Текст книги "Хроника пикирующего района"

– Она не заросла! – опять нетерпеливо перебила Виктора Полина тревожным голосом. – Она исчезла в тот миг, когда мы расстались! А сейчас она снова появилась! На каком расстоянии ты от нее находишься?!

– Чуть больше километра!

– Ты пасешь коров пешком или на лошади?!

– На лошади!

– Пришпорь немедленно лошадь изо всех сил и скачи во весь опор к этой полянке, пока она не исчезла! Если она опять исчезнет, то тебе не спастись, и мы никогда не встретимся! Делай, что я тебе говорю и не медли ни секунды, Витя!!! Тебе угрожает смертельная опасность!!!

– Хорошо – сделаю, как скажешь, но, с другой стороны, не могу же я бросить своих братьев и деревенских коров перед лицом той смертельной опасности, про которую ты говоришь!

– У тебя нет больше ни братьев, ни деревенских коров, ни самой деревни под названием Лысая Поляна, Витя! Ты один в «тоннеле спасения». Этот тоннель будет существовать не более десяти минут – скачи во весь опор и не думай о том, чего больше нет и никогда не было, если хочешь увидеть меня и обнять, и вернуться из Небытия в Настоящую Жизнь!!! Это один шанс из миллиона, Витя – не медли, умоляю тебя!!! И, если тебе суждено будет спастись и вырваться из Ада, то вечером на веранде за чашкой нашего домашнего чая я тебе все объясню, Витя!…

Голос Полины умолк и экран телефона погас, и, тот час, же, странная штука случилась со зрением и слухом Виктора – померк свет яркого июльского солнца, сделавшись тусклым, серым и ненастоящим, резко перестало быть слышным характерное щелканье бичей, отборная матерная брань братьев в адрес непослушных коров и само коровье мычание. Коровы и оба брата, сосны, березы и трава между ними потускнели в поглотившей их безликой и беззвучной уныло-серой призрачной толще, еще несколько секунд назад бывшей родным миром Виктора. И еще он увидел прямо перед собой, начинавшуюся прямо под передними копытами его лошади, прямую, как стрела трассу – ровное травяное дно яркого светового тоннеля, высотой составлявшего, примерно, четыре метра, уводящего в светлую радостную бесконечность прочь из холодных вязких объятий несуществующего мира бесконечной тоски, нарастающих в геометрической прогрессии непередаваемых ужасов и постоянно готовящихся к решающему прыжку из великого многообразия хитроумных засад, жутких кровожадных чудовищ, не знающих ни жалости, ни сострадания. Виктор ясно увидел их – громадных уродливых угольно-черных тварей, хищно крадущихся в серой вязкой тишине к коровьему стаду и двум, по прежнему, ни о чем не подозревающим, пастухам, вооруженных лишь резиновыми бичами. Виктор вдруг с ужасающей ясностью понял, что он видит перед собой не двух реальных людей, которых он считал когда-то своими родными братьями, и – не живых пасущихся деревенских коров, которых готовятся разорвать в клочья и сожрать без остатка вместе с костями и шкурами, угольно-черные звери, отдаленно напоминавшие обычных волков – нет, Виктор видел перед собой больные галлюцинации, целиком заполнявшие тот мир, в паталогических условиях которого ему приходилось жить все эти годы, до того момента, пока не послышался спасительный телефонный звонок Полины.

– И-э-э-х-х!!! – в сильнейшем экзальтированном восторге завопил он, вонзив железные шпоры в худые бока пожилой кобылы, верой и правдой, служившей своему хозяину уже добрый десяток лет. – Вперед, Рыжуха!!! Если, конечно, не хочешь достаться на обед целой стае волков!!!

Рыжуха издала звонкое испуганно-возмущенное ржание, встала на дыбы и, без дальнейших лишних понуканий, бешеным галопом помчалась прямо вперед по яркому световому тоннелю, которому суждено было, как предупредила Полина, навеки погаснуть через десять минут. Понукания двадцатилетней кобыле Рыжухе были не нужны потому, что она почуяла чуткими мягкими ноздрями запах настоящего земного сладкого ароматного сена, запах уютного безопасного стойла и дыма из трубы дома своего заботливого хозяина, спасти которого могла лишь скорость ее отчаянного галопа – финишного рывка-спурта наперегонки с самой смертью…

Встречный сильный поток теплого июльского воздуха, напоенного густыми запахами разогретой жарким июльским солнцем сосновой коры и вечнозеленой хвои, сорвал с Виктора старую шляпу и унес ее прямо в пасть, гнавшейся за всадником серой пустоты. Вместе с серой, растворяющей в себе без остатка горячее биение жизни, пустотой, за Виктором и Рыжухой гнался жуткий, леденящий душу, пронзительный вой, ужаснее которого, не слышали в жизни своей ни человек, ни лошадь.

– Вперед, Рыжуха!!! – не помня себя, бешено орал Виктор, продолжая вонзать тупые шпоры в потные лошадиные бока. – Вперед, родная – не подведи нас обоих-х!!! Если мы выиграем этот забег, то тебя будет ждать полная кормушка отборного овса, сваренного в парном молоке, выдоенном из тех коров, что мы только что бросили с тобой на произвол их жестокой и бессмысленной судьбы-ы!!!…

Он еще что-то азартно и отчаянно кричал, не особенно вдумываясь в смысл выкрикиваемых им вычурных словесных понуканий, адресованных выбивающейся из последних сил пожилой лошади и не мог впоследствии вспомнить точно – сколько времени занял этот самый важный в его жизни забег?! В какой-то момент он просто безошибочно почувствовал, что, кажется, успел…

Загнанная, увы, насмерть, вся покрытая пеной, лошадь на полном скаку рухнула прямо посреди заветной полянки среди кустов дикой малины и Виктор, перелетев через голову несчастного животного, юзом на животе проехался несколько метров по влажной траве и в таком вот положении (лежа «ничком») и замер, лишившись сознания на несколько минут…

…В чувство Виктора привела Полина. Она притащила на заветную полянку большую пластиковую бутыль, наполненную студеной колодезной водой, как будто заранее зная, что ледяная вода может ей пригодиться – в том благоприятном случае, если Виктор … «успеет»…. Случилось чудо – Виктор «успел».

Когда она вышла на заветную полянку, хорошо замаскированную «кудесницей-природой» кустами дикой малины, «беглец из Ада» лежал навзничь в густой шелковистой траве рядом с бездыханной, загнанной лошадью. Он и сам едва-едва подавал очень слабые признаки жизни. А лошадь, впрочем, и без того была обречена и ни при каком раскладе ей не «светила», обещанная ее более везучим хозяином, «кормушка, полная отборного овса, сваренного в парном молоке». Кобыла Рыжуха являлась лишь кратковременным средством перемещения человека из мира призраков в реальный мир живых людей. Через несколько минут ее труп должен был бесследно раствориться в воздухе, насколько было известно Полине. Пока же она решила срочно заняться, спасенным ею человеком, вырванным «оттуда» – из «неназываемой деревни».

Полина опустилась перед лежащим на колени, приложила ухо к левой половине груди и, убедившись в наличии слабого сердцебиения, удовлетворенно улыбнулась и сказала негромко, обратившись к самой себе, так как ее единственный собеседник пока был не в состоянии поддержать какой-либо диалог:

– С возвращением, Виктор!

Затем девушка рывком поднялась на ноги, наклонила над Виктором пластиковую бутыль горлышком вниз и осторожно, тонкой струйкой, вылила немного ледяной воды прямо на лицо Виктора.

Виктор сразу заворочался и открыл глаза, недоуменно глядя прямо перед собой и, пока, судя по состоянию зрачков, ничего ясно не различая.

Полина поставила бутыль на траву, опять опустилась рядом с Виктором на колени и негромко спросила:

– Витя! Ты слышишь меня?!

В неподвижном взгляде Виктора что-то неуловимо дрогнуло, и Полина ясно увидела, как светло-серые глаза Виктора стремительно начали наполниться выражением осмысления, окружившей его новой действительности…

Виктору несказанно повезло – он вытянул счастливый билет из безнадежной лотереи: «Один на миллион», уникальным везением своим, явив ярчайший пример «исключения из правил», каковые, как известно, лишь подчеркивают правила – суровые правила существования в Пикирующем районе…

…Осиротевшим младшим братьям Виктора, который исчез, растворился в воздухе посреди ослепляющей вспышке бесшумной ослепительно-изумрудной молнии, ударившей из совершенно безоблачного неба прямо в кобылу Рыжуху с, сидевшим на ней, Виктором, повезло гораздо меньше. Вернее, им совсем не повезло, как и их подопечным коровам. Едва лишь в воздухе стихло прощальное, стремительно удалявшееся в какие-то неведомые акустические дали, испуганно-изумленное ржание Рыжухи, как Санька и Колька увидели «ибермаргеров», во всей их противоестественной жуткой красоте, словно бы, внезапно материализовавшихся из сумрака густого подлеска и дружно, и звонко лязгнувших острыми клыками. Братья моментально поняли, что пришел их смертный час и через минуту-другую они окажутся избавленными от нескончаемых утонченных мук страшной нечеловеческой жизни в Лысой Поляне… Двести голодных «ибермаргеров» не заставили себя долго ждать и, по короткому, понятному только им одним, яростно-взлаявшему сигналу, изданному вожаком Майреком, бросились на, хорошо упитанную, вкусную и беззащитную, многочисленную добычу… С веток берез и сосен испуганно вспорхнули многочисленные лесные птицы, долго потом еще нарезая беспокойные круги высоко в воздухе над местом разыгравшейся кровавой трагедии…

…Двое несчастных пастухов погибли быстро – у них не имелось ни малейших шансов на спасение, а вот семьдесят коров умирали долго, страшно и мучительно. Душераздирающий рев, заживо разрываемых безжалостными стальными клыками, буренок, в течение, как минимум, четверти часа разносился в радиусе нескольких километров от эпицентра кровавого пира «ибермаргеров», заставляя испуганно вздрагивать и неподвижно застывать на месте грибников, ягодников, охотников и рыболовов. И очень, естественно, хорошо был слышен предсмертный рев коров на улицах деревни Лысая Поляна… Сердца лысополянцев наполнились тоской и страхом, и ни на что им нельзя было рассчитывать на фоне разыгравшейся лесной катастрофы, кроме, как на собственное мужество, чьи остатки лысополянцы начали инстинктивно собирать в единый кулак… Этому, несомненно, здоровому и, даже, можно смело сказать, спасительному самопроизвольному психотерапевтическому процессу, способствовал непрекращающийся вой аварийной сирены, свободно рвущийся из мощных динамиков, установленных на территории Зверофабрики…

…Из ниоткуда в никуда простучала железными колесами «бешеная электричка». Против обыкновения, поравнявшись с, давным-давно заброшенным и заросшим густыми сорняками и мелким кустарником, перрона станции Саблино, непредсказуемый и смертельно опасный для человеческой жизни, электропоезд неожиданно замедлил ход, и локомотив вдруг разразился долгим неприятно-пронзительным гудком, словно бы приветствуя, только что разразившуюся, в трех километрах от станции, кровавую катастрофу… Проскальзывали в этом внезапном электровозном гудке и нотки нескрываемого злого торжества, разнесшиеся по окрестностям заброшенной станции Саблино долго не смолкающим эхом… Дзинькнули, вроде бы, сами собой стекла в одном из разбитых окон убогонького деревянного станционного зданьица, и вот из под толстого слоя пыли и грязной паутины, доказывая, что стекла дзинькнули не сами собой, наружу полезла какая-то неприятная скользко-волосатая членистоногая тварь неопределенной конфигурации и неясного размера. Тварью этой оказался никто иной, как легендарный полумифический «вокзальный ракоскорпион», о самой возможности существования которого так много «ломалось копий» последние годы в спорах биологов всего Сумрачного края! Больной и нездоровый миф этот о существовании «вокзального ракоскорпиона» возник несколько лет назад и, вроде, как не на пустом месте. А, если точнее, то, именно, в, вот в этом том самом, ныне заброшенном, а еще восемь лет назад активно эксплуатировавшимся, и никогда не пустовавшем, деревянном здании Саблинского железнодорожного вокзала…

…Была зима. На улице стоял лютый мороз, и в, жарко натопленном зданьице убого деревянного вокзальчика сельской станции набилась уйма, спасавшихся от холода пассажиров. Внутри было очень тепло, можно, даже, сказать, жарко от, встроенной в углу между стенами «зала ожидания», раскаленной до малинового цвета, печи-голландки. Поэтому ничего не было удивительного в том, что рядом с, пышущей нестерпимым африканским зноем, печкой вполне комфортно себя чувствовало некое неизвестное разлапистое тропическое древовидное растение, отдаленно напоминавшее гибрид финиковой пальмы с мангровым деревом. Разлапистые ветви растения покрывали плотные мясистые кожистые глянцевито-зеленые листья, а между ними щедро торчали во все стороны, устращающего вида, шипы-колючки и крупные колокообразные шафраново-желтые цветки, в кратковременные периоды своего цветения, распространявшие непосредственно вокруг себя специфический сладковатый одурящий аромат и щедро капали на крашеные доски щербатого пола «зала ожидания» большими каплями бледно-золотистого сока. А еще, будто бы кто-то ползал между листьями, цветами и колючками – какие-то непонятные полупрозрачные мелкие насекомые…

К стене рядом с экзотическим древовидным растением было прибито, обрамленное деревянными рамками, бумажное объявление, набранное крупным жирным шрифтом, откровенно предупреждающего характера: «Растение может оказаться смертельно опасным! Если Вам дорога Ваша жизнь – ни в коем случае не прикасаться!!!». И ниже текста объявления, для вящей, видимо, убедительности был талантливо изображен человеческий череп, с двумя скрещенными под ним, берцовыми костями.

Но, несмотря на недвусмысленное объявление, несчастные случаи в зале ожидания Саблинского железнодорожного вокзала происходили с пугающей периодичностью и регулярностью. Причем, исключительно по вине самих пострадавших, находившихся в момент, неумолимо настигавшего их несчастного случая, как правило, в неадекватном состоянии. Хотя, по большому счету, раз речь шла, ни много ни мало, о человеческих жизнях, виновата, конечно же, была, как тут ни крути, администрация станции Саблино, где в помещении, подведомственного ей, железнодорожного вокзала и «процветала» эта самая, печально знаменитая на весь Пикирующий район, и пресловутая, тысячеустно повсеместно и ежедневно упоминаемая, «роза на помойке», как метко ее поименовал народный фольклор Пикирующего района.

Каким образом и когда попало внутрь Саблинского вокзала это, воистину дьявольское, растение, никто точно сказать не мог.

Будто бы, как упорно утверждают некоторые всезнающие саблинские старухи, ездил когда-то в какую-то таинственную командировку в Африку местный уроженец, «почетный гражданин» села Саблино, кандидат биологических наук, некто Антон Кундюкин и случайно привез из этой самой далекой «гре… й Африки» споры или семена, там, как правильней сказать, («всезнающие саблинские старухи» не имели на этот счет точного представления), уникальной представительницы экзотической африканской флоры, «свившей себе свое собственное «домашнее гнездо» в маленьком уютном зальчике Саблинского железнодорожного вокзала (вокзальчика).

Одна старая пьяница неопределенного возраста, некая «баба Галя», как называли ее в деревне Саблино все местные жители, однажды поздним зимним вечером, спасаясь от сильного мороза в жарко натопленном, круглосуточно работающем вокзале, (а, может, она спасалась от своего такого же, вечно пьяного, сожителя, но не так уж это, конечно, и важно), задремав по пьяному делу в темном дальнем углу «зальчика ожидания», неожиданно очнулась от звуков громкого характерного журчания, которое ни с чем другим нельзя было спутать – кто-то нагло, «в открытую» мочился прямо в «зале ожидания». Раскрыв близорукие глаза и, как следует приглядевшись в полумраке, слегка разгоняемом тусклой грязной люстрой под потолком, баба Галя различила мужика, справлявшего малую нужду в противоположном от бабы Гали углу зала ожидания – прямо в большую деревянную бочку, где до этого вечера рос всем хорошо известный и понятный громадный кактус. В сильно пьяном мужике баба Галя распознала не кого-нибудь, а того самого биолога-ученого, Антона Кундюкина, недавно вернувшегося из Африки. «Пережравший» где-то на чьем-то Дне рождения молодой браги незадачливый Антон перепутал вокзальный туалет с, собственно, самим вокзалом, ну и… Благо, что в вокзале, кроме бабы Гали никого больше не оказалось. В общем-то, ничего особенно выдающегося в этом вопиющем поступке Антона Кундюкина не было – в Саблинском вокзале часто не только сса… и, но и сра… и подвыпившие местные жители, но главная то беда в том и заключилась, что после этого, так сказать, неожиданного «орошения» уже, буквально, на следующий день начались неудержимые пугающие метаморфозы с кактусом! А сам Кундюкин, как оказалось, чем-то заболел непонятным – подхватил, как потом говорили знающие люди, в этой своей африканской командировке какую-то мудреную заразную хворь. Увезли, короче, Кундюкина на «скорой помощи» в Город и, что с ним там дальше стало – никто в Саблино толком не узнал, так как не было у него в Саблино ни друзей близких, ни родственников. Командир Саблинского сельсовета, только-только тогда назначенный на этот пост, молодой еще Леопард Ништюков специально ездил в город, в ту больницу, куда Кундюкова увезли на «скорой помощи», но там дальше приемного покоя Ништюкова не пустили. А спустившийся к Ништюкову лечащий Кундюкина врач что-то объяснил ему малопонятное и почти невразумительное, а главное – совсем неутешительное. В общем, плохи совсем дела оказались у Кундюкова со слов его лечащего врача – «Х…й» у него на лбу вырос!», как потом объяснял односельчанам Ништюков, вернувшись из той поездки в город. Вот, примерно, тогда-то и начались странные и неприятные «непонятки» с вокзальным кактусом. Кактус резко пошел вверх, вширь, неудержимо делаясь ветвистей, мясистей и колючей, и вскоре перестал напоминать привычное взгляду саблинских пассажиров прежнее растение. Колючки его сделались толще, острее и длиннее и вскоре настал тот роковой день, когда мутировавшие колючки начали сочиться неизвестной мутноватой белесо-желтой жидкостью, обладающую резким запахом и неизвестным химическим составом. Поначалу посетители Саблинского вокзала инстинктивно шарахались назад или в сторону (в зависимости от того, с какого, так сказать, бока они случайно оказывались в опасной близости от зловещих колючек) от неузнаваемо переродившегося кактуса и никто пока, соответственно, не мог знать о возможном воздействии таинственной жидкости, капавшей с острия колючек на человеческий организм, в случае ее туда попадания. Но, когда на ветвях кадочного монстра появились первые цветы, обладавшие яркой привлекательностью, произошел, соответственно, тоже, первый, но, к сожалению, далеко, не последний несчастный случай. Какой-то, именно, случайный проезжий пассажир, по фамилии не-то Сюзин, не-то Зюзин, работавший, по неясным слухам, вроде, как в крупной городской газете чуть ли не ведущим, в общем, там, главным журналистом, решил нарвать целый букет, понравившихся ему невиданных цветов, с веток новообразовавшегося удивительного представителя специфической теплично-вокзальной фауны. Сюзин-Зюзин, естественно, был сильно пьян и, к тому же – не один, а – в компании двух каких-то, сравнительно молодых, и, не особенно безобразных, густо «наштукатуренных» баб. Бабы, кажется, были саблинские, местные, короче, уроженки. К ним он, как выяснилось потом, при составлении протокола, и приезжал в гости. В общем, эти две подруги пришли на вокзал журналиста Сюзина-Зюзина провожать, чтобы посадить его на электричку. Неизвестно, что ему вдруг взбрело в голову при виде зацветшего «кактуса», но он решил, не откладывая ни на секунду, задуманного, «нарвать букет» и «подарить на добрую память», провожавшим его «девушкам».

Нужно обязательно отметить тот немаловажный факт в случившемся несчастье, что распустившиеся роскошные колоколообразные цветки, совершенно закрыли нежно-шафрановыми мясистыми лепестками острые, таившие в себе неизвестную опасность, шипы, бывшие некогда относительно безобидными, сразу бросавшимися в глаза, кактусными колючками. Зюзин (Сюзин) уверенным хозяйским движением протянул правую руку к ближайшему цветку и со всего, как в народе говорят, «размаху» напоролся на предательски замаскировавшийся под лепестками длинный, крепкий и острый шип, вошедший неосторожному нетрезвому бедолаге, как минимум сантиметра на полтора между средним и указательным пальцем его «рабочей» журналистской правой руки.

– У-а-а-ай-яй-яй-яй-яй, бл… ь, еба… вр… д-д-т!!!!!!!!! – дичайший, попросту, нечеловеческий вопль боли и ярости, буквально, сотряс до основания ветхий станционный «зал ожидания», заставив невольно испуганно подпрыгнуть не только, провожавших журналиста двух, так же, как и сам журналист, изрядно подвыпивших женщин, но и, сидевшую за своим зарешеченным кассовым окошком бессменную вокзальную Саблинскую железнодорожную кассиршу, тетю Нюру. А с самим, чрезвычайно легкомысленно самонадеянным журналистом, Сергеем Сюзиным-Зюзиным начало твориться «черт знает, что!!!» и точнее тут ничего нельзя было сказать! Беспрестанно истошно пронзительно, что говорится, «по дурному» вопя, моментально протрезвевший журналист, заметался в замкнутом и тесном пространстве «зала ожидания» настоящей, сорвавшейся со всякой, регулируемой и легко просчитываемой, «резьбы» и «орбиты», юлой. Глаза у бедолаги вылезли на лоб (настолько сильную боль ему пришлось испытывать в те страшные секунды), ноги у него принялись сами собой выстукивать невольную чечетку в совершенно невероятном темпе, а руки под стать ногам начали крутиться в воздухе, словно мельничные крылья, а, если, еще, и учесть тот фактор, что плотное и довольно увесистое туловище Сергея принялось вращаться вокруг оси также, как и ноги, само по себе, то ничего удивительного не оказалось в том печальном обстоятельстве, что обе саблинские подруги, с которыми провел журналист вместе последние сутки за одним столом и в одной постели, Тома и Поля, оказались сбитыми с ног, всего лишь спустя нескольких секунд после начала «тарантеллы», начатой энергично отплясываться взбесившимся журналистом. Причем Тома получила от журналиста такой пинок куда-то в область крестца, что потом не могла вставать с постели без посторонней помощи и дойти до туалета, по меньшей мере, около двух недель. Более расторопной и не такой неуклюжей, как ее подруга Тома, Поле, повезло больше – «распоясавшиеся» журналистские ноги по ней не попали, а «попали» руки, выбив один зуб с левой стороны нижней челюсти и поставив большущий «фингал» под правым глазом. Вот таким вот неожиданным образом «отблагодарил» городской журналист Сюзин-Зюзин за проявленное по отношению к нему искреннее гостеприимство, двух своих деревенских подруг. Но, как выяснила впоследствии проведенная судебно-медицинская экспертиза, Сергей Сюзин-Зюзин оказался особенно сильным не виноват в нанесении невольных побоев двум жительницам села Саблино – жидкость, впрыснутая журналисту в кисть правой руки шипом неизвестного растения, на который он случайно накололся, по химическому составу оказалась почти тождественна раствору, оптимально составленному из концентрированной азотной кислоты, концентрированной серной кислоты и сильнейшего нейролептического яда со сложным, длинным и труднопроизносимым названием, вырабатываемым ядовитыми железами знаменитой африканской змеи, известной всему миру под названием «черная мамба»! Вот такой вот неприятнейший сюрприз ожидал, ни о чем подобном, само собой, даже и не подозревающем, известного во всем Сумрачном крае, журналиста, Сергея Сюзина-Зюзина! Сергею, все же, можно сказать, крупно повезло – он, в итоге, остался жив, хотя ему и пришлось ампутировать по локоть правую руку, в которой начался бурный глубокий некроз тканей еще за несколько минут до приезда машины «скорой помощи», оперативно вызванной не растерявшейся билетной кассиршей, тетей Нюрой. Вот тогда-то и прогремела громкая дурная слава по всему Саблино и его окрестностям, про расцветшую в условиях жаркой вокзальной атмосферы, очень экзотическую и смертельно ядовитую «цветочную заразу»! Но самым замечательным в этой, в высшей мере, странной, неприятной и откровенно пугающей истории явилось категоричное утверждение самого пострадавшего, опубликованное на страницах той самой краевой газеты, в которой он работал, что его правую руку уколол не шип неизвестного растения, а ее укусил-ужалил опасный насекомовидный хищник, внешний облик которого и «ненавидящий взгляд черно-агатовых выпуклых бусинок-глаз» журналист очень хорошо запомнил во всех неправдоподобно жутких деталях. Журналист так и сказал: «Атаковавшую мою правую „рабочую журналистскую“ руку, невиданную страшную уродливую тварь мне не забыть до конца жизни своей!».

Это утверждение маститого краевого журналиста, опубликованное, к тому же, на страницах уважаемого и вполне солидного краевого периодического печатного издания, всерьез насторожило главу краевого МЧС, генерал-майора Бубликова.

После прочтения означенной сенсационной статьи генерал Бубликов вместе с главным ветеринарным врачом Сумрачного края, Сыромятниковым немедленно навестили, идущего на поправку журналиста прямо в больничной палате и на протяжении почти целого часа «по душам» беседовали с ним, учинив, сделавшемуся безруким инвалидом, журналисту, фактически, самый настоящий допрос «с пристрастием» по поводу статьи, вызвавшей большой, а потому нежелательный с точки зрения власть предержащих структур общественный резонанс. В финале достопамятной беседы опытный и изрядно поднаторевший за долгие годы работы на должности главного ветеринарного врача всего огромного Сумрачного Края, Сыромятников внезапно понял, что пострадавший журналист говорит голую правду, как бы фантастично она ни звучала, и с губ нахмурившегося и посуровевшего Сыромятникова сорвались три неожиданных, непонятных, но невольно пугающих слова:

– Это – «ракоскорпион Паркинсона»!

– Что?! – сразу переспросил главного краевого ветеринарного врача глава краевого МЧС и в мрачном изумлении выпучил на того глаза.

– Ракоскорпион Паркинсона! – раздельно, чуть ли не по слогам, повторил, сделавшийся очень серьезным Сыромятников. – И я знаю, что говорю! Необходимо провести срочное детальное обследование этого чертового «кактуса» в помещении Саблинского железнодорожного вокзала и, если моя догадка подтвердится, то тогда дело обстоит очень и очень скверно! А это, я убежден, не догадка, а констатация невероятного и весьма прискорбного факта!

Если бы генерал Бубликов не знал Сыромятникова уже почти пятнадцать лет, то подумал бы, что у того начался острый шизофренический криз, а потому к утверждению ветеринарного врача он отнесся с полным доверием и немедленно (после того, как они покинули больницу) отдал соответствующие распоряжения. На станцию Саблино в тот же день помчалась оперативная бригада, составленная из лучших специалистов соответствующего профиля. На всякий случай, бригаду, состоявшую из четверых человек (ветеринара, паразитолога и двух офицеров МЧС), лично возглавили Бубликов и Сыромятников.

Всех шестерых, когда они прибыли на место, прежде всего, страшно поразил внешний вид, произраставшего в большой зеленой бочке, вокзального чудо-растения. К моменту их приезда, специально поднятый по тревоге усиленный наряд транспортной милиции, сопровождаемый местным Саблинским участковым, вежливо «очистил» помещение станционного вокзала от ожидавших там электропоезда, пассажиров, чтобы никто не помешал работе следственно-оперативной бригады. Сюда же прибыл начальник станции Саблино и, что самое существенное, счел нужным срочно примчаться и начальник Сумрачного отделения Пара-Западно-Сибирской железной дороги.

Вся эта, довольно многочисленная компания достаточно высокопоставленных краевых руководителей, ввалившаяся внутрь тесного и, жарко натопленного, помещения Саблинского железнодорожного вокзала, некоторое время совершенно молча и несколько бестолково топталась на месте, изумленно и недоверчиво рассматривая невиданное растение и невольно жадно вдыхая, перенасыщенный незнакомым, ощутимо пикантным, тонким и сладким ароматом, воздух внутри зала ожидания. Между прочим, в голове у всех вошедших ответственных лиц как-то незаметно сильно и приятно зашумело, как обычно происходит после принятия стограммовой порции чистого этилового спирта на голодный желудок. Но, самый стойкий и ответственный из всех присутствующих, генерал-майор МЧС Бубликов нашел в себе силы спросить строгим официальным тоном у начальника станции Саблино:

– Когда и при каких обстоятельствах в помещение зала ожидания попало данное растение?!

– Так этот кактус стоит здесь уже лет десять, наверное, не меньше! – растерянно пожал плечами начальник станции предпенсионного возраста, Барабащ, преданно глядя при этом на генерала МЧС.

– Вы считаете, что это, именно, кактус?! – не мог не вмешаться в начавшийся служебно-дисциплинарный разговор-разбор, главный ветеринар края, Сыромятников, подпустив в свой, вполне естественно прозвучавший вопрос, немалую толику оправданной иронии, слегка разбавленной сарказмом.

– Ну, последний раз, когда я сюда, то есть – в зал ожидания заходил, то кактус, как кактус и был…, – начальник станции Саблино неожиданно осекся и испуганно посмотрел на окруживших его со всех сторон высоких краевых руководителей.

– Нечасто что-то вы, товарищ Барабаш посещаете, вверенный вашему непосредственному контролю и попечению важный народно-хозяйственный объект! – строго и внушительно произнес, впервые открывший рот начальник отделения дороги. – Вам по каким-то причинам не хватает времени ежедневно заглядывать на вокзал?! Может вам надоела ваша работа? Так вы так честно и скажите мне и голову не морочьте не только мне, но и всем нам и, прежде всего, нашим пассажирам, ради которых мы все, тут все вместе собравшиеся в ответственный момент и находимся на своих постах!… – и начальник Краевого Отделения дороги вдруг оборвал свой полубредовый гневный монолог на полуслове, также, как и минуту назад начальник станции Саблино, Барабаш, испугавшись того, что сам только что путано, заведомо тенденциозно и нелогично «насобирал».

Но испугался он, как выяснилось, совершенно напрасно, так как у остальных членов оперативно-следственной бригады, срочно прибывшей на станцию Саблино, в головах тоже сделалось не совсем ясно. Сладкие густые дурманящие испарения ярко-шафрановых крупных мясистых, обильно сочившихся нектаром, цветков дьявольского растения успели сделать свое коварное дело, говоря профессиональным языком средневековых магов, чародеев, чернокнижников и алхимиков. «напустив морок» на всю следственно-оперативную бригаду. Более или менее ясно могли еще соображать и, соответственно, излагать вслух, роившихся у них под сводами черепов, беспокойные мысли, только двое, в интеллектуальном и волевом планах, заметно превосходившие своих младших по званиям и должностям, коллег: генерал-майор Бубликов и главный ветеринарный врач Сумрачного края, Сыромятников.