Текст книги "Темная сторона Англии"

Убойный цех

Если с размаху поставить пластиковый ящик с рыбой на палету, от удара у рыбы что-то происходит в спинном мозгу, и она начинает биться и скакать, несмотря на то, что давно убита и выпотрошена в соседнем цеху. В такие моменты становится немного не по себе. Я уже не говорю о том, что все рабочие из убойного цеха немного странные люди.

Да и чего там удивляться, у кого хочешь поедет крыша, если ты каждый день собственноручно умертвляешь двадцать – двадцать пять, а иногда и тридцать тысяч живых существ, пускай даже это рыба. Огромные ванны, полные крови, вокруг тебя явно не прибавляют романтики, ведь кровь есть кровь, и она всегда красного цвета. А здесь, на отправке, я все чаще начинаю ловить себя на мысли, что работаю в рыбьем морге. Что по линии идут гробы, в которых лежат рыбьи трупы, на гробах наклейки с датой смерти и что мы пакуем эти гробы в какую-то огромную братскую могилу, в которой находимся и сами по себе.

– Эй, Алекс! – голос литовца вырывает меня из фильма ужасов. – Пошли кормить морского котика.

Это уже другой литовец, который пришел работать к нам в цех вместо ушедшего Арвидаса. Его зовут Йонас.

– Ты что, если поймают, уволят сразу. – Я уже в курсе, чем заканчиваются такие мероприятия на нашем заводе.

– Ничего, – отвечает он мне. – Вынесем мимо камер.

Огромные морские котики населяют Шетландские острова с незапамятных времен. Очень часто, когда идешь по городской набережной, они спокойно лежат на берегу и греются на солнышке, распевая басом какие-то только им понятные песни.

– Смотри, они совсем нас не боятся, – однажды сказала мне Катя, когда мы гуляли у берега.

– Конечно, ведь это их берег, – ответил ей я. – Они были здесь гораздо раньше нас и будут после. Это для нас берег чужой.

Несмотря на свои огромные размеры, котик выглядит очень дружелюбно. Он и его сородичи давно освоили всю прелесть лососевого завода, хотя, надо отдать должное, приходят за рыбой в основном старые особи. Молодежь, судя по всему, ловит рыбу сама, а эти почтенные старички просто рассчитывают на нашу доброту. Они вылезают из воды, шлепают по берегу прямо к рампе, где грузятся фуры, ложатся и смотрят на нас преданными собачьими глазами, выпрашивая рыбку.

Кстати, рыбка – это совсем не та салака, которой кормят морских артистов в дельфинариумах. Здесь рыбка – это лосось килограммов так на пять-шесть. Меньше, я думаю, даже не о чем разговаривать, иначе зверюга не накушается и придется идти еще. А так как снова идти за рыбой в цех – это довольно опасное мероприятие и можно вылететь с работы, то лучше рисковать один раз. Так что мы берем рыбину побольше, потихоньку пробираемся мимо камер и выходим на рампу. Благодарное животное хватает лосося и удаляется к воде, а мы с чувством выполненного долга возвращаемся на линию, где супервайзер уже рвет и мечет потому, что наш английский напарник Давид грузит коробки один.

– Ничего, пускай поработает, мы за него и так все время пашем как подорванные, – зло произносит мой новый литовский друг.

Мы становимся рядом с Давидом и начинаем работу. Монотонность и однообразие движений развивают мускулы, но потихоньку начинают убивать мозг эмоции. Зато есть время подумать о чем-то. Раз работа не требует применения ума, нужно занять его чем-то другим. Мой ум все чаще занимают мысли о том, почему я потерял все, что у меня было, и как я очутился здесь.

Я мог предполагать в своей жизни многое, но только не рыбный завод. Если бы кто-то знал, как часто я вспоминаю предыдущие годы. Нормальную квартиру, поездки по миру, интересную работу. Как же было интересно самому придумывать дизайны тюнинговых машин, а потом воплощать их в реальность!

Как приятно было делать что-то новое! Как безумно здорово было что-то создавать, радовать людей. Тогда я и не думать не мог, что настанет время, когда каждое утро нужно будет идти в холодный цех и заниматься тупой монотонной работой, весь день грузить руками тяжелые ящики и переносить все болезни на ногах.

Кстати о простудах. При такой работе она схватывается на раз-два, причем регулярно каждые две недели. Сначала пару часов ручная погрузка, потом час перерыва на роботов, ты стоишь рядом с линией, а разгоряченное тело остывает. И вот вам, пожалуйста: сопли, кашель и больное горло. Больничный? Ну что вы, у нас некому работать. Все, что вам светит, уважаемый Алекс, это не забыть в перерыве выпить растворимый «Колдрекс» и взять с собой таблетки в цех.

А может быть, мне все это за то, что я мало уделял времени своей семье? Может быть, потому, что я не ценил того, что семья была рядом? Может быть, мне дали по-настоящему попробовать, что такое, когда рядом нет сыновей? Судьба загнала меня на край географии и создала неимоверные трудности для того, чтобы я пришел в себя? Упал с небес на землю? Так я вроде не зазнавался и «звездной болезнью» не болел.

А может быть, болел, но не чувствовал этого? Не замечал? Как бы там ни было, меня «приземлили», и посадка была очень жесткой. Я как огромный самолет без шасси со всего размаха врезался в бетонную полосу и продолжаю пропахивать ее носом, двигаясь по инерции и разваливаясь на куски.

Нет! Нельзя разваливаться. Надо взять себя в руки! Это как в армии, в спецназе: «В морской пехоте бывают здоровые и мертвые. Третьего не дано!» Сколько раз на службе были моменты, когда понимаешь, что сил больше нет, но надо стиснуть зубы, отключить ощущения, перестать чувствовать боль, перестать думать про усталость, нужно собрать волю в кулак и дойти до цели. Победить противника, даже если нет сил.

Сейчас этот противник – коробки. Их много, они выматывают меня, я выбиваюсь из сил. Коробки, коробки, коробки, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем – тяжелые мокрые коробки. Господи, когда же это закончится? Господи, что я здесь делаю? Господи, помоги мне выбраться отсюда, пожалуйста! Помоги!

Постепенно мысли начинает перебивать боль в руках. Как я ни стараюсь аккуратно брать ящики с рыбой, вязаные перчатки очень быстро набирают в себя воду, перемешанную с рыбной слизью и кровью. Сухих перчаток нет. Новую пару дадут только завтра утром, и то – может быть. Руки становятся мокрыми и постепенно начинают леденеть. Несмотря на то что тебе самому жарко, пальцы на руках невыносимо ломит от холода. Если оттянуть пальцем перчатку и подышать внутрь нее, на какое-то время становится легче, но это очень и очень ненадолго. Остальное время, стиснув зубы, боль в пальцах приходится просто терпеть.

Господи, за что мне все это? За что? Неужели я все это заслужил? Единственное радостное событие – горячая кружка с чаем в перерыве. Когда берешь ее в руки, наступает состояние полного блаженства. Ты закрываешь глаза и представляешь себя утром дома на кухне. В Риге. Как будто ты ранним утром сидишь за столом и вспоминаешь страшный сон, который тебе приснился сегодня ночью – сон про шетландский лососевый завод…

* * *

После перерыва, пока все мы ждем запуска конвейера, Давид рассказывает, как он по выходным подрабатывает на такси. Он никогда не работает с нами в выходные, и зарплата у него всегда меньше, чем у нас.

– Мало денег для жизни? – интересуюсь я у него.

– Нет, – ничуть не смутившись, ответил он. – Денег хватает. Просто по выходным, после клубов, нужно развозить много девчонок, платить они обычно не очень хотят, гораздо чаще предлагают рассчитаться с помощью секса. Так что на выходных я очень устаю.

Была середина недели, и до следующих выходных оставалось еще несколько дней, но воспоминания о прошлой смене в такси, судя по всему, не отпускали его до сих пор. Проковыряв небольшую дырочку в пенопластовой коробке с рыбой, он вставил в нее указательный палец и медленно начал водить им вперед-назад. Я не знаю, кого из бывших клиенток он в этот момент вспоминал, но, судя по всему, она произвела на него неизгладимое впечатление.

* * *

В коптильном цеху был такой же принцип отправки готовой продукции, как у нас, только с той разницей, что коробочки весили всего полтора килограмма. Там помощником супервайзера был еще один литовец. Вернее, неофициальным помощником. Стасис работал на заводе семь лет и прекрасно освоил все обязанности своего супервайзера. Последний конечно же не растерялся и быстренько свалил всю работу на литовца, а сам теперь мог отметиться и уехать в город, потому что в цеху ничего не останавливалось, а деньги на зарплату шли.

Не знаю зачем, но супервайзер «коптилки» в рабочее время учил русский язык. Думаю, он ударился в это потому, что Стасис постоянно уверял его, будто на острове со дня на день введут второй государственный язык – русский. Слишком уж много рабочих на заводе говорили по-русски. К тому времени, когда я стал ходить к ним на подработку, начальник отправки копченого лосося уже знал слова «Завтра», «Хорошо», фразы «Говно погода» и «Тудэй до х*я пипл».

Стасис частенько брал меня к себе подработать пару-тройку лишних часов, потому что на заводе ставка была маленькой. Там я впервые увидел Кевина. Кевин был легендарной личностью. Он развлекался тем, что на своей спортивной машине подвозил до дому школьниц, не забыв по пути свернуть на природу и совершить с ними половой акт. Его ловили, судили за секс с несовершеннолетними, но каждый раз отпускали, потому что у него тоже была справка, что не все в порядке с головой. Он выходил и продолжал развлекаться, как и прежде.

– Смотри сюда. – Стасис заговорщицки подмигнул мне и показал на пачке с копченой рыбой надпись «Вес 150 г». – Кевин, сколько граммов рыбы в пачке?

– Сто пятьдесят, – улыбнувшись, ответил тот.

– А в трех?

– Триста пятьдесят!

– А в десяти?

– Примерно килограмм, – серьезно произнес местный половой гигант.

Ему был двадцать один год, работать он пошел с пятнадцати. За пару лет Кевин освоил погрузчик и умело вытворял на нем во дворе различные пируэты, причем иногда такие, что я с моим двадцатилетним стажем вождения не смог бы выполнить даже на легковой машине. Но к сожалению, это было все, что он умел. Остальное были инстинкты.

Как-то раз его поставили к нам в холодильник помогать грузить какой-то большой заказ. Двигался он медленно, постоянно путал коробки и на ручной погрузке только мешал. Помощник супервайзера забрал его от нас и поставил к роботам, где нужно было вывозить готовые поддоны на улицу в грузовик. Чтобы забрать готовый поддон, нужно остановить робота, зайти в зону его работы, вывезти поддон и снова включить робота.

Но Кевин все время путал последовательность кнопок, даже несмотря на то, что их было всего три и все они были разного цвета.

Первое, что происходило после нажатия им на какую попало кнопку, ошарашивало окружающих. Вместо остановки робот брал пустой поддон и с размаху надевал его сверху на полный. Раздавался хлопо́к, во все стороны разлетались рыба, лед и пенопласт, а потом все мы в течение тридцати минут разгребали последствия. Нам нужно было собрать разбитые доски от поддонов, куски пенопласта от коробок, рыбу, перепаковать все заново в двадцать четыре ящика, переклеить наклейки с разбитых коробок на новые и собрать лед. Завод в это время стоял. Когда это повторилось несколько раз, Кевину запретили подходить к роботам. Но это и все, чем он отделался. Если бы такое устроил я, меня бы уволили в тот же день.

Круче него был только Майк, который стоял на весах на линии и клеил наклейки на коробки с рыбой. У Майка не было никаких справок, и внешне он выглядел совершенно нормальным человеком. Его поставили на весы именно по той причине, что на общем фоне местного контингента он выглядел умнее всех. Может, потому, что носил огромные очки.

Наклейка же представляла из себя распечатанную самоклеющуюся бумажку, на которой указан сорт рыбы, ее вес, дата и, кроме всего прочего, штрих-код. Штрих-код – самая необходимая вещь для роботов, потому что это единственное, что они могут прочитать. Если наклейки наклеены не по центру коробки, криво или кверх ногами (так тоже бывает), робот сбрасывает коробку обратно и тогда ее нужно грузить вручную. На пенопластовом ящике, кстати, есть специальная выемка размером с наклейку, для того чтобы рабочему было легче «попасть в цель».

Мне кажется, что с такой задачей могла бы, наверное, справиться даже шимпанзе, но не тут-то было. Майк клеил наклейки как попало, а мы потом весь день переклеивали их на движущихся коробках, и не было такой силы, которая была бы способна заставить его начать это делать ровно и хорошо. Когда я злой как черт прибегал к нему в соседний цех, он улыбался и говорил: «Ok, Sorry» («Хорошо, извините»), но это ровным счетом не значило ничего. Он продолжал делать свою работу в том же духе и не понимал, почему я прибегаю к нему опять и опять. Через некоторое время я понял бесцельность своих хождений и смирился с тем, что для него это просто непосильная задача. Он тупо не может приклеить ее туда, куда нужно. Ну не может, и все.

Если прибавить к этому Майка, приходящего на работу пьяным, после ночи в пабе, тогда роботы просто останавливались и зависали – они не могли прочитать ту ахинею, которую распечатал для них наш загадочный друг. Хорошо, если он вдобавок не обкуривался травкой. Тогда наклейки надо было искать на днище коробки. Смешно? Только не для операторов чилла. В такие моменты наша работа действительно превращалась в ад.

* * *

– Вот же дерьмо! – Я с размаху бью кулаком в электрощит. Время от времени лента конвейера останавливается. Вызванные заводские инженеры приходят, открывают щит и глупо смотрят внутрь. Я уже не говорю о том, что на другой щит уже несколько дней течет вода из кулера, расположенного под потолком, и мне дико страшно стоять рядом с ним на мокром полу. Если что-нибудь закоротит, полностью мокрый цех засветится вместе со мной. Мало того что после вызова гениев инженерии приходится ждать по двадцать минут, так ведь нет никакого толку от их приходов. Решение с первым щитом нашлось случайно, когда после очередной остановки литовец в сердцах треснул по щиту кулаком. Все включилось и заработало, а мы с тех пор перестали вызывать инженеров.

Супервайзер, правда, поначалу ругал нас за плохое отношение к имуществу, но позже, когда ему самому осточертело ждать инженеров, тоже стал бить кулаком по щиту. Со вторым щитом проблему решили, прочистив водосток. Правда, инженеры сделали это только через десять дней.

Иногда бывает, что одна из двух цепей транспортера слетает с зубчатого колеса. В этом случае нужно нажать на «Стоп», накинуть цепь на два зуба, как в детстве на любимом велосипеде, и нажать на «Пуск». Процедура занимает не более двадцати секунд, и завод снова гудит. Но если тебя угораздило вызвать инженера, готовься к получасовой остановке. Они разберут пол линии, снимут все зубчатые колеса, вставят их в цепи и будут долго и мучительно надевать обратно на ось. Хорошо, если они при этом не забудут взять с собой на вызов весь необходимый инструмент. Если забудут – это еще минут двадцать на то, чтобы сходить и принести его из мастерской.

Шотландский быт

В один из вечеров, в день рождения Вовы, мы сидели на кухне и приговаривали вторую бутылку виски. С Мариной он переругался еще утром, поэтому она наотрез отказалась готовить что-либо к празднику и накрывать стол. Наш именинник в свои двадцать четыре года умел готовить только два блюда. Макароны и салат оливье. Так как макароны он и так варил почти ежедневно, то сегодня решил побаловать себя оливье с курицей. Думаю, салат вполне мог бы получиться, если бы Вован сначала его приготовил, а потом начал отмечать. Но так как праздник начался раньше салата, то в последнем курица оказалась порезана вместе с костями, а луковицы покрошены на восемь частей.

Это было незабываемое блюдо. Его «остроту» и оригинальность сглаживал только алкоголь. Но в алкоголе тоже были свои отрицательные моменты. Не знаю почему, но Вовчик считал себя в прошлом выдающимся бандитом и, когда напивался, начинал на всех «быковать». Практически каждая его пьянка заканчивалась скандалом, потому что остановиться он не мог, после первой бутылки ничего не помнил и абсолютно со всеми, невзирая на возраст, пол и степень родства, пытался выяснять отношения.

В этот раз, хорошо приняв на грудь, он начал рассказывать про то, как он когда-то со своей братвой регулярно душил «коммерсов». Разводил их, кидал, ставил под крышу и отжимал фирмы. Перед моими глазами мгновенно возникли новгородские события. Я совершенно отчетливо помнил таких же отморозков, которые приезжали ко мне в офис и постоянно требовали деньги. Возможно, именно из-за этих, с позволения сказать, «людей» начались мои злоключения, после которых я попал сюда.

– Слышишь ты, чмо! – не выдержал я. – Да что ты вообще из себя представляешь, чтобы говорить об этом! Чего ты добился в жизни, кроме того, что научился воровать!

– Перестаньте! – Катя вскочила со стула и встала между нами. Она была в курсе моих российских неприятностей и прекрасно понимала, что я не шучу и всего лишь несколько мгновений отделяют Вову от удара стулом по голове.

– А че ты там! Че ты гонишь! – Вован не унимался.

– Леш, не надо, ты ведь понимаешь, что нам некуда идти, а это их дом, – шепнула мне на ухо подруга.

– Понимаю, – огрызнулся я, – но это не дает ему повода меня оскорблять!

– Слышь ты, урод! – Внезапно вошедшая Марина поняла, что ситуация на пределе, и дала Вове направляющего пинка. – А ну-ка, собрался и пошел спать! Что ты лезешь к людям?

– Ладно, ладно. – Вован медленно поднялся со стула и пошел в спальню.

– Знала бы, никогда не села бы в твою новую «БМВ» в Риге. Подвез меня гад… до рыбного завода.

Они познакомились в Риге, когда Марина стояла на остановке, а Вова ехал мимо. Он предложил подвезти ее до дома, потом они стали встречаться, а через какое-то время вместе уехали в Шотландию, потому что в Риге работы не стало, а кредиты надо было платить. По крайней мере так я понял из рассказов Кати. «Бумер» банк отобрал еще в Латвии, но платили они за него до сих пор.

– Слушай, как вы тут живете два с лишним года? – вполне серьезно спросил я Маринку после того, как главный виновник торжества уполз спать.

– Да в целом ничего. Жить можно. Сам видишь.

– Ну а уехали из-за кредитов?

– Да, из-за них. Набрали в свое время, а потом не стало работы. Банки начали наезжать, пришлось как-то выкручиваться. Подружка посоветовала ехать сюда. Она уже давно здесь работает со своим парнем. Правда, они приезжают на сезон на соседнюю фабрику. Полгода здесь, полгода дома. Ну а мы с Вовой попали на этот завод, здесь рыба постоянно, можно работать все время, решили оставаться на нем.

– Все еще платите?

– Да. Еще долго. Но здесь хоть остаются деньги на жизнь. Дома, после выплат по кредитам, не оставалось ничего.

На следующий день был выходной. Вован, чтобы сгладить обстановку, уже сходил за двумя букетами цветов для сестер и бродил по дому молча, потому что не помнил, что он вчера натворил, но точно знал – что-то не то. За два букета он был сразу прощен, Маринка начала с ним разговаривать и даже приготовила поесть. А мы решили прогуляться и посмотреть остров. День выдался солнечным, а такую возможность надо реализовать сразу и не раздумывая. Кто знает, когда долгожданное солнце появится вновь?

Мы поехали на север к Атлантическому океану. До этого я ни разу вживую не видел океан, и было интересно, какой он. Узкий серпантин дорог на огромных холмах время от времени переходил в узкие реверсивные дорожки с множеством «карманов», в которые приходилось постоянно нырять, чтобы пропустить встречный автомобиль. Доехав до маяка на крайней западной точке острова, мы припарковались на площадке у края обрыва, вышли из машины, и тут глазам открылось незабываемое зрелище. Огромные прозрачные волны с грохотом и пеной разбивались о вертикальные гранитные скалы и снова откатывались назад, чтобы набраться сил и атаковать неприступное побережье, вставшее на их пути.

– Говорят, тут много косаток, – сказала Катя, прижавшись ко мне, чтобы хоть как-то спастись от пронизывающего ветра. – Может быть, нам повезет их увидеть…

– Может быть. Лично я видел их когда-то в кино. Был какой-то фильм про влюбленного кита-убийцу, который сожрал всех мужиков, убивших его подругу, а потом охотившихся за ним.

– Помню. Старый фильм какой-то. Я тогда совсем маленькая была.

Начинало темнеть. Окончательно промерзнув на атлантическом ветру, мы забрались в машину и поехали в сторону дома. Солнце уже скрылось за горизонтом, и начинал накрапывать мелкий дождик. Огромные стада баранов разгуливали вдоль дорог, поэтому приходилось очень аккуратно ехать, постоянно ожидая того, что любой из них может выскочить под колесо. Катя рулила, дети на заднем сиденье хрустели чипсами, а я откинулся на сиденье и закрыл глаза…

* * *

На следующий день на завод должна была приехать санитарная комиссия. Вообще комиссии на заводе бывают довольно часто, и об их появлении мы узнаем по тому, как супервайзер из отдела контроля качества начинает носиться по цехам и судорожно раздавать всем средства индивидуальной защиты и проводить короткие инструктажи. Средства защиты – это белые тонкие шапочки на голову, а для тех, у кого есть борода или легкая небритость, – синяя сетчатая маска на лицо. Это для того, чтобы волосы не упали в готовую продукцию. Бородатых у нас много. На острове их вообще много. Может, это традиция, а может, просто холодно.

Хотя сказать, что на острове дико холодно, нельзя. Сыро, ветрено – да. А снег я вообще за всю зиму видел всего несколько раз. Он выпадает сантиметров на пять, и это полностью парализует жизнь. Многие местные не могут доехать на работу, а те, кто доехал, берут на полдня выходной для того, чтобы засветло доехать до дома. Где-то я, конечно, их понимаю, ведь многие даже не ставят на свои автомобили зимнюю резину. Нет смысла, потому что зимой зачастую температура не опускается ниже +8. Гораздо дешевле несколько дней посидеть дома, чем покупать дорожные покрышки и платить бешеные бабки за их монтаж.

В отличие от местных, в такие дни мы легко добирались до завода даже на летней резине, потому что с нашими зимами, где полтора метра снега – норма жизни, мы вообще не считали это проблемой. Ну воспитаны мы так – ходить на работу в любых условиях, а уж тем более когда у тебя нет постоянного контракта и любой твой проступок может повлечь за собой репрессии, вплоть до выставления за порог.

Второй пунктик, влияющий на посещаемость, это наша психология, настроенная на «произвести максимально хорошее впечатление на работодателя». Этому нас тоже научили с детства. Поэтому в любом состоянии мы идем, едем, ползем и бежим на работу. Мы с первого дня воспринимаем наших работодателей как людей, которые по достоинству оценят нашу старательность, пунктуальность и положительное стремление быть лучше других. И они ценят. Когда я увольнялся с завода, в рекомендательном письме была одна строчка, характеризующая меня как хорошего работника: «За все время работы его посещаемость работы была просто идеальной». Я ничего не делал для того, чтобы как-то впечатлить нашего менеджера. Я просто ни разу за 7 месяцев не опоздал. Но об увольнении позже. Сейчас мы ждем комиссию.

Судя по тому, как носится с масками по заводу Джордж (супервайзер из контроля качества), проверяющие уже где-то рядом. Я всегда с интересом смотрю на этот процесс, потому что мой мозг абсолютно отказывается понимать, как волосы с моей головы, на которую до бровей натянута теплая вязаная шапочка, могут попасть на рыбу, которая лежит в закрытой и упакованной пенопластовой коробке. И каким образом защищает рыбу тонкая белая шапочка, надетая под вязаную. Так же я не понимаю, зачем надевать «намордник» на бородатого работника, который вывозит обмотанные упаковочной пленкой поддоны в грузовик, и зачем надевать защитную шапочку от волос человеку, у которого абсолютно лысая блестящая голова?

Тем не менее мы нацепили все, что нам принесли, и в этот же момент распахнулись двери. Вошла комиссия, состоящая из пяти человек, и, подойдя к роботам, остановилась в оцепенении. Вошедшие широко раскрыли глаза и потеряли дар речи. Две огромные механические руки с ярко-красной надписью Kawasaki, точно укладывающие коробки на поддоны, и огромный цветной монитор произвели на проверяющих незабываемый эффект.

– Да-да! Это роботы! Какое чудо! Не может быть! – вполголоса иронично проговорил помощник супервайзера Дэниел, стоявший рядом со мной. – Гребаные дикари. Такое ощущение, что живут лет на двести обратно.

В отличие от местного шотландского населения, Дэниел – англичанин. Молодой парень из Кента приехал на остров за любимой девушкой. Она и его пятилетний сын – это все, что держит его здесь. Островитяне относятся к нему достаточно спокойно, несмотря на традиционную ненависть к англичанам, которые в свое время «приняли» их в Соединенное Королевство, утопив всю страну в крови. Дэниел тоже довольно спокойно относится к ним, но иногда бывают моменты, когда эмоции вырываются наружу, и тогда можно стать невольным свидетелем вековой вражды английского и шотландского народов.

В отличие от остальных, Дэниел – самый воспитанный малый среди помощников супервайзеров. Это единственный человек, который в перерывах сидит в офисе с книжкой, и только с ним можно поговорить о чем-то еще, кроме порнухи, травки, пива, футбола и галлюциногенных грибов.

– Почему ты никогда не ходишь обедать в столовую? – спросил я его однажды, уходя на перерыв.

– А тебе там самому нравится? – мгновенно ответил он.

– Нет, но там я могу погреть свою еду.

– А я обхожусь сэндвичами. Не могу находиться в одном помещении с этими животными…

Где-то в глубине души он прав. Но у него есть офис. А у меня остается только столовая. Зато там всегда можно насладиться великолепным коллективом с полным отсутствием какой-либо культуры поведения не только за столом, а в и обществе в целом. Там все кучкуются по группам. Убойный цех сидит за своим столом, поляки собираются отдельно, литовцы тоже сидят своей компанией, а у нас – маленький латвийский столик, самый ухоженный и чистый, примерно как и у Литвы. Местные занимают второй зал, и именно оттуда постоянно доносятся звуки дикого ржания и раскатистого рыгания. Самое удивительное, что вышеуказанными музыкальными способностями обладает не только мужская половина персонала. Двое тетушек со склада рабочей одежды нисколько не отстают от коллектива в разнообразии музыкальных композиций. Их насытившийся обедом организм выдает то сверху, то снизу невероятные сочетания звуков, которые, по правде говоря, удивляют не только нас.

* * *

Катя травмировала подъем правой ноги. Разгружая очередную фуру коробок, ударилась о металлическую рельсу на линии. Я еле-еле дотащил ее до машины, сел за руль и повез домой. Дома стало еще хуже. Нога распухла и сильно болела. Честно говоря, я даже не представлял, как она завтра поедет на завод. Маринка сказала ей, что с утра надо отпроситься у супервайзера и идти к доктору. На том и порешили.

Это было первое общение Кати с больницей. Врач внимательно осмотрел ногу, дал направление на снимок и выписал справку, в которой указал, что пациентке необходимо лечение, что работать она не должна и что все, что ей сейчас положено, – это покой, пока опухоль не спадет.

В отличие от врача, супервайзер на тот момент имел собственное мнение, которое в корне не совпадало с заключением, написанным в справке. Он велел Кате отправляться в цех, потому что сегодня многие не вышли на работу, и если уйдет и она, то на конвейере никого не останется. Не первый раз мы столкнулись с таким отношением. Для местных было в порядке вещей, проспав на работу, дотянуться до мобильника, набрать номер супервайзера и сказать, что его сегодня тошнит и он не в состоянии выйти на работу. Тошнит от болезни или от вчерашней пьянки – никогда не имело никакого значения, но если кто-то из наших с утра попадал на завод, он должен был работать в любом случае, даже если действительно был болен. Позвонить и не прийти, как местному, можно было только тем, у кого был постоянный контракт, но никто не гарантировал, что он не получит за это warning (предупреждение).

Нам же, для того, чтобы нас уволили, достаточно было всего трех предупреждений. Для местных в этом вопросе ограничений не существовало. У Давида было несколько десятков предупреждений, но это не мешало ему опаздывать на работу, уходить раньше времени, а иногда и вообще на нее не приходить. К чему переживать за что-то? Кроме него в цеху есть Алекс и Йонас, которые приходят вовремя каждый день, и есть супервайзер. Супервайзер главный, вот пускай и решает, кем Давида заменить.

Катя, прихрамывая, отправилась в цех и доработала мучительную смену. А в конце дня начальник решил ее добить. Он сообщил, что сегодня придут две фуры пустых коробок, поэтому она должна остаться и зарядить все на завтрашний день. На попытку напомнить ему о больной ноге он отреагировал молниеносно: «Не останешься – овертаймов (сверхурочных) больше не получишь никогда».

Второе знакомство с местными больницами было более впечатляющим. Оно случилось, когда Катиной дочке пришло время делать плановую операцию на глазах. В отличие от родины, здесь эти операции оказались совершенно бесплатными. Маму вызвали в местный офис Национальной службы здоровья и сообщили, что операция для дочки бесплатная, но на острове ее сделать нельзя. Надо ехать на материк, и что самое удивительное – за счет государства.

– Мы оплатим вам билеты на паром, такси до больницы, обратно из больницы до порта вас довезет специальный микроавтобус, и вы снова сядете на паром. – Чиновник достал какие-то бумаги и приготовился их заполнять.

– Простите, моя дочка очень плохо переносит паромы…

– Нет проблем. – Он даже не дал договорить ей до конца. – Полетите самолетом.

В Абердине Катю встретила огромная детская больница с вежливым и обходительным персоналом. Ребенка положили в палату с регулируемой джойстиком кроватью, огромным телевизором, компьютером, Интернетом, игрушками, книжками, фруктами, йогуртами и невероятными завтраками, обедами и ужинами, а мама жила в специальной гостинице для родителей при больнице, и там тоже все было бесплатно, кроме еды. Когда они вернулись, им еще заплатили деньги за бензин, потому что до аэропорта на острове Катя ехала на своей машине. То же самое было и во второй раз, когда надо было съездить на послеоперационное обследование. Только в этот раз вместо самолета был оплаченный паром.

После инцидента с супервайзером Катя уволилась. Ей выплатили какую-то большую компенсацию от государства, возмещающую маленький доход за прошлые годы в Латвии, и она решила, что лучше будет сидеть с детьми вместо Маринки. С двумя своими и одним ее. А Маринка вместо нее пошла на завод. Вакансия-то освободилась.