.

Внутри что-то надломилось, будто пружина лопнула. Полковник ухватился за генеральское запястье, зло отшвырнул руку и обреченно пошел к машине. Сел на переднее сиденье. Голубев со своим напарником утрамбовались назад.

– Поехали обратно, – тихо сказал водителю.

Машина заурчала набирающим обороты двигателем и покатилась против движения, которого здесь не было уже три дня, в обратную сторону.

– Слушай, Голубев, – спросил Сергей Витальевич, глянув в зеркало. – А если тебе сейчас прикажут демонстрацию там за оцеплением разогнать, неужели начнешь из пулеметов по народу шарашить и танками давить? Или все-таки задумаешься?