Текст книги "Ловушка для повесы"

Почти час бродила она по землям Эшбери-Холла, изучая результаты работы садовников по приведению в порядок газонов и садов. Прогулка и мягкий утренний воздух помогли ей отбросить прочь тревоги, по крайней мере на время.

Садовник уже был нанят на постоянную работу, и она знала, что еще появится архитектор, чтобы спланировать сады вокруг. Эшбери-Холл был солидным поместьем, и сады должны были ему соответствовать.

Аделаида прошлась вдоль южной стены здания и обнаружила, что небольшой кусочек сада уже избавлен от бурьяна и вскопан. Тут было подходящее место для маленького фонтана. Еще здесь не мешало бы поставить несколько каменных скамеек. А освещение идеально подходило для гладиолусов… Она никогда раньше не пробовала их выращивать, но…

Голос Коннора оторвал ее от приятных размышлений.

– Тебе нравится это местечко?

Аделаида оглянулась на него через плечо и улыбнулась, довольная тем, что прогулка полностью избавила ее от неприятного настроения.

– Уверена, что оно превратится в чудесный сад.

– Оно твое.

– Да. – Аделаида обвела взглядом окрестные земли. Она была теперь хозяйкой Эшбери-Холла, хотя это до сих пор казалось ей нереальным. – Тут еще много работы для садовника и архитектора, но…

– Нет, – он указал на вскопанную землю, – я имею в виду это. С этой стороны дома. Оно твое.

– Грязь?

Коннор откашлялся, затем потянул себя за галстук, затем заложил руки за спину, словно осознав, что смущается.

Аделаида ошеломленно уставилась на него. Господи! Да ему же просто неловко…

– Здесь начали работать вчера, – объяснил он. – И когда я вернулся сюда за экипажем, то подумал, что, может быть… тебе понравится иметь какую-то часть сада только твоей. Делать здесь все, что захочется.

Последняя частичка холода, возникшего в груди еще в спальне, растаяла. Она не знала, хочет ли Коннор ее побаловать, или подкупить, или попросить прощения, или то, и другое, и третье. Но понимала, что это ей очень нравится. Несмотря на прошлые свои прегрешения и нынешние мотивы, сейчас Коннор пытался наладить их отношения. И, по ее мнению, это дорогого стоило.

Аделаида встала на цыпочки и поцеловала его в щеку невиннейшим поцелуем.

– Благодарю тебя.

– Пожалуйста. – Коннор обнял ее за шею и, притянув к себе, ожег ее рот долгим жарким поцелуем, оставившим ее раскрасневшейся и задыхающейся. – Я подумал, нам будет разумно воспользоваться случаем, пока у нас есть возможность, – сказал он наконец, отпуская ее. – Я ведь уже послал экипаж за твоим семейством.

– Ой, – пролепетала она, стремясь прояснить отуманенную страстью голову. Ничего не получалось.

Но следующие слова Коннора она осознала.

– Вольфганг тоже намеревается приехать.

Это подействовало на нее как холодный душ.

– Ох! – Она слабо улыбнулась, когда Коннор насмешливо хмыкнул. – Как ты можешь быть в этом уверен?

– Я говорил с ним об этом в тюрьме.

– И что ты ему сказал?

– Что денежное содержание он получит лишь вместе с проживанием в Эшбери-Холле.

– Снова пошел на подкуп? – Ее удивила не взятка, а причина, по которой она была предложена. Она думала, что Коннор скорее дорого заплатит за то, чтобы Вольфганг держался подальше от их дома.

– Это компромисс, – объяснил Коннор. – Ему нужны деньги. Я же хочу пристально присматривать за ним, пока мы не уверимся, что он разумно этими деньгами распорядится.

– Надеюсь, ты не сказал ему это? – Аделаида легко могла себе представить бурную реакцию брата на такое недоверие.

– Не думай обо мне так плохо, любовь моя. Я сказал ему, что семья в нем нуждается. – Он поцеловал ее в макушку, поигрывая с выбившимся из прически локоном. – Ну и что родной дом покажется ему не слишком уютным, когда примутся за ремонт крыши.

– Ремонт?

– Они начнут на следующей неделе. И немедленно заменят двери гостиной. – Он подчеркнуто серьезно посмотрел на нее. – А то кресло вишневого дерева отправится прямиком в огонь.

Аделаида неудержимо расхохоталась: да, он старается!

– Полагаю, ты догадываешься, что я скажу на это. Ты не можешь его сжечь. Это фамильная реликвия.

– Тогда пусть отправляется на чердак, – легко согласился Коннор и наградил ее очередным быстрым поцелуем. – Оставляю тебя твоей прогулке.

Она чуть не попросила его остаться, но в последнюю секунду прикусила язык. Ей больше не хотелось гулять, не нужно было развеивать мрачные мысли, а вот несколько минут уединения не помешали бы.

После того как он скрылся в доме, Аделаида медленно оглядела окружающий мир, видя его теперь совсем другими глазами. Все это принадлежало ей. Дом, земля, участок грязи и пятнадцать тысяч фунтов в банке… Все принадлежало ей…

Годами она мучилась тягостными мыслями о том, что будет с ее семьей. На протяжении нескольких недель она не знала, какое будущее ее ждет. Теперь это будущее настало… и оказалось чудесным. Она была в безопасности. Они все были в безопасности. И теперь ей никогда не грозит дом для бедных, никогда в ее дверь не постучит кредитор. У Изабеллы будут новые платья, новые книжки, перед ней откроется целый мир возможностей. У Джорджа появится настоящая нянька, а когда придет время – лучшие наставники… и все бисквиты, которые он сумеет съесть. А Вольфганг… Вольфганг приспособится и привыкнет. Она была в этом уверена.

Впервые за долгое время Аделаида почувствовала себя свободной. По-настоящему, чудесно свободной. У нее кружилась голова. Она услышала свой собственный смех, раскатившийся по лужайке, и, как маленький ребенок, широко раскинула руки и, запрокидывая голову, закружилась в веселом танце.

Коннор смотрел, как Аделаида кружится в саду. С его места, из окна кабинета на втором этаже, он мог любоваться развевающимися складками ее юбки и позолоченными солнечным светом каштановыми локонами. Нежный звук ее смеха проник сквозь стекло и успокоил мучительную тесноту в груди.

Предыдущая ночь стала осуществлением всех его мечтаний, но утро пошло не совсем так, как он рассчитывал.

Так-то.

Оглядываясь назад, Коннор осознал, что не проявил достаточно такта и обаяния. Но, Боже, эта женщина умела надавить.

Как он получил свой шрам? Как стал из нищего, насильно завербованного матроса судовладельцем? Почему женился на ней? Почему не сделал ее просто своей любовницей? Вопросы, вопросы… а то, как она настаивала на ответах… все это совершенно выбивало его из колеи.

Аделаида хотела, чтобы он поделился с ней своей жизнью.

К несчастью для них обоих, делать это он не умел. Коннор давно решил не раздумывать о своих недостатках, однако хорошо представлял себе все грани и оттенки своего эгоизма. Он был щедр на деньги и вещи, поскольку мог позволить себе отдавать их, не рискуя и не доставляя этим себе неудобств.

Но, как он подозревал, Аделаида хотела, чтобы он поделился собой. А этого ее ожидания он не мог ни удовлетворить, ни притвориться, что выполняет.

Он не знал, как быть щедрым душевно. Он не рос с братьями и сестрами. Его родители – хотя он знал, что они его любят, – были весьма сдержанны в проявлении чувств. Любовницы, которых он заводил в прошлые годы, удовлетворялись тем временем, что он им уделял, и дорогими побрякушками. А его люди… Что ж, они просто были его людьми. Большей частью они говорили про женщин, выпивку и про желание увидеть голову сэра Роберта на острие пики.

Пока Аделаида удовлетворилась подарком садика. Возможно, это станет ключом к их счастливому совместному проживанию: подкуп, отвлечение и тщательное сохранение дистанции.

Коннор надеялся, что этого будет достаточно. Надеялся, что она больше не станет задавать вопросов.

Потому что, по правде говоря, сомневался, что ей понравятся ответы.

Глава 22

Через день после приезда Уордов Коннор повез всех, кроме Вольфганга, который предпочел остаться в своих комнатах, в город, дабы Аделаида могла исполнить свое заветное желание побаловать племянника и сестру лакомствами и рисовальными принадлежностями.

Как и предсказывала Аделаида, Джордж заснул прежде, чем смог переесть сластей. Изабелла, забрав мольберт и краски, уселась на воздухе и следующие шесть дней проводила каждый час солнечного времени в саду, выискивая самые красивые цветы для запечатления их на холсте.

Аделаида наслаждалась собственными занятиями. Она начала увлекательную работу по планированию сада и под влиянием порыва попросила старшего конюха поучить ее верховой езде. В итоге у нее оказалось столько дел, требовавших ее внимания, что ей едва удавалось выкроить какое-то время для себя.

Основные работы по ремонту дома завершились, но многое еще приходилось доделывать, а декоратор искал ее одобрения для каждой драпировки и куска обоев, которые намеревался заказать. Слугам требовались более обыденные, но не менее важные указания, всегда необходимые для ведения хозяйства большого дома. Кроме того, следовало заказать новую одежду для всей семьи, написать письма Лилли и Уиннифред, нанять няньку для Джорджа. Аделаиде хотелось привлечь к этому Вольфганга, чтобы развеять его дурное настроение, но тот категорически не желал проявлять к этому интерес.

– Что, черт побери, я знаю о няньках? – был его ответ. Это были единственные слова, обращенные к Аделаиде, за всю неделю. Днем он пребывал в своей комнате, а вечером отправлялся в городскую таверну.

По настоянию Коннора она без споров предоставила событиям идти своим чередом. Если Вольфгангу хотелось растравлять желчью раны собственной гордости, он мог предаваться этому занятию в одиночестве.

По правде говоря, Джорджу сию минуту не требовалась никакая нянька. Он процветал в новом доме, и здесь имелось множество людей, радующихся возможности за ним присмотреть.

Слуги и остальные обитатели Эшбери-Холла были очарованы ребенком, а больше всех Майкл, Грегори и Грэм. Они затопили малыша любовью и вниманием и, казалось, больше всего обожали подхватить его на руки и подбросить в воздух… как мешок с мукой. Аделаида чуть не упала в обморок, когда Грегори проделал это в первый раз, но старик поймал его, даже не охнув, доказав, что он ловчее и сильнее, чем кажется.

Было странным делить дом со взрослыми мужчинами, не приходившимися ей родственниками, слугами или гостями, но Коннор обращался с Майклом и Грегори, как с членами своей семьи. Так что Аделаида вскоре приучилась радоваться их улыбкам и деликатному подшучиванию… правда, все еще не слишком им доверяла.

Атмосфера тайны окружала их… И Коннора… И добрую часть всего того, что они делали.

Каждый день Коннор проводил по несколько часов за закрытыми дверьми своего кабинета. Иногда он предпочитал находиться там в одиночестве, но чаще встречался там со своими людьми, и приглушенный рокот мужских голосов доносился в коридор и гостиную. По непонятным причинам Аделаиде нравились эти звуки, и она находила кучу поводов, чтобы сидеть в гостиной, когда мужчины закрывались в кабинете. Слова казались неразличимыми, но было легко разобрать, кто говорит и когда. Особенно наслаждалась она знакомыми переливами низкого голоса Коннора.

Она размышляла о том, так же нравились бы ей звуки его голоса, если бы он чаще бывал в ее обществе. Она имела в виду не жажду обладания его телом. В этом смысле Коннор был ей доступен всегда. Каждую ночь, если быть точной… И каждое утро. Она не сомневалась, что при малейшем поощрении с ее стороны он был бы доступен и днем. В этом отношении он – к ее огромному удовольствию – был невероятно внимателен.

По правде говоря, он был внимателен во всех отношениях… когда находился поблизости. Он редко пропускал завтрак или обед, но часто ленч или пятичасовой чай. Если она останавливала его в холле, чтобы задать вопрос или перед сном поделиться какой-то тревогой, он внимательно ее выслушивал и давал продуманные ответы и здравые советы. Однако если ей нужно было задать ему вопрос, когда он был со своими людьми, ей приходилось ждать.

Она затруднилась бы ответить, как относится к такому устройству жизни. Никаких оснований для жалоб у нее не было. Коннор не пренебрегал супружескими обязанностями, но Аделаида чувствовала какое-то легкое недовольство… неловкость, когда он исчезал в кабинете со своими собеседниками. А мрачная улыбка удовлетворения, игравшая на его губах после этих встреч, лишь усиливала ее тревогу. Потому что слово «мрачный» не должно было бы применяться ни к одному аспекту жизни в первые же недели после свадьбы.

А больше всего она боялась за него – из-за тех рисков, на которые он мог пойти. Как далеко мог он зайти в своем стремлении к мести… А если, не дай Бог, это вернет его в тюрьму… или, того хуже, на виселицу?.. А если вообще ни к чему не приведет? Как долго будет он посвящать свою жизнь мщению, исключая из нее почти все остальное… ее в том числе?

Аделаида пыталась напомнить себе, что знала с самого начала, какое дело Коннор считает первоочередным. Она пошла на этот брак, прекрасно понимая, чего ей ждать. Но ни одно из этих размышлений ее не успокаивало… не смягчало тревожной правды.

Брак с Аделаидой оказался всем, на что он надеялся… Коннор пришел к этому заключению, спускаясь со второго этажа семейного крыла.

По правде говоря, этот брак оказался даже больше того, на что он рассчитывал. Он предполагал, что такое состояние станет приятным и удовлетворяющим. А вот чего он не ждал, так это того, как это будет удобно по жизни.

Какого цвета драпировки вы хотите видеть в своей гостиной? Спросите мою жену.

На обед подать говядину или баранину? Спросите мою жену.

Возникла ссора между служанками? Какие-то проблемы с садовником? Хочется получить в объятия красивую женщину? На все это отвечала Аделаида. Притом мгновенно.

Какое, черт побери, прекрасное устроение – брак!

Единственное разочарование, которое принесла в его жизнь Аделаида, была утрата способности как следует сосредотачиваться. Стоило ему уловить лишь дуновение ее духов в комнате или услышать за стеной легкий перелив ее смеха, и его мысли устремлялись к тому лишнему часу утром, который он провел в постели с ней, или радостям грядущей ночи, или возможностям послеполуденного отдыха… Он еще не испытал этого последнего удовольствия, но думать об этом было очень приятно.

Коннор как раз начал размышлять об этом и дошел в своих фантазиях до невыразимо увлекательного момента, в котором Аделаида манила его своим пальчиком, когда тихое хныканье и легкое движение около открытой двери привлекли его внимание. Оглянувшись, он увидел на полу соседней комнаты Джорджа. Глаза и нос малыша покраснели, а по щекам катились крупные слезы.

Что-то вроде страха пробежало холодом у Коннора по спине, но он постарался его сдержать. Дети плачут. Известно, что время от времени они это делают. И нет в этом повода для паники. Никаких причин, повторял он про себя, делая шаг к ребенку. Потом еще один шаг… Так, твердя себе эти успокоительные слова, он шаг за шагом пересек комнату и остановился над головой Джорджа… как идиот-великан.

– Ты это прекрати.

Из снисхождения к возрасту объекта своих увещеваний Коннор постарался говорить тихо и ласково. Однако малыш явно с ним не согласился. Он поднял голову, широко открыл глаза и разразился душераздирающим воплем.

– Господи! – простонал Коннор, чувствуя, что его барабанные перепонки вот-вот лопнут. – Не надо!

Он присел на корточки, что, видимо, несколько успокоило Джорджа, ибо отчаянные вопли перешли в рыдания. Ободренный этой маленькой победой, Коннор сделал глубокий вдох и, протянув руку, храбро похлопал ребенка по плечу. Джордж осел на пол, как растаявшее мороженое.

Матерь Божья!

Вот теперь появились все основания для паники. Коннор торопливо схватил Джорджа за плечики и постарался его посадить. Джордж снова свалился на пол.

Коннор попытался снова… с тем же результатом.

– Черт побери все! Сидеть!

Поморщившись, он мысленно выругал себя за грубость. Сначала он сшиб ребенка с ног, а теперь сыплет ругательствами. Хорош, нечего сказать…

Куда, черт бы их побрал, подевались все слуги? Где, черт побери, Аделаида?

– Прекрати это… Джордж… Так нельзя себя вести. Хочешь, чтобы тебя все считали ребенком?

Рыдания мгновенно стихли. К невыразимому облегчению Коннора, Джордж, медленно оттолкнувшись от пола, сел и, шмыгнув носом, объявил:

– Не ребенок!

– Конечно, нет, – поспешил подтвердить Коннор. По правде говоря, он готов был согласиться с любым утверждением малыша. С чем угодно, если это не даст ему заплакать. Он протянул руку, чтобы погладить того по головке, но тут же ее отдернул. – Вовсе не ребенок!

Джордж громко шмыгнул носом и склонил голову набок.

– Плохой.

– Это ты обо мне или о себе? – При виде непонимающего выражения Джорджа он покачал головой. Не исключено, что мальчик говорил о грубых словах Коннора, а значит, чем скорее он их забудет, тем лучше. – Не важно. Из-за чего ты пришел в такое состояние?

Когда никакого ответа не последовало, Коннор попытался переиначить вопрос:

– Что неладно, Джордж? В чем дело?

Никакого ответа. Ребенок сидел молча, с мокрыми щеками и сопливым носом и взирал на него большими заплаканными глазами.

Коннор снова попытался выяснить причину такого отчаяния. Медленно и тщательно выговаривая слова, он достал носовой платок и вытер Джорджу личико.

– Почему… ты?.. – Тут ему пришла в голову ужасная мысль. – Ты ведь… Ты ведь уже не в пеленках?..

– Ох! – внезапно произнес Джордж и сунул в лицо Коннору свой локоть, чуть не угодив ему в челюсть и показывая ссадину на предплечье.

Коннор откинул голову и уставился на покрасневший клочок кожи. Ничего особенного он там не увидел, а поэтому не понимал, что ему делать дальше. По крайней мере это лучше, чем менять грязную пеленку.

– Вижу-вижу, – солгал он.

Дьявольщина! Что делают с детьми в таких случаях? Кажется, целуют. Он надеялся, что от него этого не потребуется.

– Поцелуй.

Проклятие!

– Но, Джордж, это вроде бы не такая уж большая ссадина. Почему бы нам не поискать твою тетю?..

Губы Джорджа задрожали.

– Поцелуй.

Коннор поцеловал и был вознагражден лучезарной улыбкой Джорджа.

Вот так так. «Не так уж это и трудно, – подумал Коннор. – Сущий пустяк». И поскольку свидетелей рядом не было, ничего страшного не произошло.

– Отлично, Коннор. Молодец.

Он обернулся и увидел в дверях Аделаиду. Ее большие карие глаза смеялись.

– Как долго ты здесь стояла?

– Недолго.

Но достаточно долго, понял он, чтобы спасти его от роли няньки.

– Ты могла бы сказать что-нибудь.

– Да, – ее губы изогнулись в нежной улыбке, – могла бы.

Коннор выпрямился и хмуро посмотрел на нее.

– Неужели у меня тоже такой раздражающий вид, когда я доволен собой?

– Вдвое больше, – уверила она его.

– Отлично.

Аделаида тихо рассмеялась и пересекла комнату, направляясь к Джорджу. Она подхватила его на руки, поцеловала сомнительную ссадину на локте, затем укоризненно проговорила:

– Ты знаешь, дорогой, почему у тебя случился этот «Ох»? Потому что ты забрался сюда, куда тебе ходить не следовало, вместо того, чтобы уютно спать в детской, как тебе было велено.

Коннор сомневался, что малыш полностью понял, что ему говорят. Но слово «спать» явно до него дошло и вызвало новый вопль.

– Нет! На пол! – Он забился в руках Аделаиды, но тщетно.

Не обращая внимания на новый взрыв крика, Аделаида подошла к стене и дернула шнур звонка. Коннор мрачно уставился на шнур. Как ему не пришло в голову им воспользоваться, чтобы позвать на помощь?

Минутой позже он все еще сверкал глазами, когда быстро откликнувшаяся служанка освободила Аделаиду от ее орущего груза.

– Ты все еще не слишком ловко чувствуешь себя с ним? – поинтересовалась Аделаида, когда служанка удалилась.

Ее вопрос почему-то заставил его оправдываться:

– Я хорошо к нему отношусь.

– Да-да. Знаю. Я вовсе не собиралась тебя критиковать. – Подойдя к кровати, она облокотилась на стойку балдахина. – Это просто наблюдение. Разве в Бостоне не было маленьких детей?

– Да, – ему сразу захотелось сбросить напряжение с вдруг окаменевших плеч, – были, но совершенно другие. Они не были такими…

– Какими такими? – настаивала Аделаида.

Они не были его детьми.

– Такими невинными.

– Все дети невинны.

– Ты не бывала на темных окраинах Бостона.

– Все дети, – повторила Аделаида, вглядываясь в него с тихой настойчивостью, от которой ему сделалось неловко. – Видно, тебе там пришлось тяжко. Ты ведь сам был почти ребенком.

Напряжение в нем усиливалось.

– Я был подростком, а не ребенком.

– Это вопрос сомнительный, – пробормотала она. – Сколько тебе было лет, когда ты встретился с Майклом и Грегори?

Она спросила это вроде бы небрежно, однако Коннор понял, что она хочет побольше узнать о его прошлом.

– Все еще был подростком.

– Ты точно не помнишь?

Он помнил, но не хотел поощрять ее расспросы.

– Мне было на девять месяцев больше пятнадцати лет, когда я сбежал с корабля, – сухо ответил он, надеясь, что скорый ответ покончит с этим вопросом. – А через четыре месяца после шестнадцатого дня рождения я повстречался с Грегори и Майклом. Жизнь до них была трудной, а после – нет. У меня появились еда, кров и двое опытных взрослых, готовых заботиться о моем благополучии.

– Расскажешь мне, каково это было – быть насильно завербованным?

– Нет.

Ад и все его дьяволы! Разумеется, нет!

– Почему нет?

– Потому что можешь сама это себе представить. – Тяготы и лишения, которым подвергались матросы, были широко известны. Всегда хватало людей, готовых рассказать о постоянном голоде, жестоких зимних холодах и выворачивающей наизнанку летней жаре, о бесконечных часах тяжелого труда и жгучей унизительности сознания, что ты ничтожен, как частица пушечного пороха. Если ей хочется подробностей, пусть выясняет это у кого-нибудь еще.

– Тебе не нравится говорить об этом? – догадалась Аделаида.

– Вспоминать не всегда приятно. – Коннор примирился со своим прошлым, изгнал из души страхи и кошмары темных месяцев, которые терзали его еще много времени после побега с корабля. Будь он проклят, если станет их воскрешать ради того, чтобы удовлетворить ее любопытство.

Он ждал, что она продолжит спорить, но она удивила его, просто кивнув, словно поняла его неохоту.

– Тогда, может, расскажешь мне о Бостоне? О себе, Грегори и Майкле?

Черт возьми! Она вцепилась в него, как собака в кость.

– Ты, верно, хочешь узнать, каким бизнесом мы занимались? – предположил он.

Аделаида кивнула.

– Есть причина, по которой мне не следует это знать?

Он мог назвать множество причин, но ни одной, способной заставить ее отложить вопросы на ближайшие тридцать или сорок лет брака. Коннор передернул плечами, стремясь убрать из них напряжение, и решил, что его не заботит, будет она знать эту часть его прошлого или нет. В Бостоне он не совершил ничего, что не стал бы делать снова. Он никого не убил, не отнял последнюю крошку хлеба у ребенка. Нет, своего прошлого он не стыдился.

Аделаида с тревожной завороженностью наблюдала, как мужчина, только что успокоивший ребенка поцелуем, превратился в отдаленного равнодушного человека, которого она встретила в коттедже вдовы. Непроницаемое выражение словно льдом сковало его черты. Он оперся боком о письменный стол и скрестил руки на груди.

– Подделки, – внезапно произнес он, небрежно передернув плечами. – Мы делали фальшивки.

Глаза Аделаиды настороженно расширились.

– Ты говорил, что ни в одной стране тебя не разыскивают за преступления.

– Не разыскивают. Нас никогда не подозревали в чем-то незаконном… Тем более ни в чем не обвиняли.

– Ох! – Она сделала глубокий вдох в нелепой надежде, что это поможет избавиться от тугого комка внутри. – И какие же фальшивки вы делали?

– Свидетельства о собственности. Завещания. Один раз даже брачное свидетельство. – Очередное пожатие плеч. – Все, за что заказчик соглашался платить.

– А вы… – Она с трудом проглотила комок в горле. – А деньги вы тоже подделывали?

Коннор покровительственно усмехнулся:

– Этим занимаются фальшивомонетчики, любовь моя. Совершенно другое ремесло.

Она испустила облегченный смешок.

– Ремесло, Коннор, – это вышивание или подковывание лошадей. А подделки – это преступление.

Например, подделка купюр каралась повешением. От мысли о том, что Коннора могут потащить обратно в тюрьму, а потом на виселицу, у нее пересохло во рту и скрутило живот. Надеясь расслабиться, Аделаида подошла к ближайшему окну.

– Ты побледнела, – проговорил Коннор скорее сердитым, чем сочувственным тоном.

– А чего ты ожидал? – Она открыла окно и позволила свежему воздуху охладить ей лицо. – Это тревожные новости.

– Тем не менее отказываться от нашего брака тебе поздно. – В его голосе прозвучали жесткие нотки. – Я этого не допущу. Ты поняла?

Аделаида обернулась к нему, пораженная не его внезапным гневом, а страхом, промелькнувшим в словах. На первый взгляд Коннор не сдвинулся ни на дюйм, но вглядевшись, она заметила, что он слегка нагнул голову и вцепился пальцами в ткань рукавов.

– Я вовсе не собираюсь отказываться от нашего брака, – осторожно выговорила она, не сомневаясь, что слова ее очень важны, хотя и не слишком поняла почему. Просто Коннор должен знать, что она никуда не уйдет. Господи, она же не отказалась от него, узнав, что он без разрешения проник в дом миссис Кресс… И это вскоре после того, как с него сняли обвинение в разбое на дорогах!.. И все это ради того, чтобы украсть нареченную другого мужчины путем обмана и фокусов. Чего тогда стоили эти сведения о занятии подделками? Всего лишь еще одно прегрешение до кучи.

– Но тебе бы этого хотелось? – насмешливо сказал Коннор.

– Чего мне хотелось бы, это чтобы ты перестал делать глупые предположения, хотя бы на короткое время… Достаточное, чтобы я смогла высказаться! – рявкнула она, теряя терпение.

Губы его снова изогнулись, но в улыбке не было никакой веселости.

– Так что же ты хочешь сказать?

– Я хочу знать: ты именно так приобрел все свое состояние? – Оттуда или нет взялись ее пятнадцать тысяч фунтов? Из этих ли денег оплатил он долги ее брата и купил Эшбери-Холл? – Ты до сих пор продолжаешь заниматься подделками?

– Можешь спать спокойно, синичка. Мы получили небольшой доход на подделках, но основное состояние построили на судоходстве. Я не продавал подделок уже больше десяти лет.

О, слава Богу!

– Почему ты остановился?

– Мы вели себя осторожно, однако риск был. Так что, когда скопили достаточно денег, чтобы вложить в другие дела, перестали рисковать. Проще простого.

Аделаида вдруг обратила внимание, что вцепилась в складки занавески, и приказала себе отпустить их.

– Ты так беззастенчиво говоришь об этом.

– Почему бы нет? Я не жалею о своих поступках. – Какое-то мгновение Коннор всматривался в ее лицо, затем выпрямился и направился к ней. – Я не собираюсь ради тебя разыгрывать кающегося грешника. Я не был бы теперь законопослушным деловым человеком, если б не получил в свое время доходов от преступления. Я делал все возможное, чтобы обеспечить себе состояние.

Аделаида не была уверена, что соглашается с его оценками, но он не дал ей возможности высказаться так или иначе. Он остановился в каких-то дюймах от нее, нависая своим крупным телом над ее стройной фигурой.

– Напоминаю, что это теперь и твое состояние, – произнес он и провел пальцем по кайме, обрамлявшей вырез ее платья. Платье было новым, дорогим и купленным на деньги Коннора. – Не хочешь ли теперь выбросить его, узнав неприятную правду о его происхождении? – Он коснулся тыльной стороной ладони ее ключицы, сопровождая этот жест холодной насмешливой улыбкой. – Что скажете, миссис Брайс? Может, отдадим все это на благотворительные цели в качестве покаяния? Или вы, может быть, согласитесь, стиснув зубы, стерпеть еще какое-то время мои неблаговидные доходы?

Аделаида с любопытством вглядывалась в его лицо. С каждой очередной секундой, с каждой новой фразой он становился все циничнее, слова – более презрительными. Коннор добивался ее гнева, вдруг осознала она. Он хотел, чтобы она объявила его безнадежным негодяем и опустила руки в отчаянии. И Аделаида могла так сделать, если бы минутой раньше не различила страх в его голосе.

Глядя ему в глаза, она положила руку на его ладонь, удерживая ее на месте.

– Могу я поинтересоваться, почему ты так стараешься оскорбить меня?

– Просто напоминаю тебе, за кого ты вышла замуж.

– Я знаю, за кого вышла. Десять минут назад я видела, как ты вытирал слезы со щек маленького мальчика.

– Ты видишь меня таким? – устало спросил Коннор.

– Это одна твоя сторона.

Он вытащил руку из-под ее пальцев.

– И эта сторона меня тебе нравится.

– Она нравится мне больше другой.

Он взял ее за подбородок и впился пронзительным взглядом в ее глаза.

– Я не стыжусь ни одной моей стороны… и ни одного из своих поступков.

– Я это вижу.

В голосе Коннора не было ни намека на раскаяние, ни йоты сожаления, но страх присутствовал.

И тут до нее дошло, что он боялся не собственного суда… а ее осуждения. Аделаида вспомнила, что он сказал ей в первый вечер, когда они встретились и она призналась, что готова выйти замуж за человека ради его богатства.

– Возможно, позорно то, что у тебя не было выбора, – тихо сказала она и подождала, пока гнев и горечь ушли из его глаз, а судорожно сжатые пальцы расслабились. Но потом, не будучи такой щедрой, чтобы отпустить ему все грехи, добавила: – В Бостоне.

Коннор растерянно моргнул и отпустил ее.

– В Бо… Прошу прощения?..

– Ты должен стыдиться того, что проделал в доме миссис Кресс.

Удивление и первый проблеск юмора осветили его лицо.

– Значит, мои проступки вполне приемлемы, пока не касаются тебя и твоих близких?

Аделаида притворилась, что обдумывает вопрос.

– Да, я так считаю.

Искренне забавляясь, он провел рукой по подбородку.

– Ну и ну, миссис Брайс! Как эгоистично с вашей стороны! Я не думал, что вы на это способны.

– У всех у нас есть разные стороны, – мягко откликнулась она.

Шутливость медленно ушла из его глаз. Взгляд перешел с нее куда-то вдаль. После долгой паузы он прошептал:

– Полагаю, у всех.

Аделаиде бы больше понравилось, если бы он улыбнулся, но и эта задумчивость была лучше недавнего его настроения. Пока и этого было достаточно.

Считая, что ему сейчас захочется побыть наедине со своими мыслями, она провела рукой по его предплечью и отступила на шаг.

– Так я увижу тебя нынче за обедом?

Коннор ответил кратким кивком, не глядя на нее, и она повернулась к двери. Она уже переступила порог, когда в спину ей прозвучало:

– Однажды мой отец поймал на своей земле браконьера.

Аделаида медленно обернулась и увидела, что он, застыв, как статуя, на прежнем месте, уставился в ковер.

– Мне было двенадцать лет. Почти тринадцать, – продолжал Коннор. – Он передал этого человека в руки магистрата, который приговорил того к двум годам тюрьмы… по просьбе отца.

Она вернулась в комнату и закрыла за собой дверь.