Текст книги "Заросшая дорога в рай. Два детектива под одной обложкой"

Часть вторая. Алька

Глава 1

Михаил вошёл в комнату первым. Вошёл с яркого утреннего солнца и в полутёмной зашторенной гостиной разглядел силуэты двух человек. Один из них стоял у окна, другой сидел в кресле. Приглядевшись, Михаил понял – в кресле женщина.

– Его больше нет, Мцыри? – спросила она сиплым глухим голосом.

Михаил вздрогнул, будто нежданно услышал рядом с собой заголосивший церковный колокол.

– Мцыри? – тихо, за его спиной переспросила Ольга

Михаил почувствовал, как ослабли ноги, он сделал два шага до дивана и присев, выдохнул:

– Бемби?!

Вглядевшись в полумрак, глаза Михаила начали различать черты её лица. Оно было старым, серым. Пальцы рук, безвольно лежащие на коленях, мелко дрожали. Она тяжело вздохнула, вскинула голову. На виске вздулся тёмный бугорок и бился, как маленькое сердце.

– Его больше нет?! – женщина повторила вопрос.

Тихий твёрдый голос. Широкие сухие до блеска зрачки. И морщинки, глубокие морщинки у губ и глаз, невесть когда заползшие на ещё вчера молодое лицо.

– Он погиб, – произнёс Исайчев, разрывая пересохшее горло.

– Погиб? – эхом отозвалась женщина, – умер? Сердце?

– Нет, Василиса, его убили…

– Убили?! – переспросил стоящий у окна молодой человек.

Ольга тихо присела рядом с мужем.

– Меня зовут Ольга, – сказала она, – я жена Миши…

Василиса некоторое время вглядывалась в лицо Ольги, и Ольга не отводила глаз. Она указала рукой на тёмно-вишнёвое платье, висевшее на спинке дивана, спросила:

– Вам нравится моё платье, Оля? – в её вопросе и голосе было ожидание восхищения. – Его купил Алька, когда мы были в Праге. Мы с ним встречались здесь, в Сартове. Привыкали друг к другу после почти годовой разлуки, а потом летели куда-нибудь, одни, без всех… И влюблялись друг в друга каждый год сызнова. Алька за это время так и не узнал, что я тоже живу в Питере. Мне не хотелось его смущать, мешать ему. Мужик должен спокойно делать дело. Олег каждый год звонил, говорил, что есть свободная неделька, и я ехала сюда, на родину. Это был ритуал. Странно, в Петербурге мы ни разу не встретились, хотя я работала на соседней улице и каждое утро пила кофе в кафе напротив его офиса. Каждое утро я видела, как он приезжает на работу. Позавчера у Альки было счастливое лицо… Кто был там с ним? – Василиса схватилась за горло и сипло, влажно выдохнула, – т-а-ам… когда он… Кто его?

Исайчев растерялся. Не ожидал этого вопроса прямо сейчас. Юноша помог ему:

– Мама, я думаю, они пока не знают…

– Бемби, я найду его, – поспешил добавить Михаил и почувствовал, как крепко сжала его локоть рука Ольги, спросил, – Как зовут сына?

– Как его могут звать? Олег. Олег Олегович Бурлаков. Проще Алька, как и его отца, – вздохнула Василиса и попыталась встать, несколько раз приподнимаясь, но так и не смогла:

– Помоги, сынок. Отведи в ванную комнату. Надо привести себя в порядок. Вы позволите, Михаил Юрьевич?

– Да, конечно, может быть нам зайти позже?

Сын обеими руками взял Василису за плечи, приподнял. Она, съёжившись и шаркая подошвами домашних тапочек, пошла в направлении ванной комнаты. У двери обернулась:

– Извините… Погодите минуточку… Я соберусь. Мне есть что вам рассказать. Может быть, это поможет…

Ольга с Михаилом остались одни. Исайчев решил, что как раз сейчас нужно объяснить Ольге ситуацию, уж больно странным было лицо жены:

– Оля, это…

– Это твоя попутчица, я поняла… Миша.

Глава 2

Пока Василиса приводила себя в порядок, Олег сходил в кухню, принёс поднос с заварочным и электрическим чайником и вазочку с конфетами. Чашки Ольга обнаружила в серванте. К возвращению Василисы горячий, хорошо заваренный напиток парил на журнальном столике рядом с её креслом. Олег помог матери вернуться на место, подложил под спину подушку, укрыл толстым махровым пледом и присел рядом на кожаный пуфик.

– Я, пожалуй, готова к разговору, – сказала она, осторожно пригубив напиток из чашки.

– Тогда начнём, – предложил Михаил.

Василиса, прогревая горло, сделала ещё несколько глотков чая:

– Только начать мне придётся издалека… Вы не против?

– Как хотите, так и начинайте, – поспешил заверить женщину Михаил, – мы здесь чтобы слушать…

– Как же Алька так сплоховал? Как же так… Как же он подпустил убийцу так близко к себе? Олег всегда был такой удачливый… и вот… – Василиса задержала дыхание, подавляя тяжёлый вздох. – Да! Алька был удачливым человеком, как говорят, фартовым. У него получалось многое… Я всегда знала, что у любого успеха имеется обратная сторона – Алька перестал принадлежать себе. Дело, которым он занимался, подчинило его настолько, что всё и все, кто находился рядом, не имели большого значения… Я каждую нашу встречу приставала к нему с вопросом, глупым… глупым… любит ли он меня больше чем жизнь? Ведь я любила его именно так.

– Мама, отец любил тебя и ты… – попытался вставить сын, но Василиса приложила указательный палец к его губам, и он замолк.

– Алька отвечал. Каждый раз прикладывал, как я сейчас сыну палец к моим губам и говорил: «жизнь я люблю больше». Я, действительно, любила его больше чем жизнь, а он скучал по моей любви и всегда возвращался. Моя любовь не обременяла его. Алька говорил: «Ты, Бемби, редкая женщина для тебя слова „я тебя люблю“ и „я тебя хочу“ – не синонимы». – Василиса вопрошающе посмотрела на Михаила, – вы сказали, его убили?

– Да, это так, – подтвердил Исайчев.

– Кто был с ним в ту минуту?

– Эльза, Ирина, Алексей Слаповский, Иван Усачев и Сайрус Брион. Вы в курсе их взаимоотношений, помогите мне разобраться, кто из них мог это сделать.

Василиса ответила сразу, не думая:

– Любой!

– И Усачёв? Я исключил его из этого списка.

– Напрасно. Иван – сложный человек и упрямый. А потом человек не камень: терпит да и треснет! Давайте всё же по порядку. Я догадываюсь, кто мог это сделать, но все же утверждаю – у каждого из них в большей или меньшей степени были причины убрать Альку с дороги. Он ведь разными тропами ходил. Но это лишь мои домыслы, и только найденные доказательства могут превратить домыслы в факт. Я сразу скажу – все эти люди связаны друг с другом не работой, не обязательствами, не личными обидами и долгами. Они связаны между собой ненавистью и любовью. Всё остальное они могли отрубить от себя не думая…

Василиса ещё несколько раз отпила чай из чашки.

– Знаете, я давно поняла, когда ты молод то постоянно думаешь о любви и купаешься в ней. Когда ты зрел, то просто купаешься в любви, думая о чём угодно. Когда ты стар, ты вспоминаешь о любви. Ещё вчера я была молода и счастлива, сегодня вспоминаю о любви…

Михаил повернулся и посмотрел, как пристально Ольга наблюдает за Василисой и как внимательно вслушивается в её слова. Исайчев взял жену за запястье, положил большой палец на голубую чуть выпирающую венку. Он хотел слышать её пульс. Оля чутко реагировала на то, что впоследствии становилось важным, а в данный момент казалось Михаилу незначительным.

– Я родилась в семье военного лётчика и вместе с мамой и папой путешествовала по гарнизонам. Мой отец лётчик-испытатель к тридцати шести годам, имея почти пятьдесят лет выслуги2828
  У лётчиков– испытателей в зависимости от испытуемой техники выслуга лет считается год за три.


[Закрыть], вышел на заслуженную пенсию. Наша семья, собрала два чемодана нажитого имущества, прихватила швейную машинку и отправилась восвояси, на родину отца.

В Сартове я пошла учиться сразу в третий класс. Классный руководитель Марь Иванна взяла меня за руку и после звонка привела в класс. Пока она объясняла ученикам, откуда я взялась, я, онемев и оглохнув от испуга, жалась к её ноге, стараясь спрятаться в широкой учительской юбке. Марь Иванна крутилась, пыталась выудить меня и выставить на всеобщее обозрение, но ещё больше смущала. Так длилось минуты три, пока со второй парты не поднялась девчонка и, не вытянула меня почти победившую юбку Марь Иванны, к классной доске при этом заявила, уверенным голосом:

– Хочу учиться рядом с этой девочкой! Козюльков, уходи с её места…

Это была Ирина. Моя подруга, с которой я просидела за одной партой оставшиеся школьные годы. Ирина по национальности еврейка, и как почти все еврейки в молодые годы была необычайно красивая, глаз не отвести.

– Ирина Винник? Нынешняя жена, теперь уже вдова Олега Олеговича? – не вытерпев, спросил Михаил.

– Да, она. Если бы я знала тогда, сколько горя, разочарования, слёз будет стоить мне эта дружба! Рассказываю подробно, чтобы вы поняли всю глубину того, что произошло. Чтобы почувствовали, какую роль каждый из нас играл в жизни каждого из нас. Родители Ирины были врачами. Мама работала в местном цирке дежурным медиком. После школы мы частенько пропадали за кулисами и водили дружбу с сыном шпрехшталмейстера2929
  Шпрехшталмейстер – работник цирка, ведущий программу представления.


[Закрыть]. Мальчиком старше нас на три года, страстно влюблённым в Иринку. Когда мы появлялись, он всегда угощал её, за одно и меня, заварными пирожными из циркового буфета. Меня он ещё использовал в качестве жилетки, в которую плакался, жалуясь на холодность подруги и её увлечённость сыном главного нотариуса города – Володей. Мы тогда учились в седьмом классе, а Володя – в десятом. Красота Иринки поразила парня. Он был из семьи потомственных нотариусов, поэтому землю чувствовал и ходил по ней уверенно. Володя сразу предупредил подружку, что «ходить» (это так называлось в те годы) он с Иринкой будет. Но по окончании школы уедет поступать в Московский государственный технический университет. И, конечно, после выпуска постарается зацепиться в Москве, а тогда эту возможность давала только женитьба на москвичке. Очаровать любую девчонку Володе не составляло труда. Высокий, красивый, всегда элегантный, Володя выделялся из толпы Ирининых ухажёров. Ирка страдала. Она, стараясь досадить несостоявшемуся кавалеру. Прогуливалась под окнами его школы с разными обожателями, причём меняла их ежедневно. Я соболезновала подруге. Очень за неё переживала. Однажды, видя, как я прониклась её очередной неудачной попыткой привлечь внимание Володи, рассмеялась и сказала:

– Ты переживаешь больше меня, перестань! Он нужен только как трамплин в хорошую сытую жизнь. Я хочу парить по ней, ни о чём не думая и, ни в чём не нуждаясь. Прыгну с трамплина – и полечу. Так что не страдай…

Но я страдала ещё и оттого, что пришла пора первых влюблённостей. И как натура восторженная, жаждала испытать томление души. Но у меня ничего не получалось. Когда мы с Иринкой шли по улице, мальчики-одногодки все как один говорили: «Вот это глаза!» и дальше переключались на Иринку. Сердце моё разрывалось. Стоило мне поделиться с подругой мыслями о понравившемся мальчике, она тут же начинала рассказывать, как плохо он целуется, какой он слюнявый, и насколько при виде её у него потеют ладошки. Моя влюблённость взлетала, как испуганная стая голубей и, пометавшись немного по небу, присаживалась на другое место, но и тут оказывалось, что предмет обожания уже отметился у Иринки в списке побеждённых рыцарей. Так продолжалось до самого девятого класса… – Василиса затихла и, взглянув на Михаила, спросила:

– Вы сказали: Эльза тоже там?

– Да. – Исайчев поморщился, – воспоминания об Эльзе ему были неприятны.

– Конечно, она должна быть там. Где же ещё? – Василиса закрыла глаза.

– Устали? – спросила её Ольга, – хотите что-нибудь поесть? Вы завтракали?

– Завтракали? – Василиса с недоумением посмотрела на Ольгу, – да, да завтракали… Нет, нет, не завтракали. Я не хочу, а сына надо покормить. Вы можете это устроить?

– Я не хочу, – ответил Олег, – продолжай, мама…

– Надо спешить? – Василиса вопросительно посмотрела на Михаила, а затем на Ольгу.

– У нас осталось сорок часов и после этого я буду вынужден всех отпустить, – отозвался Исайчев.

Василиса усмехнулась:

– У нас с Алькой короткая история. Я расскажу её значительно быстрее… Итак, мой отец, уйдя «на гражданку», устроился на работу в местный авиационный отряд. Он стал летать на гражданских вертолётах, тесно сотрудничал с нефтяниками области, таскал с места на место их вышки. Деньги за эту работу платили немалые, и мой родитель очень быстро приобрёл себе хорошую автомашину «Копейку» канареечного цвета. По вечерам папа бежал в гараж, где встречался с такими же счастливцами, как он – обладателями автомобилей. Однажды, ведя разговоры на тему карбюраторов, радиаторов и прочей автомобильной мишуры, папа и двое его соседей по гаражу договорились в июле взять отпуска и махнуть со своими семьями на побережье Чёрного моря и не куда-нибудь, а в Керчь, в рыбацкий посёлок вблизи Керченской косы.

Готовиться начали загодя. Перезнакомили своих жён, затем детей. Семья соседа по гаражу была из немцев Поволжья с фамилией Леманн. У Леманн росла дочка – Эльза, моя ровесница. С Эльзой мы сразу подружились, тем более учились в одной школе, правда, в разных классах. Дружба наша напоминала игру в одни ворота. А именно: я для Эльзы делала всё, что могла – писала сочинения, решала задачки, разговаривала с обидевшими её кавалерами, давала поносить свои шарфики и шапочки, потому что ни во что другое из моего гардероба Эльза не влезала по причине большой любви к мучной и сладкой пище. По отношению ко мне у Эльзы была заготовлена потрясающая фраза:

– Тебе этого не надо, у тебя и так всё есть…

Теперь я знаю, что именно тогда Эльза решила для себя, что в отношениях со мной она сможет переступить любую черту. Она всегда пыталась занять меня каким-либо делом с пользой для себя. В старших классах Эльза уезжала в качестве развлечения поработать в детские пионерские лагеря вожатой и оттуда звонила мне с различными просьбами: привезти ей лекарства, вязанные бабушками на скамейках мочалки с петельками из синтетических ниток, сушёную мяту для чая и прочее. Причём её родители навещали дочку еженедельно, приезжали на машине с полным багажником еды. Я же плелась на двух трамваях, а потом ещё шла лесом километра три. Эльза мою заботу принимала как должное. Обычное простое «спасибо» я от неё так и не дождалась…

Но все это было потом, после нашей поездки в отпуск. А в тот год, в долгожданном июле группа из трёх машин, обгоняя друг друга, двигалась к морю. Я дожидалась встречи с ним, замирая на каждом повороте, а вдруг оно там!

Море появилось неожиданно. Машины встали на обочину дороги. Мы выпрыгнули из них, разминая затёкшие в долгой поездке ноги. Оказалось, что это непросто остановка на привал, здесь мы дожидаемся приезда родной сестры матери Эльзы – Агны, её мужа и сына. Тётя Агна договорилась для всех нас о домике в рыбацком посёлке, в десяти шагах от моря. Они приехали к обеду, за это время мы успели накупаться и даже обгореть. Мой нос был такой жуткой красноты, что казалось, будто между глаз зажглась лампочка. Как потом выяснилось, муж тёти Агны демобилизовался, и перед тем, как поехать на постоянное место жительства в Сартов, они решили побывать с родственниками на море. Эльза ринулась к машине и буквально вытянула из неё мальчишку – юношу. Она тащила его за руку и при этом кричала:

– Смотрите, смотрите, какой у меня брат! Пусть теперь кто-нибудь в школе попробует отпустить в мой адрес насмешку: Алька ему нос разобьёт! У Альки чёрный пояс по карате.

Олег осторожно высвободил руку и снисходительно поправил сестру:

– Зелёный пояс…

Я в это время пряталась за спину своего широкоплечего папы и пребывала в состоянии унылого ужаса. Ужаса потому что никак не ожидала, что в нашей компании появится мальчишка, чуть старше меня, а унылого, потому что мне стыдно было за свой красный нос. Алька поздоровался со всеми отдельно. Меня он просто выудил из-за папиной спины, уцепив за руку.

– Зачем прячешься? Подумаешь обгоревший нос! Дай угадаю, как тебя зовут. Тебя зовут… Бемби!

– Нет… – промямлила я и покраснела вся, до пяток.

– Тебя зовут Бемби! Какие потрясающие глаза. Они похожи на море, и, если приглядеться, – Алька очень близко придвинул к моему лицу своё и изучающе всмотрелся в глаза, – можно увидеть, как играют солнечные зайчики на спинках дельфинов.

Это была та самая минута… Минута, когда жизнь моя вспорхнула, как испуганная холодом птица и понеслась в тёплые края, греться на солнышке. А я ничего не могла и не хотела с этим делать.

Ко времени нашего знакомства Алька уже был мужчиной. У него имелся опыт общения с женщинами и своё представление о них. Но, главное: эти женщины убедили его, что среди подобных себе он – ЛЕВ. Как водится, лев не знает отказа, и Алька за неимением в рыбацком посёлке девчонок-одногодок, занялся мной. Эльза выходила из себя, она топала ногами, бросала обидные слова и уверяла, что для её красавца-брата я – «ноль» и все его ухаживания от скуки. Я слушала, но не слышала. Я ждала любовь, мне было всё равно, на какие колючки предстоит наткнуться.

Где-то дней через десять Алька пригласил меня на прогулку по Керченской косе. Ему хотелось дойти до самого крайнего камешка и увидеть панораму чистого моря. К вечеру мы были у камня. Вода на горизонте отделялась от неба сияющей золотом полосой и оттуда расходилась острым углом, одной стороной которого было морщинистое, бурчащее, чем-то недовольное море, а восходящей – голубое гоняющее белые перистые облака небо. Там он меня поцеловал. Я застыла, как соляной столб. Глаза – в пол-лица, слёзы горохом, в горле ком – и ни слова. Он смотрел сначала с насмешкой, а потом с удивлением:

– Бемби! Я первый?!

Приехав в Сартов, мы почти не расставались. Он окончил школу, поступил в военное училище, после которого Альку распределили в Харьковское военное училище преподавателем. Уезжая, он назначил дату свадьбы, это был день его отъезда, но через год. Через полгода я перестала получать его письма. В это время Олег ушёл из армии и занялся бизнесом. Развалилась страна. Я металась. Бегала к Эльзе, пыталась получить хоть какие-то сведения об Альке, хоть что-то, что могло дать ответ: почему он так вдруг, так резко исчез из моей жизни. Эльза пожимала плечам, приговаривая: «Всему приходит конец». Она не жалела меня, однажды сказала, что Алька оформляет разрешение на ПМЖ3030
  ПМЖ – постоянное место жительства.


[Закрыть] в Германию и, вероятно, не хочет брать туда свой самовар. Я не смирилась, полетела в Харьков, но там его не нашла.

Примерно через год, возвращаясь из университета, встретила тётю Марину, нашего «почтальона Печкина», она взглянула на меня и заплакала причитая:

– Беги, Васька, твой приехал! Сейчас он у Эльзы. Ждёт такси. Уезжает в Германию. Прости, дочка, испортила я тебе жизнь…

Как я бежала – не помню, помню только, что во рту было сухо, а сердце дрожало, как хвост у замершей болонки. Алька садился в машину, у подъезда стояли Эльза и её мама. Эльза дёрнулась, одним прыжком оказалась рядом со мной, старалась преградить путь:

– Оставь его… Не порть ему жизнь… Олег женился…

Алька обернулся, бросил в багажник чемодан и, схватив меня за руку, втащил в машину, крикнул водителю:

– На вокзал!

И, повернувшись ко мне, зарычал:

– Как ты могла выйти замуж за этого огрызка? Позарилась на деньги его папочки? Почему не отвечала на письма, струсила?!

– Алька, мне больно, больно, больно… – я вцепилась ему обеими руками в лацканы пальто и кричала неистово яростно, как последний раз в жизни, стараясь удержать уходящую любовь… Нет! НЕПРАВДА! Нет!

– Я никогда не была замужем… не получала твоих писем… искала тебя в Харькове… люблю тебя… тебя-я-я…

У Альки задрожал подбородок, и это было так страшно, что я разжала кулаки и оттолкнула его от себя, резко дёрнула бант, оторвала его от блузки и сунула его ему в руку:

– Возьми… помни меня… помни…

Алька вышел из машины. Водитель услужливо подал чемодан, и он пошёл на перрон, не оборачиваясь, держа в одной руке чемодан, в другой мой бант. В машине я билась не в силах вздохнуть, казалось, грудная клетка стала каменной.

Водитель попытался успокоить:

– Ну, что ты так убиваешься, девочка? Он не умер, он просто уехал. Все уезжают… Он вернётся. Обязательно вернётся…

– Он уехал в Германию навсегда… он не вернётся…

– Хочешь, мы догоним его на следующей станции… денег с тебя не возьму…

– Хочу! – закричала я, – хочу!

И мы погнали. На полдороги попросила водителя остановить машину. В боковом зеркале увидела своё лицо. В нём не было ни кровинки, глаза, в которых когда-то прыгали молодые дельфинчики, потухли:

– Спасибо… поворачивайте, пожалуйста…

Так закончилась моя первая любовь. Любовь, похожая на песню весенней капели. Красиво, правда? Песня весенней капели… На самом деле вы слышали, как стучит капель по крыше? Часа через два ваши нервы не выдерживают и вы, прикрываясь подушкой, бормочите про себя: «чёрт бы её побрал эту весеннюю капель!» Может быть, и хорошо, что первая любовь уходит. Неизвестно, что получилось бы из этого густо замешанного на эмоциях тесте. Какой испёкся бы пирог?

Исайчев почувствовал, как яростно забилась венка на руке Ольги.

– Что?! – чуть шевеля губами, спросил Михаил

– Бант! Ты говорил мне, что Мамкин на подушке в апартаментах Бурлакова видел оторванный от женской блузки бант.

Михаил вспомнил и, подняв руку, остановил Василису, спросил:

– Скажите, Бемби, у вас на кофточке был красивый бант: на голубом воздушном фоне меленькие, как будто бархатные розовые цветочки?

– Откуда вы знаете?

– Знаю. Ваш бант сейчас лежит на подушке в спальне Олега Олеговича.

– Алька сохранил его?! – выдохнула Василиса, – Он никогда не говорил об этом. Надо же – сохранил… Тогда, после его отъезда, я вернулась к дому Эльзы. Она знала, что вернусь. Осталась стоять у подъезда. Я вышла из машины, и она, увидев мою разорванную блузку, просияла. Спросила: «Он, что врезал тебе? Блузку порвал? Обидно, она мне нравилась. Лучше бы продала». Я задала ей только один вопрос: «За что?». Она жеманно пожала плечами и, улыбаясь, ответила: «Вы не пара! Обидно, что он угробил на тебя столько времени…». На следующий день я нашла тётю Марину – нашего почтальона. Она призналась, что за каждое недоставленное письмо от Альки получала от Эльзы коробку шоколадных конфет, а за недоставленную телеграмму с сообщением о вызове на переговорный пункт3131
  В то время мобильные телефоны были редкостью, а городские телефоны водились не у всех.


[Закрыть] – две коробки шоколадных конфет. У тёти Марины четверо детей и муж, все пропивающий алкоголик, а у Эльзы мама работала главным фтизиатром туберкулёзного санатория и от больных в благодарность получала коробки, редких в то время, шоколадных конфет. Ими в квартире Эльзы Леманн были забиты все шкафы.

– Простите, Василиса, какую роль в этой истории играет Ирина, как она оказалась рядом с Олегом Олеговичем? – спросила Ольга.

– Он тогда в машине бросил мне в лицо, будто я вышла замуж за «огрызка». «Огрызок» – мой одноклассник, прекрасный парень, только очень маленького роста. Его папа был известный в городе ювелир. Все девчонки нашего класса жалели его. Думали, он никогда не женится, разве что кто-то позарится на деньги его папочки. А он возьми и женись сразу же после школы на такой же «козявочке» из параллельного класса. Весь наш класс гулял на их свадьбе. Так вот, Ирина выпросила на работе командировку в Питер. Алька к тому времени уже перебрался туда из Харькова. Они, по словам Ирины, невзначай встретились и, вероятно также «невзначай» она показала ему свадебные фотографии, где вместо лица невесты везде красовалось моё лицо. Это Эльза постаралась и не поскупилась на хорошего фотографа. Он и смастерил ей этот карнавал. Именно тогда Алька не отпустил от себя Ирину, она так и осталась там, в вечной командировке.

– Постойте, Василиса, вы сказали, что закончилась ваша первая любовь, я не совсем понял…

– Первая, Мцыри, первая. Через три года началась вторая. – Василиса прислонила голову к спинке кресла и утомлённо прикрыла веки. – Я немного устала… кажется, пришла пора обеда. Вы идите, пришлите и Олежке что-нибудь поесть. Я пока отдохну, подремлю. После обеда приходите, пожалуйста, продолжим. Извините, бога ради… устала…

На крыльце гостевого дома Ольга неожиданно попросила:

– Мишань, ты иди ешь, я совсем не хочу. Отдай флешку с утренними записями Усачева и теми, что потом записал практикант Мамкин, хочу их ещё раз пересмотреть. Диктофон с комментариями тоже давай.

– Тебе что-то показалось? – спросил Исайчев.

– Я почти уверена, что не показалось. Надо перепроверить…

– Поясни…

– Поясню обязательно, но потом, когда проверю. Не хочу сбивать тебя с толку. У тебя ведь тоже что-то проклюнулось.

– Проклюнулось, но доказательств пока нет… Ты знаешь…

Но Ольга не дала мужу договорить:

– Не спеши, Мишань, давай мы к этой разгадке с двух концов подползём.

– А если мы в разные стороны ползём?

– Уверена, что в одну. Ты всегда звонишь ровно тогда, когда я хочу тебя услышать. Значит, мы думаем в одном направлении. Принеси что-нибудь сладенького. Мозгу нужен сахар…