Текст книги "Шкатулка воспоминаний"

53

Дойти до улицы Святого Севериана можно было и пешком. Но Клод и аббат решили нанять коляску.

– Поторопись! Друзья ждут нас! – сказал Оже.

– Ты рассказал им о встрече?

– Я был уверен в успехе.

По дороге домой они разговаривали друг с другом на языке специалистов – о разнообразных шарнирах, о расположении трубок и зубчатых механизмов, о закаливании стали. И лишь когда они въехали во внутренний двор, аббат остановился.

– Теперь нам пора забыть о делах. По крайней мере на день. Помни, что говорила твоя мать: «Делу – время, потехе – час». Пришла пора веселиться!

Назидательные проповеди мадам Пейдж никогда не включали в себя подобные простоватые изречения, однако Клод был слишком счастлив, чтобы спорить.

Аббат заорал еще со двора:

– Journaliste! Empailleur! Nouricce![113]113
  Журналист! Чучельник! Кормилица! (фр.)


[Закрыть]

Головы Плюмо, Пьеро и кормилицы с Агнес на руках появились в проеме слухового окошка. Клод ничего не сказал. Вместо этого он поднял высоко в воздух полный кошель монет. Головы исчезли. Донесся звук спускающихся по лестнице деревянных башмаков кормилицы, подбитых сапог журналиста и тапочек из выделанной страусиной кожи Пьеро (таксидермист нередко пользовался оставшимися от чучел лоскутами для своих целей).

Друзья выбежали во двор, наряженные и готовые к празднику. Кормилица даже взяла напрокат сложное, слегка старомодное платье, непривычно сдавливающее некоторые части тела. Посовещавшись, Клод и компания решили отправиться на фестивальную площадь.

Вскоре вся группа тронулась в путь, рука об руку: Агнес боязливо схватилась за тонкий пальчик кормилицы, кормилица цеплялась за шершавую руку чучельника (слишком много мышьякового мыла), чучельник держал перепачканные чернилами пальцы Плюмо, а тот, в свою очередь, подхватил под руку аббата. Последний также опирался на Клода, чтобы не упасть. Цепочка не разбилась даже, когда они проходили под аркой, несмотря на то что проход был довольно узким. Все еще держась друг за друга и хохоча, друзья залезли в поджидающую у ворот коляску.

Неподалеку от фестивальной площади они купили маринованных огурцов и овсяный хлеб. Клод заметил человека-оркестр, которого встретил в свой первый день в Париже, и обнаружил, что тот прикрепил еще несколько колокольчиков к наряду. Хотя это и позабавило Клода, он все же решил не портить звуковыми исследованиями праздник. Работа, как верно сказал аббат, начнется по-настоящему только на следующий день.

Агнес протянула пальчик, указывая на арку в дальнем конце площади, где разместился жонглер. Группа друзей попыталась протиснуться поближе, но их остановила толпа, собравшаяся перед крытым павильончиком. Зазывала обещал им показать чудеса эквилибристики и акробатики. Друзья прошли мимо игрушечного скрипача, привязанного к человеку.

– Посмотри! – сказал Клод дочери. – Кукла заставляет своего хозяина играть на скрипке!

Около пожирателя огня, от которого несло серным духом, другой зазывала разглагольствовал о совершенствах человека с обезьяньим хвостом.

– Только что с корабля! – кричал он, не уточняя, с какого именно. – Для леди и джентльменов! Произошел от расы хвостатых галерных рабов, где в скамейках даже проделывали дырки, чтобы разместить их необыкновенные органы! Страшный сон портного, мечта любой женщины! – Играя на любви публики ко всему непристойному, зазывала просунул полы фрака между ног.

Дальше друзья имели честь лицезреть человека с извращенным чувством голода. «Этот человек с жадностью набрасывается на все, что ему дают!» – гласила надпись на плакате, изображающем его предыдущие обеды. Агнес показывала, а Клод читал вслед за ее пальчиком: «Свечка, шерстяные гетры, набор салфеток, амбарный замок с резной скважиной, кадка из-под масла, два карманных ножа, молоток каменщика, конский хвост, горшок с травами, включая сам горшок». Ныне жертвой всепоглощающего голода обжоры стала книга великого Рабле.

– Переплетенная в опоек, – заметил Плюмо.

– Вот бы сюда Ливре! – сказал аббат. – Он всегда терпеть не мог жадных читателей.

– Думаю, извозчик тоже оценил бы этого парня! – отметил Клод.

Все посмеялись над другом, которого сейчас не было рядом (он застрял на паромной переправе через Треву). Они прошли мимо африканца, весьма экзотического человека, который разговаривал сам с собой, присвистывая и прищелкивая. Это веселило зевак, собравшихся вокруг. Клод сказал: «Я где-то читал, что пение скрипки больше всех остальных музыкальных инструментов похоже на человеческий голос. Подозреваю, автор книги не был на родине этого бедняги!»

Наконец группа добралась до жонглера. Выступающий демонстрировал завидное мастерство. Люди толпились возле него, и наши друзья с трудом нашли место, откуда можно было наблюдать. Жонглер подбрасывал в воздух несколько разных предметов, взятых у зрителей. Самыми запоминающимися из них были рыба и кожаный ботинок, снятый с ноги заинтересованного прохожего. Завидев в толпе Агнес, жонглер стащил с ее головы шапочку и добавил в свой круг. Толпа зааплодировала. Клод залез в кошелек и выудил из него мелкую монету. Ему нравилось в этот вечер играть роль покровителя.

Жонглер зажег три факела и крутил ими высоко в воздухе. Затем туда же последовала сковородка, зажатая меж коленей. Из кармана сюртука циркач достал яйцо, потом еще одно, и вскоре они закрутились вместе с другими предметами. Список предметов рос. Казалось, жонглеру все труднее и труднее манипулировать ими. Он сгибался в коленях, задирал голову, напрягал мышцы на шее. Пот струился по его щекам. И в тот момент, когда зрители уже собирались взорваться аплодисментами, жонглер потерял контроль. Яйца, факелы, сковородка – все рухнуло на пол. Волна вздохов прокатилась через толпу, однако уже через секунду, быстрее, чем можно произнести «фокус-покус», несколько пар рук бешено захлопали. Толпа посмотрела внимательнее. Факелы приземлились на не замеченные раньше дрова, сверху упала сковородка. Яйца разбились в ней и теперь преспокойно жарились. Зрители побросали монеты в шляпу жонглера и начали расходиться, зажав кошельки в руках, чтобы предотвратить нелегальные проявления левитации.

Тут журналист заметил палатку, в которую обязательно хотел заглянуть. В ней помещалась копировальная машина, принадлежавшая специалисту по силуэтам. После короткого и нежного спора с Агнес Маргарита приподняла тяжелый занавес, чтобы утолить любопытство двухлетней воспитанницы. Они устраивались в темной комнате, пока Клод расспрашивал человека, следящего за процессом проявления силуэтов. Мужчина объяснил, что отражательное зеркало разбилось, а потому изображение получится перевернутым. «Законы оптики, знаете ли», – серьезно произнес он. Копировалыцик отрегулировал фокус и поймал отражение на пластинке решетчатого стекла. Затем закрепил четырьмя кнопками листок промасленной бумаги. Крышку с объектива сняли, и показался свет. На стекле проявились кормилица и Агнес. Мужчина велел им устроиться поудобнее, а потом начал обводить контуры. Он пользовался черным графитовым карандашом, который, по его мнению, обладал лучшими качествами по сравнению с мелом.

Только Клод его не слышал. Он был очарован сценой, проявившейся внутри сетчатой рамки. Он смотрел, как Маргарита весело качает его дочь, затем ласково целует ее в щечку. Это был нежный поцелуй, и его нежность тронула сердце молодого отца. Клод видел лишенное матери дитя и бездетную мать. Сцена напомнила ему икону, Мадонну с младенцем, хотя и (виной тому законы оптики) Мадонну с младенцем вниз головой. Он задумался: «Каково это, когда тебя целует Маргарита?»

Долго думать ему не пришлось. В ту ночь, после того как подвесная кровать была опущена, кормилица сама пришла к Клоду.

Часть IX
Пуговица

54

Именно Маргарита сделала первый шаг. Она чувствовала на себе пристальный взгляд Клода по пути домой, но знала его достаточно хорошо, чтобы понять – юноша не станет действовать сообразно своим желаниям. Не сказав ни слова, она осталась на чердаке после того, как Агнес уснула. Затем Маргарита разделась.

Раздевание началось со снятия взятого напрокат платья. Она вытянула руки, и этот жест напомнил Клоду о расписанном ситцевом переднике Катрин. Затем Маргарита стянула с плеч муслиновый шарф. Она повесила его на цепь, при помощи которой кровать крепилась к стене. Руки кормилицы замерли на мгновение на первом крючке платья перед тем, как расстегнуть остальные. Она развязала шнурок, стягивающий обременительные кринолины. Они упали на пол. Затем она сняла расшитый корсаж, белье и другие кружева. Упала нижняя юбка. На Маргарите все еще оставался корсет. Конструкция из китового уса, кишок и кожи, изменившая формы тела кормилицы, восхищала Клода. Потребовалось всего несколько мгновений, прежде чем женщина полностью освободилась от оков взятого напрокат одеяния.

Клод взглянул на отметины, пересекающие нежный стан Маргариты.

– Больно, наверное?

– Да, – ответила Маргарита. Она положила руку Клода, одетую в перчатку, на одну из отметин. Он провел пальцем по следам вокруг ее талии, вдоль спины и вверх по груди, где объемы значительно увеличивались. Неожиданно юноша заметил, что до сих пор одет в праздничный костюм: перчатки, туфли с пряжками, брюки и выглаженная рубашка все еще были на нем.

Маргарита принялась за Клода, помогая ему раздеться при помощи рта. Она задержалась на пуговицах. С тех пор как Клод носил бархатный сюртук, пуговицы стали для него буквально проклятием. Но теперь они придали действу некую утонченность и очарование. Маргарита закончила, оставив всего одну пуговицу – на брюках. Ее она откусила зубами, повертела на языке и положила рядом с манекеном.

– Как та женщина в твоей сказке, – сказала она.

– В моей сказке? – Клод не помнил историю, которую выкрикивал из окошка соседям, обновляя свое жилище.

– Да, пуговица, откушенная проституткой в момент неконтролируемой страсти.

Клод залился краской. Маргарита нежно улыбнулась над запоздалым приступом скромности и обняла его.

Работая эмалировщиком в поместье, Клод увидел примерно пятьсот животов и в два раза больше грудей. Он корпел над гениталиями доярок, собак и королев, ставил мушки на лица шлюх и морды лошадей, Работая в магазине продавца книг, он запоминал истории о плутоватых похождениях Питера Шалуна, дона Педераста и других неугомонных персонажей, населявших Коллекцию за Занавеской Люсьена Ливре. Но искусственная жизнь с картинок и даже любовная связь с мадам Хугон были ничем по сравнению с чувствами, которые он испытывал сейчас. В течение всей ночи Клод стирал из памяти эти ужасные веяния эротической моды, которыми никогда не страдала Маргарита. Она отвечала нежными движениями своего точеного тела, бесконечно возбуждая возлюбленного. Из их окна доносились головокружительные возгласы экстаза, не идущие ни в какое сравнение с надоедливыми завываниями семейки портных этажом ниже. Соседи в ту ночь слышали такие звуки, какие даже Клод не смог бы записать в свой свиток. Агнес крепко спала в новом бочонке – прежний постигла та же участь, что и предыдущий, – и только манекен, устроившийся в нише под полом, был свидетелем движений любовников в кровати, на полу и на рабочем столе. Парочка останавливалась лишь на несколько минут, чтобы набраться сил и вернуться к совместным проявлениям страсти.

55

Извозчик и мадам В. имели разные виды на предстоящее свадебное торжество. Извозчик мечтал воссоздать банкетный стол, изображенный на гравюре в витрине Ливре, которую Клод поместил туда в самые счастливые минуты своего несчастливого ученичества. Поль настаивал на больших украшенных орнаментом хлебах, фаршированных трюфелями утятах и фруктах, составленных в ровные пирамиды. У него не было причин мечтать о трюфелях, однако и повода не позволить себе такой роскоши тоже не было.

У мадам В. имелись другие планы. Она хотела организовать празднество поскромнее.

– Резные хлеба могут быть поданы, ведь родственники Маргариты – пекари. Что касается всего остального – категорически нет! Миндальное печенье – уже расточительство.

Эти двое спорили до хрипоты в голосе, и извозчик заколебался. Воплощению его мечты препятствовала высокая цена. Да и где найти торт в форме кивера? А не пользующиеся популярностью припудренные рожки? Тогда Поль придумал альтернативу предыдущему меню:

– Мы начнем с простейших закусок, включая фрикасе из лягушек. Затем на первое – два различных супа и жареная говядина посреди стола. После первого подадим второе: жареного теленка, bonne femme.[114]114
  Добрая женщина (фр.).


[Закрыть] И все-таки я отказываюсь терпеть свадьбу без трюфелей! Далее пойдет утка, каплун и бараньи отбивные с базиликом. Когда съедят второе, принесем остатки первого вместе с третьим. В третье будет входить жареное, но, естественно, приготовленное попроще. После того как закончится третье, очистим желудки салатами. И наконец, десерт: тарелка со свежими фруктами, компот из груш – мы с аббатом питаем страсть к грушам, – бисквиты, орехи, джем из крыжовника, консервированные абрикосы. На этом все. Не считая, естественно, вина и другого спиртного – токай и бренди будут поданы вместе с едой. За ними пойдет портвейн. И я уже говорил про блюдо с клубникой? Если нет, то считай, что сказал. Довольно скромненько, не так ли?

– Нет! – возразила мадам В., недовольная как первым меню, так и вторым. – Иди запрягай лошадей, а я уж тут сама разберусь.

Извозчик вернулся через две недели с бочкой конфискованного портвейна в коляске и тревогами по поводу скаредной натуры мадам В. в душе. Впрочем, он зря волновался. Ужин был похож скорее на спектакль, чем на простое принятие пищи. Не обошлось и без драки, «отрубания головы» и прочих выходок, которыми обычно сопровождались свадьбы в Турне. Короче говоря, это был настоящий триумф.

Мадам В. прибегла к старинному способу внесения блюд, когда все яства подаются одновременно. Это позволяло не нанимать слуг и тем самым экономило средства. По настоянию Маргариты ее семейство привезло хлеба, украшенные косичками и завитушками. Некоторые булки были такими длинными и хрупкими, что пришлось приложить много усилий и даже произвести предварительный расчет, чтобы внести их вверх по узкой лестнице. Как и во всем, что обычно происходило на чердаке, в свадебном торжестве присутствовала определенная доля изобретательства. Когда еще для подачи похлебки использовался тигель?

Волосы присутствовавших на празднике и родителей Маргариты были припудрены мукой, но это была не дань моде, а metier.[115]115
  Профессия, занятие, ремесло (фр.).


[Закрыть] Пьеро с удовольствием резал поросенка своим ножом для набивки чучел. Аббат, которому досталось почетное место во главе стола, исполнял роль патриарха семьи («Никакого супа и хлеба сегодня. Мне токай подавайте!»). Братья Маргариты стреляли при помощи вилок, превратив их в импровизированные ружья. Агнес сидела в углу и совала сначала палец, а потом и нос в дырку в стене, на радость извозчику и Пьеро. А сами новобрачные, одетые скромно и просто, смущались, что им предстоит произносить речи и признаваться друг другу в любви публично.

Пекарь не стал вспоминать о первом и трагичном замужестве своей дочери. Он долго разглядывал Клода, будто торговец, в последний раз проверяющий товар. Наконец он промолвил: «Да соединятся эти двое так же крепко, как крошки в хлебе!»

Плюмо встал и заявил следующее:

– Нас взрастили с ложным убеждением в сердце, что два мира – мир любви и мир работы – всегда соревнуются друг с другом и никогда не соединяются. Но я не нашел такого в отношениях Клода и Маргариты. Мне бы хотелось думать, что их охраняют две тверди. Одна твердь – небесная. В конце концов, работа Клода будто парит в небе. Вторая твердь – земная. Это их любовь друг к другу, ведь, согласитесь, соседи, любовь – вполне земное чувство. Могут ли эти два мира сосуществовать? Я думаю, что могут.

К тому времени, когда аббат встал для произнесения речи, токай уже возымел действие.

– Любовь – это не просто то, о чем говорят, а то, что познано. Любовь приходит вместе с желанием отвечать. И как известно, Клод обладает необычным слухом. Не важно, что невеста уже была замужем. Сам я сильно сомневаюсь в глубоком смысле сохранения девственности до заключения священного союза. Рыбий пузырь, наполненный желчью овцы, может прекрасно «восстановить» чистоту даже самой страстной любовницы, хотя нет… кожица персика – вот более удачная альтернатива… – Тут за столом зашушукались, боясь, что последуют откровенные пошлости. Этого не произошло. – Я бы хотел выпить за ту работу, которая делается в наше отсутствие, тогда, когда мы не произносим здесь наших речей. Я очень рад тому, что, пока я становлюсь все медлительнее из-за подагры, другие вещи – очень необычные вещи – приходят в движение.

Весь вечер извозчик чавкал, аббат пил и чихал, Плюмо говорил, близнецы занимались полезными делами, мадам В. подавала яства, Агнес гулила, жена пекаря рыдала, и все, в разное время и при разных условиях, смеялись. Кое-кто даже кричал.

– Филипп!!! Жан-Пьер!!! – в гневе заорала жена пекаря. Ее мальчики выкинули ужасный номер. Жан-Пьер чихнул в платок, а Филипп сказал: «Дай посмотреть!» После тщательного осмотра содержимого платка мальчик решил, что оно пригодно для потребления, и зачавкал липкой массой, к ужасу своей матери. Итак, она закричала. Только потом выяснилось, что близнецы положили устрицу в платок. Далее двое плутишек принялись за ложки, пользуясь ими в качестве катапульт для метания груш. Традиционные методы успокоения детей ни к чему не приводили, и поэтому Клод решил посоветоваться с Пьеро о том, как утихомирить сорванцов.

Чучельник же, напротив, подбивал мальчишек продолжать выкидывать номера.

Тогда Клод сказал:

– Думаю, им стоит быть чуть спокойнее.

– Чушь! – ответил Пьеро. – Пусть играют в свои безобидные игры.

– Но они должны дать другим возможность спокойно поесть.

– Ребята заслужили праздник!

– А я заслужил покой!

Близнецы утихли, в то время как спор между двумя взрослыми разгорался. Пьеро так разозлился, что схватил разделочный нож и воткнул его в руку Клода. Мальчишки пришли в ужас. Да и вообще все были в ужасе. Клод притворился, что паникует, когда Пьеро оторвал его палец и бросил Филиппу. После нескольких мгновений жуткого ожидания спорщики рассмеялись. Пьеро воткнул нож туда, где находился искусственный льняной палец.

Вечер закончился необыкновенным подарком аббата. Он завязал молодоженам глаза и позвал музыканта. Тот играл на инструменте, которого Клод никогда раньше не слышал. Скоро жених не выдержал и снял повязку.

– Что это?

Музыкант ответил:

– Тенор-гобой.

– Но он известен и под другим именем, – сказал аббат.

– Под каким же?

– Как же! Vox humana, конечно!

Клод посмотрел на всех сидящих за столом. Затем встал и произнес тост:

– За звук vox humana! За звук человеческого голоса!

56

Муж с женой делили друг с другом расческу, поступки, запах, еду, шутки, страхи, надежды, желания (особенно желания), мыло, пижаму, гнев, рожок для обуви, нежность, суповую ложку, язык. Аббат первым заметил, что Маргарита переняла мелодичный говор, свойственный жителям Турне, а Клод начал пересыпать речь парижскими жаргонными словечками. У извозчика имелись свои наблюдения по поводу «слияния» парочки: «Эти двое даже пукают одинаково!» Друзья согласились с последним замечанием, а Пьеро, известный аналитическим подходом ко всему, что связано с пищеварением, заявил: «Такое желудочное сходство происходит благодаря неугасаемой любви Маргариты к бобам».

Различия между супругами сопровождались минимальным количеством жалоб. Маргарита смеялась над привычкой Клода перед сном нюхать носки. Клод же, в свою очередь, потешался над ее ежедневными осмотрами собственного лица при помощи маленького зеркальца и над привычкой расчесывать волосы под мышками. Остальные различия даже поддерживали мир и спокойствие в доме. Маргарите нравилось, что Клод согревает все прохладные местечки в кровати, ожидая ее прихода, а также то, как он обвивается вокруг ее тела подобно кавычкам вокруг предложения.

В кровати эти двое дарили друг другу наиболее сильные наслаждения. За несколько месяцев после свадьбы свиток эротических возгласов существенно пополнился. Подобно пению птиц, звуки менялись при переходе от одного сезона к другому. В самые жаркие месяцы, когда солнце накаляло крышу, тела супругов сливались с такой томной и пикантной страстью, что становится понятно, почему французы пользуются только одним словом – sentir – для обозначения осязания и обоняния. После летних оргий Клод часто проводил пальцами по спине Маргариты, затем по веснушкам на животе и углублялся в более чувствительные впадины. Маргарита отвечала языком, что всегда напоминало Клоду об откушенной в первую ночь пуговице.

В прохладные дни они занимались любовью вне кровати, пользуясь блоками и гамаками, развешанными по всему чердаку. Маргарита иногда соблазняла Клода, надев на себя одни лишь тапочки и повязав на шею шелковый шнурок. Зимой, когда Клод не мастерил Его – у изобретения появился пол, если не назвать это личностью, – парочка развлекалась под тяжелым стеганым одеялом. Отгородившись от всего мира теплой периной, они без конца хихикали и дурачились, щекотали друг друга и хохотали. А их позы можно было угадать, лишь когда чья-нибудь рука или нога случайно показывалась из-под одеяла.

Возбуждение передавалось и на другую деятельность Клода. Часто после занятий любовью его мысли прояснялись, и он, неожиданно для себя, начинал что-то строчить в тетради или делать наброски, пока его семя остывало на простынях. Поначалу Клод боялся так резко переходить от любви к работе, но Маргарита разубедила его. Она отказывалась верить в то, что между двумя этими страстями идет жестокая борьба. Наоборот, жена радовалась, когда ловкость рук Клода находила применение и в постели, и за столом. Маргарита делала куда больше! Она не только ободряла Клода в те моменты, когда он был обездвижен одолевающими его сомнениями, но еще и превращалась в самого жесткого критика в минуты ликования. Плюмо сравнивал ее с кариатидой: «Верная, нежная, крепкая и всегда может поддержать».

Никто не оспорил сию метафору. Поддержку Маргариты можно было видеть во всем, что она делала. Иногда, очнувшись ночью от шума, производимого спящим мужем – Клод часто скрипел зубами во сне, – она успокаивала его, поглаживая щеку нежной рукой. Когда он неожиданно просыпался посреди ночи, осознав неточность в проекте, она зажигала свечу и клала рядом с ним карандаш – так муж мог набросать несколько строчек в тетрадь. Или же она просто слушала. Когда механизм был почти закончен, Клода одолели сомнения по поводу внешности говорящей головы.

– А как ты сам думаешь, что больше всего понравится зрителям? – спросила Маргарита.

– Я не знаю.

– А что говорят другие?

– А чего они не говорят? Каждый словно хочет вложить в него что-то от себя. Аббат мечтает об одном, извозчик – о другом, Плюмо твердит совсем иное.

– А чего хочешь ты?

– Я не уверен. По практическим соображениям это должен быть мужчина. Низкие регистры проще установить. А вот дальше я не знаю. Хотя особенно эффектно смотрелся бы костюм турка.

– Говорящий Турок. А почему бы и нет? Я могла бы сшить ему отличный халат. – Маргарита взяла на себя роль костюмера, так как умела искусно управляться с иголкой.

– Плюмо считает, что это банально. Он говорит, что мы все ожидаем восточного чуда. И к тому же существует автомат фон Кемпелена – шахматист в тюрбане. Плюмо бы хотелось, чтобы это была голова перуанца, или китайца, или сиамца. Аббат, в свою очередь, хочет кого-нибудь в простой одежде, он был бы доволен фермером. Кроме того, ему нужны такие анатомические подробности, которые могут довести дело до скандала.

– А что же граф Корбрейский? В конце концов, он же заказчик.

– Граф не заострял внимания на внешности. Он вообще боится связываться с проектом. Это вопрос репутации, ты же знаешь. И даже если я решу сделать его турком, встает вопрос об окружении. Аббат считает, что чердак поубавит таинственности у моего искусственного человека.

– Но как ты считаешь?

– Я согласен, что мы не должны отвлекать внимание от Турка. А если что-нибудь произойдет с окружающими приспособлениями во время показа, перестанут любоваться головой. Ты же знаешь старую поговорку – на красивое блюдо не надо класть испорченную еду.

Маргарита задумалась.

– Нет ничего плохого в том, чтобы объединить простое и сложное. Мир, который ты создал на своем чердаке, послужит прекрасным аперитивом к главному блюду, к магии Говорящего Турка. А что касается анатомических подробностей – пообещай Оже, что я спрячу их под халатом.

Такой компромисс успокоил Клода, хотя и ненадолго.

– Что теперь не дает тебе покоя? – спросила Маргарита, изо всех сил борясь со сном. Было поздно, и она устала.

– Плюмо предложил написать книгу о моем изобретении. Только когда он говорит об этом, все кажется мне слегка надуманным. Факты требуют небольшой проверки.

– Ну конечно! Ты отлично с этим справишься, я уверена. Ладно, пошли спать, и пусть тебе приснится успех.