Текст книги "Хроника пикирующего района"

И тут, вдруг, Витенька, не смогу я тебе точно объяснить свое состояние – что я испытал на самом деле, когда увидел уютный такой красно-оранжевый огонек в полном мраке!

Остановился я, как вкопанный и долго соображал: чтобы это могло так светиться, что за огонек такой вдруг загорелся передо мной?! Не из того ли разряда этот самый огонек, что «приманивает мотыльков» в ночной темноте и не окажусь ли я сам таким вот безмозглым и наивным «мотыльком» в подобном случае?!

Минуты две, наверное, а, может и все три, не меньше, я тупо стоял, пялясь на этот огонек, пока не догадался, что это светится окошко избушки «путевого смотрителя»! И окошко это, как мне показалось, начало потихоньку все ярче разгораться – выхватывать постепенно из темноты очертания самого домика! И, когда я уже ясно различил, как из трубы на крыше густо валил дым вперемежку с искрами, то сомнений у меня не осталось – домик «станционного смотрителя» был открыт и в нем кто-то растапливал печку! Ты представляешь себе такую невероятную картину, Витя?!

Стоять то я до бесконечности ведь не мог – не убьет же меня, в конце то концов, этот пресловутый «станционный смотритель» только из-за того, что я у него попрошусь до рассвета в домике посидеть?! Да и «станционный» ли это «смотритель» внутри избушки орудовал – тоже мне, как журналисту, уже, немедленно выяснить захотелось! «А – была не была! Где „наша“ не пропадала?!» – думаю и, свой «велик» покрепче за руль, ухватив, пошагал я твердым шагом навстречу этой самой неизвестности, в гости к «станционному смотрителю»!

Когда подошел я к домику почти вплотную – метра три-четыре осталось, как почуял я сразу запах. Вкусный аппетитный очень запах – из приоткрытой двери домика пахнуло на меня ни с чем несравнимым ароматом варившихся щей! Я почему-то в те секунды был твердо уверен, что варились они из молодой баранины, молодого чеснока и отборной кисло-сладкой, квашеной с зелеными яблоками, капустой! Рот у меня, Витя, моментально наполнился слюной, хотя до этой минуты я, даже, и не представлял, что был настолько голоден! И так ярко и ясно я представил себе перед глазами этот, стоящий в огнедышащем жерле русской печи, огромный закопченный чугун с булькающими и пышущими прозрачным белым паром, густыми мясными щами, что ни о чем я больше думать не мог, подошел к дощатой приоткрытой двери, предварительно прислонив к стене домика велосипед, и громко постучал в нее.

– Заходите – открыто! – раздался тотчас же из-за двери на стук мой, вполне вежливый и благозвучный мужской голос.

Я зашел и увидел невысокого мужчину средних лет, одетого в железнодорожную форму. И никакой русской печи внутри домика не было. Имелся крохотный камелек, сложенный из красных обожженных кирпичей, самую малость только сверху побеленных, и внутри камелька и, вправду, гудело оранжевое пламя. Но на камельке не стояло никаких чугунков. Вместо печи использовалась большая спиральная плитка, на которой и, вправду, стояла большая алюминиевая кастрюля, в которой бурно клокотало какое-то очень аппетитно пахнувшее варево. Как выяснилось чуть позднее, в кастрюле, действительно, варились щи из квашеной капусты, молодого чеснока и молодой баранины!

Плитка с кипевшей на ней кастрюле уместилась на крайнем углу небольшого квадратного стола, покрытого клеенчатой скатертью, изукрашенной незатейливыми узорами в черно-синюю клетку и красные кружочки. В центре стола неярко горела тем самым неярким красно-оранжевым светом керосиновая лампа. Хозяин избушки сидел за столом, чистил картошку для щей и вопросительно смотрел на меня внимательным изучающим взглядом.

– Добрый вам вечер! – как можно деликатнее поприветствовал я хозяина домика. – Простите за беспокойство, но деваться мне было некуда – у моего велосипеда лопнул обод в заднем колесе…

– Ни слова больше! – так же деликатно перебил меня «станционный смотритель». – Я не слепой и прекрасно, с первого взгляда увидел, что вы вполне достойный, добрый, хороший и честный человек, и у меня не может быть к вам никаких претензий! Тем более, что вы достаточно пожилой, а потому – вполне заслуженный человек! Поэтому проходите и располагайтесь, как дома! Тем более, что и ужин вот-вот будет готов! А я вижу, что вы – «с дороги», и, весьма нелегкой и долгой дороги, и, наверняка, изрядно устали и проголодались!

Проговорил все это хозяин домика вполне приветливым искренним голосом, хотя и ни разу не улыбнулся. Не улыбались и его серые усталые глаза – в них я видел совершенно ровное спокойное выражение, немного напоминавшее незыблемость поверхности речного омута в безветренную погоду. Уже в ту минуту у меня мелькнуло подозрение, что я вижу перед собой не человеческие глаза, а – окна, через которые на меня смотрит существо совсем из иного, чем наш, мира. И от мысли от этой мне сделалось почему-то очень тоскливо и неуютно. И, даже, вкусный мясной дух, в виде столба горячего пара, валившего из клокотавшей кастрюли, перестал радовать меня. Я подумал тогда почти с уверенностью, что зловещие неясные, крайне путанные и, во многом, непроверенные слухи про эту избушку «путевого смотрителя» имели под собой серьезные основания.

Мой таинственный гостеприимный хозяин оказался проницательным человеком и, как выяснилось чуть позднее, легко догадался по выражению моего лица, о том, про что я думаю, изумленно и настороженно глядя на него, на керосиновую лампу, большую кастрюлю с кипевшими в ней щами, и на блестящие никелевые пуговицы новенькой, недавно отутюженной железнодорожной униформы, в какую был обряжен хозяин гостеприимной избушки.

– Простите – как вас зовут, и кто вы по профессии? – своим ровным учтивым голосом спросил он меня.

– Юрий Михайлович Першин – старший корреспондент районной газеты «Хроника Пикирующего района», заведующий ее, так называемым, «общим» отделом! – ответил я, обсказав ему все, как есть и, ожидая, что он, как и полагается в подобных случаях, в свою очередь, вслед за мной, ответно назовет мне свои имя и должность.

Но этого, к моему удивлению и сожалению, не случилось. Мой собеседник, не переставая очищать большие круглые картофелины от грязной кожуры, автоматически бросая при этом кожуру в пластиковое ведро для отходов, а получавшиеся очищенные картофелины – в специальную кастрюльку с холодной водой, смерил меня долгим изучающим взглядом и, лишь, выдержав продолжительную паузу, для какой-то цели необходимую ему, произнес:

– Очень приятно, Юрий Михайлович! Я не могу ответить вам взаимностью, назвав, как вы, очевидно, ждете от меня, свое настоящее имя и занимаемую должность. Имя вы мое все равно не сможете выговорить, а название должности, ровным счетом ничего не скажет вам, не пробудив у вас никаких знакомых ассоциаций! – и, не дав мне вставить ни слова, полуутвердительно спросил или уточнил у меня: – Итак – вы ищете Путь к Спасению, как и все журналисты «Хроники Пикирующего района»?! И, так или иначе, много думали

о «трансформаторе», в частности, о том – как можно попасть внутрь его!

– Простите – о каком «трансформаторе» вы говорите?

– Трансформатор, это – накопитель энергии, как вам, уважаемый Юрий Михайлович должно быть хорошо известно из курса школьной физики.

Другое дело, что виды энергии бывают разные, а, соответственно, им и накопители могут иметь самую разнообразную внешнюю форму. Например, вот этот, внутри которого мы сейчас с вами сидим в ожидании вкусного ужина! – хозяин домика «станционного смотрителя» для наглядности повел вокруг себя рукой: – Имеет форму неказистого деревянного домика под двускатной крышей, среди населения Пикирующего района, почему-то получившего наименование – «домик «станционного смотрителя»!

Скажите мне честно, Юрий Михайлович – вы были сильно удивлены, когда увидели, вечно запертый на большой амбарный замок, домик «станционного смотрителя», открытым?!

Я, честно говоря, Витек и рот раскрыл, как полный дурак – совсем, даже, и не зная, что мне нужно было отвечать этому «железнодорожнику» на его экстрасенсорный вопрос! Мне, одновременно, и страшно сделалось, хотя я, ты и сам знаешь, не из «робкого десятка», и жутко стало интересно – к кому же это я, на, самом то, деле, в гости пожаловал?! Но, как бы сильно я не растерялся, мне совсем не хотелось ронять перед этим, пусть он даже окажется самим «чертом», «железнодорожным смотрителем», чести корреспондента газеты «Хроника Пикирующего района» и я, постаравшись взять себя в руки, твердым и уверенным голосом ответил ему на его вопрос:

– Естественно – я был сильно удивлен тому невероятному факту, что «домик станционного смотрителя» оказался открытым! И добавлю, что я был не только удивлен, но и обрадован! И радость моя носила чисто профессиональный журналистский характер – я первый, кому довелось войти внутрь вечно закрытого на амбарный замок «домика станционного смотрителя» и, наконец-то, разгадать его тайну! Вы можете мне честно сказать – кто вы?!

Он молча и, главное, более тщательно, чем еще каких-нибудь пол-минуты назад, принялся меня разглядывать и мне показалось, что при последнем вопросе моем ровная неподвижность в его серо-зеленых глазах слегка всколыхнулась, что случается, видимо, с поверхностью глубоких речных омутов, когда оттуда на белый свет выныривает настоящий «водяной» или какой-нибудь другой «нечистый» речной «дух»! Я абсолютно твердо решил, что сейчас «смотритель» полностью откроет мне или частично приоткроет какую-то страшную тайну про себя самого, а, также, про весь наш Пикирующий район! Я приготовился, Витенька, услышать настоящую сенсацию или что-то вроде того! Но не тут то было!…

– Вы ищете правду, Юрий Михайлович?! Я в этом уверен, потому что вы – честный человек! Вы уже больше пятидесяти лет ищите ее, эту самую пресловутую «правду жизни», ищите, очень упорно ищете и не находите! И, вот, вдруг, вы неожиданно для себя попадаете в гости ко мне и, именно, в такой момент, когда меньше всего ожидаете такого невероятного факта!

Правда, прежде всего, для нас сейчас заключается в том, что вы сильно проголодались и мечтаете утолить свой зверский голод вкусными горячими щами из молодой баранины, приправленными молодым чесноком! Но и в этом моем утверждении правда, как она есть, присутствует лишь частично – вы, Юрий Михайлович, действительно, очень голодны! Но… на этом все – дальше правда заканчивается, потому, как эти щи сейчас варятся, вовсе, не из молодой баранины, как вам усиленно и, настойчиво, кажется!

– А из чего же, тогда, простите меня, они варятся?! – спросил я, невольно магнетизируя громадную кастрюлю с клокотавшими в ней желто-зелеными «щами».

– А вы точно уверены, Юрий Михайлович в том, что, действительно, хотите знать – из «чего» варятся эти щи?! – спрашивает он меня таким жутким тоном, как если бы, Витек, в этой кастрюле варилось человеческое мясо!

Что-то такое он, наверняка, про меня и подумал и, впервые за время нашего с ним короткого знакомства, не улыбнувшись – нет, а усмехнувшись – нехорошо как-то усмехнувшись, сказал снисходительным тоном, каким, обычно, принято разговаривать с малыми детьми или слабоумными:

– Не волнуйтесь так, Юрий Михайлович, я – не людоед, и человечину вам предлагать не буду! Но, в кастрюле варится совсем не молодая баранина, как вы почему-то вбили себе в голову. И суп этот, вовсе, никакие – ни «щи»! А главное, я – не «станционный смотритель»! Ну, а про избушку я уже говорил…, – тут он как то очень резко и неожиданно умолк, уставившись в кастрюльку с очищенной картошкой таким странным взглядом, как если бы эту картошку очистил кто-то другой.

Воспользовавшись возникшей паузой, я спросил у него:

– И, все-таки – кто вы тогда, если не станционный смотритель?!

– Я, Юрий Михайлович скажу вам об этом, как ветерану журналистского фронта и настоящему искателю вселенской правды. Будь вы хоть чуть-чуть помоложе и менее заслуженнее и честнее, вы бы, вообще бы не попали внутрь трансформатора и не беседовали с самым настоящим «стрелочником» во плоти и крови!

– Так вы – тот самый «неназываемый стрелочник»?!?!?! – страшно закричал я, и моя нижняя челюсть отвисла, Витенька!

– А какого, конкретно, «стрелочника» вы имели ввиду, Юрий Михайлович?! Я не совсем вас понял! – вопросом на вопрос ответил он мне голосом вполне спокойным на фоне моего эмоционального «срыва» и впервые на лице моего таинственного собеседника появилось некое подобие настоящей человеческой улыбки.

– «Н е н а з ы в а е м о г о» – я же только что сказал! – произнес я, весь внутренне «подобравшись» и сделавшись, как бы «сам не свой»: – Того, кто открыл этот чертов «Пара-Мир» для всех для нас, кто нас отправил сюда всем «скопом»! В Пикирующем районе упорно говорят о том, что первые живые люди попали сюда на том самом электропоезде, на пути которого «перевели» «стрелки» совсем не в ту сторону и электропоезд отправился по «несуществующей рельсовой трассе» в страну «никуда». И «стрелки» перевел неизвестный «стрелочник»! И, будто бы существует такая легенда, что, если удалось бы найти этого самого «стрелочника» и объяснить ему, что он натворил, то можно было бы уговорить его отправить эту заблудившуюся электричку обратно – в ее родное депо на Земле! У нас в Пикирующем районе люди живут только тем, что верят – верят вернуться обратно!!! … – и тут я резко умолк, так как меня внезапно осенило – какую «гиль» и «дичь» я несу, Витя!

А мой собеседник, нужно отдать ему должное, впервые за время нашей беседы и всего нашего знакомства, улыбнулся настоящей человеческой доброй улыбкой и сказал мне такие слова, оказавшиеся, как выяснилось чуть позднее, напутственными:

– Дорогой Юрий Михайлович! Повторюсь еще раз, что вы единственный человек из своей газеты, который оказался достойным попасть внутрь «трансформатора» и не аннигилироваться при этом! Вы угадали верно – я и, вправду, тот самый «неназываемый стрелочник» и не скажу, что это звание, которое присвоили мне жители Пикирующего района, сильно меня радует и наполняет все мое существо ощущением трансцедентальной гордости.

Скоро мы с вами расстанемся. Я проснусь у себя дома в своей постели и мне будет казаться, что вы мне, Юрий Михайлович, снились, если, конечно, я, вообще, про вас вспомню!

Тут, Витя, мой собеседник сделал паузу, вызванную необходимостью ссыпать в кипящую кастрюлю очищенную картошку. Я продолжал молчать, пассивно наблюдая за кулинарными манипуляциями «стрелочника», нетерпеливо ожидая, что он мне скажет дальше. И ожидание мое не затянулось – поставив, опустевшую из под картошки, посудину обратно на столик, он неожиданно спросил у меня:

– Вы помните тот момент в нашей беседе, когда я сказал вам, что в этой кастрюле варится не баранина, и, что это, вообще, не – щи?!

– Помню, конечно! Ваши слова насчет щей трудно забыть и трудно… переварить…, – я невольно громко хмыкнул, едва не рассмеявшись получившемуся каламбуру, и тут же сглотнул набежавшую слюну, ясно представив себе, как подношу к широко раскрытому рту ложку горячих мясных наваристых щей, подрагивающей от голодного нетерпения рукой.

– Это – не баранина, Юрий Михайлович! – быстро перебил мне аппетит Стрелочник. – Это – «сургуц»!

– Что?! – я даже подпрыгнул, как мне показалось, от сразу, возникших непонятного страха и жутчайшего отвращения – до того неприятные ассоциации вызвало у меня непонятное слово, произнесенное «стрелочником».

– «С У Р Г У Ц»! – по слогам медленно повторил Стрелочник. – Полный антипод баранины, как мясного продукта, имеющий еще одно определение: «Бульон тоски и отчаянья»! Если бы вы съели полную миску этого дьявольского варева, Юрий Михайлович, то итог этой вашей трапезы был бы слабо предсказуем, но, несомненно – очень плачевен! Вы бы, скорее всего, преисполнившись и тем, и другим бросились бы под многопудовые стальные колеса Бешеной Электрички! Но я вовремя предупредил вас, и вы теперь спасены! Вы – единственный житель Пикирующего района, которому, по маловероятному стечению обстоятельств, оказалось разрешенным увидеть меня воочию – в первый и последний раз, уважаемый Юрий Михайлович! Запомните главное – выход, в который вам всем так хочется верить, существует, но заключается он совсем-совсем не в электричке, которая в один прекрасный момент увезет вас обратно на станцию Рабаул, откуда вы когда-то начали свое роковое путешествие в объятия коварной ловушки под названием «Сумрачный Край»! Более того – бойтесь Бешеных Электричек, как огня и старайтесь не приближаться к железнодорожным путям, когда они мчатся по ним! И бойтесь «стрелочников», в каком бы виде они вам не являлись, и обходите стороной «домики станционных смотрителей»! Стрелки переводятся только в одном направлении – в том, в каком нужно ехать со все нарастающей скоростью Бешеным Электричкам! Я задал вам загадку, Юрий Михайлович и поэтому вы и остались живы – только для того, чтобы попытаться ее разгадать! Трансформаторы – зоны, чрезвычайно опасные для жизни жителей Пикирующего района, не поленюсь повторить еще раз об этом, Юрий Михайлович! Внутри них саккамулированна энергия, убийственная для «призраков» – но вы-то не совсем «призрак», поэтому и имеете возможность сейчас беседовать со мной! – и он замолчал, напоследок сказав вот эту вот совершенно непонятную для меня фразу и посмотрев мне в глаза таким страшным взглядом, что я не выдержал, Витек и потерял сознание… «Вырубился» наглухо или, даже, не знаю, как поточнее выразиться!…

…В общем, когда я открыл глаза, то уже вовсю светило солнце, и я увидел, что валяюсь на краю железнодорожной насыпи – метрах в десяти от «избушки станционного смотрителя», закрытую на огромный ржавый амбарный замок, а рядом со мной и тоже на насыпи валяется мой верный «урал» и дорожная сумка.

Проснулся я или, скорее, очнулся, между прочим, не от чего-нибудь, а от жуткого голода, вызывавшего изрядную тошноту и головокружение, и, как ни странно, я сразу все вспомнил – эту дикую жутчайшую ночь внутри дьявольской избушки, клокочущие желто-зеленые «щи» в огромной алюминиевой кастрюле, ножик, мелькающий в ловко и проворно работающих пальцах «стрелочника», картофелины, которые он чистил, его неподвижные холодные глаза, так сильно напоминавшие гладкую поверхность бездонного речного омута и свое безумное желание похлебать горячих свежесваренных щей из молодой баранины. Мне сделалось так обидно, что этот стрелочник или кто он там был, жестоко обманул меня и не покормил, вместо вкусного ужина понавешав мне на уши всякой непонятной «отсебячины»! … Я резво поднялся на ноги, не испытав при этом ни слабости, ни головокружения. Отряхнул смятые брючины от налипшего влажного песка (ночью все же шел дождь!), привычным движением закинул лямки сумки на правое плечо, взял за «рога» свой верный «урал» и осторожно спустился вместе с ним на хорошо знакомую грунтовую дорогу, проложенную вдоль железнодорожного полотна. На грунтовке я почувствовал себя гораздо увереннее, чем на железнодорожной насыпи и, продолжая крепко держать свой верный покалеченный «урал» за рога, медленным, но уверенным шагом повел его вперед вместе с собой, рассчитывая приблизительно через пару часов без приключений достигнуть родного Пикирово и отчитаться перед Александром Ивановичем о проделанной в командировке работе!…».

Хорошо, что этот довольно продолжительный рассказ Виноградова сопровождался регулярным прикладыванием к краям граненых стаканов, наполненных приторно сладким «Жасоратом» (Виноградов как раз накануне получил из Средней Азии четыре ящика этого отвратительного приторного алкогольного пойла) и поэтому слушать рассказчика было не так утомительно, как это обязательно бы показалось на трезвую голову. Собственно, ничего особо интересного и поучительного из рассказанной Виноградовым истории никто из его слушателей не почерпнул. Кроме Леши Фомченко, которого эта тема касалась самым непосредственным образом, как заведующего отделом «Патологии районных инфраструктур». Одним из самых ценных журналистских качеств Леши было умение аналитически мыслить и, несмотря на то, что в ту ночь, когда Виноградов поведал о таинственном и непонятном приключении Юрия Михайловича, Леша изрядно «перебрал» дешевого киргизского портвейна, каждая фраза Виноградова намертво зацепилась в его памяти, и он пришел к неопровержимому выводу, что ему лично необходимо попытаться попасть в гости к «стрелочнику», как и Юрию Михайловичу. На следующий же день после того Дня рождения, он пришел к Юрию Михайловичу в кабинет (тот как раз собирался в очередную продолжительную командировку) и, сославшись на Виноградова, вежливо попросил Першина поподробнее пересказать события той далекой ночи, имевших место быть на разъезде Мертвая Голова. На просьбу Фомченко Юрий Михайлович коротко, но настоятельно посоветовал молодому журналисту «ни при каких обстоятельствах, а особенно – по ночам полнолуния, не приближаться к «домикам станционных смотрителей»!!!», и на этом категоричном предупреждении резко оборвал начавшийся разговор, присовокупив еще несколько нелестных эпитетов в адрес «безответственного болтуна и хронического алкоголика, Витьки Виноградова!». Фомченко ушел тогда от «старейшины журналистов «Хроники Пикирующего Района» сильно раздосодованным, поклявшись больше никогда не делать попыток «накоротке» завязать разговор с «этим старым пер… ом»!…

Но прошло-пролетело несколько недель, и настал описываемый вечер дня очередной редакционной «планерки», проводившейся утром, на которой Леша получил строгий приказ-задание главного редактора – «сдвинуть наконец-то с „мертвой точки“, давно уже набившую оскомину, лично ему Малеванному, „тему“ „Бешеной Электрички“!». Уже утром, глядя в усталые и злые глаза Малеванного под густыми нахмуренными бровями в тот момент, когда тот обвинил его в некомпетентности, намекнув, что он, Леша Фомченко, возможно, и не соответствует занимаемой высокой должности «заведующего отделом», Леша твердо знал, что ночь он проведет на разъезде Мертвая Голова. Когда он случайно столкнулся на центральном Пикировском рынке с Костей Боровым, в нагрудном кармане его рубашки уже лежал билет на рейсовый автобус до станции и села Мертвоконево, отстоявших от разъезда Мертвая Голова в каких-нибудь пяти километрах… И вот он прибыл к конечной цели своей командировки, стоя приблизительно на том же самом месте возле железнодорожной насыпи, где очнулся когда-то от крепкого ночного сна Юрий Михайлович Першин. В десятке метров от неподвижно стоявшего Леши смотрела на мир единственным окошком, забранным непроницаемыми деревянными ставнями, «избушка станционного смотрителя», на чьей, оббитой металлической жестью, двери висел огромный ржавый «амбарный» замок. А за избушкой торчал проклятый черный столб, на котором желтел неизменный череп крупного неизвестного животного, отдаленно напоминавшего лошадь. Внешний вид избушки со столбом, украшенным лошадиным черепом, нисколько не вдохновлял молодого журналиста – он с отвращением почему-то представлял себя на месте Юрия Михайловича, попавшего внутрь этой избушки, ни в малейшей степени, не производившей ощущения, обжитого человеком, помещения. Леше гораздо больше нравилось смотреть на темно-красное тревожное полотно заката, озарявшее вечернее небо на западе и панораму почти бескрайних полей, заканчивавшихся где-то у самого горизонта в нескольких километрах от одинокого разъезда перед зубчатой каймой черного леса. Сердце Леши сжалось мягкой лапой, обычной в этих местах, безнадежной вечерней тоски. А возможно, что имели быть место и тяжелые предчувствия, в общем-то, тоже свойственные вечерам Пикирующего района, равно, как и вечерам всего Сумрачного Края. Тревога и дурные тяжелые предчувствия выползали наружу вместе с обязательными предзакатными туманами и вечерней росой. Леша продолжал смотреть на полотно заката, совсем не замечая «избушки станционного смотрителя», которую специально не хотел замечать, так как она сильно действовала ему на нервы самим невероятным фактом своего противоестественного существования.

– А зачем, собственно, мне нужна эта чертова избушка?! – неожиданно вслух сам у себя спросил Леша и машинальным движением зажал рот пальцами правой руки, всерьез испугавшись, что начинает сходить с ума.

Дальше он начал уже совершенно молча анализировать ситуацию, в которой оказался благодаря откровенному самодурству Малеванного и собственной бесхарактерности. Весьма непростую ситуацию эту ему следовало обязательно как-то грамотно «разрулить» в течение сегодняшней ночи – без ущерба лично для себя и не «в пику» непомерному честолюбию Малеванного. Ему необходимо было, просто-напросто, попытаться обмануть Малеванного – хотя бы на какое-то время.

Леша постепенно перевел свой взгляд с линии далекого горизонта, где заросшие полынью поля обрывались зубчатой каймой черного зловещего леса, на выкрашенные в черно-белую полоску тяжелые ручки рычагов железнодорожных стрелок, разделяющих стальные рельсы двухколейного параллельного пути на две «одноколейки», одна из которых уходила строго на север, а другая, не менее строго – на юг. Глядя на рычаги перевода «стрелок», Леша всерьез задумался – ему в голову пришла неожиданная идея, поразившая его самого, прежде всего, своей новизной и оригинальностью, а – не заложенным в ней каким-то практическим и спасительным смыслом!

«Бешеную электричку» нужно пустить под откос!!!» – вот какая свежая и неожиданная мысль родилась в голове Алексея Фомченко. Эту мысль смело можно было назвать «революционной мыслью»! И она не то чтобы просто родилась, а – взорвалась, подобно «сверхновой» звезде под сводами черепа Леши на фоне бесконечного однотонно-серого эмоционального переутомления, так сильно тяготившего Лешу все последние дни, отчего он сразу почувствовал себя почти счастливым человеком, совсем под иным углом взглянув на «избушку станционного смотрителя» и массивные рычаги ручного перевода железнодорожных «стрелок»!…

Стоило Леше только-только принять это решение, как где-то вдалеке среди вечерних полей раздался неприятный вой неизвестного животного. В этом высоком пронзительном вое невидимого пока среди предзакатных сумерек зверя явственно прослушивалась конкретная угроза, адресованная не кому-нибудь, а лично ему – Алексею Фомченко. И талантливый аналитик, молниеносно схватывающий суть происходящих вокруг него событий и явлений, Леша, как бы ему ни хотелось в этом признаться, сразу связал родившийся вдали жуткий угрожающий вой со своей, только что возникшей в голове «революционной идеей» пустить под откос «бешеную электричку». Некое, неведомое, пока, чудовище «предупреждало» этим зловещим воем не кого-нибудь, а, конкретно, его – Лешу Фомченко и Леша это прекрасно понял, и, как всегда с ним бывало в минуты возникающей смертельной опасности, ничуть не поддался предательской панике, а включил на полную мощность, ясно, четко и хладнокровно заработавший незаурядный интеллект, который не раз уже помогал ему выпутываться из, совершенно, безнадежных передряг…