Текст книги "Дама пик"

Глава 35

Вечер среды

Больничный врач вынужден был признать, что последствия Мартеновой эскапады не выглядят катастрофическими. Он, однако, не развеял сомнения относительно возможных осложнений в будущем, не желая смириться с тем, что легкомысленное поведение пациента легко сойдет тому с рук.

Что ж, справедливо. Мартен снова и снова вспоминал гибель Перрона и арест Янкелевича. Перрон выбрал смерть, и это было печально, но при этом Мартен испытывал чувство удовлетворения, почти счастья, от того, что не прикончил жирного бандита. Славненько он подшутил над фортуной!

То, как Янкелевич дал себя арестовать, войдет в тюремный фольклор, уж Мартен об этом позаботится. Скоро поражение сутенера обрастет легендами, и Янкелевич никогда не сможет изображать из себя пахана. Больше ни один Жюльен не пострадает от его жестокости.

Иза появилась в палате, когда время разрешенных посещений подходило к концу. Одна. Ужасно злая на него. Впрочем, злость быстро прошла. Она придвинула к себе столик на колесах с больничным ужином, до которого Мартен едва дотронулся. Куриное бедрышко, картофель с зеленой фасолью, козий сыр, яблочный компот.

– Ух ты, выглядит аппетитно. Можно? Все время хочу есть.

Она в темпе сгрызла курицу, доела картошку и выпила яблочный компот, а потом пальцем вытерла чашку.

– Вкусно, – констатировала она, облизывая пальцы. – Ты выглядишь еще ужаснее, чем утром. Чем ты сегодня занимался?

– Потом расскажу. На самом деле я себя чувствую лучше, чем выгляжу. Ты как? А ребенок?

– Все в порядке. Только он дерется, как псих. Завтра пойду на плановый осмотр, Франсуа проводит.

– Симпатичный парень. Ты в него влюбилась?

– Да. Считаешь, это смешно?

– Нет. Что смешного в любви?

– Еще как! Беременная женщина, влюбившаяся в едва знакомого мужика.

Он сжал ее руку. Так они сидели и молчали.

– А как Марион? – наконец спросил он.

– Она уехала из нашей квартиры. То есть из твоей. Просила сообщать, как у тебя дела, но не хочет тебя видеть. Звонила Мириам, – добавила Иза. – Тоже спрашивала, как ты себя чувствуешь.

– Откуда она знает?

– Заметка в сегодняшней утренней газете. “Комиссар полиции Мартен подвергся нападению на улице”. Что-то типа этого… Я сказала ей, что ты уже на ногах. Это было правдой, по крайней мере по состоянию на утро. Не стала говорить, что ты явился, похожий на буйнопомешанного, забрал оружие и так напугал меня и Марион, что у нас обеих чуть не случились преждевременные роды.

– Извини, пожалуйста, – расстроился Мартен. – Не хочу, чтобы это прозвучало как оправдание, но, похоже, я действительно был не совсем в себе.

Иза ухмыльнулась:

– А когда ты в последний раз был в себе?

Жаннетта пребывала в ярости. Мартен обошелся без нее. Рисковал жизнью, даже не подумав обратиться к ней за помощью.

Это доказывало только одно: она для него ровным счетом ничего не значит. Впрочем, ей бы давно следовало это понять. Полное безумие считать, будто она ему нужна.

Она собиралась высказать ему все. И еще много другого. Безответственность. Врожденная глупость. Мачизм, доведенный до абсурда. Слова сами собой всплывали в голове. Если он сейчас прикован к больничной койке и так слаб, что не в состоянии возразить, – тем лучше. По крайней мере, будет вынужден ее выслушать.

В ожидании лифта она не могла устоять на месте, торопясь как можно скорее выплеснуть все, что накипело.

Дверь лифта открылась.

– Жаннетта?

Перед ней стояла Изабель, красивая молодая женщина с круглым, как глобус, животом.

Они поцеловались.

– Он спит, – сказала Иза. – Мы с ним разговаривали, и он вдруг уснул. Медсестра сказала, это нормально. Он изнурен.

– Я заскочила, чтобы узнать, как он себя чувствует. Все в порядке?

– Да. Температуры нет, они считают, что все хорошо. Он восстанавливается.

– Хочешь, отвезу тебя домой?

– Да нет, зачем, я на его машине. Спасибо.

Жаннетта проводила Изу до Мартенова автомобиля, посмотрела, как она отъезжает, и, едва машина скрылась за поворотом, вернулась в больницу.

Она вошла в палату на цыпочках и стояла неподвижно, глядя на спящего. Из сжатой руки выглядывал кусочек бумаги. Жаннетта потихоньку вытащила его, прочла и вернула на место.

Я нелепо выгляжу. Что-то придумываю себе, а потом злюсь на него из-за того, что реальность не совпадает с моими фантазиями. Приди в себя, подруга. Этот мужик никогда не был и никогда не будет твоим. Он не для тебя. Слишком старый, слишком сложный, слишком эгоистичный. У меня есть собственная жизнь, моя дочь и моя работа. И только это имеет значение. Больше ничего.

Она подошла к кровати и легонько поцеловала его в лоб.

– Спокойной ночи, Мартен, – прошептала она. – И удачи тебе.

Комната была погружена в темноту, только слабо светился ночник. Он поискал глазами Изу. Не нашел. Но она ведь здесь была, ему не приснилось? Что она ему сказала? Что-то насчет своего состояния. Она даже доела его ужин. Мартен вздохнул. Могла хотя бы попрощаться.

Он посмотрел на часы. Полночь. Со времени прихода дочери прошло четыре с половиной часа. Он ощутил под рукой клочок бумаги, поднес к глазам вырванный из блокнота листок, узнал хорошо знакомый почерк и прочел четыре слова, нацарапанные карандашом. “Папа, я люблю тебя”.

Мартен улыбнулся, сжал записку в кулаке и опять уснул.

Вечер и ночь среды

В атмосфере холостяцкой квартиры в третьем округе что-то изменилось. И в том, как ее встретил председатель, тоже было что-то новое, хотя она и не смогла сразу понять, что именно. Настороженность во взгляде, почти напряжение. Наверное, он снова пытался собрать о ней сведения. Что он мог узнать?

В один из периодов ее жизни умерло довольно много людей из ее окружения. Но такого уже давно не случалось, за двумя-тремя исключениями, которые нельзя было с ней связать. Или же…

Последней погибшей оказалась невеста Франсиса. Настоящее расследование не проводилось, полиция пришла к выводу, что это была обычная автомобильная катастрофа. К тому же считалось, что она не знакома с этой девушкой.

В Америке, когда Магдалена медленно продвигалась на восток – из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк через Чикаго, – она была очень аккуратна, очень осторожна. После смерти первого мужа у нее появились знакомства в Голливуде – независимые продюсеры и другие игроки шоу-бизнеса. Так что она не совсем соврала Царю-Ворону. Ей даже предлагали маленькую роль в телевизионном сериале, но она отказалась. Она спала со многими, но, согласно общепринятым нормам, ее поведение было безукоризненным.

А потом однажды в отеле “Палас” в Лас-Вегасе ее неожиданно узнал друг старшего сына Освальдо. По взгляду, который она поймала, ей стало ясно, что с ним будут проблемы. Он путешествовал с женой, и это еще больше все осложняло.

Возможно, его появление было знаком, что пора изменить жизнь. Однако она не могла оставить необезвреженной такую мину замедленного действия. Никто не смеет сомневаться в ней.

Она была вынуждена действовать перед самым отъездом из Лос-Анджелеса. И в очередной раз организовала все так, что до нее никто бы не смог докопаться. Двумя ее орудиями стали, во-первых, наряд отельной горничной, во-вторых, маленький “ругер” двадцать второго калибра, приобретенный в ломбарде. Одна пуля оказалась в голове мужа, как только он открыл дверь люкса, а вторая – в голове жены, которая в тот момент принимала душ. Пистолет скользнул в руку мужчины, и из него была выпущена третья пуля – специально для парафинового теста на следы пороха на пальцах.

В “Паласе” отличная звукоизоляция, и выстрелы прозвучали не громче хлопнувшей двери. Она вышла из отеля так же незаметно, как вошла, спрятав униформу горничной под плащом.

Назавтра она узнала из газет, что пара была на пороге развода и это путешествие они предприняли в надежде помириться. Двойное убийство квалифицировали как убийство из ревности с последующим самоубийством, и дело закрыли.

В ту пору импровизации ей удавались. Казалось, будто случай изо всех сил старается облегчить ей жизнь, с тех пор как в шестнадцатилетнем возрасте она взяла свою судьбу в собственные руки.

Спустя несколько месяцев в Нью-Йорке опять случилась неприятность. На этот раз жертвами стали высокопоставленные американцы. Прибрать за собой оказалось труднее, и двое копов пришли к ней и начали задавать вопросы. Последствий удалось избежать, однако пора было притормозить. Сразу после этого она обосновалась в Париже.

О возвращении в Штаты не могло быть и речи, а Азия ее не привлекала. Ее место здесь. В Европе, во Франции. В Париже.

Она страстно поцеловала Царя-Ворона в несуществующие губы. Прижалась к нему, расстегивая ремень, и скользнула на колени, вынимая еще не напрягшийся член. Он, не шевелясь, позволил ей это проделать. Что случилось? Он что, уже подыскал ей замену?

– Встаньте, – приказал он. – Я не должен был вас приглашать. Думаю, нам лучше не видеться.

– Почему? – спросила она, заранее догадываясь, каким будет ответ.

Он отодвинулся от нее, молча поправляя одежду.

– Назовем это чувством вины, если хотите, – произнес он в конце концов.

Она не верила своим ушам.

– Вины? Какой вины?

– Я испытываю очень теплые чувства к вашему мужу. – Его голос был глубоко серьезным, почти страдальческим. – Вы мне безумно нравитесь, но, несмотря на это, мне стыдно за свое поведение.

Она выпрямилась, оказавшись лицом к лицу с ним.

– Почему вы не хотите просто сказать правду?

Он посмотрел на нее так, будто она изрекла какую-то глупость.

– Другой правды нет, – произнес он тоном, не терпящим возражения.

Она почувствовала, как почва уходит из-под ног. Он не имеет права ее отталкивать. Нельзя так поступать.

Она бросилась на колени и обхватила его бедра.

– Я люблю вас, – проговорила она, прижимаясь к нему головой. – Не бросайте меня, пожалуйста.

Он не ответил, а его большие руки отодвинули ее. Она упала на пол и разрыдалась.

Потом, немного успокоившись, она привела себя в порядок и увидела, что он ушел.

Настаивать не имело смысла. Она не хотела рисковать и подвергать пересмотру молчаливое соглашение между ней и председателем. Слишком многое она может потерять. Он поставил ее на место, словно прислугу.

Унижение было невыносимым, но придется смириться.

Она взяла пальто и покинула квартиру.

Что произошло? Ему не нужна любовница-убийца? Нельзя, чтобы ее связывали с ним?

На улице она скорее почувствовала, чем увидела, как двое мужчин преградили ей путь. Она оглянулась. Сзади стояли еще двое, в точно такой же незаметной темной одежде. Полицейские в штатском или нанятые головорезы. Она безоружна, и против четверых тренированных мужчин у нее шансов нет. Она заставила себя расслабиться. Один из мужчин опустил руку во внутренний карман пиджака, достал бумажник, раскрыл его привычным движением и показал удостоверение, перечеркнутое трехцветной полосой.

– Полиция, – произнес он. – Извольте следовать за нами, мадам. Проверка личности.

И тут она по-настоящему испугалась.

Глава 36

Ночь со среды на четверг

Ее доставили в ближайший полицейский участок. После кратких переговоров с дежурным двое мужчин повели ее по длинному грязному и темному коридору в маленькую комнатку без окон, где было немыслимо жарко.

Дверь они заперли на ключ.

– Разденьтесь, пожалуйста, – сказал один из мужчин, пока второй высыпал содержимое ее сумки на маленький металлический столик, привинченный к полу.

Она сняла пальто, потом стянула через голову платье.

– Снимите все остальное, пожалуйста. И чулки тоже.

Она все исполнила и теперь стояла босиком на холодном полу.

Его табельное оружие висело на левом боку рукояткой вперед, и он мог выхватить его в любой момент. Виднелась красная точка предохранителя. Информация отложилась в дальнем уголке ее мозга. Возможно, она ей никогда не понадобится.

Тем временем второй мужчина открывал ее косметичку, вывинчивал помаду, пролистывал записную книжку, с величайшей тщательностью исследовал каждый предмет. Несколько минут он занимался паспортом, изучая страницу за страницей.

Тот, что приказал раздеться, проделывал то же самое с ее одеждой, бельем, он проверил даже ее туфли изнутри и подошву, потом внимательно оглядел ее саму, не прикасаясь к ней. После чего натянул резиновые перчатки и, запустив пальцы в волосы, прощупал кожу головы.

– Откройте, пожалуйста, рот.

Она подчинилась, и он посветил внутрь маленьким фонариком. Потом засунул в рот два пальца и прошелся по внутренней стороне щек.

– Будьте любезны, повернитесь и облокотитесь о стол, – потребовал он. – Сделайте пару шагов назад и раздвиньте ноги.

Она снова подчинилась. Этот обыск был незаконным. Его должна была проводить женщина. Но любая попытка поспорить или воспротивиться только доставила бы им удовольствие.

Пальцем, обтянутым перчаткой, полицейский грубо обследовал изнутри влагалище и анус. Когда он закончил, то оставил ее все в той же унизительной позе еще на несколько секунд, прежде чем сказать, что она может одеться.

Она натянула одежду не торопясь, с пустым, ничего не выражающим взглядом.

Оба полицейских выглядели разочарованными. То ли отсутствием ее реакции, то ли тем, что ничего не нашли.

– Догадываетесь, почему вы здесь? – спросил осматривавший ее полицейский, снимая перчатки, выворачивая их наизнанку и пряча в карман пальто.

Она не ответила.

– Мы можем задержать вас на сорок восемь часов и подождать, пока вы ответите.

Она зевнула, прикрыв рот рукой.

Полицейский побагровел.

– У нас в запасе вся ночь, – прорычал он.

– Спокойно, – остановил его второй.

– В ваших интересах не возникать, – снова заговорил первый.

Он открыл дверь и сделал знак коллеге. Они вышли, оставив дверь открытой.

Она услышала, как стихают их шаги.

Подождав еще несколько секунд, она тоже вышла. В коридоре было пусто. За узкой загородкой перед входной дверью дежурный стоял спиной и что-то искал в ящике картотеки. Она прошла мимо него и покинула здание. Никто не попытался ее задержать.

Улица опустела. Четверо мужчин исчезли.

Она вздохнула с облегчением. Эта демонстрация силы не имела никакого отношения к убийствам, все дело в Царе-Вороне.

Он захотел преподать ей урок. Если Царь-Ворон решил показать ей, что в этой стране она ничто и одного знака ее мощного покровителя достаточно, чтобы стереть ее в порошок, значит, он ее опасается. Обыск должен был унизить Магдалену и принудить сидеть тихо. Однако одновременно он свидетельствовал о том, что кое-кто ее боится. Она улыбнулась. “Кое-кто” прав, и его страхи не напрасны.

Его подручные не нашли у нее ничего компрометирующего. Однако кто поручится, что они сейчас не обыскивают ее квартиру и даже компьютер. Жесткий диск запаролен, но достаточно, наверное, опытного компьютерщика и хорошего оборудования, чтобы…

Вполне возможно, что это и было истинной причиной, по которой ее задержали в участке.

Она ускорила шаг.

Франсис спал на диване в гостиной в рубашке и носках. Изрядно початая бутылка “Абсолюта” валялась у него в ногах.

Одним взглядом она окинула интерьер. Все на месте. Она быстро прошла в спальню, потом в свой маленький кабинет. Вроде никто здесь не побывал.

Она удалила все содержимое компьютера, включая список: его она теперь знала наизусть. Потом собрала бумаги, которые могли ее скомпрометировать, отнесла на кухню, бросила в раковину и залила спиртом.

Включила вытяжку и зажгла спичку. Бумаги вспыхнули.

– Что ты делаешь? – спросил у нее за спиной Франсис.

Его глаза налились кровью. Он был небрит. Никогда она не видела его в таком состоянии.

Она выкрутила кран холодной воды до упора. Вода подхватила пепел, закружила в водовороте и унесла в слив.

Он схватил ее за локоть и развернул лицом к себе.

– Откуда ты пришла? – крикнул он, обдавая ее запахом перегара.

– Ну, пожалуйста, – попросила она, отворачиваясь, – у меня была тяжелая ночь.

Он посильнее сжал ее локоть.

Она схватила его за мошонку и резко повернула. Он завопил и отступил на шаг, скорчившись от боли.

Ребром ладони она нанесла удар по носу. Он отпрыгнул, из глаз хлынули слезы. Острым мыском лодочки она стукнула его по колену. Франсис упал.

– Я же просила оставить меня в покое, – сказала она.

Потом переступила через него и вышла из кухни.

Четверг, на рассвете

В гостиной она почувствовала, что ее шатает, а в груди больно от нарастающего чувства подавленности и утраты. Все, что она выстроила, рушилось. Ее муж был не тем, кем казался. Он чужой. Враг. Он предал ее. Назад пути нет. Эта ненависть и презрение, которые она прочла в его взгляде… Что ему рассказали? И как он посмел? После всего, что она для него сделала.

Она забегала по комнате, колотя по стенам и мебели кулаками и ногами. Наверняка у нее сейчас гипервентиляция легких. Необходимо успокоиться.

Она опустилась на колени, оперлась лбом о ковер и раскинула руки, раскрывая грудную клетку. Потом опять свела руки, снова развела их, и так несколько раз подряд. Дыхание стало равномерным, сердцебиение почти нормализовалось.

Она почувствовала, что снова способна мыслить здраво. Франсис, конечно, обманул ее, и она отомстит, но это подождет. Прежде чем вершить правосудие, нужно решить другие, гораздо более важные проблемы.

Она встала. Нет, ничего конструктивного она не сделает, пока не узнает. Ярость может снова нахлынуть, когда она будет ожидать этого меньше всего, и помешает трезво рассуждать, тем самым подвергая ее опасности. Она должна знать. И наказать. Причем прямо сейчас…

Она вернулась на кухню. Франсис попытался встать. Поднял руку – смехотворная попытка защититься, – когда она приблизилась к нему. Она ударила его по колену, точно в то же место, куда и в первый раз. Он заорал от боли. Она уселась на него верхом и сдавила сонные артерии по обе стороны шеи. Через несколько секунд Франсис потерял сознание.

Она связала ему руки за спиной и примотала их изолентой к ножке стола. Потом проделала то же самое с ногами и стала методично бить его по лицу, пока он не пришел в себя. Через пару минут Франсис открыл глаза, обвел все еще мутным взглядом окружающее пространство, потом заметил, что руки и ноги у него связаны и он не может пошевелиться.

– Ты совсем свихнулась! Немедленно отвяжи меня.

Она наклонилась к нему.

– У тебя пять секунд, чтобы назвать мне имя той суки, с которой ты спишь, – прошипела она.

– Но я никогда…

Она натянула ему на голову прозрачный пластиковый пакет и стянула на шее. Франсис замотал головой, пытаясь от него избавиться или хотя бы закричать, а потом начал задыхаться. Он ударился виском о плитки пола. Не отпуская его, она уселась ему на грудь, чтобы еще больше затруднить дыхание. Франсис судорожно задергался, на внутреннюю сторону пакета закапала слизь из носа и слюна. Белки выпученных глаз покрылись красными точками.

Она подождала еще несколько секунд и сняла пакет. Франсис стонал, не полностью придя в сознание.

– Имя, – сказала она.

Она нащупала его пульс. Сердце делало сто семьдесят ударов в минуту. Он широко разевал рот, словно пытаясь втянуть весь воздух из комнаты.

– Имя, – повторила она.

Он издал неразборчивый звук. Она снова надела пакет ему на голову. Он сопротивлялся так отчаянно, что чуть не опрокинул стол и не сбил ее с ног. Но она удержалась. Подождала секунд десять, потом убрала пакет. Он медленно перекатывал голову слева направо и обратно, почти в коматозном состоянии. Она потыкала в него острым ножом в нескольких местах, не до крови, просто чтобы он пришел в себя. Пакет порвался. Она взяла другой и стала натягивать ему на голову. Он приоткрыл глаза, его губы шевельнулись.

– Громче, – потребовала она.

Он сказал.

Чтобы убедиться, что расслышала правильно, она заставила повторить, тряся его до тех пор, пока два слога не преодолели порог посиневших губ.

– Я тебя люблю, – сказала она ему на ухо. – Я была готова для тебя на все. На все. Помнишь свою очаровательную невесту? Это я ее убила. Из любви к тебе. Твой председатель. Я бы сделала из него все, что захотела. Ради тебя. А теперь поздно.

Его губы вздрогнули, словно он хотел заговорить, но она закрыла ему рот рукой и зажала нос. Он попытался вырваться, но был слишком слаб, чтобы долго сопротивляться. Его хаотичные движения быстро утратили силу, и сердце перестало биться.

Магдалена выпрямилась. Все желания, все мысли покинули ее.

Она умылась холодной водой. Нужно было выбираться из сковавшего ее оцепенения. Ночь только началась.

Она всхлипнула несколько раз, а потом долго не могла остановить рыдания. Упала на колени, обхватила руками голову Франсиса и, впав в любовное исступление, стала целовать его лоб, глаза, губы, шею, грудь. Потом раздела его догола и стояла, рассматривая тело, время от времени прикасаясь кончиками пальцев к еще теплой коже. Он предал ее, но он просто слаб, и его вины в случившемся нет.

Она должна была быть более бдительной, защитить его от самого себя и от той грязи и мерзости, которые царят вокруг.

Она тщательно обмыла лицо и сняла путы с рук и ног. Закрыла ему глаза. Казалось, он спит. Никогда он не был таким красивым. Она снова одела его. И пообещала себе, что больше никого не полюбит. Никогда.