Текст книги "Конец наивности. Уроки мудрости для взрослых девочек"

«Мама – это святое», – частенько слышала я от разных мужчин. За этой фразой может стоять действительно прекрасный образ сильной и любящей матери. И тогда мужчина не будет говорить о святости женщины. Он просто будет хорошим мужем и отцом.

Другой вариант истории про то, как за святым образом прячется настоящий монстр в женском обличье. Меня иногда спрашивают, а есть ли женский вариант Синей Бороды? Есть. И в жизни, и в своем кабинете я встречала множество взрослых мужчин, которые до сих пор находятся во власти этого монстра. На их шеях висит толстый канат под названием «чувство вины», другой конец которого находится в маленьких цепких ручках их матерей. Каждый порыв к свободе вызывал резкое одергивание, и эти мужчины научились быть предсказуемыми, последовательными и очень надежными. Надежность эта отнюдь не следствие сознательного выбора, а жизненная необходимость, чтобы окончательно не задохнуться и не повиснуть на этом канате, отдав богу душу. Нет, не богу… маме. Ведь его душа принадлежит ей. Она родила его, а значит, является полноправной хозяйкой и души, и тела.

Встречаю маму одного своего друга детства, который до сих пор живет с ней. Ну как, спрашиваю, Ванечка (Петечка, Васенька), не женился? «Ой, и не говори, – отвечает она, – так внуков хочу, а он, паразит, не хочет жениться!» Мне бы пожалеть старушку, а я не могу. Потому что знаю, что Ванечке не то что жениться, ему даже встречаться с девочками было небезопасно. Я помню, как тридцать лет назад его мама прибегала в школу, чтобы разоблачить «испорченную» девочку Юлю, с которой Ванечка целовался в поездке на Домбай. Откуда она об этом узнала? Прослушка телефона, ревизия портфеля, лазанье по карманам – обычное дело для таких мам. Было это в советские времена и закончилось классным часом «Половое воспитание подростков», родительским собранием с публичной поркой мамы Юли, которой в конце концов пришлось перевести дочь в другую школу.

Получив безграничную власть над мальчиком, которого родила, женщина рискует отыграть на нем всю свою неудовлетворенность и гнев, связанный с мужчинами. Это он теперь ответит за все грехи, и это он оправдает все ее надежды. Его уж она теперь точно воспитает в любви, но главное – в уважении к женщине. Она заставит его себя уважать, ведь воспитать настоящего мужчину – благородное дело, и его точно нельзя доверять этому инфантильному хлюпику, который считает себя его отцом! Это она ему и мать, и отец, потому что она хотела, чтобы он родился. Она терпела все тяготы беременности и родов, она зарабатывала деньги, пока этот неудачник, его отец, бездельничал.

Все ради этого чуда, которому суждено стать главным мужчиной ее жизни! Она будет оберегать свое чудо, своего сыночка, потому что в нем, как в яйце, игла, на конце которой ее жизнь. Ее будущая жизнь и старость. Он должен сделать ее будущую жизнь счастливой, ведь именно мужчина делает жизнь женщины счастливой. Он удовлетворяет ее желания, защищает ее от опасностей. Муж с этим не справился, искать кого-то другого – задача непосильная. А этот маленький – вот он, его всему можно обучить. А уж с этой задачей она точно справится. Все в ее руках. Он смотрит на нее своими глазками в ожидании любви, которую она ему обязательно даст. Не просто так, разумеется, а за то, что он будет делать то, что она от него ждет и требует. Любовь в этом мире просто так не дается. Ей точно по крайней мере просто так не давали. И она теперь не даст, а он соответственно не получит.

И сын рано узнает чувство гордости и удовлетворения, когда становится маленьким мужчиной рядом с мамой. С женщиной, важность которой равна Вселенной. Он не выживет без ее любви, и если для этого нужно стать взрослым, считывать ее желания, отложить свои чувства, терпеть дискомфорт, то он согласен. Это не такая уж и высокая цена по сравнению с жизнью. Но жизнь идет – цена растет, только никто об этом не предупредил. Наоборот, все больше людей вокруг него нуждаются в поддержке, которую он спешит оказать. Потому что именно в эти моменты выпрямляется его спина, и чувство гордости и сила принизывают все его естество. Это момент истины. Или так, или смерть. А мануальный терапевт сказал, что у него какой-то там панцирь, который сжал позвоночник, и хорошо бы сходить к психологу, чтобы разобраться, что за тяжесть он несет на своих плечах. Разве это не задача мужчины – носить тяжести? Просто надо немного отдохнуть, а лучше подкачать мышцы, чтобы спина не болела. Еще, правда, сердечко начало пошаливать, но это ерунда. Отдохнет немного, пару дней, и все пройдет.

Большинство этих мальчиков не доживут до пятидесяти. Ресурс закончится. Иногда, в моменты отчаяния, они будут ловить себя на том, что из чувств к маме осталась только тихая ненависть, вырывающаяся в неконтролируемых мыслях или чувствах. Тут же следует чувство вины и злости на себя, такого неблагодарного. Вокруг столько несчастных, нуждающихся в поддержке детей, женщин, стариков. Разве он имеет право на жалость? И это так позорно, когда тебя жалеют.

Он умрет быстро, чтобы не отягощать других. Иногда раньше мамы. И точно раньше, чем положено. Множество людей на его похоронах будут искренне сожалеть, что ушел из жизни хороший человек. Никому и в голову не придет, что жизни-то никакой и не было. Он так и не узнал своих желаний, так и не научился радоваться. Его единственная радость была в том, когда он делал хорошо другому. Это смерть в результате истощения от постоянного, непрекращающегося насилия внутренней мамы, которая была точной копией его реальной матери…

Наши мамы нам врали. Они врали себе, оправдывая свою жизнь. А мы это вранье раскрыли. Это не сделало нас счастливее, так как по инерции мы повторили много их ошибок. Но смогли приостановить поток горящих изб и коней. Да, у нас сломаны ребра и уже не скрыть седины, но мы успели посмотреть правде в глаза.

Мы перестали врать. Правда проехалась по нам острыми лезвиями вражеских мечей, мы истекали кровью, мы скинули вуали затмений, но мы выжили. И наши дочери получили шанс на правду. И они им воспользовались. Да, им придется собирать женскую мудрость, как жемчужины, но у них есть в руках нить, на которую они смогут эти жемчужины мудрости нанизать. Нить жизни, прочную, как нить времен, скрученную из миллионов жизней женщин, в муках и страданиях создававших человеческую породу. И мы можем за них не волноваться.

Мы были хорошими матерями и сделали почти все. Есть кое-что, что мы должны и дочерям, и себе. Мы должны дать им опыт того, что было недоступно нашим матерям. Мы обязаны стать счастливыми. На оставшиеся годы, на день, на миг. Как получится. Но дочери должны увидеть в наших глазах блеск счастья и научиться отличать его от блеска безумия. Того безумия, которое мы путали с любовью. Безумия сгорающей в пасти хищника жертвы, путающей любовь с использованием. Безумия отрешенности от своей женской природы в борьбе за права, которые у нас отобрали. Безумия ожидания волшебства в благодушии и ложной вере в мировую справедливость.

Наши дочери должны лишиться наивности гораздо раньше, чем попрощаются с невинностью. Мы должны раскрыть им правду о том, что нет опаснее в мире глупости, чем путать наивность и невинность. Отсутствие знаний и чистота помыслов – разные вещи. Наивная взрослая женщина – как проживший всю жизнь в зоопарке зверь, который в реальном лесу станет легкой добычей хищника.

Мы будем носителями этой инфекции всю жизнь, но мы должны защитить своих дочерей от этой заразы. Мы должны помочь нашим сыновьям вернуть себе мужественность, возможно вырвав ее из наших цепких, сильных рук.

А себе мы должны много больших и малых радостей, которые нам еще доступны. У нас нет времени на игры, нам нужна голая, израненная правда. Бальзам, приготовленный из трав, растущих в темном лесу, где живет Старуха. Нам пора глотнуть ее мудрости, которая превзойдет по горечи все, что мы до этого пробовали. И наша кровь взорвется, и в этом огне сгорят остатки иллюзий. И тогда мы сможем родиться заново, уже старыми, мудрыми, но с энергией молодой души, способной дарить любовь.

Мы поколение женщин, которое узнало, что наши родители были, мягко говоря, несовершенны. Иногда они были ужасны, жестоки и абсолютно безграмотны в вопросах воспитания. И мы были ранены, но злы и поэтому открыли для себя психологию. А уж она дала названия всем безобразиям, которые с нами сотворили.

Пока мы выражали свой гнев в кабинетах терапевтов и были очарованы психоанализом, мы видели старость и смерть родителей и становились мягче. Мы раскопали жуткие истории своих бабушек и дедушек и смогли понять родителей. Кому-то даже удалось их простить.

Мы разрешали нашим детям то, о чем нам даже думать нельзя было. Эти засранцы имели право возмутиться, если мы не пускали их на вечеринку. А в ответ на предъявление найденной в кармане травки они не прятались в дальний угол, а скандировали лозунги о свободе выбора. Мы научились им завидовать, но отомстить за то, что у них было, а у нас нет, мы не успели. Они вырвались на свободу и сводят ею с ума наших родителей, которые перед уходом смогли вдохнуть воздух свободы через внуков и заодно вдогонку надавать нам еще указаний.

У наших бесшабашных, но при этом прекрасно адаптированных отпрысков тоже народились дети. И к этим инопланетянам относятся как к подарку. Они нелегко даются из-за разорванных отношений с природой, поэтому добавляют себе ценности. Мы ждем, что они отомстят нашим детям за непослушание, но вместо этого они учат нас не носить натуральный мех и жить в любой стране как дома.

Я смотрю на мир, который еще находится во власти моего поколения. Он воюет и убивает вокруг себя все живое, и я с любопытством жду, когда эти новые люди похоронят нас и станут строить свой собственный. И если верить психологическим механизмам – что внутри, то и снаружи – они должны построить неплохой мир. Им придется разгребать кучу мусора и неразорвавшихся бомб, которые они получат в наследство. Но у них нет страха перед трудностями. Они легко находят ответы и быстро учатся. И я спрашиваю себя: что хорошего мы могли бы успеть сделать, чтобы они успели простить нас при жизни?

Безусловная любовь родителей к детям встречается редко. Можно говорить только о материнском и отцовском инстинкте. А вот любовь детей к родителям чаще всего безусловна. Их преданность этой любви заставляет всю жизнь ждать ее, доказывать, заслуживать… И без нее не иметь права любить себя.

Одним из основных страхов в развитии и обретении независимости является путаница когнитивного характера, которая заключается в том, что независимость многие люди воспринимают как одиночество. Соответственно, выход из симбиоза с родителями для них ассоциируется с некой брошенностью, чуть ли ни предательством. Это искажение обращает нас к еще одной ошибке когнитивного плана. Это так называемая любовь к себе, которую очень многие путают с эгоизмом. Я постоянно спрашиваю клиентов и участников своих программ о том, как они понимают «любовь к себе». И девять из десяти говорят о своих опасениях, что они станут эгоистами, если начнут любить себя. И именно поэтому это никак не происходит.

Если вбить слово «симбиоз» в поисковую систему, компьютер выдаст большей частью ссылки на сайты, посвященные биологии. Потому что понятие симбиоза действительно пришло в психологию из биологии. В природе можно увидеть огромное количество разных симбиотических связей, которые обусловлены. Это природная зависимость, и она естественна. Но мы, люди, все равно воспринимаем слово «симбиоз» с оттенком негатива. Это «что-то про зависимость». И из этого «что-то» нам хотелось бы выпутаться.

Пуповина связывает ребенка с матерью, и, если она символически не разрезана, человек оказывается в путах. Потому что пуповина с каждым днем, месяцем и годом превращается в канат, который становится каналом связи двух сообщающихся сосудов. Две системы, которые должны быть автономными, превращаются в одну.

Мы теряем автономию, а близость становится вынужденной, искусственной. Я часто говорю о том, что маленький ребенок не любит родителей в общепринятом понимании слова «любовь». Его «безусловная любовь» отнюдь не безусловна. Он испытывает сильную потребность в родительской любви. Это привязанность. Она вынужденная, обусловленная долгим развитием малыша в самостоятельную единицу.

Мы очень зависим от родителей на уровне жизни и смерти. И пока не сможем начать функционировать как взрослые особи, остаемся тесно связаны с родителями. Мы зависимы психологически, социально, физически, духовно, юридически, морально. Эта вынужденная привязанность похожа на удушающую зависимость, тюрьму, где наша свобода сильно ограничена.

Для того чтобы это пережить, природа щедро «сдобрила» процесс гормонами: дофамином, окситоцином, серотонином. Они помогают нам получать удовольствие и «добровольно-принудительно» чувствовать важность человеческих отношений и близости, прежде чем мы станем взрослыми и осознаем эту важность своим умом.

Эта темная сторона нашего детства и материнства – в фокусе психотерапии. Мы приходим к психологу, потому что не можем разобраться, почему мы так зависимы от других людей уже во взрослой жизни, хотя уже способны выжить и прокормить себя.

Тысячи вопросов про отношения беспокоят взрослых людей. Почему надо звонить маме каждый день, если на самом деле видеть ее не хочешь. Почему руководит нами не любовь, а чувство вины. Почему на собственное счастье по-прежнему как будто надо спрашивать разрешение.

Нина Ивановна – милейшая женщина. Я ни разу не видела ее неухоженной, грубой или даже возмущенной. Она при встрече всегда интересуется здоровьем моей мамы и моими делами. О себе предпочитает говорить мало, а о своей дочери – только хорошее. Создается впечатление, что она ею гордится. Нина Ивановна – пример образцового гражданина своей страны, ответственной матери и жены, милой и воспитанной женщины, готовой прийти на помощь тому, кто нуждается. Она уже на пенсии, но очень активна. Продолжает работать бухгалтером на полставки и создает картины из стразов. Занятие хлопотливое и требующее терпения. Картины свои она частично продает, но многие дарит друзьям, которых у нее великое множество. Я бы не имела ничего против милейшей Нины Ивановны, если бы она не была монстром.

Ее дочь Свету я знаю плохо. Ее все знают плохо, потому что у Светы нет подруг. Нет, Света не злобная сволочь. Просто подруг ей иметь нельзя. Свете нельзя иметь никакой своей жизни, которая бы не была под контролем ее мамы. Поэтому единственная профессия, которая Свете была доступна, – профессия медсестры. Ведь у ее мамы гипертония, а так Света всегда сможет контролировать давление, оказать маме необходимую помощь в экстренном случае.

Под страхом экстренного случая, а точнее, угрозы маминой смерти Света живет, сколько себя помнит. Ей было четыре года, когда она заигралась с ребятами во дворе и исчезла из поля зрения мамы. Мастерски разыгранный сердечный приступ так напугал маленькую Свету, что всю жизнь она не сомневалась, что может «свести маму со свету» проявлениями свободы или желаниями. Она, разумеется, сделала еще несколько попыток выпутаться из паутины материнской «любви», но реакция была одна хуже другой. Кроме страха за мамину жизнь у Светы появилось тотальное чувство вины. Если спросить Свету, в чем она виновата, то, скорее всего, ее ответ будет таким – «во всем». Она чувствует себя виноватой за то, что родилась. В ее жизни нет ничего, что не было бы под прожектором маминой заботы.

Когда Света стала встречаться с Юрой, мама слегла в больницу. Юра – добрый внимательный мальчик, который помогал Свете ухаживать за мамой. Света это очень ценила, так как чувство вины за собственное счастье разрывало ее сердце. Их роман закончился, когда Юра уехал в другой город. Он звал Свету с собой, был готов жениться и не собирался бросать любимую. Долгое время он даже верил, что Света все-таки приедет к нему, как они и договорились. Но через год разлуки он понял, что Света выбрала не его.

Однажды я встретила Свету в магазине. Мы шли вместе домой, и она впервые открыла мне всю трагедию своей жизни. Она выглядела усталой и неухоженной, и я осторожно предложила ей номер своего парикмахера. И тут плотину прорвало. Расставались мы с ней на том, что она обязательно пойдет к психологу, которого я ей рекомендовала. Она осыпала меня благодарностями за то, что я так ее поддержала, и уверяла, что больше ни минуты не может жить той жизнью, которой жила.

Я узнала, что милейшая Нина Ивановна при закрытых дверях превращается в мегеру. Никто бы из сотрудников или даже родственников не поверил, что Нина Ивановна, такая рассудительная и здравая женщина, может шантажировать родную дочь и лишать ее собственной жизни. И что последний раз она била свою дочь год назад. Била за то, что Света зарегистрировалась на сайте знакомств. Обвинения в аморальности и распущенности 28-летней девственницы звучали для Светы привычно. Но самое ужасное, что где-то в глубине души она верила словам матери. Она поделилась этим со мной. Это был первый звоночек. Точнее второй, когда я поняла (но не стала уточнять подробности), что годовые отношения с Юрой остались романтическими.

Ах да, забыла сказать, что у Светы есть старшая сестра. Она сбежала из дома, когда ей было 17. У нее есть муж и дети. Нельзя сказать, что она счастлива. Но это даже не сравнить с глубокой депрессией младшей сестры. Я была в шоке, узнав об этом. Не о том, что сестра выбрала единственно правильный путь, а что она вообще существует. Оказалось, что Нина Ивановна отреклась от дочери и ни разу за 18 лет не захотела увидеть ее или внуков.

Третий звоночек прозвенел, когда Света сказала, что сестра звала ее к себе и была готова поддержать, но молодая женщина считает, что сестра не права, потому что не хочет извиниться перед матерью. Я спросила за что, и Света не нашла, что ответить.

Света к психологу не пошла. Ни тогда, ни потом.

Если честно, я никогда не пойму, почему Светы не идут к психологу. Почему они не убегают от своих матерей или не выгоняют их из своей жизни. Почему они готовы умереть, но не обрести свободу. Я встречала их достаточно, чтобы это утверждать. Большинство жертв родительского насилия не делают ничего для обретения свободы. Конечно, не все. Но большинство. Несмотря на мои профессиональные знания и понимание всей сложности сформированной в насилии личности, я никогда этого не пойму. И если раньше я думала, что отсутствие поддержки может быть достаточным объяснением, то получила много опровержений этой версии.

Свету ждет бесплодие и ранняя смерть. Онкология или еще что-нибудь с гарантированным летальным исходом. Вряд ли раньше мамы, но сразу после ее ухода.

Я больше не останавливаюсь обменяться с Ниной Ивановной парой фраз при встрече. Она мне противна. Своим лицемерием, жестокостью и бесчеловечным отношением к собственному ребенку. Такие не приходят в терапию. Но иногда они посылают на терапию своих детей, чтобы психолог «вправил им мозги» и они продолжали быть послушными рабами. Такие клиенты старше двадцати пяти лет были большой частью моей практики много лет. И из десяти таких Свет на вторую встречу приходила только одна.

Пусть все достаточно хорошие мамы будут счастливы. Хотя бы иногда, а лучше почаще. И во многом это зависит от того, каково нашим детям. Материнство – это не временно. Это навсегда.

Главный мой подарок маме – моя счастливая жизнь. И я очень старалась делать ее такой. Я рассчитываю на такой же подарок от своей дочери. Каждая наша встреча – это подвиг. Бытовой материнский подвиг. Я чувствую себя героем, но без радости. Каждый раз, когда мы прощаемся, мне хочется схватить ее, сжать в объятиях и никуда не отпускать. Всю материнскую жизнь я борюсь с этим желанием. Мои руки болят от этой борьбы, а моя душа уже перелатана и перештопана тысячи раз. Она рвалась столько, что теперь похожа на лоскутное одеяло, сшитое чокнутым портным.

Этот подвиг безответен. Не будет ни орденов, ни славы, ни даже премии. Даже благодарность может запоздать и прийти после нашей смерти. Зачем совершать подвиг, если он не будет оценен? Или ты не узнаешь, что твой ребенок в 45 лет скажет тебе спасибо за него, но не тебе, а в кабинете психотерапевта или на твоей могиле? Где взять столько сознательности, столько мудрости, чтобы этот подвиг совершить?

Но это то единственное, что оправдает тебя перед Богом, когда придет пора отвечать. Это твой пропуск на небеса, иначе опять обратно сюда, на землю, в ад симбиотических мук. И пусть это будет не подвигом, а подарком твоему ребенку. Ты подарила ему жизнь, так будь добра, приложи к ней лицензию. Он может делать с ней то, что считает нужным сам. Даже если тебе это не нравится.