Текст книги "Ловушка для повесы"

Глава 24

Коннору не понадобился день, чтобы рассмотреть все возможности. Он точно знал, что ему следовало делать.

Первым делом он уговорил Аделаиду лечь и отдохнуть в их комнате. Сначала он ее уговаривал, потом требовал, затем умолял, потом испробовал все три подхода одновременно, и это наконец подействовало.

Она ворчала и фырчала, но тем не менее заползла под одеяло и пообещала остаться в постели по крайней мере на час. Это дало Коннору время отыскать Вольфганга в его покоях.

Он не стал стучать, а просто взял у домоправительницы ключ и решительно вторгся в комнату шурина.

– Добрый вечер, мистер Уорд.

Вольфганг стоял около умывальника с перчатками в руках, готовый отправиться в ночь на поиски развлечений.

– Проклятие, вас что, не учили стучаться?

– Да, – произнес Коннор, закрывая за собой дверь. Он пересек комнату, получая какое-то мрачное удовольствие от того, как дернулся Вольфганг и как забегали его глаза.

– Вы хотите мне что-то сказать? – спросил Вольфганг, выпячивая подбородок, словно упрямое дитя. – Тогда выкладывайте.

– Значит, поговорим откровенно. Не так ли? Отлично, – сказал Коннор, облокачиваясь на умывальник. – Вы мне не нравитесь. Единственная причина, по которой я от вас не избавился, – это потому что ваша сестра все еще сохраняет нежность к мальчику, которым вы когда-то были. До последнего времени я не видел в этом никакого вреда. Поэтому из уважения к жене я был с вами терпелив и снисходителен.

Вольфганг отбросил перчатки и презрительно скривил рот.

– Я никогда не хотел вашего…

Коннор быстро схватил Вольфганга за горло и в мгновение ока прижал его к стене.

– Моя снисходительность закончилась.

Вольфганг что-то забормотал, протестуя, и стал ногтями отрывать от себя руки Коннора, на что Коннор не обратил никакого внимания.

– Вы использовали сына в качестве угрозы?

Но у Вольфганга не было возможности отвечать. Впрочем, необходимости в ответе тоже не было. Коннор задал этот вопрос лишь для того, чтобы продлить разговор и продлить удовольствие от сжатия горла этого негодяя. Ему хотелось продолжать это и видеть, как тот закатывает глаза… Тот, видите ли, хочет забрать Джорджа?! Хочет причинить боль Аделаиде?

– Я отправлю вас в ад, если вы доставите хоть секунду боли этой семье! Я вас распотрошу! Вам понятно?

Он слегка ослабил хватку, давая Вольфгангу шанс кивнуть, но молодой человек был то ли слишком упрям, то ли слишком глуп, чтобы им воспользоваться.

– Вы этого не можете, – прохрипел Вольфганг. – Аделаида ненавидит меня, но никогда не согласится на физическое…

Коннор вновь сжал ему горло, наклонился ближе и прошептал:

– Аделаида никогда ничего не узнает.

Он подождал, пока свет жуткого понимания разлился по лицу шурина. Бывало много всяческих трагических случайностей, которые могли произойти с человеком… падение с лошади, внезапное столкновение с мчащимся экипажем или несчастный случай на охоте… Коннор не собирался устраивать ничего подобного, но ему было важно, чтобы Вольфганг в это поверил.

– Я понятно все объяснил? – Он снова слегка отпустил горло Вольфганга.

– Да, – подавился слюной Вольфганг. – Да…

– Отлично. – Коннор совсем отпустил его и с удовлетворением смотрел, как тот обмякшей кучей съехал по стене на пол. – Вы должны сэру Роберту четыре тысячи фунтов?

Отдышавшийся и откашлявшийся Вольфганг ответил не сразу. Вылезшие на лоб глаза метнулись в сторону в очевидной попытке солгать. Коннор открыто сжал и разжал кулак, напоминая шурину, что врать не стоит.

– Ну?!

– Письма! – почти выплюнул Вольфганг, и это признание словно открыло пробку. Вся драчливость покинула его. Со стоном прикрыв глаза, он запрокинул голову. – У него есть письма.

– Какого рода письма?

– О Боже… – проныл он. – Они от меня… лорду Стайтсу.

Коннор знал это имя.

– Вы заигрывали с сыном герцога? – Не мудрое поведение, но гораздо более распространенное, чем считают.

Вольфганг помотал головой:

– Нет. Он взял деньги у своего отца. По моему предложению.

– На что?

– На одну финансовую схему… – Жалкий смешок вырвался из его горла. – Он влюбился в эту идею. Просто слюной изошел при мысли надуть собственного отца на деньги.

А в письмах наверняка была расписана каждая деталь предполагаемого преступления. Идиот… мальчишка!..

– Сколько?

– Десять тысяч. Мы должны были получить по пять тысяч каждый, но он захватил все.

– Как сэр Роберт достал эти письма?

– Не знаю! – Глаза Вольфганга широко распахнулись. – Какая к черту разница? Я обокрал герцога. Понимаете, что это значит? Вы можете себе представить, что станет со мной, когда он узнает правду?

Учитывая участие в этом деле герцогского сына, Коннор предполагал, что наказание Вольфганга будет быстрым и тихим. Быстрая отправка на каторгу или внезапное исчезновение были наиболее вероятным исходом. Очень жаль, что он не мог гарантировать первый вариант.

Коннор смотрел, как подбородок молодого человека опускается на грудь, и с трудом удержался, чтобы не поддать его снова вверх носком сапога.

– Ты, Вольфганг, тупая эгоистичная задница! Но ради твоей семьи и для спасения своей шеи ты на ближайшие двадцать четыре часа притворишься, что это не так, и будешь делать то, что тебе говорят. Понял?

Вольфганг вяло кивнул.

– Хорошо. Оставайся здесь и ни с кем не разговаривай.

Вольфганг поднял голову, и проблеск надежды сверкнул в его глазах.

– Вы собираетесь отдать сэру Роберту четыре тысячи фунтов?

– Я собираюсь вернуть эти письма, – поправил его Коннор. – А вы примете патент на армейский чин, который я вам уже предлагал.

Вольфганг снова кивнул, на этот раз более энергично.

– Я хотел… Когда вы…

– Мне плевать на то, что вы хотели… Просто делайте, что вам велят. – Покончив с указаниями, он повернулся на каблуках и направился к двери.

– Брайс…

– Ад и все его дьяволы! Что еще?

Вольфганг удивил его, подняв голову и посмотрев ему в глаза.

– Я не забрал бы Джорджа. Я знаю, кто я, но… Я никогда не поступил бы так со своим сыном. Аделаида должна была это знать.

– Она знает. Она знает, что я никогда бы этого не допустил. – С этими словами Коннор покинул комнату и отправился на поиски своих людей… и этих злосчастных писем.

Первых он нашел уже расположившимися в кабинете и добродушно обсуждавшими с Грэмом достоинства служанок таверны. Он быстро заставил их оставить бесплодный разговор.

Обнаружить местопребывание проклятых писем оказалось почти так же легко. Коннору даже не понадобилось подкупать миссис Маккарнин для получения нужных сведений. Ее благодарность за новое и гораздо более благополучное, чем раньше, положение в Эшбери-Холле была самой понятной причиной.

– Все деловые бумаги хранятся в кабинете, – сообщила она им. – Личная корреспонденция находится в деревянной шкатулке рядом с кроватью. Барон никогда не меняет свои привычки.

– Благодарю вас, миссис Маккарнин.

– Рада услужить, сэр.

После ухода домоправительницы Грэм обратился к Коннору:

– Шантаж – это дело.

– Да, – согласился Майкл. – Так кто отправится за письмами?

Отправиться готовы были все, так что последовали оживленные дебаты. Все трое утверждали, что никто не справится с этим лучше, кроме каждого из них.

Майкл настаивал, что, как исправившийся вор, он из них самый квалифицированный.

Грегори указал на то, что Майкл не вскрывал замков уже больше тридцати лет, и если кто-то должен рискнуть своей шеей, то, конечно, человек, которому нечего терять. Он стар. Он устал. Если ему суждено кончить жизнь на виселице, то пусть так и будет. Не каждый день доводится старому измочаленному преступнику вроде него стать героем ради женщины. Ему хочется испытать это перед смертью, хоть разок.

Это было очень трогательно.

Грэм предложил проделать это за пятьдесят фунтов.

Коннор откинулся в кресле:

– Это мое дело.

Его заявление было принято Грегори и Майклом с громкими возражениями. Грэм постарался их перекричать:

– О чем эти письма?

Коннор обдумал ответ. Он весьма уклончиво рассказал им о сути дела. У сэра Роберта имеются письма, которые Аделаида хочет вернуть. Вот и все. Ему не нравилось скрывать что-то от своих, особенно от Грегори и Майкла, но еще меньше ему нравилось, что Аделаида последней узнает о преступлениях брата. Он сообщит ей обо всем, когда сможет уверить, что злополучные письма больше не представляют угрозы. Потом разъяснит все своим людям. Возможно. Посмотрит, как она к этому отнесется.

– Они личного характера, – ответил он.

Майкл ударил кулаком по столу.

– Ты позволяешь жене посылать личные письма этому?..

– Нет. – Коннор бросил суровый взгляд на Майкла, возмущенный подобным оскорблением. – Она просто хочет получить эти письма. Их содержание поставит семью в неловкое положение.

– И сэр Роберт знает это. Не так ли? – уточнил Грегори. – И угрожает ими ей?

– Не ей, Вольфгангу.

– А-а… – Грегори переглянулся с Майклом. – Это кое-что объясняет.

Тут поднялся со стула Грэм:

– Минутку, парни.

– Лучше принеси нам пива! – бросил ему Майкл, поворачиваясь к Коннору. – Послушай, мальчик, тебе нет никакого смысла лезть к сэру Роберту. Ты никогда ничего подобного не делал.

– Да, – подтвердил Грегори. – Тебе нужно думать о семье.

Коннор решил дать им еще поспорить. В конце концов они подчинятся его решению, но станут меньше ворчать, если будут знать, что заранее высказались по этому поводу.

После пяти минут жарких дебатов дверь отворилась, и Грэм, подойдя к письменному столу, швырнул на него пачку писем.

– Это они?

В комнате наступило молчание. Коннор схватил верхнее и быстро просмотрел его содержание.

– Ад кромешный!

– Это они?

– Да! – Он бросил письмо к остальным и заинтересованно уставился на Грэма, не зная, то ли смеяться, то ли наорать на него. – Как ты их раздобыл?

– Обычным путем. Неделю назад увидел ту шкатулку и подумал, что ее содержимое может чего-то стоить. – Углы его рта полезли вверх. – Их ведь не проверяют так часто, как серебро.

– Это все?

– Да. И я хочу за них сто фунтов.

Коннора не оскорбила внезапно влетевшая цена. Это была деловая сделка.

– Я дам тебе пятьдесят и не сломаю шею за то, что ты не отдал их раньше.

– Семьдесят пять. И я посоветую новому камердинеру сэра Роберта проверить шкатулку.

– Согласен.

Коннор бросил взгляд на Грегори и Майкла. После десяти лет совместной работы один взгляд равнялся пространному приказу. Они встали и вместе молча вышли из комнаты, закрыв за собой дверь.

Грэм посмотрел на дверь, потом на Коннора.

– Если вы все-таки решили свернуть мне шею, учтите, что силы во мне побольше, чем в остальных.

– Я не стану сворачивать тебе шею. Сделка состоялась. – Коннор откинулся в кресле. – Ты хорошо заработал за последние несколько месяцев.

– Человек должен на что-то жить.

– Но если он хочет жить здесь, он должен держаться в стороне от серебра.

Грэм улыбнулся и покачал головой:

– Если бы я хотел причинить вред вам и вашим, я бы использовал эти письма точно так же, как сэр Роберт.

– Но зачем понадобилось держать их в секрете? – поинтересовался Коннор, похлопывая пачкой писем по столу.

Коннор пожал плечами:

– Я рассудил, что если парень не был в курсе этих писем и вы не были в курсе, то и девушка не знала, о чем они и где. Какой смысл был вытаскивать их на свет? – Он нахмурился. – Не нужно девушке знать обо всех грязных делишках ее братца.

– Ты мог их уничтожить, – подчеркнул Коннор.

– Ага… Но именно этот братец… – Грэм прищурился и покачал головой. – Я ему не доверяю. Никогда не знаешь, вдруг понадобится как-то на него нажать. Вы собираетесь их использовать?

– Нет. У меня есть свои средства держать Вольфганга в узде. Денежные… а если не подействует, грубая сила.

– Бьюсь об заклад, вы справитесь. Мы закончили?

Коннор резко кивнул:

– Закончили!

Когда Грэм покинул кабинет, Коннор взвесил на ладони письма и выругался. Ад кромешный! Они разобьют сердце Аделаиды.

Глава 25

Аделаида твердила себе, что не стоит надрывать сердце. Во всяком случае, пора чувствовать себя спокойнее, чем час назад. В конце концов, сколько можно страдать из-за Вольфганга? Всякое сочувствие к нему исчезло после того, как он пригрозил забрать Джорджа. Нет, она с ним покончила.

С тихим смирением она приняла пачку писем и объяснения Коннора об их содержании, а потом смотрела, как они горят в камине. Когда они превратились в пепел, она повернулась к Коннору и, обхватив его руками, крепко прижималась к мужу, пока не унялась ее сердечная боль, признавать которую ей не хотелось.

Вольфганг покинул Эшбери-Холл на рассвете следующего дня. Ему предстояло отправиться в другое владение Коннора и ждать там известий по почте.

Его отъезд прошел тихо. Он взглянул на спящего сына, кивнул встреченной в коридоре Изабелле и в сопровождении Аделаиды прошел к поджидавшему его экипажу. По ее просьбе Коннор и его люди не появились при этом отъезде. Не было никакого смысла в вынужденной вежливости. Не стоило притворяться, что этот отъезд не является изгнанием.

Вольфганг принес извинения. Единственное тихо произнесенное: «Мне очень жаль», затем забрался в экипаж и захлопнул дверцу.

Аделаида верила, что он сожалеет о случившемся, но жалел ли он об этом ради семьи или просто жалел самого себя, она не знала. И потому сознательно решила оставить размышления об этом в прошлом и сосредоточиться на заботах настоящего.

Джордж был в безопасности. Изабелла – счастлива. А карета с Вольфгангом укатила прочь. Он начнет новую жизнь… вдали от них всех.

С неуверенной улыбкой она отвернулась от подъездной аллеи и направилась в дом. С каждым шагом она ощущала, как с плеч ее сваливается груз…

Она перехватила служанку, которая несла вырывавшегося Джорджа в большой холл. Молодая женщина старалась тихим воркованием его успокоить, мерно покачивая сердитого малыша на бедре.

– Он проснулся раздраженным, мэм. И я решила, что прогулка…

– Я возьму его. – Аделаида пересадила Джорджа на свое бедро и пригладила его взъерошенные волосы. – Не принесете ли в гостиную небольшой стакан молока? Пожалуйста. И тарелочку пирожных, которые испекли вчера.

– С кремом внутри, мэм?

– Да, пожалуйста.

Ей хотелось побаловать Джорджа и себя.

– Пошалим немного, – прошептала она на ухо Джорджу. Она посадила его на пушистый ковер и смотрела, как он рванулся к кушетке и засунул руку между подушками. – Здесь больше нет ложки, дорогой. Но подожди и получишь кое-что получше.

Когда принесли пирожные, Аделаида разрезала их на три части, вытерла с пальцев начинку, взяла себе ломтик и поставила тарелку на пол рядом с Джорджем, жадно пьющим молоко. Потом она с нежностью наблюдала, как он подобрался на четвереньках к предложенному лакомству.

– Бисквит!

– Верно, бисквиты.

Она уселась около него, не обращая внимания на то, что подает ему плохой пример: ест сласти пальцами и на полу! Несколько минут такого легкомыслия вряд ли испортят ребенка, а смотреть, как он смеется, сжимая пирожное так, что крем выдавливается наружу, было огромной радостью.

Аделаида рассмеялась и взъерошила ему волосы, а потом положила в рот очередной кусочек и причмокнула. Джордж, подражая ей, запихал в рот целый кусок.

– Можешь взять себе два, – сказала она ему, прекрасно зная, что он не понимает, что это значит. Ну и пусть! Ей просто нравилось говорить с ним.

Насмешливый голос Коннора прозвучал у нее над головой:

– За год он станет похож на поросенка или… на своего тезку.

Дрожь удовольствия пробежала по ней. Коннор подошел и встал так близко, что она ощутила спиной жар его мощных ног. У нее промелькнула мысль, что, пожалуй, она зря отказалась делить с ним постель десять раз в сутки. Весьма непредусмотрительно с ее стороны.

– Не станет! – бойко возразила Аделаида, запрокидывая голову и улыбаясь. – И вообще он назван не в честь принца-регента, а в честь отца его матери. – Который, вдруг вспомнила она, также отличался округлой фигурой. – Хотя, возможно, ты прав…

Протянув руку, она забрала тарелку. В конце концов, одного пирожного вполне достаточно.

– Оставь, – сказал Коннор и, наклонившись, забрал у нее тарелку. – Побалуй его еще немножко, если это доставляет тебе удовольствие.

Он снова поставил тарелку на пол, взял ее за руку и поднял на ноги. Встревоженные зеленые глаза всмотрелись в ее лицо.

– Как ты?

– Хорошо. Даже отлично, с учетом… Я чувствую… – Аделаида закрыла глаза со счастливым вздохом, потому что он прошелся легкими поцелуями по ее щеке. – Я чувствую, что стала больше сама собой, чем была долгое время.

Она ощутила кожей, что губы его изогнулись в улыбке.

– Ты была кем-то другим?

– Нет… и да… Частично, – напомнила она ему их недавний разговор. Он с интересом посмотрел на нее, и Аделаида смущенно улыбнулась в ответ. – Мне нравилось быть беззаботной, даже чуть бесшабашной. Но когда обстоятельства жизни моей семьи изменились, мне пришлось отбросить прочь эти стороны моего характера. И я почти забыла о них, потому что у меня просто не было выбора. Беззаботные и бесшабашные личности не могут быть идеальными главами семейства.

– Должен ли я понять это так, что ты больше не та женщина, которую, как я полагал, взял в жены?

– Ты узнаешь, что твоя жена далеко не так послушна, как была твоя невеста.

– Если б я мог получить по фунту с каждого новоявленного мужа, который услышал такое заявление… – Он улыбнулся, когда она расхохоталась, и легонько постучал пальцем по ее подбородку. – Ты никогда не была настолько послушна, любовь моя.

– Может, и нет, – согласилась Аделаида. Но все-таки она была более осторожной, старалась не рисковать, была наивнее и не хотела особенно вглядываться в мир вокруг себя. Это напомнило ей… Когда Коннор нагнулся, чтобы тоже взять кусочек пирожного, она посмотрела в окно в сторону конюшни.

– Значит, ты чувствуешь себя бесшабашной? – сказал он, одним глотком расправляясь с кусочком пирожного.

Черт, черт… В свете того, о чем она собиралась его попросить, называть себя «бесшабашной» было не очень умно.

– На самом деле я не настолько бесшабашная… Скорее разумная любительница приключений. – Аделаида мило улыбнулась ему. – Можно мне прокатиться на твоем жеребце Мидасе?

Коннор уставился на нее, проглотил остаток пирожного и произнес:

– Можно.

– Правда? Когда?

– Когда я умру, буду похоронен и возжажду увидеть тебя рядом с собой на том свете.

– А-а… – Аделаида склонила голову. – Это звучит почти романтично.

– Все для тебя, дорогая. – Коннор проказливо улыбнулся, она рассмеялась, и он кивнул вошедшему лакею. – В чем дело, Джон?

– Прошу прощения, сэр. Мистер О’Малли, мистер Берч и мистер Сефтон послали меня разыскать вас, сэр.

Быстрым кивком Коннор отпустил лакея, затем, нагнувшись, так же быстро поцеловал ее и вышел из комнаты.

Аделаида нахмурилась, глядя в его удаляющуюся спину, потом на опустевший дверной проем, затем на Джорджа.

Джордж схватил второе пирожное и крепко сжал его, но был разочарован, когда из него не выдавился крем.

– Откуси несколько раз, и оно станет мягче, – проговорила она, постукивая ногой по полу. – Знаешь, меня, кажется, проигнорировали.

С таким же успехом Коннор мог кивнуть ей и поцеловать лакея!.. Так просто и небрежно он отставил в сторону ее с ее вопросами. Если она хочет продолжить их разговор, ей придется подождать окончания совещания Коннора с его людьми.

Пошло все это к черту, решила Аделаида. Она не служанка, и ей до смерти надоело, что Коннор ставит ее на второе место после своих людей… и сэра Роберта. Никто не заслуживал больше внимания, чем сэр Роберт.

– Ну, это мы еще посмотрим, – проворчала она.

Приняв такое решение, Аделаида подхватила на руки Джорджа с его пирожным и помчалась вслед за Коннором.

Стук каблуков ее полусапожек звонко разносился по коридору. Их ритм нарастал вместе с ее разраставшимся гневом. Он считает, что только у него могут быть резкие перемены настроения и противоречивые стороны характера? О, она покажет ему, что такое быть непослушной! Она покажет ему перемену настроения!

Аделаида нагнала мужа, когда тот уже взялся за ручку двери кабинета.

– Пусть не на твоем жеребце. На другом.

Он не дернулся, как она надеялась, лишь выгнул бровь и спросил:

– О чем ты?

– Я хочу другую лошадь для верховой езды, – настаивала она. Право, их разговор об этом происходил не больше тридцати секунд тому назад! Неужели так просто от нее отмахнуться?!

– А-а, да. Так выбери другую. У нас их дюжина разных. – Коннор открыл дверь и вошел в кабинет.

Твердо решив не позволить дважды отмахнуться от себя, она, чтобы успокоиться, сделала глубокий вдох и последовала за мужем. Вокруг письменного стола сидели Грегори, Майкл и Грэм и о чем-то спорили, роясь в огромной груде бумаг. При ее появлении их разговор резко оборвался.

«Ну и ладно, – подумала она. – Пусть подождут».

– У нас имеются несколько рабочих лошадей, чтобы запрягать в экипажи, один жеребец и одна старая кляча, – настаивала она, с трудом удерживая вырывавшегося Джорджа.

Коннор обошел стол и, оказавшись за спиной Грегори, покачал головой, после чего повернулся к ней.

– Почему ты не можешь кататься на этой старой кляче?

Грегори, пожав плечами, оставил бумаги в покое и продолжил спор с Майклом и Грэмом. Аделаиде было неловко вести разговор с Коннором на фоне спора, продолжавшегося в двух футах от нее. Особенно ее раздражало то, что Коннор явно делил свое внимание между ними обоими.

– Мне хотелось бы ездить на чем-то, способном двигаться быстрее улитки. – Она увернулась от руки Джорджа с раздавленным пирожным. – Зачем вообще ты держишь эту клячу?

– Я подумал, что через несколько лет Джорджу понравится сесть на нее. – Он повернулся к Майклу. – Это не баронская печать. – Затем он повернулся к ней. – У тебя есть свои деньги. Если те, что в конюшне, тебя не устраивают, купи себе другую.

– Я ничего не понимаю в покупке лошадей! Джордж, перестань махать руками. Это еда, а не игрушка.

– Главный конюх даст тебе совет.

– Где карта? – спросил Грегори.

– Главный конюх уже дал мне совет: ездить на кляче.

Коннор подпихнул какую-то бумагу к Грегори.

– Я с ним поговорю.

– Не эта карта. Другая.

– Никакой другой нет, – вмешался Грэм.

– Я хочу, чтобы ты обсудил со мной, какую лошадь мне следует купить.

– Я с радостью сделаю это, когда закончу здесь.

– Я предпочла бы, чтобы ты отложил все это в сторону…

– Эта сделана черными чернилами, а мне нужна сделанная синими.

– Джордж, пожалуйста…

Слишком поздно она поняла, какую совершила ошибку, захватив в кабинет Джорджа. Пальцы малыша судорожно сжали недоеденное пирожное, и огромная клякса крема шлепнулась в центр стола. С беспомощным ужасом Аделаида наблюдала, как она легла на листок бумаги, который Грегори только что назвал «ключевым». Она приземлилась с громким чмоком, и Аделаида готова была поклясться, что ощутила подошвами силу ее падения. А может, это ее сердце потрясенно рухнуло в пятки.

О нет. О нет!

Она, не моргая, уставилась на это безобразие, с ужасом сознавая, что все остальные тоже не могут оторвать от него глаз. Мужчины не произнесли ни слова. Не шевельнулись. Даже Джордж, кажется, понял, величину случившегося несчастья. Он замер в ее руках и напрягся, как оловянный солдатик.

Медленно, с величайшей неохотой Аделаида перевела взгляд на Коннора, но тот все еще смотрел на стол. Она торопливо подыскивала какие-то слова, чтобы заполнить жуткую паузу, но таких слов не находилось. Что, если этот ущерб непоправим? Что, если эта бумага бесценна? Она должна быть очень важной, раз лежала поверх других. Сердце ее бешено билось, готовое выскочить из груди. Мщение составляло весь мир Коннора. Именно его он жаждал больше всего на свете. Ради этого он не жалел сил, работал не покладая рук…

– Коннор, я…

Аделаида умолкла, когда Коннор шевельнулся. Очень тихо и медленно он решительно погрузил палец в середину кляксы, захватив им довольно много крема. Он поднял глаза на Джорджа, а потом, к ее величайшему изумлению, сунул палец в рот и затем вытащил его с громким чмоканьем.

– Манна небесная, – произнес он и подмигнул ей.

Джордж слов не понял, но он уже знал, что есть упавшую на пол или на землю еду глупо и плохо. А может, ему просто понравился звук шлепка крема на бумагу. Так или иначе, но он запрокинул голову и разразился громким смехом. Его маленькое тельце буквально сотрясалось от хохота в ее руках. Он задыхался от восторга.

Одного этого было достаточно, чтобы растопить сердце Аделаиды, но еще больше ее потрясло – у нее буквально перехватило дыхание – это выражение лица Коннора. Он был явно горд собой. Горд, доволен и немножко потрясен. И все потому, что сумел рассмешить ребенка.

В этот миг Аделаида осознала, что безнадежно и неотвратимо влюбилась в своего мужа.

Это чувство настигло ее так внезапно и с такой силой, что у уже потрясенной происшедшим Аделаиды подкосились ноги. Сердце подпрыгнуло к горлу, кровь застучала в висках, воздух застыл в легких. В голове наступил полный сумбур.

Она могла только смотреть на Коннора и с трудом выдавить из себя абсолютную глупость:

– Я отчищу…

Коннор покачал головой и подвинул злосчастную бумагу к Майклу.

– Я сегодня же пошлю письмо лорду Гидеону в Мердок-Хаус, и мы сможем завтра туда поехать. Ручаюсь, что у него найдется лошадь, которая тебя устроит.

Лошадь? Он хотел говорить о лошадях?!

– Я… Благодарю тебя. Я просто… – Аделаида попятилась и чуть не поморщилась, когда Коннор, обойдя письменный стол, взял ее за руку. – Я очень сожалею, – прошептала она, когда муж повел ее к двери. – Правда, очень. Я знаю, как много это для тебя значит… Я достану тебе другую.

– Ты же не знаешь, что это такое.

– Это синяя карта, – пробормотал Грегори издали.

Ей хотелось провалиться сквозь землю, забрав с собой то, что осталось от лакомства Джорджа.

– Я очень сожалею. Очень-очень…

Коннор нежно подтолкнул ее, ласково выставляя за порог. Она уже готова была воспользоваться возможностью сбежать, но следующие слова Коннора, сказанные очень тихо, ее остановили.

– Знаешь ли ты, Аделаида, истинную причину, по которой я не сделал тебя своей любовницей?

Значит, была и ложная? Она растерянно покачала головой.

– По той же причине, по какой я не рассердился из-за крема. Ты много значишь для меня.

И, сообщив ей эту поразительную новость, он закрыл за ней дверь.

Аделаида невидящим взглядом уставилась на деревянный узор перед ее глазами… но Джордж нетерпеливо задвигался и начал ныть. И она медленно направилась по коридору прочь.

«Ты много для меня значишь…» Это вряд ли можно было назвать объяснением в любви, и один Бог знает, как бы она откликнулась на это, если б его слова не завершились захлопнутой перед ее носом дверью… Но все-таки…

«Ты много для меня значишь».

Это было чудесно. Паника, овладевшая ею, когда она осознала свои чувства к Коннору, медленно оставляла ее. Неуверенность осталась, но смягченная надеждой. Возможно, Коннор ее не любит, но она много для него значит, и это прекрасное начало. Так что вовсе не глупо поверить, что симпатия может перейти в нечто большее. Совсем не так уж неосмотрительно влюбиться в мужчину, который к ней неравнодушен. Это было… ослепительно волнующе.

Аделаида чувствовала себя отважной и бесшабашной, переполненной надеждами… пока не поговорила восемь часов спустя с домоправительницей и не узнала, что никакого письма в Мердок-Хаус отправлено не было.

Коннор об этом забыл. Она пыталась не делать из этого далеко идущих выводов. В конце концов он был не первым забывчивым человеком на свете. В прошлом году она донесла буянившего Джорджа до половины пути из деревни домой, когда вспомнила, что забыла Изабеллу в лавке мясника. И вспомнила-то только потому, что, сунув руку в карман за чем-нибудь, чтобы отвлечь Джорджа, обнаружила там ленту сестры.

Все склонны забывать и время от времени нуждаются в напоминаниях. Она напомнит ему о его обещании, когда ляжет в постель. Он покается в своей забывчивости, письмо будет отправлено, и на этом все кончится.

Аделаида заснула, ожидая его, а на следующее утро проснулась одна с каким-то неясным воспоминанием, как он забрался в постель поздней ночью и покинул ее где-то на рассвете.

Это разочаровывало, но она отказывалась терять надежду. Коннор вспомнит, что обещал. Аделаида была в этом уверена.

Однако проходили часы, а миссис Маккарнин сообщала ей, что никаких посланий в Мердок-Хаус не отправляли. Терпение Аделаиды начало иссякать.

Она находила причины пройти мимо двери кабинета. Точнее, протопать мимо!..

Но все ее усилия были тщетны. До нее доносились оттуда только сердитые голоса, и она разобрала лишь одну фразу: «Негодяй сбежал неизвестно куда!»

Она надеялась, что так и есть. Надеялась, что сэр Роберт утонул в болоте или решил эмигрировать. Она устала жить в тени, которую он отбрасывал на ее жизнь, и была более чем готова к тому, чтобы Коннор наконец отбросил прошлое и увидел то, что находится у него перед глазами.

Пора было перестать вспоминать о сэре Роберте. К полудню, когда стало очевидно, что Коннор не собирается везти ее к лорду Гидеону, чтобы смотреть на его лошадей, она решила: хватит ей ждать, что Коннор Брайс вспомнит о ней. О том, как якобы «много она для него значит»…