Текст книги "Хроника пикирующего района"

Поселок Лысая Поляна. 5-ое июля, 9 ч.48 мин. «Авральные» будни лысополянцев на фоне катастрофы, случившейся в стенах зверофабрики «Следы невиданных зверей»

Жители Лысой Поляны, наученные горьким опытом многочисленных предыдущих катастроф паранормального характера, неоднократно происходивших и разражавшихся на их родной Зверофабрике, в течение прошедшего, очень напряженного и во многих отношениях, крайне неприятного дня, начавшегося с повального бегства из стен забойного цеха всех двухсот пятидесяти «лунных лисиц» -«ибермаргеров», приняли необходимые меры по обеспечению надлежащей безопасности собственных подворий. Возникшая непростая ситуация, в столь небольшой по площади и численности населения, деревне усугубилась тем роковым обстоятельством, что рано утром «лунными лисицами» на территории непосредственно фабрики было искусано тридцать два человека и, если употребить расхожее выражение, «беда пришла почти в каждый лысополянский дом»!

Бывшая учительница музыки, а ныне – высококвалифицированная профессиональная умертвительница ценных пушных зверьков, Наташка Хунхузова, буквально, едва приползла в свой неуютный просторный обветшалый дом, щедро окропляя собственной кровью домотканые половички, покрывавшие дощатый пол в сенях. Ее встретили встревоженные и напуганные домочадцы – пожилая хронически пьющая мать (в Лысой Поляне пило почти все население поголовно за исключением нескольких женщин, сохранявших в себе здоровые генетические начала «хранительниц домашнего очага», вложенных в них самой природой) и восьмилетний сын.

– Ой, ой, ой, Натка!!! – пронзительно заголосила шестидесятивосьмилетняя Евдокия Николаевна, всплеснув руками: – Где это тебя так угораздило-то?!?!?!

– Лунозубы это, мамка! – ничего, по сути, не объясняя коротко процедила Наташка, морщась от сильной боли и выкрикнула самый, так сказать «наболевший» вопрос: – Выпить у нас дома есть?! А то больно – сил нет терпеть!

Евдокия Николаевна трясущимися руками налила половину граненого стакана самогонки и протянула дочери. Та, стуча зубами о края стакана, выпила вонючий обжигающий напиток тремя-четырьмя булькающими глотками, после чего громко выдохнула воздух и неразборчиво проговорила замысловатое нецензурное ругательство по адресу Ништюкова и кого-то еще из сельской и районной администраций.

– Да ты можешь толком то рассказать – что за беда у вас там, на фабрике приключилась?! Почему сирена выла?!

– Мишка где?! – вопросом на вопрос ответила матери Наташка, имея ввиду своего мужа, Михаила Изенкина, работавшего там же на «зверке» «забойщиком», но, естественно, в мужской бригаде.

– Да не знаю я, Натка! – развела руками мать: – Я думала, что вы вместе придете!

– Как видишь…, – тоже развела руками Наташка и добавила: – Боюсь я что-то, мамка!…

– Чего боишься то?!

– За Мишку боюсь – как бы его эти твари не загрызли насмерть! Видела бы ты – какие они страшные! Е…й Ништюков!…

– А Ништюков то тут – причем?!

– Да он же, сволочь проклятая, этих «лунозубов» вместе с Порониным где-то купил и насильно же нам навязал выращивать! Не помнишь, что ли, как он их на общем собрании расхваливал: «Там такой мех, ах, там такой мех, что глаз от этого меха не оторвать и сноса ему не будет! За границей у нас его покупать будут за твердую валюту – „озолотимся“ мы все в нашей Лысой Поляне за пол-года!». Вот и «озолотились», видишь – как?!?!?! – подняла Наташка для наглядности обе свои руки, от локтевых сгибов до запястий перемотанных бинтами, насквозь пропитавшимися кровью.

– Так давай-ка я Нину Андреевну позову – пускай еще раз повязки наложит, а то ты вся на кровь так изойдешь! (фельдшер Нина Андреевна жила через дом от несчастливого семейства Хунхузовых-Изенкиных и, по идее, должна уже была вернуться домой с фабрики).

– Позови, иди! – как-то равнодушно согласилась Наташка с матерью. – Только, по моему, простой перевязкой тут не обойтись – всех нас, мамка, всю нашу бригаду запросто могут в «инфекционку» увезти!

– Так всю бригаду, что ли покусали?! – изумилась Евдокия Николаевна.

– Поголовно! – утвердительно кивнула крутолобой головой Наташка. – Удивляюсь, как эти твари насмерть никого не «порвали»?!?!?!…

– Ты можешь все-таки толком объяснить матери – что у вас там за такое за бедствие, все-таки, приключилось?! – наливая себе самогонки из той же бутылки, в который уже раз спросила Евдокия Николаевна, всегда чувствовавшая себя изрядно уязвленной, когда дочь нарочито выказывала по отношению к ней откровенное пренебрежение, какое обычно проявляют по ходу разговоров со слабоумными людьми. – Я прекрасно помню этих самых лунных лисиц – они мне показались очень красивыми и ласковыми! Что же с ними могло такое случиться?!

Натащка только было начала раскрывать рот, чтобы ответить пожилой матери на ее, вполне, разумно-рациональные вопросы, как в сенях дома послышались чьи-то уверенные тяжелые шаги. Обе женщины: и мать, и дочь сразу умолкли и настороженно повернули головы в сторону входной двери.

– Папка, наверное, идет! – радостно воскликнул, обожавший своего отца восьмилетний Никитка, и, произнеся эти слова, сделал шаг вперед, ожидая увидеть «папку».

Но это оказался не «папка». Дверь раскрылась и в убогую прихожую решительно и смело, как к себе домой, шагнул староста деревни Лысая Поляна, молодой амбициозный кандидат исторических наук Олег Поронин, давно уже тайно метивший на «хлебное» место Командира Саблинского сельсовета, Леопарда Ништюкова. О коварных происках опасного конкурента Ништюков был прекрасно осведомлен, и между ними уже не первый год имела место быть, скрытая от посторонних неискушенных глаз, но, тем не менее, весьма напряженная борьба «за власть».

Как староста деревни, Поронин имел узаконенное моральное право входить, как «к себе домой» в любой дом Лысой Поляны, а, если учесть, что с Михаилом Изенкиным он учился в одном классе, то появление его у Изенкиных не вызвало особого удивления у Евдокии Николаевны, Натальи и восьмилетнего Никитки.

– Здравствуйте, бабоньки! – в своей обычной простовато-грубовато-добродушной манере сельского руководителя среднего звена, привыкшего общаться с рядовыми гражданами на уровне нездорового «панибратства», поздоровался вошедший Поронин и тревожно посмотрев на Наташкины руки, небрежно перемотанные окровавленными бинтами, коротко спросил: – Это «луннозубы» постарались?!

Судя по короткой паузе, невольно им сделанной перед заданным вопросом, умная Наташка прекрасно поняла, что в их дом сельский староста пришел с какой-то совсем другой целью, чем просто выразить сочувствие «зверски» искусанной Наташке. Иной вопрос вертелся на кончике языка у Поронина, когда он сюда шел, и по глазам хитромудрого старосты Наташка легко прочитала, что ее израненные окровавленные руки на самом деле совершенно не волнуют старосту, и потому то, она и ответила на заданный им «дежурный» вопрос, собрав в голосе максимум сарказма и неприязни:

– Твоими, как говорится, «молитвами», Олежа! – и она сделала такое движение губами, что всем, а особенно самому «Олеже», показалось, что сейчас непременно последует смачный плевок прямо ему в холеное, до синевы выбритое, лицо.

Но ожидаемого плевка не последовало, Поронин, испустив вздох облегчения, с деланным возмущением воскликнул, театральным жестом, широко разведя в стороны руки:

– А при чем тут «мои молитвы», Наталья?!

– А кто заказал этих «лунозубов» для нашей «зверки»?! Не ты ли с Ништюковым вместе на пару, Олежа?! И «наварились» вы на этом деле, наверняка же, хорошо?! «Наварились» на крови на нашей, на моей крови!!! – Наташка перешла на визг, воздев свои руки, перемотанные окровавленными бинтами, к потолку, закрывавшему небо, к которому, конечно же, на самом деле «воздела» израненные руки Наталья.

– Да ты что, Натаха «несешь» то?!?!?! – искренне возмутился Олег, невольно делая шаг назад, вполне резонно предполагая, что взбесившаяся пьяная Наташка, чьи повадки старосте деревни были хорошо известны «не понаслышке», запросто может ему вцепиться ногтями в лицо, и поэтому торопливо начал отводить от себя опасную «напраслину»: – Ты то ли не знаешь, какие у нас с Ништюковым отношения?! Да я с ним на одном гектаре ср… ь не сяду, а ты мне какие-то совместные мутные сделки «впариваешь»!!! Мишка то уж, наверняка, должен был тебе рассказать – какая у нас «любовь» с Ништюковым!!!

Где, кстати, Мишка?!

– А зачем он тебе?! – вроде как поостыла немного Наталья.

– Нужен он мне очень, Натаха!

– Ты на фабрике был?!

– Был! Только что оттуда – нет там Мишки!

Наталья неожиданно издала тяжелый громкий стон и рухнула на, кстати, подвернувшийся рядом стул – силы оставили ее. Испуганный Никитка бросился к матери с криком:

– Мама – тебе плохо?!

– Евдокия Николаевна! – официальным голосом обратился староста Поронин к хозяйке дома. – Может, Наталье лучше пока прилечь?! Положение может оказаться гораздо более серьезным, чем банальные массовые покусы коллектива рабочих зверофабрики сегодня во время утренней смены!

– Что ты имеешь ввиду, Олег?! – в один голос спросили у Поронина мать и дочь, вперив в него неприязненные колючие взгляды. – С Мишкой что-то серьезное, что ли случилось?!

– Что могло случиться с Мишкой, никто на данный момент, кроме него самого об этом не знает! А я имел ввиду другое, когда сказал про «серьезность» положения. Эти ибермаргеры, как показало сегодняшнее утро, выдавали себя совсем за других тварей, какими осознанно и коварно искусно притворялись до сих пор. Виновные за происшедшую катастрофу и, прежде всего, Леопард Никонович Ништюков, пока еще являющийся Командиром Саблинского сельсовета, понесут строгую ответственность – сообразно причиненному их преступными безответственными действиями, колоссальному вреду здоровью работников фабрики и ущербу, нанесенному ее материальному имуществу! Дело усугубляется тем, уважаемые женщины, что появилось особое мнение об истинных причинах появления этих самых «лунных лисиц» в нашей деревне – нас хотят уничтожить, по настоящему, Силы Тьмы с Той Стороны Сумрачных Гор! Там появилась Анти-Деревня и ее Администрация твердо решила занять место Лысой Поляны на карте Сумрачного Края!

– Олег! – сплюнула под ноги старосте в очередной раз «взвинтившаяся» Наташка. – Как у тебя только язык поворачивается подобную «хрень» нести?! Причем тут «лунные лисицы» и Анти-Деревня?! Ты совсем что ли нас с мамкой за полных дур считаешь?! Может ты пьяный уже сам с утра пораньше?! Может ты, просто, похмелиться к нам зашел, да напрямую боишься спросить?! Лилька твоя тебя опять из дому погнала, вот ты и приперся к нам снова, как в прошлый раз!

– Ты за «базаром» -то следи маленько, Наталья! – возмутился Поронин. – Я, все-таки, законно избранный «староста деревни», а – не какой-то там «хер» с «горы»! Будешь грубить мне – я тебя и оштрафовать легко могу!..

Дикий яростный визг моментально взбесившейся Наташки прервал гневный монолог Олега и в следующую секунду по направлению к голове самонадеянного старосты полетела пустая стеклянная бутылка из-под самогонки. Слившиеся воедино визг и бросок были так неожиданны, что Поронин оказался полностью деморализованным и не успел увернуться – донышко тяжелой бутылки гулко ударило старосту точно по середине его высокого лба. Бутылка не разбилась и рикошетом отлетела в дальний угол комнаты. А Поронин, изумленно вытаращивший на Наталью глаза, медленно опустился на колени, а затем и совсем свалился ничком, гулко стукнувшись умной головой, набитой огромным количеством сверхсекретной и потенциально опасной для собственного здоровья информации, о деревянные доски пола.

– Ой!!! – испуганно всплеснула руками мать Наташки. – Ты его, случайно, насмерть не зашибла?!

– Да и хер бы с ним, мам! – совершенно равнодушно ответила, не на шутку, перепугавшейся матери Наташка и, с видом человека, выполнившего свой священный долг перед прогрессивной частью человечества, без сил опустилась в старое продавленное и, прорванное во многих местах полинялой обшивки, кресло, пустым безучастным взглядом мутно-пьяных глаз воззрившись на неподвижное тело сельского старосты Порониа, валявшееся поперек коридора, и, выдержав небольшую паузу, добавила все же, чтобы мать успокоить: – Не волнуйся ты за него! Сейчас очухается – о его лоб смело можно поросят убивать, а тут какая-то стеклянная бутылка! Он еще нас с тобой переживет, вместе взятых, мам! Так что зря не переживай – нервы не жги, а то они еще тебе ой как пригодятся!

Евдокия Николаевна вдруг неожиданно поняла, насколько же сильно ее дочь ненавидела в глубине души своей выборного деревенского старосту и какое, должно быть, необычайно глубокое удовлетворение она чувствует сейчас, исполнив, наконец-то, на практике, свою заветную мечту – со всего, как говорится, «маху» ударить опостылевшего ей человека пустой бутылкой по голове, вернее будет сказать – по «башке»!!!

Но, тем не менее, более мудрая, чем ее бесшабашная дочь, Евдокия Николаевна послала Никитку с пустым ведром за колодезной водой, а сама опустилась рядом с бесчувственным Порониным на колени, взяла старосту за левую руку двумя пальцами и, сразу почувствовав едва заметное биение родничка пульса, с огромным облегчением произнесла:

– Жив, кажется, слава Богу!!!

А через минуту, тяжело пыхтя, вернулся дисциплинированный Никитка, притащивший полное ведро ледяной колодезной воды.

– Молодец, внучек! – похвалила Никитку бабушка, и легко перехватив из рук мальчика тяжеленое ведро, с «размаху» вылила его содержимое на Поронина, сопроводив столь радикальную, но необходимую с ее точки зрения, околомедицинскую процедуру над старостой Лысой Поляны, словами, свидетельствовавшими о наличии неплохого чувства юмора у пожилой женщины: – Заодно и пол в коридоре помоем!

Никитка звонко рассмеялся, пьяно и злобно расхохоталась Наташка в кресле, а, самое главное, студеная колодезная вода привела в чувство незадачливого старосту деревни – он неуклюже закопошился на полу, широко раскрыл глаза и бессмысленно уставился в потолок, пока не понимая, где находится и что с ним такое приключилась, какая, опять, нежданная беда обрушилась на его бедную многострадальную голову! Между прочим, прямо по середке высокого лба старосты вспухала огромная красно-багровая шишка и правая рука старосты машинально поднялась и коснулась ладонью этой самой шишки…

– Блядь!!! – было первым словом старосты после его, так сказать, «пробуждения»: – Вот этого мне, как раз, для полного счастья и не хватало!!!…

Реальный мир. Город Балвалайск, редакция районной газеты «Перволайский Вестник». Главный редактор «Перволайского Вестника» Ирина Ветренникова и корреспондент краевой газеты «Курс свободы», Лариса Горюхина. Юрий Михайлович Першин в условиях реальных пространства и времени

Напротив ожидания, хоть и вышла Лариса на перроне станция Балвалайская второй раз в жизни, ей достаточно быстро удалось сориентироваться на местности, умело воспользовавшись подсказкой одного словоохотливого местного жителя, ехавшего вместе с ней в вагоне электропоезда и, в результате, через десять, с небольшим, минут она уже стояла перед одноэтажным зданием, где размещалась искомая, нужная ей, редакция. Лариса еще немного удивилась той легкости, с какой она нашла в незнакомом городе, мало кому известную, редакцию «районки». Оказалось, что нужная Ларисе организация располагалась менее чем в пятистах метрах от станции и о ее месторасположении хорошо знали, буквально, все встречавшиеся на пути Ларисы, местные жители, к которым она обращалась, на всякий случай, с целью уточнения правильности выбранного ею маршрута. Как ни странно, у всех, без исключения, встреченных Ларисой балвалайцев, к кому девушка обращалась с одним и тем же вопросом, было превосходное настроение, и они охотно, украшая лица невольными приветливыми улыбками, объясняли и показывали ей, как скорее и короче пройти к редакции районной газеты «Первобайский Вестник». Хорошему, доброму настроению балвалайцев и их невероятной открытости, вполне вероятно, способствовала чудесная погода – крупный отвесный снегопад при полном безветрии в сочетании с минус пятью градусами по Цельсию, что являлось удивительно комфортной температурой для начала января на юге Западной Сибири.

В общем, еще раз можно повториться, что не прошло и четверти часа с того момента, когда Лариса сошла со ступенек вагона электрички на заснеженный асфальтированный перрон узловой станции Балвалайская, как она уже подходила к огромному одноэтажному дому под жестяной двускатной крышей, гордо возвышавшемуся посреди симпатичного кленового палисадника по улице Ударников.

Рядом с редакцией стояло двухэтажное жилое здание из числа тех, что строили когда-то в далекой второй половине сороковых годов, практически, по всему югу Западной Сибири, военнопленные японцы Квантунской Армии. Лариса еще подумала, что в этой двухэтажке, вполне возможно, проживали сотрудники самой редакции. Если не все, то большая часть из них. Внешний облик дома этого – угрюмого, тоскливого, выкрашенного серой, облупившейся во многих местах, штукатуркой, чем-то особенно болезненно-неприятно «зацепил» чувствительную журналистскую душу Ларисы, и она поспешила отвести взгляд от ущербного здания, всецело сосредоточив внимание на современном коттедже редакции, оббитого веселенькими бело-голубыми сайдинговыми планками.

Выкинув из своей хорошенькой головки неприятные мысли о мрачном жилом доме, выстроенном в конце сороковых годов пленными японцами, журналистка прошла к широкому нарядному крыльцу редакции «самой правдивой районной газеты Балвалайского Края» и около минуты, не меньше, стояла в определенной нерешительности перед деревянными ступеньками этого самого крыльца, испытывая, как ни странно, нечто вроде непонятного легкого волнения, каковое могло бы возникнуть у Ларисы, скажем, перед началом ее первой брачной ночи. Но, так как замужем она еще ни разу не была, и пока, вообще, туда не собиралась, волнение сие не могло ей оказаться знакомым и объяснимым, а потому, необходимым волевым усилием отбросив ненужные, а потому – вредные сомнения и подавив излишнее, слабо объяснимое волнение, Лариса крепко взялась за ручку входной двери, с силой потянула тяжелую высокую дверь на себя и вошла в просторный коридор редакции «Первобайского Вестника». Очутившись в теплом полутаинственном «внутри», Лариса машинально стряхнула перчатками снег, прилипший к ее модным кожаным сапогам-«ботфортам», для верности несколько раз несильно топнула каблуками «ботфортов» о половичок, аккуратно разложенный возле порога, как раз для подобных целей. А затем не без настороженного любопытства внимательно осмотрелась по сторонам…

Ларису немного удивили ненормально большие размеры коридора и, мало чем оправданная, высота его потолков. Но несмотря на непропорционально огромные габариты коридора, внутри ей, после тщательно проведенного мыслительного экспресс-анализа, показалось почему-то, почти, по домашнему, уютно и первоначальная непонятная настороженность бесследно улетучилась (почти бесследно). Возможно, что ощущение уюта создавали, просачивавшиеся откуда-то из глубины редакционных помещений, аппетитные ароматы свежей домашней выпечки и чего-то еще, отдаленно напоминавшего запахи свежескошенного сена или лечебных трав типа зверобоя и душицы, регулярно употребляемых и самой Ларисой в качестве лечебных успокаивающих настоев и отваров. А еще больше ее удивил (опять же, приятно, а не как-нибудь, по другому, удивил) текст, напечатанный крупным жирным шрифтом на табличке, прибитой к ближайшей ко входу в редакцию двери: «Отдел сельского хозяйства и районной поэзии. Заведующий – Юрий Михайлович Першин».

Прочитав удивительное объявление, Лариса невольно улыбнулась и, исполненная необъяснимого доверия, машинально родившегося у нее по отношению к неизвестному пока хозяину кабинета, робко туда постучалась.

– Да! – послышался из-за неплотно прикрытой двери, явно пожилой, но откровенно приветливый мужской голос: – Входите, открыто!

Лариса еще раз постучалась для вежливости и, толкнув дверь от себя, вошла в удивительно озаглавленный редакционный отдел все с той же легкой полуулыбкой на губах и с машинально вырвавшимся обязательным лаконичным вопросом хорошо воспитанного человека:

– Можно?!

– Неужели я похож на сумасшедшего, чтобы ответить такой необычной и нежданной красавице: «Нельзя!»?! – вопросом на вопрос ответил Ларисе, сидевший за необъятным рабочим столом хозяин кабинета – очень пожилой, худощавый человек в «плюсовых» очках, обрамленных старомодной роговой оправой. Машинальным взмахом правой руки он поправил густую копну совершенно седых, слегка вьющихся, волос на голове и украсил, выбритое до синевы морщинистое лицо, радостной детской улыбкой.

– Спасибо! – широко разулыбалась в ответ, разрумянившаяся с холода и, потому, еще больше, чем обычно, похорошевшая Лариса. – Я вас не сильно отвлеку, Юрий Михайлоич?! Ведь вы же – Юрий Михайлович Першин?! Я не ошиблась?!

– Нет, вы не ошиблись, красавица! – не менее широко, чем сама Лариса, улыбнувшись в ответ, заведующий отделом районной поэзии снял очки и, доброжелательно прищурившись на нежданную гостью, приглашающе указал ей на стул для посетителей, вплотную придвинутый к его рабочему столу: – Присаживайтесь, пожалуйста, а то ведь в ногах-то правды нет! Если хотите раздеться, то вон вешалка! – указал он на, не отличавшуюся оригинальностью исполнения, стандартную вешалку для верхней одежды, прибитую прямо к стене недалеко от входной двери в кабинет.

– Да я к вам ненадолго, Юрий Михайлович!…

– И слушать не стану! – не дал ей договорить гостеприимнейший Юрий Михайлович, воздев обе руки к потолку и, одновременно, порывистым движением поднявшийся из-за стола. – Сейчас я вас угощу горячим чаем, а то вы, наверняка, продрогли, добираясь к нам в редакцию, и, пока мы будем пить чай, вы мне, не торопясь, расскажете, что вас, красавица моя, какое неотложное дело сюда привело, в нашу Богом забытую редакцию! А чай мы будем не просто так пить, а – вприкуску со свежим медом и вареньем! Вы же издалека, я вижу, к нам приехали! Небось, из самого Рабаула?! Я прав?! А, да и чаек у нас не простой, а – особенный, заварен на целебных травах!

– Да я, Юрий Михайлович, как только зашла к вам в редакцию, так сразу и определила, что где-то у вас заваривается чай из зверобоя и душицы! Я сама дома постоянно такой завариваю! Вот и почувствовала сразу себя как дома в вашей редакции, лишь только вошла!

– Ну, так ведь это же замечательно, милочка моя, когда человек в присутственном месте с первой секунды начинает чувствовать себя, как дома! Вас, кстати, как звать-величать то будет, красавица?!

– Лариса! – продолжая весело улыбаться, представилась Лариса. – Лариса Горюхина – корреспондент краевого еженедельника «Курс Свободы»! Приехала к вам в редакцию взять интервью у вашего главного редактора, в связи с блестящей победой в самом престижном краевом конкурсе, руководимой ею газеты!

– Вот оно что! – понимающе произнес Юрий Михайлович и первоначального энтузиазма, как и доброжелательности в его голосе словно-бы заметно поубавилось. – То есть, вы напрямую, наверное, связываете нахождение Ирины Борисовны Ветренниковой на посту главного редактора с награждением нашей газеты на вчерашнем краевом форуме, как «самой правдивой районной газеты» края?!

– Да, совершенно верно! Ваша газета получила первый приз в номинации «Самая правдивая районная газета края», наверняка, же не просто так – за «здорово живешь»! И, поэтому, я и решила по собственной инициативе взять подробное интервью у вашего главного редактора и поместить в нашем еженедельнике большую статью о буднях «самой правдивой „районки“ нашего края»! О людях, которые в ней работают, Юрий Михайлович! Я же присутствовала вчера на праздничном вечере, где проходили все награждения! А вы там были?!

– Нет, Лариса – я там не был! – и, по, все мрачнеющему тону Юрия Михайловича, Лариса уже точно была уверена, что настроение у него при упоминании вчерашнего вечера в развлекательном комплексе «Морфей», определенно резко и заметно упало, и печальному этому факту, видимо, имели место быть некие серьезные основания. – Я вчера поздно вечером вернулся из служебной командировки и ни на какой вечер сил у меня ехать не было уже, дорогая моя Лариса! Я, наверное, уже слишком стар, чтобы тратить оставшееся мне время на пустые развлечения и, всякого рода, фанаберические пустозвонные променады! … Мне больше нравится тратить оставшееся у меня жизненное время на свои командировки – у меня очень и очень интересные командировки! И, если наше с вами знакомство укрепится и продлится, и, если я к тому моменту все еще буду оставаться дееспособным, то я бы с удовольствием пригласил бы вас с собой отправиться в одну из таких командировок!… А, за газету нашу я, конечно же, очень и очень рад безмерно, хотя и…

Он как-то резко умолк и не договорил того, что хотел бы сказать после многозначительного «хотя и», и недоговоренность эта погасила в глазах пожилого районного корреспондента свет детской радости, загоревшийся там еще пару минут назад, когда Юрий Михайлович впервые в жизни своей увидел красавицу Ларису.

– Что случилось, Юрий Михайлович?! – встревоженно спросила Лариса и улыбка сползла с ее лица. – Вам не плохо?!

– Да нет, что вы, что вы, дорогая моя! – торопливо заговорил Юрий Михайлович, глядя на свою юную гостью совсем уже откровенно затравленным взглядом. – Со мной все хорошо, вот только на душе вдруг резко стало плохо —серо и тоскливо, как будто душу мою неожиданно втолкнули в тесный темный пропыленный чулан какие-то неведомые мне коварные враги!…

– Вот теперь я верю, Юрий Михайлович, что разговариваю с настоящим поэтом! И поэтому, если обещанный вами чудесный уникальный миг настанет, то я непременно отправлюсь вместе с вами в одну из ваших «очень и очень интересных командировок»! – в который уже раз, заулыбалась Лариса, с неподдельным интересом рассматривая Юрия Михайловича. – Искренне сожалею, что ничего не слышала о вашей газете до вчерашнего вечера!

– Правда?! – и бледно-голубые глаза его моментально вновь засветились прежним, почти детским, радостным блеском.

– Правда, Юрий Михайлович! – жизнерадостно рассмеялась Лариса серебристым русалочьим смехом. – А кто-то, между прочим, обещал напоить меня вкусным чаем в прикуску с медом и вареньем! Я, кстати, люблю под чай и варенье, а, особенно, когда к варенью добавляется мед, поговорить о поэзии с настоящим поэтом и… путешественником!

В этот момент в кабинет без стука и какого-либо специального предупреждения бесцеремонно заглянула крупная моложавая конопатая женщина лет тридцати пяти от роду, проходившая, вероятно, мимо кабинета Юрия Михайловича и привлеченная, видимо, звонким смехом Ларисы.

– Ой, у вас посетители, оказывается, Юрий Михайлович! Я тогда попозже зайду! – фальшиво-извиняющимся тоном произнесла женщина, с нездоровым любопытством жадно рассматривая Ларису, внешнему облику которой она явно сильно проигрывала по всем основным физиологическим и морально-волевым показателям.

– Да нет, нет, Анечка – ты, как раз появилась очень вовремя! Я, как раз, нашей гостье пообещал горячего чаю с медом, а у Ирины Борисовны, по моему, уже самовар вскипел! А то Лариса к нам приехала издалека – из самого Рабаула, статью о нашей газете в своем еженедельнике написать! Так что нам «в грязь лицом никак нельзя ударить»!!! – Юрий Михайлович заметно оживился и от внезапной недавней печали, тревоги и растерянности, нежданным скопом, совсем недавно посетившим его широкую добрую славянскую журналистскую душу, не осталось и следа.

– Да, конечно же, конечно – какой разговор то может быть, раз такое дело и раз девушка из самого Рабаула к нам приехала!!! – едва ли не всплеснула руками в порыве искреннего энтузиазма, густо усыпанная желтыми и светло– коричневыми веснушками, дебелая девяностокилограммовая «Анечка».

– Познакомьтесь, кстати! – запоздало спохватился и представил Ларису и «Анечку» друг другу Юрий Михайлович. – Это – корреспондент краевого еженедельника «Курс Свободы», Лариса Горюхина! А это – корректор районной газеты «Первобайский Вестник» и редактор «отдела писем читателей», по совместительству – Анна Карнаухова! Так что, прошу друг друга любить и жаловать, уважаемые девушки!

– Я сейчас – одна нога здесь, другая – там! – широко улыбнувшись специально одной Ларисе, твердо пообещала Анна Карнаухова, резко развернулась и быстрым энергичным шагом покинула кабинет Першина, исполненная твердой решимости, как можно скорее выполнить только что данное обещание.

Когда они остались одни, Лариса, не теряя времени, спросила:

– Юрий Михайлович, вы меня простите, но я человек наблюдательный и любопытный, и я не могла ошибиться – вас что-то сильно расстроило минуту назад, когда у нас с вами зашел разговор о вчерашнем торжественном мероприятии в концертно-развлекательном комплексе «Морфей»! И вы не проговорили начатую вами фразу до ее логического смыслового завершения! У меня создалось ощущение, что вас будто бы тяготит некое не особенно приятное знание…

– Вы удивительно проницательны для своих лет, Лариса! – перебил ее по праву старшего по возрасту Юрий Михайлович на полуслове. – В этой газете я проработал уже более сорока лет, а, если точнее – сорок два года и десять с половиной месяцев. И все эти сорок два года и десять с половиной месяцев я ищу, очень упорно и добросовестно ищу эту самую пресловутую правду в нашей нелегкой жизни и никак, черт возьми, не могу ее найти, хотя и пытаюсь всегда писать предельно честно! Во всяком случае – в рамках, навязанной нам цензуры!

– А кто вам навязывает эти рамки, Юрий Михайлович?! По моему, у правды не может быть никаких рамок. Правда, взятая в рамки, это – отретушированная правда в угоду чьим-то корыстным конъюнктурным интересам и, следовательно, является не правдой в чистом и прозрачном, буквальном смысле этого простого и ясного слова, а – одним из видов лжи! Вы не находите, что я права, Юрий Михайлович?!

Юрий Михайлович смотрел на Ларису, широко раскрыв рот, пока она все это проговаривала.

– Какая вы умница, все же, Лариса! – не без глубокого внутреннего убеждения в голосе вымолвил Юрий Михайлович, глядя на девушку серьезным уважительным взглядом. – Вашими бы устами, да, как говорится – «мед пить»!!! Эх, вас бы в нашу бы газету, Ларочка!!! – и пожилой корреспондент сокрушенно широко развел руками, столь красноречивым жестом показывая зыбкость и ирреальность, только что высказанного им этого своего искреннего и горячего пожелания.