Текст книги "В поисках любви"

Глава 16

Это была странная мысль, но Юлия никак не могла избавиться от нее. Юлия ехала домой, и она, словно назойливая муха, постоянно жужжала в голове: ее брак с Максимом на грани распада.

Она не могла понять, почему то, что случилось в мастерской художника, привело ее к этому убеждению. У нее с Максимом не было ни ссор, ни каких-то других противоречий. Да, она едва не изменила ему, но в последний миг смогла пересилить себя, оттолкнуть змея искусителя. А потому она вправе считать, что ничего плохого не произошло. И все же она не могла отделаться от ощущения, что ее супружеской жизни угрожает серьезная опасность.

Пока не поздно, надо исправлять положение, думала она. Но как? Распад ее семейной жизни происходит на таком тонком уровне, что она сама не в состоянии понять, где расположен источник появления этих ощущений. Но то, что они есть и то, что они весьма сильные, в этом нет никаких сомнений.

«Я должна поговорить с Максимом», – несколько раз повторила она одну и ту же фразу. То, что разговор был необходим, она не сомневалась. Проблема заключалась в другом; она никак не могла определить, о чем они должны поговорить.

Юлия приехала домой, раздираемая сомнениями. Максим уже вернулся с работы и ждал ее. Она взглянула на него и прочла в его глазах вопрос; он явно хотел узнать, где она была.

Юлия решила сказать правду, но не всю.

– Меня просила Довгаль поехать к Лукомскому, отобрать картины на его выставку. Я тебе говорила.

– Ну как, отобрала?

– Нет, я решила, что я не могу взять на себя такую ответственность. Я не считаю, что настолько хорошо разбираюсь в живописи. Ты, наверное, устал, хочешь есть, я сейчас приготовлю.

– Успеем, посиди со мной. Я попил чаю, не обязательно каждый вечер наедаться.

Это предложение немного удивило Юлию, но и обрадовало. Ей совершенно не хотелось готовить. И, кроме того, несколько необычное поведение мужа слегка заинтриговало ее. Может быть, он тоже чувствует необходимость поговорить с ней?

Юлия села рядом с ним на диван, Максим обнял ее за плечи, потерся носом о ее щеку.

– Знаешь, мне все говорят, что у меня жена – необыкновенная женщина.

Юлия сделала удивленное лицо.

– И кто говорит?

– Многие. Сегодня – Довгаль. Мы с ним полчаса проговорили о тебе.

– Вот уж не думала, что я его так интересую. Разве я могу сравниться с его женой?

– Она, конечно, очень красивая, но в ней ощущается какая-то искусственность. Когда я с ней общаюсь, у меня всегда возникает чувство, что я говорю с неживым человеком. У тебя такого не бывает?

– Отчасти. Но она умна.

– Не спорю. Ну и что? У нее скучный ум.

Юлия удивленно посмотрела на мужа; как точно и метко он охарактеризовал ее. Если честно признаться, она не ожидала от него такой тонкости в оценке.

– Знаешь, о чем я еще подумал, мы как-то в последнее время стали скучно жить. Ездим только в загородный клуб. А почему бы нам не повеселиться в середине недели. Посидим в ночном клубе, выпьем вина, потанцуем. Ты ведь великолепно танцуешь. Я очень люблю смотреть, как ты это делаешь.

– Здорово, в самом деле, поехали. У меня в последнее время тоже возникло чувство, что мы как-то засиделись на одном месте. Словно узники, никуда не выезжаем.

– Прекрасно. Тогда одеваемся и едем.

Сборы заняли довольно много времени, главным образом, по ее вине. Ей вдруг захотелось поразить Максима своим внешним видом, и она долго и тщательно колдовала над своим лицом, затем не менее долго выбирала вечерний туалет. Наконец она появилась в гостиной, и по лицу Максима увидела, что ее труды не пропали даром.

– Черт возьми, да ты самая красивая женщина на свете! Знаешь, мне уже не хочется ехать в ночной клуб, мне хочется затащить тебя в спальню.

– Ну уж нет, я не для того так долго одевалась, чтобы ты меня тут же раздел. Едем!

– Но тогда хотя бы поцелуй.

Поцелуй занял еще минут пять, после чего ей частично пришлось восстанавливать на лице макияж. Наконец они сели в автомобиль, который помчался в направлении сверкающего огнями вечернего города.

В этом ночном клубе они были несколько раз вскоре после свадьбы. Юлия знала, что он считается одним из самых дорогих и престижных в Москве. Но он стоил затраченных денег; обслуживание клиентов здесь было поставлено на самом высоком уровне, а кухня ресторана была столь изысканной, что Юлия раньше и не слышала о половине из предлагаемых тут блюд.

Они прошли в бар, сели за столик, Максим принес по коктейлю. С потолка и стен струился слабый голубой свет, играла негромкая музыка. Рядом сидели хорошо одетые мужчины и женщины; над ними вился дымок дорогих сигарет, слышалась спокойная приглушенная речь. В десяти шагах от них умиротворенно журчал вытекающий из фонтана ручеек.

Юлией вдруг овладело какое-то радостное чувство. Как здорово, что Максиму пришла мысль привести ее сюда; как тут приятно и хорошо. Эта атмосфера спокойствия, отрешенности от мирских забот действовала на нее благотворно, помогала забыть все свои сомнения и тревоги.

– Дай мне сигарету, – попросила она.

Максим достал пачку, поднес огонь. Тонкий сигаретный дым приятно защекотал горло.

– Как тут замечательно, – сказала она.

– Мы можем сюда ходить чаще.

– Это хорошая идея. А еще мы давно не были в театре. Я знаю, ты не очень большой его поклонник, но я очень люблю театр. Когда я была студенткой, то постоянно бегала по театрам и концертам.

– Хорошо, пойдем в театр.

– Ты говоришь так, словно делаешь мне одолжение.

– Вовсе нет, я буду рад пойти с тобой в театр. С такой красавицей хочется идти куда угодно. Даже на демонстрацию трудящихся.

– А если бы я была не такой красивой, ты бы ни за что не повел меня в театр, – засмеялась Юлия. – Ты идешь в театр, чтобы продемонстрировать всем, какая у тебя красивая жена.

– Тоже хорошая цель, – улыбнулся Максим. – Если мне станет скучно, я буду смотреть на тебя. Почему-то мне кажется, что это интересней, чем спектакль.

– Но для этого не обязательно отправляться в театр. У тебя есть замечательная возможность смотреть на меня, сколько пожелаешь, дома.

– Как ни странно, но дома это не всегда получается.

– Не всегда получается? – переспросила Юлия, но на самом деле она поняла, что имеет в виду Максим. Значит, и он слышит какие-то фальшивые ноты в мелодии их отношений.

– Знаешь, дома как-то все слишком обыденно. Я приезжаю, мы ужинаем, потом идем спать. – Он задумался. – Как будто это не жизнь, а исполнение какого-то ритуала. Однажды я поймал себя на том, что временами перестаю ощущать тебя, как будто тебя нет рядом, хотя ты лежишь со мной в одной постели. Странно?

– У меня тоже иногда возникают похожие ощущения, – осторожно проговорила она. Что-то пугало ее в их разговоре, скорее всего, то, что она не знала, до какой черты можно быть откровенной с мужем. То, что его тревожат те же чувства, радовало ее; значит, не все у них потеряно – и взаимопонимание возможно. Но с другой стороны если рассказать ему все, что ее беспокоит, до конца, то неизвестно, чем это может закончиться.

– И что это за ощущения?

– Ну, это трудно описать. Словно мы живем, и не живем, словно мы существуем, и словно бы нас нет.

– Как это понять?

Юлия выпустила вместе со вздохом густой клубок дыма.

– Ну, вот человек что-то делает, что-то говорит. Но осознает ли он источники всех своих поступков или он просто автомат, запрограммированный на определенные действия? Ты сам сейчас сказал о ритуале. Но если мы живем как автоматы, то чем мы от них отличаемся, что нас характеризует как людей?

Юлия увидела, как изменилось лицо мужа, и пожалела о своих словах.

– Этому всему тебя научил этот еврейчик? Что еще он тебе сказал?

Юлия пожала плечами.

– Ничего. Я и сама могла дойти до этого. Между прочим, у меня все же высшее образование.

– А у меня, по-твоему, какое? Ты говорила с ним насчет продажи дома?

– Да, но он не согласен.

– Я так и предполагал. Ладно, не будем сегодня больше об этом. Мы пришли сюда веселиться. Хочешь, я принесу еще один коктейль?

– Хочу, – с облегчением проговорила Юлия.

Несколько принесенных подряд Максимом очень вкусных коктейлей подняли градус ее настроения, голова приятно закружилась, ни о чем грустном думать больше не хотелось. Они стали танцевать, Юлия прижималась к мужу, она ощущала идущий от него ароматный запах сигарет, смешанный с запахом дорогого одеколона, и он волновал ее почти также сильно, как и в первый раз, когда она его почувствовала.

– Я тебя люблю, – сказала Юлия. В этот момент она была уверена в полной правдивости своих слов.

– Я тоже тебя очень люблю.

– Я хочу от тебя ребенка.

Максим посмотрел на нее и неопределенно кивнул, и Юлия так и не поняла, это знак согласия или несогласия. Но выяснять это она не хотела, эти слова явились для нее самой неожиданными. И почему они вырвались из нее именно в такой неподходящий момент, она не знала.

Максим снова посадил ее за столик, сказав, что хочет зайти ненадолго в казино. Юлия знала, что хотя он любил играть и им мог овладеть настоящий азарт, но при этом он всегда сохранял достаточно хладнокровия, чтобы не наделать глупостей. Перед тем, как покинуть ее, он принес ей очередной коктейль. Но пить она не стала, ей захотелось просто попутешествовать по ночному клубу.

Юлия отправилась на прогулку. Ей было интересно наблюдать за людьми. Она смотрела на них и думала: вот бы узнать, счастливы ли они, хорошо ли им сейчас, не одолевают ли их сомнения, не хочется ли им бросить все и уехать куда-нибудь далеко-далеко. Все они кажутся такими благополучными, уверенными в себе, что трудно представить, что их могут тревожить такие мысли. Но, впрочем, и она со стороны имеет такой же счастливо-уверенный вид. Или она все же одна такая?

Внезапно она натолкнулась на знакомую пару; те тоже заметили ее. Общаться с Довгалями ей совершенно не хотелось, но сделать вид, что не замечает их, она уже не могла – слишком ничтожное расстояние отделяло ее от них.

Сама пара производила немного комическое впечатление: высокая и величественная, словно королева, Анна Владимировна и маленький проворный, напоминающий шута при своей царице Виктор Аполлонович.

– Так приятно вас тут встретить, – сказала Анна Владимировна. – А где ваш супруг?

– Он пошел в зал казино.

– Не боитесь, что он выйдет оттуда без гроша в кармане?

– Не боюсь, он умеет останавливаться в нужный момент.

– Многим казалось, что это так, но только до того момента, пока не начиналась игра. Люди собирают свое состояние по копейкам годами, а спускают все за считанные минуты. Правда, Виктор?

– Таких случаев на моих глазах было немало, – Довгаль пожирал Юлию глазами, и она чувствовала себя неловко от этого откровенного взгляда.

– Я хочу с вами кое о чем поговорить, – сказала Анна Владимировна. – Виктор, ты не будешь возражать, если мы ненадолго уединимся?

– Я тоже наведаюсь в казино, – сказал Довгаль. – Заодно посмотрю, как там ваш Максим. Передать ему, чтобы он был осторожней?

Женщины остались одни.

– Что случилось у вас с Лукомским? Он отказался выставлять картины. Столько сил затрачено, столько вложено денег. – Анна Владимировна пристально смотрела на Юлию.

– Ничего не произошло.

– Но вы же были у него?

– Была. Я посмотрела его работы и решила, что не могу выступать в роли судьи.

– Но он же талант!

– Талантливых много. Во всех музеях мира развешены картины талантливых художников. Никто даже не знает всех их картин. Ничего не случится, если один талантливый художник не выставит свои работы.

– А вам известно, что после вашего посещения он сжег много своих картин? – вдруг как-то странно усмехнулась Довгаль. – А потом он совершил попытку самоубийства. Он выпил какую-то гадость, то ли растворитель для красок, то ли еще какой-то подобный напиток.

Юлия вздрогнула.

– Не может быть.

Анна Владимировна слегка приподняла свои царственные плечи.

– Вы можете пойти проведать его в больнице. – Она достала из сумочки клочок бумажки. – Вот телефон приемного отделения. Если у вас появится интерес к его состоянию, можете позвонить.

– А что сейчас с ним?

– Он вне опасности.

– Думаю, он и не хотел кончать жизнь самоубийством, это лишь вопль о помощи с его стороны. Скажу вам честно, не знаю, как вы, но я не собираюсь ему помогать. – Она замолчала и осмотрелась по сторонам.

– А где наши мужчины? Уж не заигрались ли они?

Но мужчины не заигрались, они показались через несколько минут. Юлия заметила, что муж чем-то огорчен.

– Возвращаю вам вашего замечательного супруга, – проговорил Довгаль. – Вы должны мне быть благодарны, я оторвал его от стола. Он слишком увлекся джек-потом.

– В самом деле, – кисло улыбнулся Максим, – сегодня мне немножечко не везет, я проиграл.

Однако по его виду Юлия поняла, что проиграл он изрядно.

– Нашим сударыням не кажется, что пора идти ужинать в ресторан? – торжественно провозгласил Довгаль.

Сударыни возражать не стали – и все, не торопясь, направились в зал.

Они много танцевали, пили вино, слушали музыку, смотрели, как изящно расстаются с одеждой красивые длинноногие стриптизерши. Довгаль то и дело приглашал Юлию на танец, хотя составленная из них пара казалось ей смешной и нелепой – она возвышалась над партнером на целую голову. Но это нисколько не смущало его; пользуясь моментом, он прижимался к ней, старался как можно чаще касаться ее плеч и груди; Юлия же была слишком пьяной, чтобы реагировать на его прикосновения, выбрав единственно возможную в данной ситуации тактику – не обращать на его выходки внимания. Правда несколько раз она поймала на себе внимательный взгляд Максима, но так как порог восприятия у нее был сильно снижен алкоголем, она тут же забывала об этом.

Домой, в свою городскую квартиру, они добрались на такси, оставив свою машину на стоянке у казино. Оба были слишком утомлены, чтобы говорить о чем-либо; они бросились в постель и почти сразу же заснули.

Глава 17

Юлию разбудила головная боль. Вчера незаметно для себя она много выпила; этот мерзкий гном не уставал подливать ей в бокал, а Максим не промолвил ни слова, дабы остановить этот нескончаемый винный поток. Она встала, прошлась по квартире; так как они в ней постоянно не жили, то вся мебель покрылась пыльной пленкой. Но ей было совершенно не до уборки. Она думала о Лукомском. Что ей делать? Ехать к нему? Анна Владимировна ясно сказала, что больше им не интересуется. А есть ли у художника хоть кто-то, кто бы мог поддержать его в такой тяжелый момент?

Сейчас она не испытывала к нему никаких чувств, эпизод в его мастерской словно метлой вымел из ее души все то, что рождалось в ней к нему. Ее даже не интересовало состояние его здоровья. Но это равнодушие и ужасало ее; неужели она может быть такой бесчувственной, бессердечной?

По телефону она узнала адрес больницы, затем некоторое время затратила на то, чтобы привести себя в надлежащий вид – стереть с лица следы вчерашней оргии. Впрочем, спешить ей было некуда, впереди был незаполненный ничем день. Вечером Максим возвратится с работы, и затем они отправятся в свою загородную резиденцию.

В больнице был не приемный день, но Юлия уже научилась улаживать эти мелкие затруднения; несколько недорогих подарков перекочевали из ее сумочки в карманы не слишком свежих халатов медицинского персонала. Она вошла в палату и остановилась несколько удивленная открывшимся ей интерьером; в большой комнате стояло не менее восьми коек, на них покоились тела мужчин разных возрастов и комплекций. Лукомский лежал на кровати, при виде нее у него лишь на мгновение что-то изменилось в лице, затем оно приняло прежнее безучастное ко всему происходящему в этом гнусном мире выражение. И пока она шагала к нему, он не только не переменил позу, но и не сделал ни одного движения ей навстречу.

– Здравствуйте, – сказала она, чувствую растерянность от этой непривычной ситуации, от холодной встречи и от того, что на ней скрестились взгляды всех обитателей палаты. – Как вы себя чувствуете?

Лукомский равнодушно посмотрел на нее.

– Сейчас ничего, – вялым голосом ответил он.

– Я вот вам принесла фрукты. – Юлия положила пакет на тумбочку, но художник никак не отреагировал на это, даже не повернул головы.

– Может, нам лучше выйти в коридор, если вы, конечно, в состоянии?

– Пойдемте, выйдем, – согласился Лукомский. Он встал и, не оборачиваясь, направился к выходу.

Они нашли небольшой закуток, где стояло несколько стульев, – и сели.

– Зачем вы это сделали? – спросила Юлия.

Глаза Лукомского смотрели мимо нее, и она никак не могла поймать его взгляд.

– А зачем вам знать об этом?

Юлия замялась. Вопрос был поставлен в самую точку, и ей нелегко было ответить на него.

– Но это случилось после того… как я ушла от вас.

– То есть, вы желаете узнать, не из-за вас ли я попытался уйти в мир иной? – он впервые за весь разговор посмотрел ей прямо в глаза, и Юлию ожег огонь, пылающий в них. – Да плевал я тысячу раз на вас, чтобы сводить счеты с жизнью из-за таких ничтожеств, как вы. Вы обманули меня, вы были моей последней надеждой, что в жизни есть еще что-то, кроме полного идиотизма и полных кретинов, что нас окружают. Когда я вас увидел, мне показалось, что вы явились к нам с какой-то другой планеты. У вас была такая улыбка, такой взгляд… В них заключалось что-то неземное. Но я ошибся, мир все тот же. Но главное не в этом; когда вы ушли, я понял, что дело не в том, что вы оказались совсем не такой, какой я вас видел, дело в том, что другого мира просто не существует в природе. Не существует. И я никогда не встречусь с ним. А раз так, то к чему продолжать всю эту канитель? Вам что-нибудь не понятно? – вдруг спросил он совсем другим тоном, как спрашивает учитель ученика, которому он только что объяснил урок.

– Но если вы считаете, что принадлежите другому миру, значит, этот мир все-таки существует. По крайней мере, он должен находиться внутри вас.

Лукомский как-то странно посмотрел на нее, потом усмехнулся.

– А что делать там Адаму без своей Евы? И кто вам сказал, что я принадлежу тому миру? Да неужели вы не видите, что я принадлежу этому миру? Принадлежу со всеми потрохами. Это с помощью вас я вознамерился туда попасть. Я же думал, вы – вестник.

– И для того, чтобы там оказаться, вы должны были переспать со мной? – не смогла удержаться от сарказма Юлия.

– А почему бы и нет?! Разве в этом дело?! Можно по-разному переспать. У большинства людей это просто случка, я вас желал совсем по-другому. Это был бы божественный секс, мы бы поднялись с его помощью высоко-высоко. Я хотел проникнуть не в вас, я хотел проникнуть через вас в тот самый мир… Впрочем, вам этого не понять.

На этот выпад Юлия ничего не ответила, у нее не было желания вступать в полемику в этом больничном, пропахшем лекарствами, закутке.

– А что же будет теперь с выставкой? – вдруг спросила Юлия. – Вы же замечательный художник.

– С выставкой? – в его голосе прозвучало непритворное удивление. – Какое мне дело до какой-то там выставки? Господи, до чего же смешны эти людишки. Я как-то был на одном вернисаже знаменитого художника. Это великий художник, он хорошо постарался – и в зале был накрыт просто замечательный стол. И я видел, что всех интересовал только он, а не развешанные по стенам картины. И как только дали команду приступить к еде, все это стадо свиней моментально набросилось на нее, будто до этой минуты целый век не жрали. Никто больше уже не вспоминал о живописи, об искусстве, все только чавкали и лакали водку. Так скажите, для кого мне творить? Для них? Но им нужно только корыто со жратвой, больше ничего.

– А для себя?

– Я все равно не могу выразить все то, что хочу. И никто не может. Я давно понял, что человеку этого не дано. Можно только бесконечно приближаться к чему-то главному, да и то все равно останешься от него на весьма почтенном расстоянии. На самом деле, искусство порождает лишь еще одну ложь. Как будто ее мало в жизни и без него, – Лукомский замолчал, затем взглянул на нее. – Честно говоря, меня утомил наш разговор. Он не имеет уже никакого смысла. Здесь, на больничной койке, мне понравилось лежать и смотреть в потолок. Я вдруг понял: ничего не делать – лучшее в мире занятие. Если вас это волнует, то можете не бояться, пока делать новых попыток я не собираюсь. Слишком неприятен оказался переход из одного мира в другой. Пожалуй, это единственное, что удерживает от повторения. А так, все без разницы. Или вы настолько глупы, что еще этого не поняли? Впрочем, мне-то что? Я рад, что все так произошло, по крайней мере, я больше не возьму в руку кисть. А чтобы прийти к этому решению, можно было пройти и не через такое. Прощайте, моя надежда на другую жизнь.

Лукомский направился в палату. Юлия смотрела ему вслед, пока он не скрылся за дверью. И хотя он шел, не спеша, он так ни разу и не оглянулся. Кажется, он не лукавил, она действительно утратила для него всякий интерес.