Текст книги "Хроника пикирующего района"

– Мне кажется, что в этом самоваре, помимо душицы и зверобоя, настаивается какой-то сильный алколоид – вам так не кажется, уважаемые товарищи?!

– Я потому и не пью этот гребаный «чай» никогда, потому что, как мне кажется, с некоторых пор Борисовна стала подсыпать в самовар какие-то добавки! – ничуть не смутившись и не возмутившись, заданному Ларисой, во всех отношениях, бестактному вопросу, желчно ответил фотограф-Игорь с подкупающей мужицкой простотой. – Я своими глазами видел, как сегодня с утра, благо, что дверь ее кабинета была открыта, Борисовна засыпала в самовар какую-то шелуху – неприятно выглядевшую шелуху! Она, правда, увидела, что я увидел – я в коридоре стоял и смотрел на нее со спины, но она очень неожиданно, резко обернулась и увидала меня и, ничуть не испугалась, и не растерялась, а объяснила мне, что добавила в самовар какую-то «меллису», которую посоветовал добавлять в чайную заварку ее личный лечащий врач! Я, вообще, товарищи, чай, не люблю, я бы водки сейчас пару-тройку стопок с удовольствием бы принял под селедку «с шубой», но…, – Игорь сокрушенно развел руками, выразительно посмотрев на пустой бокал перед собой. – На «нет», как говорится, и – «суда нет»! Пойду я лучше покурю! Кто со мной?!

Покурить с Игорем вызвались Сергей и Таня. Так что в кабинете, если не считать впавших в искусственный медикаметозно-фитотерапевтический анабиоз Ирины Борисовны, Анны и Инны, остались некурящие Юрий Михайлович и Лариса. И Лариса сразу поняла, что наступил момент «Ч» – тот самый, ради которого она сюда и приехала, в эту загадочную и опасную редакцию.

– Спрашивайте, Лариса, пока мы одни! – проницательно глядя Ларисе в глаза и в душу, торопливо проговорил Юрий Михайлович.

– А?! – Лариса выразительно кивнула на трех «кемарящих» женщин.

– Не обращайте на них внимания – они ничего не слышат и, вообще, ничего не воспринимают! Это я, а не Ирина Борисовна, добавил в самовар нужной травы, так что придут они в себя, минимум, минут через сорок.

– Я так и подумала, что вы не любите по какой-то причине своего главного редактора, Юрий Михайлович! А эта трава, которую вы им добавили, не опасна для здоровья и жизни?!

– Нет, Лариса! Спрашивайте быстрее, пока мы здесь одни!

– Кто такой Константин Боровой?!

– Он официально работал районным корреспондентом в нашей редакции, Лариса! – изменившимся до неузнаваемости голосом отчеканил Юрий Михайлович. – Он исчез два года назад и до сих официально числится «пропавшим без вести», но практические розыскные мероприятия фактически завершены и никто, кроме, разве что меня, не заинтересован в его дальнейших поисках!

– Что значит – исчез?! И почему никто, кроме вас не заинтересован в поисках Борового?! У него, что – не осталось никаких родственников?!

– Он был «детдомовцем», Лариса! – объяснил девушке Юрий Михайлович: – Подкидышем на ступенях крыльца районного Первобайского «дома малютки»!

– О, Господи! – непроизвольно воскликнула Лариса. – Бедный ребенок! Не случайно мне сразу бросилась в глаза его невероятная, так и прущая наружу, незащищенность и не, просто, незащищенность, а – детская незащищенность. Я испытала во время знакомства с ним совершенно новое, доселе незнакомое мне чувство, которое, похоже, навсегда поселилось в моем сердце. Это, Юрий Михайлович, видимо, ни что иное, как самая настоящая «материнская жалость»! Я же женщина, в конце концов, а у него, у Кости никогда не было матери!… – на глазах у Ларисы выступили непрошенные слезы и предательский спазм, неизменно наступающий накануне, рождающихся экспромтом, истерических рыданий, не дал возможности Ларисе произнести больше ни слова.

Но она не зарыдала, так как была девушкой с сильным характером и, не без определенных усилий, но, все же, сумела перебороть себя и вернуть начавшийся разговор в деловое русло, задав Першину конкретный вопрос:

– Так при каких, все-таки, обстоятельствах пропал Константин Боровой и сколько времени до этого своего исчезновения он проработал в вашей газете, Юрий Михайлович?!

– В газете нашей Константин проработал четыре года, попав сюда по распределению, сразу же после окончания журфака Рабаульского университета! – ответил Юрий Михайлович: – Он же, наверняка, был рожден на территории Первобайского района, вот его и распределили в нашу газету, как местного уроженца! А пропал он или, исчез, даже и не знаю, как наиболее точно выразиться, при весьма загадочных и, наталкивающих на непростые размышления, обстоятельствах. И, прежде чем, ответить на ваш вопрос: где и когда, а, главное – почему Константин Боровой внезапно исчез из нашего мира, я бы хотел, чтобы вы, Лариса, как можно подробнее рассказали мне, даже, не рассказали, а описали во всех деталях место и характер вашей с ним встречи! Ведь это, согласитесь, просто – невероятная, фантастическая встреча, каковой и не найдется никаких рациональных объяснений!…

– Попытаюсь, конечно, хотя сейчас мне вся наша с ним встреча кажется не чем иным, как настоящим сном…, – задумчиво произнесла Лариса, тревожно глядя куда-то сквозь Юрия Михайловича, вероятно – во вчерашний вечер под высокие своды концертно-развлекательного комплекса «Морфей». – Он сказал, что работает в какой-то парарайонной газете «Хроника Пикирующего Района», о которой лично я никогда и ни от кого не слышала! Он узнал Манхурову на этом награждении и сказал, что она так и не научила никого из своих студентов самому главному принципу в профессии журналиста: «Каждое слово лжи порождает чудовищ!!!». А еще он узнал вашу Ветренникову, когда ее ведущий вечера вызвал на сцену для награждения и сильно расстроился, и, даже, не то, чтобы расстроился, а страшно испугался того, что районная газета «Первобайский Вестник» официально была признана «самой правдивой районной газетой» из шестидесяти восьми районных газет всего Балвалайского края! Я так и не поняла: чего и почему Костя так прежутко испугался?!

Громко что-то буркнула в глубоком медикаментозном «оздаравливающем» сне Ирина Борисовна, боднула кого-то, какого-то невидимого для Юрия Михайловича и Ларисы, врага, сильно сунувшись головой вперед, отчего огромный шиньон криво съехал на бок. Но глаза так и не открыла и, даже, напротив, продолжительно и тонко всхрапнула, выпустив из правой ноздри прозрачный зеленоватый сопляной пузырь, тут же бесшумно лопнувший и оставивший над правой губой главной редакторши, хорошо заметное, мокрое пятно.

– Ей, точно, плохо не будет?! – еще раз обеспокоенно уточнила у Юрия Михайловича Лариса, кивнув в сторону Ветренниковой, со стуком окончательно уронившую голову на стол, напудренным лицом прямо – в остывшую, уже, лужицу, недавно пролитого ею одурманивающего пойла.

– Да ничего страшного с ней не случится, Лариса – успокойтесь и поверьте мне на слово! И поверьте, мне также на слово, что нашему общему таинственному другу, Константину Боровому сейчас, в эти самые минуты, гораздо-гораздо хуже! Ему грозит прямая и весьма грозная опасность, вызванная, как раз, в первую очередь, вопиющей беспринципностью Ирины Борисовны Ветренниковой! – гневно произнес Юрий Михайлович, раздув ноздри и бросив испепеляющий взгляд в сторону, блаженно хрюкающе-причмокивающе-посасывающей и шлепающей во сне накрашенными губами Ирины Борисовны. – Это ее беспрестанная, циничная ложь из номера в номер и породила, в итоге, этих самых невообразимо страшных, невозможных чудовищ, которые плодятся с, воистину, как им и подобает, чудовищной скоростью, и наш Костя, органически не переносивший обмана и лжи, даже, в самых безобидных своих проявлениях, просто-на-просто, оказался выброшенным за пределы той, предельно лживой, гипертрофированно искаженной реальности, что пышным цветом расцвела на страницах той газеты, куда сама судьба распределила его работать! Кто, почему и зачем его подкинул двухнедельным младенцем в этот наш лживый «зазеркальный» мир, а, главное – откуда и кто его подкинул?! … – похоже было, что Юрий Михайлович давно уже нашел ответы на, заданные им сейчас вопросы, но, по какой-то причине, счел отвечать на них вслух преждевременным.

– Так Костя, все-таки, жив! Он просто против своей воли, по каким-то неведомым причинам, попал в иное, враждебное людям, измерение – точно также, как и мой бедный папа! – внезапно осенило Ларису, и она издала невольный горестный стон, добавив чуть слышным шепотом, исполненным беспредельного отчаяния: – Где вы сейчас, папа, Костя?!?!?! И, как вам помочь?!?!?!…

Как раз в этот момент с улицы, оживленно что-то обсуждая, вернулись курильщики, а главная редактор, корректор и бухгалтер, наконец-то, начали подавать реальные признаки пробуждения из, поглотившего их, нездорового транса…

…Но до того момента, как отъявленные редакционные курильщики вернулись с улицы в кабинет Ветренниковой, Юрий Михайлович успел шепнуть Ларисе:

– Вы знаете, Лариса – а я, наверное, могу реально помочь вам в поисках вашего папы и Кости Борового!…

Лариса, услышав такое невероятное заявление пожилого журналиста, внимательно посмотрела тому в глаза и поняла, что, как бы это ни парадоксально звучало, Юрий Михайлович говорит ей правду, и, соответственно, ей ничего не оставалось, как поверить ему на слово и благодарно прошептать в ответ:

– Спасибо!…

Пара-мир. Костя Боровой и Ирина Сергеевна Пуллерманн на пути в Жабомоево. Ночь в сосновом пара-бору. «Лошади-убийцы» и другие малоприятные персонажи Пикирующего района

А Костя Боровой в эти самые минуты всем своим поведением, сам того не зная, полностью опровергал, полные неподдельной тревоги, слова Юрия Михайловича о том, что ему, Косте, якобы, угрожает неведомая грозная опасность. Совсем напротив, Костя в те минуты, когда Юрий Михайлович поделился с Ларисой своим неподдельным беспокойством за его безопасность, чувствовал себя великолепно и никакими дурными предчувствиями не терзался, весь, целиком, окунувшись в то изобилие чувственных и эмоциональных удовольствий, которые, как, оказалось, могла предоставить ему Ирина Сергеевна Пуллерман! А к окружающим его мириадам экзотических опасностей и бесчисленным сонмам фантастических чудовищ, он давным-давно уже привык, сталкиваясь с ними едва ли не ежедневно по ходу своей профессиональной деятельности корреспондента «отдела патологий районного животноводства» газеты «Хроника Пикирующего района». И сейчас, в эти восхитительные минуты Костя крепко и нежно обнимал за теплые податливые плечи Ирину Сергеевну Пуллерманн на задних сиденьях пара-районного «Пара-ПАЗика» и диву давался – до чего же, иногда, может оказаться удивительно приятной такая опасная и переменчивая штука, как, полная слабо прогнозируемых превратностей, жизнь людей в Пикирующем районе!

За окнами автобуса постепенно сгущались вечерние сумерки, а сам автобус неудержимо уносил Костю в обнимку с «озорной, бедовой и симпатичной» Пуллерманн, навстречу неведомым приключениям. Домашняя вишневая настойка, собственноручно приготовленная «проказницей» Ириной Сергеевной, оказалась приятнейшей, а, главное, долго действующей штукой. Скорее всего, конечно же, так долго «благотворное» воздействие настойки не проходило по той очевидной причине, что они, вместе с Ириной Сергеевной, опрокидывали внутрь себя стаканчики с волшебной настойкой, примерно, каждые пятнадцать минут и в промежутках между стаканчиками напропалую, словно малолетние подростки, впервые дорвавшиеся до бесплатного и запрещенного удовольствия, беспрерывно взасос целовались, без остатка отдавшись, приближавшемуся со скоростью курьерского поезда, безумию сексуальной близости прямо здесь, на мягких запыленных задних сиденьях старенького, громко и неприятно скрипевшего и дребезжавшего «Пара-ПАЗ-ика»…

На самом деле это эйфорическое Костино состояние, конечно же, было опасным, являясь прямым следствием, во всех отношениях, грубейшего нарушения трудовой дисциплины и всяких правил техники безопасности в условиях служебной командировки! Если, к тому же учесть, что все служебные командировки, а, особенно, дальние командировки, для корреспондентов «Хроники Пикирующего района» неизменно сопровождались смертельным риском. Так что, на поверку, Юрий Михайлович, по большому счету, оказался прав, предупреждая Ларису Горюхину о том, что Косте Боровому грозит неведомая и серьезная опасность!…

Между прочим, в автобус, по мере своего неудержимого углубления в лесистые дикие и слабо исследованные дебри Пикирующего района, набилось довольно приличное количество пассажиров – человек двадцать, заполнивших, как минимум, две трети небольшого по размерам «Пара-ПАЗ-ика». Но увеличивавшееся с каждой остановкой количество пассажиров, представлявшим самые разнообразные возрастно-половые категории граждан, ничуть не смущало, ни Костю, ни Ирину Сергеевну. Хотя свой страстный неуемный пыл им, все-таки, пришлось волей-неволей поумерить, когда, уже в почти полной темноте их «пара-ПАЗ-ик», отчаянно и натужно скрипя изношенными тормозами, совершил очередную остановку, с громким шипением отворив пневматические двери и водитель неожиданно хрипло проскрежетал пропито-прокуренным голосом на весь салон (впервые, между прочим, за все время поездки озвучив название остановки), со злым умыслом решив, видимо, вслух произнести название, именно, данного населенного пункта: «Остановка: село Пердищево!!! Кто спрашивал?!», и в задние раскрывшиеся двери неспешно поднялись приличная пожилая «пара», и вслед за ними – ничем особым не примечательный, «облезлый мужичонка», бережно державший большую клетку в правой руке. Клетку накрывал кусок темной домотканой материи, и под ее покровом в клетке беспокойно возилось какое-то небольшое живое существо, скорее всего, домашний кот. А пожилая супружеская пара зашла в автобус, вообще, безо всякой ручной клади, если не считать небольшой дамской сумочки в руках супруги, и – черного полиэтиленового пакета в руке супруга, настороженно вращавшего вокруг себя большими выпуклыми глазами, гипертрофированно набухшими множеством кровяных прожилок. На несколько лишних секунд тяжелый неприятный взгляд мужчины задержался на хмельной перевозбудившейся Пуллерманн, и правильно оценившая этот нехороший сканирующий взгляд, налитых больной гипертонической кровью, чужих мужских глаз, Ирина Сергеевна порывисто отодвинулась нарочито подальше от Кости, дабы не спровоцировать неизвестного пучеглазого мужика на дальнейшие действия типа какого-нибудь, произнесенного вслух убийственного высказывания из многочисленного арсенала непримиримых борцов с «половой распущенностью»! Но, одновременно, заведующую отделом «патологии районного растениеводства» сильно и неудержимо рассмешило название деревни, специально, с некоей провокационной целью, громко вслух произнесенное водителем «пара-«ПАЗ-ика», и Пуллерманн, не в силах сдержаться, громко расхохоталась, многозначительно сдавив левый локоть Кости. Многозначительно, несмотря на всю свою корректность, хмыкнул, сдерживая смех, и Костя. Рассмеялась и большая часть пассажиров автобуса, так как, услышав такое название не рассмеяться, или, весело расхохотаться, как это сделала и, без того, смешливая от природы, Пуллерманн, было невозможно.

Не смеялись лишь сами, только что вошедшие в салон автобуса, «пердищевцы». Они, скорее всего, не поняли, чем вызвано такое небывалое веселье в убогом автобусном салоне и несколько секунд недоуменно и настороженно (как уже было замечено выше) рассматривали откровенно зубоскаливших пассажиров, начав, скорее всего, испытывать естественную растерянность простых застенчивых людей, впервые попавших в шумную незнакомую компанию, и не знавших точно, какую оптимальную линию поведения им принять, и какие свободные в автобусе места лучше всего занять.

Костя, каким бы пьяным он ни был (а до «ничегонесоображающего» состояния он, совершенно точно, никак не мог пока еще «набраться») посмотрел на вошедшую троицу с профессиональным любопытством, мешавшимся в равных долях с симпатией, сочувствием и привычной для любого нормального жителя Пикирующего района, настороженностью.

– Я деревни с таким смешным названием никогда не слышала! – горячо прошептала Косте в самое левое ухо влажными губами, Ирина Сергеевна и добавила еще в придачу, благоразумно не повышая голоса: – Я бы никогда не поселилась в деревне с таким названием, Костя! – и вновь неудержимо расхохоталась, опять зачем-то больно сдавив ему левый локоть.

– А я, между прочим, тоже впервые слышу о существовании села Пердищево и это мне почему-то не кажется таким смешным, Ирина Сергеевна! – ответил Костя тоже шепотом своей смешливой спутнице и неожиданно почувствовал смутную тревогу, незаметно вползшую в салон «пара-Пазика» вместе с тремя новыми пассажирами.

Костя сделался серьезен, убрал левую руку с теплого упругого правого бедра Ирины Сергеевны, которое машинально не переставал массировать сквозь тонкий вельвет ее походных джинсов всю дорогу чуть ли не от самого Пикирово.

Под влиянием внезапного коренного психологического перелома, Костя весь как-то, почти молниеносно, подобрался, распрямив спину, усевшись поудобнее, и более внимательно посмотрел, в первую очередь, на пожилую супружескую чету. В том, что он видел перед собой не кого-нибудь, не каких-нибудь посторонних друг другу людей, а, именно – супружескую чету, Костя ничуть не сомневался, всецело доверившись чуткой журналистской интуиции, которая его еще никогда не подводила по большому счету. Талантливый журналист Боровой невольно задумался о том, какая такая тяжелая необходимость заставила эту, чем-то внутренне сильно озабоченную пожилую супружескую чету, на ночь, глядя, поехать из родного дома в, достаточно еще далекое, Жабомоево. А, может быть, напротив – муж и жена возвращались из гостей в родной дом. Но, в любом случае, время для поездки они выбрали откровенно неурочное по той общеизвестной причине, что пожилые люди, как правило, в силу основательности и консервативности своих возрастных личностных характеристик и устоявшихся долгими годами, привычек, обычно, отправляются в дальние путешествия с утра пораньше – под первыми лучами рассвета. И ничего удивительного не было в том, что Константина Борового начало распирать жгучее желание поскорее задать пожилой чете, рвущийся наружу, самый актуальный из всех возможных при данных обстоятельствах, вопрос: «Какая „нелегкая“ погнала вас, уважаемые из дому в столь поздний час?!», но, в любой ситуации, неизменно оставаясь корректным и вежливым человеком и журналистом, особенно по отношению к людям, значительно превосходившим его по возрасту, Костя любезно предложил растерявшимся и, вследствие этой своей растерянности никак не могущим четко определиться с местом «для посадки», пожилым мужчине и женщине:

– Товарищи, присаживайтесь рядом с нами, тут места сколько угодно имеется и на всех с лихвой хватит! – и указал рукой на правую половину задних сидений «пара-ПАЗ-ика», остававшихся свободными с самого начала поездки, что наглядно демонстрировало тактичность пассажиров маленького районного «пара-ПАЗ-ика», не желавших своим, так сказать, вторжением или, проще говоря, присутствием, грубо нарушать классическую интимную доверительную обстановку «для двоих».

Но с появлением а автобусе «пердищевцев», интимность и доверительность между Боровым и Пуллерманн куда-то моментально улетучилась – через приоткрытые автобусные окошки в, затянутые густыми вечерними июльскими сумерками, таинственные дали, на несколько километров вокруг во все стороны заросшие «пара» -сосновыми «пара» -борами. Во всяком случае – для Кости «волшебство внезапной „мягко-эротической“ близости» с одноглазой красавицей Пуллерманн безвозвратно оборвалось, растворилось в суровых реалиях неудержимо наваливавшейся на Пикирующий район очередной паранормальной ночи. Ирина Сергеевна, согласно своей физиологии и глубине той настоящей нежности, которую она уже давно тайно испытывала к Косте, с небольшой натяжкой годившегося ей в сыновья, была бы не прочь и дальше «покувыркаться» (если употребить ее любимый расхожий термин, каким она заменяла словосочетание «заниматься сексом»), но Костя сказал решительное «нет» продолжению легкомысленной забавы, словно бы услышав предупреждение старшего многоопытного товарища, Юрия Михайловича Першина, посланного ему сквозь все пограничные кордоны двух взаимосоприкасающихся миров.

– Ира, нам надо срочно «завязывать»! – озабоченным голосом негромко обратился он к Ирине Сергеевне. – Иначе мы провалим редакционное задание, а проваливать его, особенно мне – смерти подобно!

– Хорошо, согласна! – проворковала в ответ Ирина Сергеевна и быстро, едва коснувшись губами, поцеловав Борового в левое ухо, многозначительно добавила: – Я согласна потерпеть до гостиницы в Жабомоево!

– До туда надо еще ухитриться доехать! – совершенно, почему-то, «убитым» голосом машинально обронил нахмурившийся Костя, заметив, как вздрогнула или, там, дернулась усевшаяся по правую руку от него, принявшая Костино же предложение «располагаться, как дома», пожилая жительница Пердищево.

– Это точно, браток – ты «не – в бровь, а – в глаз» подметил! – неожиданно вместо своей жены поддержал Костю ее пуче-кровавоглазый подозрительный муж, с видимой охотой ввязываясь в разговор. – Сегодня же у «лошадей-убийц» наступает первая ночь «Гона»!

Теперь наступила очередь вздрогнуть всем туловищем и, даже, слегка подпрыгнуть на месте Косте Боровому. Ему, вообще, показалось, что он ослышался и потому, даже, и не заметил, как переспросил заморожено-одеревеневшим, не своим, короче, голосом у пучеглазого мужика:

– Что вы сказали, товарищ?!

– Да не слушайте вы его молодой человек, не принимайте близко к сердцу эти «бабкины сказки»!!! – внезапно вмешалась в начинавшийся и явно не понравившийся ей разговор жена мужика, желчно добавив, что, называется. «в сердцах»: – У тебя, Васятка, язык – «без костей»! Все-таки, правильно Проня за ужином так сказала! Думай сначала, прежде чем такую «несусветчину» «ляпать»!!! Люди то тебе, что – дураки что-ли совсем?!

– Зря ты так на меня, Наташа! – встал в «ответку» на «дыбки» Васятка, посмотрев на «Наташу» взглядом, полным бесконечного и безнадежно-глубоко разочарования, словно бы вдруг совершенно точно выяснилось эмпирическим путем, что в голове у его супруги, вообще, не обнаружено никаких мозгов: – Поздно будет, когда ты, наконец, поймешь неверующей головой своей, что «лошади-убийцы», вовсе – никакие ни «бабкины» сказки, а самая, что ни на есть, настоящая горькая правда!!! Не из-за Прони ли твоей вся эта бодяга началась с этими еб… ми лошадьми?! … Это вы ее, жену мою не слушайте, молодой человек, а слушайте лучше меня!!! – супруги стремительно и незаметно до такой степени «распалились» в возникшем между ними, малопонятном для окружаюших, споре, что стали, никого не стесняясь, орать на весь автобус, невольно привлекая внимание каждого из пассажиров старенького «пара-ПАЗ-ика».

Автобус, кстати, продолжал стоять, потому, как водитель выскочил незаметно, вроде как по «малой нужде» за ближайшую сосну, и никто из пассажиров, как-то, вовсе и не заметил его молчаливого исчезновения. То есть, водитель не стал громогласно заявлять, как при остановке «село Пердищево», что, дескать: «Я, товарищи, пошел пос… ть, а то сил больше терпеть никаких нету!!! Буду минут через пять, так что вы не беспокойтесь!».

– Простите! – вполне логично и предсказуемо, Костя перешел на официальный тон и, даже, привстал немного, как и подобает делать при официальном знакомстве, но тут же, правда, сел, повинуясь, то ли блудливой руке Ирины Сергеевны, незаметно для окружающих (в салоне стояла уже почти полная темнота), нежно схватившей его за «крайнюю плоть» сквозь ширинку и потянувшей вниз, или, из-за общей усталости и расслабленности, вызванными трехчасовой тряской дорогой и литром выпитой вишневой настойки, и, резко незаметно шлепнув по теплой кисти, окончательно потерявшей всякие «рамсы», сильно опьяневшей старшей коллеги, счел нужным официально представиться перед пучеглазым «Васяткой»: – Константин Боровой – штатный корреспондент газеты «Хроника Пикирующего района», заместитель заведующего отделом «Патологии районного животноводства»! Как раз еду по заданию главного редактора нашей газеты в село Жабомоево делать специальный репортаж о «лошадях-убийцах», жуткие слухи о которых давно уже «наводнили» весь Пикирующий район и сильно нервируют его жителей!

– Да что вы говорите!!! – радостно воскликнул «Васятка» и, протянув правую руку Косте для крепкого мужского пожатия, в свою очередь, также официально представился: – Василий Иванович Паворознюк, старший зоотехник Сумрачногорского отделения Жабомоевского молсовхоза, специализирующегося на разведение крупного и очень крупного рогатого скота!

– Так вы, Василий Иванович, оказывается – не «пердищевский» житель?! – едва сдерживая смех, никого не спросясь, встряла в мужской разговор, Ирина Сергеевна.

– Нет! – напористо ответил Василий, окинув бестактную (с его точки зрения) Пуллерманн характерным оценивающим, чисто «мужским» взглядом и счел нужным разъяснить далее: – В Пердищево живет сестра жены, Проня. Вот от нее-то мы из гостей и едем! В гостях, как недаром говорится, хорошо, а дома – лучше!!! Тем более, что Проня, хоть и родная сестра моей жены, но – «штучка» еще та! И не случайно же мы с Натальей, как следует подумав, решили еще на одну ночь у ней не оставаться! … В общем, «бежим» мы из гостей, а – не «уезжаем»!

– Простите, Василий Иванович! – поспешил взять инициативу разговора в собственные руки, прервав тем самым совершенно неинтересный ему рассказ про какую-то «Проню» -«штучку», строго и предупреждающе посмотрев, при этом, на Ирину Сергеевну, Константин Боровой. – Позвольте задать вам два вопроса, Василий Иванович?!

– Спрашивай, Константин, о чем хочешь – от корреспондентов родной газеты у меня секретов нет и быть не может! – с готовностью согласился Василий Иванович, преданно и честно пучась базедовидными глазищами на Костю.

– Вы хотите сказать, что работаете в хозяйстве, расположенном на склонах Сумрачных гор?!

– Да – уже тринадцатый год! – несколько удивленно ответил Паворознюк, ответно переспросив: – А что тут такого особенного может быть, Константин? Там не так уж и плохо: кристально чистый горный воздух, безо всяких дурных и вредных примесей, много свежего молока и безумно красивые места!

– С этим понятно, о Сумрачных горах и особенностях вашей жизни там и трудовой деятельности мы поговорим позднее, а сейчас скажите мне, пожалуйста, что значит словосочетание: «очень крупный рогатый скот»?! Я впервые в жизни слышу такой, интересно и необычно прозвучавший термин, хотя уже четвертый год работаю в отделе «патологии районного животноводства» и должен-обязан знать все или почти все о животном мире родного Балвалайского края!

В этот момент, на свое рабочее место перед «баранкой» вернулся, значительно повеселевший водитель, видимо удачно справивший, одолевшую его некоторое время назад острую физиологическую нужду и, пощелкав какими-то рычажками, приятно удивил пассажиров тем, что в потолке тускло загорелись запыленные плоские плафоны настоящих электрических ламп, имевших, видимо, автономный источник питания внутри автобуса. Обрадованные пассажиры встретили включившийся электрический свет дружным одобрительным гулом.

– Так-то веселее теперь ехать будет?! – довольно усмехнулся водитель и, нажав рычажок, управляющий системой пневматического закрывания дверей, бодро проскрежетал своим неприятным, словно бы, проржавевшим «механическим» голосом: – Ну, поехали – до самого Жабомоево никаких остановок! В туалет никому не надо?! – спросил он вдруг запоздало, полупохабно как-то осклабившись при заданном им вопросе.

И что-то неожиданно очень не понравилось Косте в поведении шофера – не его очевидная грубость, основанная на общей интеллектуальной неразвитости, проявлявшая себя еще с самого начала пути от Пикировского автовокзала, а – нечто другое, до поры до времени умело этим шофером скрываемое, а вот сейчас вот, неудержимо начавшее переть наружу. На интуитивном уровне Костя понял, что водитель всю дорогу от самого Пикирово чего-то выжидал, скорее всего – начала наступления ночной темноты. А самым плохим и, наиболее, опасным могло оказаться, если бы шофер ждал, с огромным, искусно маскируемым от, ни о чем не подозревавших пассажиров автобуса, нетерпением, начала, так называемой «полосы „отчуждения“» или – Сумеречной Зоны Великого Приграничья, о которой так много среди населения Пикирующего района ходило всевозможных зловещих, неясных и непроверенных слухов…

Костя резко опустил голову и негромко произнес, повернув опущенную голову под немыслимым углом, таким образом, чтобы его услышала бы только одна Пуллерманн, чтобы и она бы одна увидела бы его встревоженное лицо и запредельно расширившиеся зрачки глаз:

– Ирина! Мне кажется, что этот водила – коренной обитатель Сумеречной Зоны! Мы, запросто, можем оказаться…

– Тс-с-с-с, Костик!!! – многозначительно прошептала Ирина Сергеевна, приложив указательный палец правой руки к своим, призывно рдеющим в полутьме салона полным влажным губам. – Не бойся ничего, когда я рядом с тобой! – и с этими, неожиданно прозвучавшими словами, Ирина Сергеевна достала из походной спортивной сумки, где, по мнению Борового могли находиться, исключительно, предметы мирного предназначения, типа съестных припасов, сладкой вишневой настойки, нераспечатанных презервативных пачек и свежей смены нижнего женского белья, увесистый никелированный «наган».

– Ого! – пораженно прошептал Костя: – Настоящий?!

– А какой же еще, Костик?! – усмехнулась, трезвеющая на глазах Ирина Сергеевна: – Мне личное оружие положено по штату, как Заведующей Отделом, Костик!

– Так у Виноградова тоже, что ли такой есть?! – недоверчиво поинтересовался Костя, ошарашенно разглядывая никелированный «наган», чью рукоятку твердо сжимала белая нежная и ухоженная изящная кисть Ирины Сергеевны, еще совсем недавно ласково сжимавшая Костин член сквозь плотную «хэ-бэ» его походных джинсов.

– Нет, у Виноградова не «наган», а – «маузер»! Он мне как-то по пьянке хвалился!

– Мне он что-то ни разу не показывал! – недоверчиво произнес Костя, а про себя ехидно подумал: «Неужели у Виноградова вместо члена приделан настоящий „маузер“?!»

– Это оружие хранится в специальной оружейной комнате и ключ от нее хранится в личном сейфе у Малеванного. Огнестрельное оружие он выдает «тет-а-тет», исключительно, на время дальних командировок, проходящих под грифом «Ч». Лично мне он выдал этот «наган» второй раз за все время работы! Первый раз – два года назад, в ту мою памятную командировку на Кудыкины Горы, где я и потеряла левый глаз! – настроение у Ирины Сергеевны при нежданном воспоминании о, постигшем ее два года назад несчастье, резко испортилось, единственный, оставшийся целым, правый глаз прослезился, и она убрала оружие обратно в сумку.