Текст книги "Хроника пикирующего района"

Наметанный взгляд специалиста по Чрезвычайным Ситуациям с двадцатилетним стажем, Бубликова моментально, несмотря на, откровенно, дурманящее воздействие нездоровой атмосферы внутри вокзального помещения на человеческий мозг, сумел отметить некую паталогическую «системность» в совокупности основных негативных факторов, сконцентрировавшихся вокруг обнаруженного в деревенском вокзале станции Саблино загадочного представителя пара-фауны Пикирующего района. Генерал сразу же подумал о газете «Хроника Пикирующего района» и о, только-только, назначенной на эту ответственную должность, заведующей отдела «Паталогии районного растениеводства», молоденькой и хорошенькой, Ирочке Пулерманн. Ирочка приходилась генералу двоюродной племянницей и оказалась на столь высоком газетном посту в двадцатидвухлетнем возрасте не без содействия своего влиятельного дяди, «нажавшего», где это оказалось необходимым, на «нужные рычаги». Другими словами, что-то, не только в нескрываемом ядовитом обонятельном воздействии, оказываемым его цветами на человека, но и весь причудливый, даже, не причудливый, а по настоящему, если хорошенько разобраться, противоестественный вид этого растения (не-то кустарника, не-то молодого деревца), мутировавшего из обыкновенного кактуса (если верить на слово начальнику станции, Барабашу) произвел необыкновенно гнусное впечатление на психику Бубликова. На душе у генерала сделалось «премерзко» (по его же собственному выражению, высказанному им через несколько часов после посещения железнодорожного вокзала станции Саблино в узком семейном кругу) и он осторожно покосился на, стоявшего по правую руку от него, главного ветеринарного врача Сумрачного края, желая, видимо, незаметно увидеть – какое истинное впечатление произвел на Сыромятникова «этот бл… й цветок»?!

Но Сыромятников смотрел вовсе не на цветы. Вернее, на цветы то он, конечно, смотрел, так как не мог не смотреть по той простой причине, что они сами собой лезли в глаза всем присутствующим. Сыромятников, просто, не обращал на них специального внимания, цепко наблюдая за едва уловимым непонятным движением, несомненно, имевшим место быть между цветочными лепестками, крупными кожистыми листьями и зловещими шипами, благодаря одному из которых лишился правой руки один из ведущих, молодых и многообещающих краевых журналистов, Сергей Сюзин-Зюзин. С каждой, буквально, секундой взгляд Сыромятникова становился яснее и жестче – дурманящие испарения невиданных цветков, казалось, вообще не действуют на, скованную из нержавеющей стали, психику ветеринарного краевого главврача. В силу своего уникального специфического опыта и умения различать невидимое среди видимого, он увидел нечто, постоянно ускользавшее и ускользающее от взглядов других членов оперативно-следственной бригады. Главный краевой ветеринар в какой-то момент окончательно понял, что пострадавший журналист не бредил, а говорил правду, утверждая, что он накололся не на шип, а в правую кисть его правой руки ужалил, хорошо рассмотренный им неизвестный членистоногий гад. И поэтому ничего удивительного не было в, веско, громко и внушительно, произнесенных Сыромятниковым словах:

– Уважаемые товарищи, члены оперативно-следственной бригады! Предлагаю всем немедленно, без лишних суеты и шума, не поворачиваясь к растению в кадке спиной, покинуть помещение зала ожидания, в силу притаившейся в его стенах, смертельной угрозы для человеческой жизни!

Никто не стал ему задавать вопросов, и все послушно сделали то, о чем он их настоятельно попросил – начали медленно и осторожно, стараясь не производить ненужного лишнего шума, пятиться спинами вперед по направлению к выходу из зала ожидания. Остались стоять на месте лишь сам Сыромятников и генерал-майор МЧС Бубликов.

Оба руководителя соответствующих краевых структур дождались, пока не остались в зале ожидания одни и только тогда сочли возможным быстро и сжато переговорить между собой «тет-а-тет».

– Что это значит, Николай Осипович?! – напряженнейшим голосом сразу же спросил Бубликов у Сыромятникова. – О какой «смертельной угрозе для человеческой жизни» вы только что публично заявили?!

– О той же самой, о которой я уже упоминал при вас в больничной палате, где мы с вами навещали этого бедолагу, журналиста, уважаемый Юрий Борисович! – угрюмо-безнадежным тоном ответил генералу МЧС главный ветеринарный врач Сумрачного края, не сводя пристального прищуренного тревожного взгляда с цветущего куста в кадке. – Мы имеем дело с «ракоскорпионом Паркинсона» и с этим невероятным и чрезвычайно прискорбным фактом нам следует смириться – для пользы нашего общего дела!

– Вы знаете, Николай Осипович – на посту начальника краевого МЧС я нахожусь уже восемнадцать лет, но смею вас уверить, что сам термин «ракоскорпион Паркинсона» я слышу первый раз в жизни, и, именно – от вас! Впервые, можно смело сказать, за все время работы на этом ответственном посту я почувствовал себя несостоятельным специалистом, не соответствующим занимаемой мною ответственной должности, просто – ущербным человеком! Вы не потрудитесь мне объяснить, что из себя представляет этот самый «ракоскорпион Паркинсона»?!

– Не судите себя строго, Юрий Борисович! – слабо как-то непонятно и устало едва заметно улыбнулся ветеринарный врач Сыромятников и оторвал от адского цветка, совсем, было, приклеившийся к нему взгляд, чтобы посмотреть непосредственно в глаза собеседнику. – Вы не могли о нем знать не в силу вашей профессиональной не компетенции, а по причине того, что про «ракоскорпиона Паркинсона» знают только я и еще один человек, сообщивший мне в свое время под большим и строгим секретом о возможности проникновения этой твари в наш мир. О том, кто этот человек, я не могу вам сказать, Юрий Борисович при всем моем том глубоком уважении, что я питаю лично к вам и к, возглавляемой Вами, структуре! – Николай Осипович сделал вынужденную паузу, связанную с возрастными изменениями дегенеративного характера своих сердечно-сосудистой, дыхательной и нервной систем.

Другими словами, ему понадобилось несколько раз глубоко вдохнуть-выдохнуть воздух и сделать пару-тройку наклонов, сопровождаемых соответствующими круговыми маховыми движениями обеих рук.

– Что – плохо? – непритворно участливо спросил Бубликов и, чтобы, как-то морально поддержать старого товарища по руководящей работе в аппарате Краевой Администрации, добавил: – Мне, честно говоря, тоже как-то здесь – не очень… Быстрей бы выбраться на свежий воздух, а не дышать этим сладким дурманом…

Но Николай Осипович уже сумел восстановить силы, необходимые для продолжения начатой им, психологически нелегкой и глубоко засекреченной, темы.

– Я нас обоих долго не задержу, Юрий Сергеевич – я же не враг своему здоровью, да и вашему, кстати, тоже! – сделав заключительный из серии специальных дыхательных упражнений, выдох, продолжил Сыромятников. – К тому же, то, о чем я вам обязан сейчас сказать, лучше произнести здесь, а не на улице, как бы нам обоим туда ни хотелось! Я постараюсь быть лаконичным, насколько это представляется возможным. Итак!…

Никому, как вам, Юрий Борисович во всем нашем огромном и многолюдном Сумрачном крае, должно быть хорошо известно, что, пресловутый «индекс допустимости» за последние два года в соответствующей графе опустился ниже всяких «допустимых» норм, и общая внутренняя атмосфера жизни на территории Сумрачного края, по сути своей, сделалась классически «анормальной»! До сих пор не хватало только появления конкретно-материальных представителей «не конкретных» и «не материальных» или, попросту говоря – не существующих и, в принципе, не могущих существовать алогичных форм живой материи…, – Сыромятников опять сделал невольную паузу, бросив настороженный взгляд в сторону таинственного кадочного растения и, предположительно, старательно прятавшегося среди его ветвей, шипов и роскошных цветков, «ракоскорпиона Паркинсона».

Воспользовавшись этой паузой, генерал Бубликов торопливо спросил:

– Ради бога, Николай Осипович – не томите, а побыстрее заканчивайте вашу основную мысль! А то мне уже по серьезному становится дурно!…

– Не волнуйтесь, Юрий Борисович – мне, тоже, давно, уже, причем, стало необычайно дурно, только я об этом вслух по старой профессиональной привычке никому не говорю! И вам тоже самое советую, а то себе, как говорится, дороже будет!… Или, правда, лучше на воздух выйти, а то и впрямь, как будто блевать тянет! … О-о-х-х!!! – Сыромятников неожиданно для себя и для Бубликова вдруг согнулся в три погибели и содержимое его желудка бурной, неприятно пахнущей, струей громко выплеснулось на дощатый пол зала ожидания, забрызгав начищенные до зеркального блеска генеральские туфли, которые тот не успел вовремя отвести в сторону.

«Обедал гуляшем и вермишелем!» – неосознанно автоматически брезгливо отметил про себя Бубликов, инстинктивно сделав большой шаг в сторону. А Сыромятников, на которого было жалко смотреть в этот неприятный момент, сконфуженно пробормотал:

– Извините, ради Бога, Юрий Борисович! Я даже и не понял, как это так у меня нескладно получилось!

– Пойдемте скорее на свежий воздух отсюда! – разумно предложил Бубликов и решительно направился к выходу из зала ожидания, старательно огибая растекавшуюся по полу лужу из свежих рвотных масс. – Не вижу смысла здесь задерживаться хотя бы на одну лишнюю секунду! Тут, действительно, как вы только что справедливо заметили, притаилась какая-то большая опасность для человеческой жизни!

– Да-да, пожалуй, что вы правы – здесь не стоит задерживаться ни на секунду! – несколько невнятно пробормотал Сыромятников, согласно кивая мелко трясущейся головой, но, по какой-то непонятной причине не торопясь последовать здравому примеру генерала МЧС, уже взявшегося за ручку входной двери.

– Не стоит медлить, Николай Осипович! – тревожно взглянув на главного ветеринара края, произнес Бубликов твердым голосом профессионального военного, привыкшего отдавать четкие приказы. – Это растение, судя по вашей реакции, может выделять вещество, по своему химическому составу ничем не отличающееся от банального ОБВ!

– Это – не ОБВ, Юрий Борисович! – неожиданно возразил генералу Сыромятников, не собиравшийся, судя по его настрою, пока покидать зал ожидания железнодорожного вокзала станции Саблино.

– А что это, тогда, по-вашему?! – уточнил, сильно разнервничавшийся Бубликов, втягиваясь в неуместную дискуссию.

– Так действует дестабилизатор земных пространства и времени, выделяемый главной ядовитой железой «ракоскорпиона Паркинсона»! – последовал незамедлительный ответ, на сто процентов уверенного в своей безусловной правоте, человека. – И я должен его уничтожить, раз он появился!

– Не дурите, Николай Осипович! – попытался воздействовать на здравый смысл главного краевого ветеринара генерал МЧС. – Мои спецназовцы будут здесь через каких-нибудь пол-часа и сожгут, если надо, это дерево вместе с вашим ракоскорпионом! А сейчас предлагаю немедленно покинуть это помещение, пока!..

– Поздно, Юрий Борисович! – безаппеляционно заявил Сыромятников. – Ваши спецназовцы его не смогут сжечь, потому что нельзя сжечь несжигаемое и убить неубиваемое! Вы разве не поняли смысл этого странного невозможного словосочетания – ракоскорпион Паркинсона?!

– Н-не-е-т! – на, обычно собранном, мужественном и волевом лице генерала МЧС неожиданно отразилась, внезапно возникшая сильная внутренняя растерянность, что отразилось и в предательски проблеявшим произношением. – Я никогда не слышал, еще раз повторюсь, этого «невозможного словосочетания» и, соответственно не мог задумываться над его глубинным смыслом! Уходим, я умоляю вас, Николай Осипович!!! Подумай о жене и о детях!

При последних словах генерала, Сыромятников вздернул высоко, убеленную сединами, дородную голову, расправил плечи и, пронзительно-безнадежно сверкнув глазами под мохнатыми кустистыми бровями, печальным и торжественным голосом, каким, обычно, в католических монастырях читают отходные молитвы, ответил Бубликову небольшой речью, глубоко поразившей начальника краевого МЧС в самое сердце и навсегда врезавшейся в его генеральскую память:

– У меня больше нет ни жены, ни детей, Боря! Точно так же, как и меня сейчас не будет, ибо мне осталось существовать, от силы – минуту-другую на этом свете. И, самое любопытное, это то, что я никогда себя еще не чувствовал, по-настоящему, счастливым – столь востребованным людьми, среди которых я прожил столько лет! Я прожил пятьдесят шесть лет жизни ради этого дня или, более конкретно – ради вот этой минуты, чтобы сразиться один на один с «ракоскорпионом Паркинсона» и попытаться спасти человечество, а, если не спасти, то хотя бы еще отсрочить на какое-то время конец его существования в нашем, парадоксально устроенном, мире!…

– Осторожнее, Коля – сзади!!! – страшно крикнул Бубликов еще до того, как глаза его, едва не вылезли на лоб от ужаса и изумления при виде того, что увидел их обладатель за спиной витийствующего оратора, Сыромятникова.

– Ракоскорпион Паркинсона, это – безумие, необратимый прогрессирующий тремор, уготованный нашему несчастному миру и неизлечимый полный маразм! Так пусть лучше все эти прелести достанутся только мне одному, Боря! – сказал напоследок Главный Ветеринар Сумрачного Края, Николай Осипович Сыромятников и решительно повернулся лицом к тому, что так сильно изумило и ужаснуло генерал-майора МЧС, Бубликова.

Сыромятников увидел перед собой в своих, отвратительной членистоногой плоти и холодной голубой крови, огромную тварь, вымершую, по утверждениям палеоихтиологов более трехсот миллионов лет назад и, каким-то непостижимым образом, пробравшуюся из раннего каменноугольного геологического периода в начало двадцать первого века от Рождества Христова Кайнозойской эры. Сыромятниоков в отличие от Бубликова не изумился и не ужаснулся, а воспринял увиденное с хладнокровием профессионального ветеринара высочайшего класса – как должное и данное Свыше… Полутораметровый антрацитово-черный хвост, загнутый, зловеще смотревшейся со стороны, дугой и нацеливший свое смертоносное жало куда-то в какой-то, одному ему ведомый, жизненно важный орган современного мироустройства, бешено вибрировал от дикого возбуждения перед нанесением решающего рокового удара «ниже ватерлинии».

Сыромятников на уровне интуиции догадался, что медлить более нельзя ни секунды, и решительно сделал два больших шага навстречу архаическому монстру, явившемуся сюда из раннего палеозоя, чтобы сделать весь местный пространственно-временной континиум со всеми его обитателями легкой и желанной добычей для многочисленного сонма своих свирепых палеозойских сородичей.

– Вот он я, сука!!! – яростно воскликнул Сыромятников, подставляя свою широкую грудь под удар пятнадцатисантиметрового жала, внешними конфигурациями, сильно смахивавшего на настоящий боевой турецкий ятаган, с ненавистью глядя прямо в выпуклые ярко-алые, ничего не выражавшие, глаза фантастической твари, твердо вознамерившейся передать через Сыромятникова всему современному человечеству «горячий привет из раннего палеозоя».

В ответ на последние слова Сыромятникова, какими герой-ветеринар «поприветствовал» «незваного гостя» из древнейших времен, ракоскорпиона, послышалось громкое шипение, от которого у того же Бубликова заболели барабанные перепонки и засвербило, почему-то, в носу. А затем был нанесен тот самый знаменитый «удар жалом», со страшной силой отшвырнувший тело Сыромятникова к противоположной стене зала ожидания. Бубликов услышал гулеий улар головой Николая Осиповича об эту стену. А затем главный краевой ветеринар медленно сполз на пол, оставляя за собой на белой стене широкую красную полосу. Шипение стихло, «кактус» в кадке перестал раскачиваться и шевелиться сам собой, вновь превратившись в совершенно безопасное и обычное комнатное растение, хотя и очень крупных размеров.

Вышедший из оцепенения, Бубликов бросился к поверженному Сыромятникову со словами: «Коля, Коля – ты живой?!?!?!», но, вместе с тем, опасливо косясь в сторону кадки с цветком.

«Коля», как и предполагал Бубликов, уже ничего ответить не мог – в левой стороне груди героя-ветеринара, сквозь клочья, пробитой насквозь, новенькой финской дубленки зияла страшная рана и продолжала толчками выливаться алая артериальная кровь, которой успело набежать под телом самоотверженно погибшего Николая Сыромятникова, целая лужа. Генерал понял, что никакая реанимация Николаю Осиповичу уже не поможет и поэтому он прикрыл невидящие, но широко раскрытые, глаза покойного веками и негромко произнес дежурную фразу офицеров МЧС, провожающих в последний путь своих коллег, чьи жизни безвременно прерывались насильственным путем: «Спи спокойно, друг! Мы отомстим за тебя!».

Ощущение присутствия в вокзальном зале ожидания некоей серьезной угрозы для человеческой жизни, исчезло одновременно с непонятной и странной, гибелью Сыромятникова. Страшное напряжение, не отпускавшее все время присутствия здесь, генерала Бубликова полностью отпустило, и он издал невольный вздох облегчения, непонимающе глядя на труп Сыромятникова и, словно бы, не веря в несомненный и неоспоримый факт его гибели. Ощущение опасности и, связанное с ним сильнейшее внутреннее напряжение, ушли безвозвратно, но осталось недоумение – полное недоумение… Николай Осипович, перед тем, как совершить подвиг, в виде исполнения своего профессионального долга до конца (в буквальном смысле этого слова) успел загадать начальнику Краевого МЧС несколько загадок, требовавших скорейших отгадок… Первая загадка звучала слишком обще, но наиболее обобщающее: что произошло в зале ожидания вокзала железнодорожной станции Саблино?!

Бубликов написал подробную докладную своему руководству, а затем, спустя двое суток после написания этой докладной, принял участие в экстренном секретном совещании, созванном по инициативе Губернатора Сумрачного края, в работе которого, кроме Бубликова, приняли участие главы всех остальных краевых силовых структур и ведомств. Доклад начальника Краевого МЧС произвел на участников секретного совещания почти такое же тяжелое и шокирующее впечатление, какое и на самого Бубликова произвела сцена гибели главного краевого ветеринарного врача, Сыромятникова. Среди участников совещания не было пустоголовых карьеристов и «блатных» выдвиженцев – интеллектуальный и моральный уровень всех присутствующих на секретном форуме персон, полностью соответствовал занимаемым ими высоким ответственным должностям.

Кроме губернатора, его референта и руководителей силовых и правоохранительных структур, на совещании присутствовал неизвестный человек, которого никто кроме Губернатора не знал, да и Губернатор обращался к этому неизвестному участнику совещания не по имени-отчеству, а просто – «Уважаемый Координатор»! И в тоне голоса Губернатора не звучало и тени хотя бы самой малейшей доли иронии, когда он таким вот оригинальным образом обращался к неизвестному участнику совещания, ни разу не назвав того ни по имени-отчеству, ни по фамилии или – по, действительно, занимаемой тем должности где-то, по всей видимости, в каких-то недосягаемых, для простых смертных генералов, верхах. Но, нужно отдать должное и самому «уважаемому Координатору» – он не только ненавязчиво требовал безоглядного уважения к себе, но и сам бесспорно заслуживал уважения своим серьезным, предупредительным и внимательным отношением ко всем без исключения участникам секретного совещания. В частности, доклад генерал-майора МЧС Бубликова Координатор выслушал с глубочайшим вниманием и задал докладчику несколько, высокопрофессионально сформулированных, вопросов, сделав соответствующие пометки в своем рабочем блокноте. Было ясно, что к информации, изложенной генералом Бубликовым, Координатор отнесся с максимальной серьезностью. Затем, по незаметному знаку, сделанном Координатором, Губернатор Сумрачного края (вернее, в ту далекую, гораздо более, в политическом и социально-экономических планах, стабильную эпоху, глава края назывался Первым Секретарем, а не Губернатором) немедленно отпустил глав силовых и правоохранительных краевых структур, оставшись, таким образом, наедине со своим таинственным гостем, наверняка прилетевшим из самой Пара-Москвы).

– И, что вы скажете, Сергей Валентинович?! – сразу спросил Первый Секретарь, назвав Координатора по имени-отчеству и тревожно взглянул на него в ожидании ответа.

Прежде чем дать ответ на заданный вопрос, Сергей Валентинович посмотрел прямо в глаза главе Сумрачного края, словно бы хотел точно удостовериться: готов ли его собеседник психологически к тому безжалостному вердикту, который сейчас придется озвучивать?

Затягивать паузу до бесконечности было бессмысленно и Сергей Валентинович, еще несколько секунд для необходимого приличия поиграв в «молчанку», наконец произнес:

– Произошла стратегическая «разгерметазация»!

– И – в каком объеме?!

– Пока – не в глобальном, но, это, как вы понимаете – дело времени. Главный краевой ветеринар, Сыромятников, действительно, совершил бессмертный подвиг, самоотверженно отдав жизнь взамен нескольких лет более или менее стабильного существования Сумрачного края со всем его населением, и героический поступок его, безусловно, должен найти немедленное всемерное отражение в СМИ и официальном правительственном заявлении о награждении Сыромятникова посмертно высшей правительственной наградой Пара-СССР, пара-Золотой пара-Звездой пара-Героя пара-Советского Союза! … Но… это – начало, хотя, пока, еще и очень далекого, но, все же – самого настоящего конца, уважаемый Константин Георгиевич!

– То есть, вы хотите сказать – Сыромятников не сошел с ума, а точно знал, что говорил и, главное, что делал?! – недоверчиво уточнил Первый секретарь и прищурил на собеседника внимательный взгляд из под густых и нависших бровей. – Другими словами, во всей этой фантастической истории нет ни одного сумасшедшего?!

– Ни одного! – мрачно кивнул Координатор, направленный в Сумрачный Край по инициативе самого Пара-Политбюро Пара-ЦК Пара-КПСС. – Ракоскорпион Паркинсона не менее реален, чем сама болезнь Паркинсона! Впрочем, я могу вас относительно успокоить – ракоскорпион, равно как и прочие, тождественные по смыслу и своему прямому назначению, уникальные экзотические твари еще не появятся на территории Пикирующего района, минимум, как – восемь-десять лет. Во всяком случае, лично вам, Константин Георгиевич ничто и никто в этом плане не угрожает – к тому моменту, когда они начнут появляться в массовых масштабах, вы уже будете либо на пенсии либо – в каком-нибудь другом месте. Я имею ввиду – на другой должности… А, пока, нужно позаботиться, прежде всего, об организации достойных похорон товарища Сыромятникова… Ну и…, – Координатор сделал небольшую паузу, напряженно о чем-то поразмышляв и закончил мысль: – в качестве профилактических мер необходимо установить на два-три месяца постоянное дежурство в зале ожидания вокзала станции Саблино сотрудников местного КГБ, переодетых в гражданскую одежду. И, пожалуй, есть смысл поставить на постоянный учет для наблюдения у врача этого журналиста, пострадавшего в том же зале ожидания, где и геройски погиб бывший главный ветеринарный врач Сумрачного края, товарищ Сыромятников. Сюзин или Зюзин – так, примерно звучит фамилия журналиста, укушенного ракоскорпионом и оставшегося в живых, если я не ошибаюсь?!

– У этого журналиста двойная фамилия: Сюзин-Зюзин! – проявил завидную осведомленность, одновременно продемонстрировав феноменальную память, Первый Секретарь Сумрачного Пара-Крайкома Пара-КПСС, Георгиев.

– Двойная фамилия, это – нестрашно! Страшно, это, когда у человека – двойная мораль! – назидательно произнес Сергей Валентинович и неожиданно попросил у главы Сумрачного края: – А сейчас, Константин Георгиевич, распорядитесь, пожалуйста, организовать водки или, лучше, коньяка, а то так что-то тошно стало, что хоть «волком вой» или – ракоскорпионом зашипи! – и Координатор от Пара-Политбюро непонятно, не то хмыкнул, не то коротко хохотнул, бросив странный взгляд на Первого Секретаря.

На этой мажорной ноте экстренное совещание высших эшелонов краевой власти и закончилось – в лучших традициях той счастливой, идеологически строго выдержанной и, предельно, стабильной эпохи!

Ушедшие раньше генералы «нажрались» в кабинете председателя краевого отделения КГБ Пара-СССР, куда отправились по настоятельной просьбе самого хозяина кабинета.

У здания Саблинского железнодорожного вокзала было выставлено оцепление, вооруженное автоматами АК-47 и зачем-то, даже, оказался задействован БТР с расчехленным крупнокалиберным пулеметом. Это так, на всякий случай, решил перестраховаться Первый Секретарь Крайкома, Георгиев. Впрочем, БТР простоял здесь три дня, превратившись на этот срок в место настоящего паломничества местных мальчишек, а затем, в силу своей вопиющей неуместности, укатил обратно в расположение воинской части, к которой и был приписан. Вслед за Бэ-Тэ-эР-ом убрали и автоматчиков. Ажиотаж вокруг станции Саблино постепенно утих. Из всех, предпринятых мер предосторожности, продолжала тайно функционировать лишь одна – круглосуточно дежурившие в зале ожидания и, не спускавшие глаз с кадочного «чудо-цветка», переодетые в штатскую одежду (под типичных сельских жителей), агенты КГБ, сменявшие друг друга каждые двенадцать часов.

Пострадавший в результате непосредственного «жесткого» контакта с «ракоскорпионом Паркинсона», известный краевой журналист Сюзин-Зюзин был поставлен на специальный врачебный учет в, закрытой для простых смертных, ведомственной поликлинике, обслуживающей, исключительно, контингент сотрудников Краевого Комитета Пара-КПСС. Каждую субботу в одиннадцать часов дня, сделавшийся одноруким инвалидом, журналист Сюзин-Зюзин, являлся в эту поликлинику на контрольную проверку состояния основных физиологических систем организма, тщательно проводившуюся несколькими лучшими специалистами краевой медицины, куда входил и психиатр. Всех врачей, как и самого субъекта еженедельных плановых комплексных обследований, более всего беспокоила культя правой руки. С ней происходило что-то не совсем нормальное – она постоянно сильно чесалась, особенно, в ночное время и, что самое замечательное, вроде бы, как постепенно и незаметно начала увеличиваться в размерах, неудержимо вытягиваясь в длину. Тогда же стали происходить постепенные изменения в неопределенную сторону с психикой журналиста… (Если проследить дальнейшую судьбу журналиста Сюзина-Зюзина, то она, вполне обосновано заслуживает отдельного рассказа, который автор не может внести в данное повествование органическим элементом по банальной причине – из-за недостатка времени у автора и физического объема задуманного им романа. Автор может лишь вкратце упомянуть, что судьба Сюзина-Зюзина сложилась после окончательного выздоровления не особенно удачно. Да, и, собственно, никакого «окончательного выздоровления» и не было «в помине», а имело быть место «окончательное перерождение», так как культя журналиста не зря чесалась по ночам и на глазах увеличивалась в размерах, превратившись однажды в настоящую хитиновую клешню. Клешня эта обладала огромными размерами и имела крайне зловещий внешний вид, отпугивая коллег по работе Сюзина-Зюзина. Но сам Сюсин-Зюзин очень гордился этой клешней и, время от времени, щипал ею за ж…ы молодых корреспонденток своей газеты, за что постоянно получал от них «задушевные» затрещины по своей гладкой морде, чем-то постепенно неуловимо начинавшую напоминать не человеческое лицо, а – страшную рачью морду… Правая рука, превратившаяся в клешню, как бы стала почти полностью независимой от головного мозга и поэтому-то и вытворяла против воли самого Сюзина-Зюзина, всевозможные хулиганские штучки в редакции. Из газеты ему пришлось уволиться, все-таки, после того. как, совсем вышедшая из повиновения, рука-«клешня», прямо во время проведения одной из редакционных планерок, неожиданно взяла и отхватила кончик языка своему хозяину в тот момент, когда он «заливался соловьем», произнося, рождавшуюся экспромтом, нездоровую нравоучительную речь перед коллективом, возглавляемой им редакции – со стороны это смотрелось очень необычно и, даже, смешно. Хотя, по настоящему, весело, конечно же, никому не стало.

Его увезли на «скорой помощи», под всеобщий аккомпанемент радостно запевших душ сотрудников. Он долго лечился в специализированной больнице и частично самоампутированнный язык его со временем снова отрос, как и ранее – культя правой руки, сделался даже длиннее, чем раньше, а самое замечательное – раздвоился, наподобие змеиного… Ну и хватит, пока, о Сюзине-Зюзине…).

Главным просчетом действий специальной комиссии по расследованию причин появления и предотвращению отдаленных последствийованного «ракоскорпиона Паркинсона», явилось полное игнорирование биолога, Антона Кундюкина, чьи хулиганские антиобщественные действия внутри зала ожидания железнодорожного вокзала станции Саблино и явились катализатором, воспоследовавших затем бед и несчастий. Хотя, особенно, конечно, не следует винить членов комиссии за это стратегическое упущение, так как никто, кроме известной деревенской пьяницы, бабы Гали не видел, как Кундюкин «в наглую» помочился в кадку с кактусом. И, чтобы поставить точку в этом большом, но необходимом отклонении от основной сюжетной линии нашего повествования, следует сказать, что экстренно госпитализированный в свое время Кундюкин бесследно исчез прямо из больничной палаты и никто не мог объяснить его внезапного исчезновения – был человек, и нет человека! Вот, собственно, и все объяснение. Да, если сказать честно, то никто этого Кундюкина особенно и не искал, и по поводу его исчезновения совершенно некому оказалось переживать и горевать…

В общем, как бы там ни было, но с момента описываемых трагических, жутковатых и непонятных событий прошло-пролетело восемнадцать нелегких лет и наступило страшное июльское утро, когда огромная стая выкормышей самой Преисподней, «ибермагеров» (на самом деле называвшихся «хингисайерами») разорвала в клочья двух пастухов и семьдесят деревенских коров, за жизнь которых и отвечали погибшие пастухи; когда «бешеная электричка» замедлила ход, прямо напротив, давным-давно заброшенного здания железнодорожного вокзала станции Саблино и внезапным продолжительным гудком вызвала из палеозойского небытия «ракоскорпиона Паркинсона», еще восемнадцать лет назад проторившего себе тропу в «заповедник далекого будущего, полный вкусной, жирной и сладкой, неуклюже-неповоротливой добычи». Древнее прошлое принялось пожирать, бесконечно удаленное от него во времени, будущее, являвшееся для обитателей, живущих в нем, их единственным настоящим…