Текст книги "От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке"

«Король остается убежденнейшим антикоммунистом, – говорил российский специалист по арабскому коммунистическому движению. – Он один из руководителей Всемирной антикоммунистической лиги. Но он – человек просвещенный. В свое время иорданские коммунисты воспринимались как советские агенты. В настоящее время даже король не видит в Москве врага и не видит в коммунистах опасности, поэтому он делает жесты в их адрес. На выборах 1990 года коммунист в качестве независимого прошел в парламент, видимо не без поддержки короля. В Иордании до сих пор не отменены два антикоммунистических закона, но они де-факто заморожены».

В конце 70-х годов возникла идея создать компартию Палестины, независимую от Иорданской компартии. Руководство Иорданской компартии было сначала против выделения палестинцев в независимую организацию, но в 1982 году вынуждено было согласиться. КПСС поддержала идею создания новой компартии, рассчитывая на то, что в ООП, помимо Народного и Демократического фронтов, возникнет крыло, связанное с Советским Союзом идеологическими узами, представляющее коммунистическую идеологию в палестинском движении.

Коммунисты сотрудничали с Народным и Демократическим фронтами, у которых были крепкие, хотя и маленькие, вооруженные организации за пределами оккупированных территорий. Один из руководителей компартии Палестины – заместитель генерального секретаря Сулейман ан-Наджаб – вошел в исполком ООП. Этот лидер смог обновить руководство компартии, включить в него людей среднего возраста и молодежь и обеспечить гибкое реагирование на события.

Нужно было обладать такими глубокими традициями марксизма и участия в коммунистическом движении, как это было среди евреев, придерживавшихся левых убеждений, чтобы компартия в Израиле уцелела, несмотря на позицию, занятую СССР в арабо-израильском конфликте. Раскол на националистическую партию Маки и дружественную СССР Раках произошел в 1965 году и стал окончательным в 1967 году после арабо-израильской войны. Согласно советской интерпретации, лидеры Маки «поддержали агрессивную войну Израиля», «предали интересы израильского рабочего класса».

В 1967 году Раках была признана в качестве единственной израильской компартии Советским Союзом, большинством его союзников по блоку и большинством коммунистических партий вне блока. Но Компартия Румынии, несколько мелких европейских компартий – Голландская, Швейцарская, некоторые скандинавские – продолжали поддерживать контакты с Маки. Постепенно она сошла на нет в израильской политической жизни. Раках сохранила свое влияние и даже места в парламенте за счет голосов арабов, граждан Израиля, не имевших другого политического выбора, кроме как голосовать за коммунистов. Раках требовала безоговорочного отказа от всех оккупированных Израилем территорий, но осуждала «индивидуальный террор» и в свое время высказывалась против идеи «народной войны» против Израиля²⁰⁰.

На XIX (1981) и XX (1985) съездах компартии Израиля (Раках) отмечалось, что «борьба против идеологии и практики сионизма» «отвечает интересам трудящихся и всего населения Израиля»²⁰¹, но лидер компартии Вильнер не раз протестовал против антисионистской пропаганды в той форме, как она велась в Советском Союзе.

Компартия Израиля выступала за вывод войск со всех оккупированных в 1967 году земель, за признание права арабского народа Палестины на самоопределение и создание независимого государства на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа, за справедливое решение проблемы беженцев, уважение права Израиля и арабских государств на суверенное существование²⁰², то есть стояла на позициях, практически идентичных тем, которых придерживался СССР. С 1977 года между представителями компартии Израиля и ООП поддерживались довольно регулярные контакты.

Как воспринимали иностранных коммунистов граждане СССР, так называемое советское общественное мнение в том виде, в каком оно существовало до краха коммунизма? Пожалуй, как интегральную часть тотальной системы пропаганды, призванную доказать, что общество, построенное в СССР, несмотря на «временные трудности», – венец человеческой цивилизации. Лидеры компартий выступали на съездах КПСС, на «митингах трудящихся», зримо демонстрируя размах коммунистического движения, распространение социалистических, советских идей. Они кратко рассказывали о своей борьбе, хвалили КПСС и ее очередного лидера. От случая к случаю, но не регулярно, «Правда» или «Коммунист» публиковали выступления руководителей компартий.

Если брать страны, с которыми у СССР были официальные дружеские отношения разного типа, будь то «добрососедство» с Ираном или «союз трех потоков мирового революционного процесса», «составляющим» которого был, скажем, Египет, о репрессиях против коммунистов говорилось вскользь, глухо, кратко. О страданиях и мучениях, выпадавших на долю многих из них, советское общественное мнение просто не знало.

За пределами партийных гостиниц и столовых, кроме официальных бесед и спектаклей знакомство коммунистов с «советской жизнью» ограничивалось посещением «колхозов-миллионеров», «заводов-втузов», образцовых школ, новостроек. Местное партийно-профсоюзно-административное руководство, иногда с добавлением представителей КГБ, их всегда радушно встречало. Обычно старались посытнее, повкуснее накормить, как следует напоить. За пределами тончайшей прослойки, да и не прослойки даже, а отдельных людей, специалистов по тем или иным странам, никаких человеческих контактов в СССР не завязывалось. Но изоляции иностранных коммунистов от реальной советской жизни не было. Нередко связанные с русскими или украинцами родственными узами, они зачастую знали, как и чем живет советское общество, лучше руководителей КПСС. Поэтому одни коммунисты психологически страдали, видя, как далека действительность Страны Советов от идеала, другие цинично приспосабливались и извлекали выгоду.

Были каналы общения и другого рода.

К.М. Труевцев²⁰³. Институт общественных наук (ИОН) при ЦК КПСС – учреждение-призрак, засекреченное от своего народа, хотя на Западе известное. Смысл его создания состоял в том, чтобы идеологически натаскивать в соответствии с нашими догмами зарубежных коммунистов и других левых. Но факт, что его преподаватели и переводчики были одними из самых квалифицированных обществоведов в Москве. Во всяком случае, процентов сорок его преподавателей. Может быть, за счет этого создавался микроклимат доверия между этими людьми и левыми и коммунистами с Ближнего Востока и из Северной Африки, которые были представителями арабской интеллектуальной элиты. В 60-х годах они симпатизировали «новым левым» на Западе, а порою – «еврокоммунистам». Одна из задач института в период нашего раскола с китайцами состояла в том, чтобы перехватить «новых левых», не дать им уйти к маоистам. Свою роль в этом деле ИОН сыграл.

Здесь создавалась возможность постоянного дружеского общения в очень ограниченной, но интернациональной среде. Те, кто прошел через ИОН, не обязательно сохранили членство в компартиях. Но интеллектуальный багаж остался с ними, и их можно найти в арабских университетах от Марокко и Алжира до Адена и Объединенных Арабских Эмиратов.

Автор. А как воспринимали наши преподаватели, переводчики те идеи, которые приносили им слушатели ИОНа?

К.М. Труевцев. По-разному. Некоторые им просто сочувствовали. ИОН был каналом не только влияния нас на них, но и их на нас – в смысле идей. ИОН был одной из ячеек, одним из каналов, по которому проникали к нам новые идеи. В ИОНе была масса закрытой, спецхрановской информации по общественным наукам. И у тех, у кого было незакостеневшее мышление, появлялись новые идеи, в том числе и по Ближнему Востоку. Конечно, это создавало то, что Оруэлл назвал двоемыслием. Но это была форма творческого поиска в той душной общественной атмосфере.

Автор. В «Правде» были такие же люди. Причем «Правда» и ИОН – части одной системы.

К.М. Труевцев. Да. И «Правда», и ИОН создавались, чтобы обслуживать систему. Но тем не менее побочный продукт, который они производили, был призван разрушить эту систему.

Информация К.М. Труевцева об Институте общественных наук была дополнена и уточнена бывшим переводчиком этого же института П.А. Сеславиным²⁰⁴.

Автор. Как бы вы охарактеризовали студентов института?

П.А. Сеславин. Я разделил бы наших студентов на следующие категории: а) те, которые приехали в Москву с искренним желанием изучить марксизм-ленинизм и опыт его реализации в СССР; б) те, которых послали в институт в качестве вознаграждения за партийную деятельность; в) те, которых направили сюда не учиться, а отдохнуть, получить лучшее питание и лечение; г) те, которых можно рассматривать как живой пример непотизма, кумовства, укоренившегося в их партиях.

Автор. Что вы можете сказать о преподавателях?

П.А. Сеславин. Труевцев совершенно прав, когда говорит, что хороших преподавателей было примерно сорок процентов. Остальные – или безнадежные сталинисты, или случайные люди, уволенные с дипломатической службы или из других организаций, имеющих отношение к внешним сношениям, за полную некомпетентность. Было много так называемых «позвоночных», которые появлялись в институте после звонков из ЦК к ректору.

Автор. Была ли политическая или идеологическая ересь заметным феноменом в институте?

П.А. Сеславин. Только среди более молодых преподавателей. Они выросли и сформировались в хрущевскую эпоху, когда незначительные различия в политических мнениях были в какой-то степени терпимыми, а сталинизм осуждали открыто.

Автор. Учили ли студентов методам подпольной работы?

П.А. Сеславин. Их учили. У них был специальный предмет – «организация подпольной работы», который неофициально называли «классы КГБ». Офицеры КГБ объясняли им, как не допускать проникновения полицейских агентов в партию и предотвращать утечку информации. Насколько мне известно, их никогда не учили террористической деятельности, хотя некоторые из них просили об этом.

Автор. Каково было впечатление студентов о «реальном социализме»?

П.А. Сеславин. Знакомство с реальной жизнью не привело большинство из них к разочарованию. Я думаю, что по опыту жизни и работы в партиях они уже думали, что идеалом социализма является разделение на «внешнюю партию», «внутреннюю партию» и «пролов», подобно тому как это существовало в оруэлловской Океании.

Еще до августовских событий 1991 года автор задавал вопрос работникам международного отдела ЦК КПСС: «Были ли какие-то элементы в связях с зарубежными коммунистами, которые можно рассматривать как коррупцию?»

Работник ЦК. Смотря что считать подкупом. Конечно, многие из зарубежных партийных активистов с удовольствием ездили на лечение и отдых в Советский Союз. Но стоит ли считать коррупцией лечение в СССР, отдых и санатории, если на родине они жили в обстановке борьбы, нестабильности, унижений, очень часто под угрозой тюрьмы, пыток и даже виселицы?

Автор. Оказывалась ли прямая материальная помощь компартиям?

Работник ЦК. Счет никогда не шел на миллионы. В исключительных, редчайших случаях речь шла о сотнях тысяч долларов, чаще – тысячах и десятках тысяч: на типографии, автомашины, бумагу.

Когда с середины 80-х годов проявился кризис социалистической системы и коммунистической идеологии, начало рушиться социалистическое содружество, а затем и Советский Союз, арабские, турецкие, иранские коммунисты быстро обнаружили, что они и в СССР как бы повисли в воздухе, не имея точки опоры. Человеческих контактов, личной или групповой заинтересованности в сотрудничестве с зарубежными коммунистами не было.

«В настоящее время никто, кроме меня лично, не интересуется «моей» компартией, как и другими компартиями, – говорил работник ЦК КПСС еще накануне августа 1991 года, – просто нет таких людей, которые связали бы с ними свою жизнь и свои интересы. Руководство ЦК сейчас занято совсем другими делами. Арабскими, турецкими, иранскими коммунистами овладевает чувство безнадежности, неопределенности».

Распадающийся Комитет солидарности, кое-кто из арабистов, тюркологов, иранистов из советских органов информации и научных и учебных центров, преподавателей из рухнувшего Института общественных наук – вот все, кто интересовался зарубежными коммунистами.

После августа 1991 года коммунисты остались наедине со своей судьбой, со своим отчаянием.

Для многих и крушение коммунистических идеалов, и распад «социалистического содружества», и кризис советского общества, и потеря реальных, живых контактов с кем-либо в России, других республиках бывшего Советского Союза – все это было страшным ударом, тяжелейшим испытанием в жизни. Раньше на самых независимых из них падал отблеск великой Страны Советов, руководимой компартией. Все было ясно: несмотря на все трудности и ошибки прошлого, Советский Союз возглавлял победное шествие народов к лучезарному будущему человечества, к коммунизму. Свой вклад, скромный, но самостоятельный, с учетом национальной специфики, в этот всемирный процесс вносили и арабские, турецкие, иранские коммунисты.

Прежняя система ценностей рухнула. Коммунисты в странах Ближнего и Среднего Востока должны были искать свое место в обществе, свое лицо, новые идеалы.

Остановимся на мгновение. Отвлечемся от холодного исторического анализа. Вспомним: среди арабских, турецких, иранских коммунистов было немало тех, кто жил революцией и для революции, во имя всеобщей справедливости так, как они ее понимали. Они были искренними не только на словах. Сотни и тысячи прошли через тюрьмы, концлагеря, пытки. Многие кончили жизнь на эшафоте. Идеалисты? Да. Совершали ошибки, порой страшные ошибки? Да. История как бы отвернулась от них? Да. Но будем относиться к ним с глубочайшим человеческим уважением, которого они заслуживают.

Нигде, ни в одной арабской стране коммунисты даже близко не подходили к тому, чтобы применить на практике свои догматы, внедрить «советский опыт». Что было бы с Египтом или Сирией, приди там коммунисты к власти, можно только фантазировать. Но была одна арабская страна, где советский пример оказался столь заразительным, что молодые революционеры, вышедшие из Движения арабских националистов и взявшие здесь власть, попытались его скопировать. Речь идет о Южном Йемене!

Глава 5
Экзотический аравийский цветок

Живут тут сарацины, почитают Мухаммеда, а христиан ненавидят. Много тут городов и замков и есть пристанище, куда приходят суда с товарами из Индии; много купцов приходит сюда… Султану аденскому большой доход и много пошлины с судов и купцов, бывающих здесь.

Марко Поло

Враждебность имама Яхьи к англичанам, захватившим еще в XIX веке южную часть Йемена, была основой советско-йеменского сотрудничества в 20–30-х годах. И после Второй мировой войны «друзьями» СССР становились любые враги Великобритании на Ближнем и Среднем Востоке, кем бы они ни были: антибритански настроенные сионисты в Палестине или средневековая теократическая деспотия в маленьком, далеком и отсталом Йемене. Других объяснений, почему СССР согласился построить сравнительно крупный по местным масштабам и дорогой порт в Ходейде, нет. Правда, возможно, были планы использовать его в будущем как базу для военно-морского флота, но документальных свидетельств такого предположения у автора нет. В политических декларациях СССР поддерживал антибританскую позицию имама Яхьи.

В 1955 году был заключен Договор о дружбе между Йеменом и СССР, а через год – торговое соглашение. Наследный принц аль-Бадр посетил Советский Союз в 1956 году, раздавая в качестве сувениров мешочки с великолепным йеменским кофе.

Строительство порта в Ходейде было завершено в 1961 году. Имаму было отправлено какое-то количество оружия времен Второй мировой войны. В Йемен прибыла группа советских военных инструкторов.

Революционный переворот 1962 года привел к установлению республики, а затем и к гражданской войне. Последовало открытое вмешательство в йеменские дела Египта, направившего в Йемен 70-тысячную армию, на стороне республиканцев, и Саудовской Аравии – на стороне роялистов. СССР оказывал поддержку и египтянам, и республиканскому режиму Абдаллы ас-Саляля.

После поражения в арабо-израильской войне 1967 года Египет начал выводить войска из Йемена, отказавшись от вмешательства в аравийские дела в обмен на финансовую помощь Саудовской Аравии. В ноябре 1967 года ас-Саляль был свергнут, власть взял президентский совет. В декабре 1967 года египтяне оставили Сану, роялисты осадили ее, но не смогли захватить. В ноябре– декабре 1967 года Советский Союз организовал воздушный мост для переброски оружия и снаряжения в осажденную Сану. Некоторые полагают, что это сыграло решающую роль в сохранении республиканского режима. Но есть и другие мнения.

К.М. Труевцев²⁰⁵. Я был в Сане во время блокады в 1967 году, когда республиканский режим устоял. Но наша помощь не сыграла решающей роли. Главным фактором был баланс между основными племенными объединениями, которые уразумели, что для них лучше слабая республика, чем сильный монарх на троне.

Мир, прерываемый военными переворотами, вернулся в Северный Йемен. Сотрудничество Советского Союза с этой страной – военное и экономическое, в деле подготовки кадров, в медицинской области – продолжалось. В 1984 году был подписан Договор о дружбе и сотрудничестве.

Пока шла война в Северном Йемене, разгоралась антибританская вооруженная борьба в Южном Йемене. Египет, а вслед за ним и Советский Союз сделали ставку на Фронт освобождения оккупированного Южного Йемена (ФЛОСИ), но к власти пришел его конкурент – Национальный фронт, выросший на базе Движения арабских националистов и принимавший все более радикальную левую окраску. Его руководители решили «не помнить зла» и после установления дипломатических отношений с Советским Союзом выразили готовность к тесному с ним сотрудничеству. Вскоре советские корабли получили льготы в гавани Адена, а самолеты – в аденском аэропорту.

Междоусобная борьба в руководстве Национального фронта завершилась свержением президента Кахтана аш-Шааби и победой левых. Группа радикально настроенных лидеров в разных вариантах и сочетаниях вела страну все дальше влево, перенимая все советское – от пения «Интернационала» до института политработников в вооруженных силах, коммунистическую идеологию, политические структуры, включая партийные, и экономические организации.

Южный Йемен стал Народной Республикой Йемен, а затем Народно-Демократической Республикой Йемен. Национальный фронт, объединившись с небольшой группой коммунистов, во главе которой стояли братья Баазибы, и баасистов, превратился в партию. Только под советским нажимом она была названа не коммунистической, а социалистической. Южный Йемен стал «любимым дитятей» международного отдела ЦК КПСС, и не только его.

Шло освоение советским военным флотом Мирового океана. Появилась американская угроза СССР со стороны Индийского океана, где стали крейсировать подлодки, вооруженные «Поларисами», «Посейдонами», а затем «Трайдентами». Все более расширялись связи СССР с африканскими странами. В этих условиях стратегическое значение Адена было слишком очевидно, чтобы им не воспользоваться, тем более что лидеры Южного Йемена добровольно выражали готовность к самому широкому сотрудничеству.

Правда, среди руководителей Южного Йемена согласия не было, но не по вопросам сотрудничества с СССР. Был выброшен из руководства премьер-министр Мухаммед Али Хейтем, убит в кровавой междоусобице президент Салем Рубейя Али. Президент и генеральный секретарь Йеменской социалистической партии Абдель Фаттах Исмаил в октябре 1977 года подписал Договор о дружбе и сотрудничестве с СССР. Он был одним из немногих арабских лидеров, которые поддержали советские действия в Афганистане.

В феврале 1979 года руководство Южного Йемена пошло на авантюру, начав военные действия против Севера в надежде повторить вьетнамский вариант и поставить Советский Союз перед свершившимся фактом. Но революционное движение, инспирированное с Юга, не пустило на Севере прочных корней, а США и Саудовская Аравия отреагировали быстрыми поставками оружия и советников Северному Йемену. В конце концов два Йемена пришли к необходимости воздержаться от военных действий и вернуться к прежним границам. В Южном Йемене это вызвало усиление власти премьер-министра Али Насера Мухаммеда, смещение и высылку из страны Абдель Фаттаха Исмаила.

Но Исмаил смог вернуться и, опираясь на своих многочисленных сторонников, бросить вызов Али Насеру Мухаммеду. Соперничество взорвалось кровавой междоусобицей.

«Несмотря на весьма близкие – ближе, чем с любым другим арабским государством, – отношения с НДРЙ, где находилось около 500 советских военных советников и в разное время от 1,5 до 4 тыс. гражданских специалистов, мы оказались не в состоянии серьезно повлиять на ход событий в этой небольшой стране, – пишет К.Н. Брутенц. – Эпопея Южного Йемена демонстрирует, как далеко, в какие глухие уголки «третьего мира» добиралась в те годы левая волна и как она разбивалась о твердь отсталых, неподходящих условий. И наконец, эта эпопея свидетельствует: советская политика, представлявшаяся тогда совершенно естественной и логичной в рамках схемы «наступление социализма и поддержка естественных союзников», оказалась неадекватной, можно даже сказать, утопичной, она переоценила и собственные возможности, и потенциал революционных националистов…

День 13 января 1986 года в здании ЦК ЙСП начался как обычно. К 11 часам утра – времени начала заседания политбюро – стали съезжаться его участники. Без десяти одиннадцать они уже заняли свои места: ждали Али Насера Мухаммеда. Как обычно, ближе к 11-ти во двор въехала автомашина Генерального секретаря и, как обычно, в комнате заседания появился Мубарак Салем Ахмед, начальник его охраны, неся кейс Мухаммеда и термос с чаем. Но, подойдя к столу, за которым обычно сидел генсек, и поставив на него термос, охранник выхватил из кейса автомат и открыл огонь по сидящим. К нему присоединился стоявший в дверях другой охранник Мухаммеда. Погибли члены политбюро Антар, министр обороны Касем, председатель контрольной комиссии Али Шайи. Я сам видел потом изрешеченные пулями стены – своего рода памятник этой бойни. Одновременно подошли к берегу катера, обстреляли ряд городских объектов, в том числе дом Исмаила, и вступили в дело более 500 вооруженных сторонников Мухаммеда из его родной провинции Абъян, которые были тайно введены в Аден и укрыты в губернаторском комплексе. Сам же Мухаммед ждал развязки в 70 километрах от Адена.

Но плану Мухаммеда не суждено было осуществиться прежде всего из-за осечки убийц. Исмаил, раненный в ногу Бейд и С.С. Мухаммед (будущие генсек ЦК ЙСП и его заместитель) уцелели и с помощью собственных охранников ускользнули, забаррикадировавшись в одной из комнат… откуда Исмаил по телефону сообщил о случившемся военным. Затем через окно они выбрались на улицу, и Исмаил сел… в бронетранспортер, который вскоре был сожжен. Исмаил, считается, погиб, но тело его так и не нашли.

В городе завязались ожесточенные бои, которые продолжались почти две недели и привели к большим разрушениям и жертвам. Мухаммед проиграл и с группой сторонников бежал за границу.

…Террористическая акция Мухаммеда застала нас врасплох. Такого от него мы не ожидали»²⁰⁶.

Советское руководство действительно было захвачено врасплох, хотя накануне событий об их возможности кричали мальчишки на улицах Адена. «Этого не может быть, потому что не может быть никогда». Только что пришедший к власти Михаил Горбачев был занят другими делами. В Москве некому было принимать решения. В течение почти двух недель стороны избивали друг друга. Тысячи человек были убиты и ранены.

Обе стороны были дружественно настроены к Советскому Союзу. Советских граждан никто не трогал. В конце месяца эвакуированные советские советники начали возвращаться, из СССР стали перебрасывать по воздуху срочную помощь. Советская военная делегация посетила Аден в марте, а новый генеральный секретарь Йеменской социалистической партии Али Салем аль-Бейд выступил на XXVII съезде КПСС и встретился с Горбачевым. Все как будто возвращалось на круги своя. Разобраться в южнойеменских делах было поручено Егору Лигачеву, которому опять-таки было некогда. Никаких серьезных выводов в Москве не сделали.

Йеменская Арабская Республика считалась прозападным государством. Ей оказывали помощь – финансовую, денежную и военную – и Саудовская Аравия, и США. Увеличение поставок помощи и снаряжения произошло после военного столкновения с Южным Йеменом. В марте 1979 года США направили за саудовский счет на 300 млн долларов оружия Северному Йемену. Но уже в конце лета 1979 года ЙАР заключила соглашение о поставках вооружений и с Советским Союзом. Сана хотела вести независимую игру, и старые дружеские связи с СССР оставались ее козырной картой во взаимоотношениях и с Саудовской Аравией, и с США.

Новое руководство НДРЙ во главе с Салемом аль-Бейдом, видя социально-экономический тупик, в котором оказалась страна, и правильно оценив стремление СССР снизить свои обязательства по отношению к Южному Йемену, решило пойти на объединение с Севером. Это было трудное решение. Но процесс объединения пошел быстро. Он облегчался тем, что у власти на Юге стояло много выходцев с Севера, а на Севере – много южан.

Объединение Йемена, да еще такими темпами, было неожиданным даже для советских специалистов-арабистов. Могу предположить, что отдельные деятели и внешнеполитические структуры Советского Союза, ориентированные на Южный Йемен, оказывали посильное сопротивление этому процессу. Но реальных препятствий они не создавали да и не могли создать.

Объединение Йемена, несомненно, сняло ту идеологическую и политическую обузу, какой стал для СССР южнойеменский режим, сохранив плюсы традиционных дружеских отношений по государственной линии, которые существовали с двумя Йеменами. В условиях прекращения холодной войны те военные льготы, которые были у СССР в Адене, теряли свое значение. Проиракскую позицию, занятую йеменским руководством во время кризиса в Персидском заливе, Москва просто игнорировала. Традиционное невмешательство в межарабские противоречия стало для нее внешнеполитической аксиомой.

Приведу взгляд на Южный Йемен «сверху», точку зрения человека, стоявшего близко к вершине партийной иерархии, – Р.А. Ульяновского²⁰⁷.

Автор. В Южном Йемене у СССР достаточно тесно переплетались политико-идеологические установки, когда родилось там наше «любимое дитя» в виде этого режима, партии, и военно-стратегические (я помню выражение Горшкова: «Полфлота в Индийском океане за такую базу»). Что было на первом месте?

Р.А. Ульяновский. Поддерживать прогрессивное правительство для того, чтобы иметь возможность, опираясь на него, противопоставлять свои военно-стратегические позиции американским. И наш флот, конечно, играл свою роль.

Автор. Не считаете ли вы, что те преобразования в Южном Йеме не, которые мы называем прогрессивными, все-таки не соответствовали ни структуре, ни характеру южнойеменского общества?

Р.А. Ульяновский. Южный Йемен был классической колонией британского империализма. Там были антибритански настроенные народные массы, рабочий класс. В последнее время у нас пошла мода осуждать эти режимы. Госсектор, например. Мол, не надо, пусть развиваются по буржуазному пути.

Автор. Но сейчас рухнули прежние режимы и в Восточной Европе. Они явно идут с одним вектором – на Запад.

Р.А. Ульяновский. Я с вами не согласен.

Автор. Сейчас меняемся мы сами, меняем многие установки внутри страны. В этих условиях режимы в «третьем мире», которые взяли некоторые черты советской модели, выглядят одиозно: чрезмерная национализация торговли, чрезмерная коллективизация в деревне, чрезмерный упор только на государственный сектор в промышленности, не говоря о политических структурах.

Р.А. Ульяновский. У них государство стало нянькой своей экономики. Да! А где у них национальная буржуазия, которая поднимет промышленность? Ее нет. Помещиков тоже нет – мужики прогнали. Вы называете это коллективизацией? А я называю это кооперацией.

Автор. Вы меня извините, но, видимо, здесь мы можем поспорить. Когда я был в Адене до коллективизации, или до кооперации, аденский рынок и все побережье были завалены рыбой. Как только они кооперировали рыбаков, рыба исчезла. Это пример классический. Эти перегибы были не без нашего влияния, не без того догматизма, который вбивался им в голову с помощью нашей же партийной школы. Определенная доля ответственности лежит и на нас.

Р.А. Ульяновский. Нет! Этой ответственности мы на себя не возьмем. Мы преподавали теорию. Они осуществляли практику. В практическую политику мы не влезали. И даже больше того, всегда им говорили, что надо быть осторожными, надо быть осмотрительными, исходить из своих возможностей.

Не стоило спорить с Р.А. Ульяновским. На дворе была уже другая эпоха, понять и принять которую могли лишь люди, не отягощенные грузом прежних убеждений.

Ректора Дипломатической академии О.Г. Пересыпкина, бывшего посла в Йемене и Ливии (а после дипакадемии посла в Ливане), вряд ли можно было отнести к тем, кто разделял взгляды Р.А. Ульяновского.

Автор²⁰⁸. Согласитесь ли вы, что наш подход к революционно-авторитарным режимам был идеологически окрашен и затруднял нашу государственную политику?

О.Г. Пересыпкин. Я согласен в том смысле, что в определенные моменты у нас идеологические оценки давили на государственные интересы и тогда в ущерб государственным интересам и принимались решения, невыгодные СССР. Известно, что Южный Йемен считался государством социалистической ориентации, то есть ориентировался на научный социализм, положил в основу принципы марксизма-ленинизма. И мы помогали ему создавать по нашему образу и подобию все те структуры, которые есть у нас. Мы посылали большие группы наших экспертов, которые учили их делать именно то, что мы сами сейчас отвергаем. Одна партийная школа с нашими преподавателями идеологически запутала их и одогматила. Мы подготовили для Южного Йемена несколько сот кандидатов, докторов наук, переучили весь партийный аппарат, весь государственный аппарат, все вооруженные силы.

Автор. Какая составляющая курса по отношению к Южному Йемену все же доминировала – политико-идеологическая, когда мы сами стали жертвой собственных иллюзий, или военно-стратегическая?

О.Г. Пересыпкин. Пожалуй, они шли параллельно. И стратегические, и идеологические интересы. Мы считали, что Южный Йемен – это уникальный случай. В маленькой стране нам будет легче разобраться и создать успешную модель, чем в таком огромном государстве, как Египет. Мы исходили из постулата, что научный социализм – универсальная теория, и именно здесь хотели доказать, что небольшая, слаборазвитая арабская страна, бывшая английская колония, взяв на вооружение лозунги научного социализма, семимильными шагами пойдет к светлому будущему…