Текст книги "Горящая черная звезда, пепел, подобный снегу"

24

Снежные камелии цветут только в день зимнего солнцестояния.

Эти цветы символизируют союз влюбленных, что продлится до самой смерти и даже после нее.

Мастер медицины Зурмхар Рдорже, «Записки герболога Срединного царства»

Лань разбудила каждого в Шаклахире, чтобы посвятить всех в план действий.

Когда они оделись и собрали свои скудные пожитки, на улице все еще было темно, до утра оставалось несколько часов. После того как они вышли в пустыню, никто не оглянулся на руины старого императорского дворца.

Ци Лань было недостаточно, чтобы добраться до Усадьбы Сун, так что она призвала на помощь Серебряного Дракона. Поскольку до сих пор она отказывалась использовать силу Бога-Демона, тот дремал на границах ее разума и просыпался, только если Лань угрожала опасность.

Когда печать Врат была начерчена, голубой, словно лед, глаз, который приоткрылся внутри нее, снова закрылся. Серебряный Дракон растворил свою ци чем-то похожим на неземной вздох и вернулся в свое ядро.

Когда Лань ступила на вымощенные камнем дорожки, ведущие к воротам внутреннего дворика, ей показалось, что она вернулась в тот день, когда ее мир рухнул. Земля была покрыта снегом, в воздухе чувствовался типичный для севера холод. Казалось, это место было поймано в зимнюю ловушку, время застыло в белом сиянии, ожидая ее возвращения с того самого дня, двенадцать циклов назад.

От боли сдавило горло. Безжалостные когти времени все же коснулись ее дома. Одной ногой переступив через воспоминания, Лань взглянула на реальную картину. Исчезли белые деревья османтуса, под которыми когда-то дремал рыжий кот. Стены, некогда поддерживаемые в идеальном состоянии, потрескались и посерели; большие красные ворота, на которых виднелись следы ударов мечей, оставались приоткрытыми. Над ними нависала покрытая льдом и выцветшая со временем вывеска.

Лань соткала из ян печать Огня и Жара и провела ею по поверхности. Когда лед растаял, стала видна надпись.

宋大院

Усадьба Сун

За спиной Лань раздались резкие вздохи, когда ее друзья и бывшие придворные Шаклахиры прошли через печать Врат.

– Ты… ты здесь жила? – пробормотал Тай. Осмотрев признаки увядшего великолепия, он взглянул на Лань.

Жила. Простое слово ранило так сильно, что мгновение она не могла говорить. Вместо этого Лань подумала о сне, в который она ныряла почти каждую ночь, и о кошмаре, что наступал после. Что бы случилось, если бы в тот день мама привезла другие новости? Если бы в их жизни не появились элантийцы? Та Сун Лянь могла вырасти в этой самой усадьбе, под присмотром целой орды наставников, обучаясь игре в шахматы, каллиграфии, рисованию, математике и музыке. Мама научила бы ее практике, а, может, даже Искусству Песни. Та Сун Лянь стала бы частью императорского двора. Она сохранила бы свое имя, а значит – Лань бы никогда не существовало.

Снова прокручивая в голове этот сон, Лань находила неровности в гобелене, из которого он был соткан. Маме пришлось бы скрывать свои способности. Им пришлось бы хранить в тайне наследие своего клана или же принять наказание от императорского двора, что было намного хуже смерти. Возможно, мама рассказала бы Лань об Ордене Десяти Тысяч Цветов и умерла бы ради цели, которую тот преследовал. Тогда Лань все равно была бы вынуждена посвятить свою жизнь той же миссии. Нет, ее идеальный сон не имел права на существование, поскольку Последнее царство всегда оставалось прогнившим. Просто потребовалось иностранное завоевание, чтобы обнажить это. Чтобы Лань осознала жестокую реальность.

– Жила, – В зимнюю стужу ответ сорвался с ее губ легким облачком пара. – Когда-то я жила здесь.

Она обратила внимание на потоки ци, которые вытекали из внутреннего двора.

– Все чисто, – сообщила Дилая. – Я уже проверила. – Тем не менее, глядя на ворота, она не убрала руку с Соколиного когтя.

– Нет. Не чисто. – Тай протянул руку к висевшему на его поясе колокольчику. – Я их слышу. Слышу призраков.

– Призраки не в счет, яйцеголовый, – ответила Дилая.

Лань коснулась окарины и со вздохом принялась подниматься по лестнице. От ее прикосновения ворота распахнулись, и перед ней предстал ее дом.

Усадьба Сун – место, затерянное во времени, – несла на себе следы насилия и разрушений, что сотворили элантийцы. Когда-то плакучие ивы возвышались над прудами, в которых плавали карпы и цвели лотосы, теперь же покрытые снегом безжизненные стволы склонялись над замерзшей водой. Белые терракотовые стены, отделявшие переднюю часть двора, были заляпаны грязью. Заледеневшие виноградные лозы обвивали круглые, как луна, ворота. Когда-то наполненная цветами и жизнью Усадьба Сун, освещенная блеклым лунным светом, теперь стала холодной и пустой.

– Это место выглядит как то, что кишит призраками, – фыркнула Дилая. Послышался треск ци, за которым последовали искра и запах дыма, когда она подняла повыше зажженную огненную фу. Свет сделал тени еще более глубокими. – Ну, раз уж теперь это наша база, пора приступать к работе. Я установлю Пограничные печати и позабочусь об основных средствах защиты. Также мы будем по очереди нести дежурство. – Она коротко кивнула Лань.

Лань частично рассказала Дилае, Таю и бывшим придворным Шаклахиры, в чем заключался план: сегодня ночью они нападут на Город короля Алессандра, где она встретится лицом к лицу с Эрасциусом и Лазурным Тигром. Она также сообщила, что Цзэнь отправит к ним оставшихся учеников Школы Белых Сосен.

Когда все последовали за Дилаей, Лань продолжила бродить по усадьбе. Тишина оказалась самой неприятной частью возвращения: девушка все время ожидала услышать смех служанок, спешащих вынести в сад подносы с чаем и фруктами, негромкие наставления учителей, смешивающиеся со стрекотанием цикад под летним небом, бренчание лютни ее матери, когда та играла под луной.

Теперь их кости захоронены в этой земле.

Сетки на окнах были изрезаны, двери изрублены мечами. За исключением тяжелой деревянной мебели, все было сломано: полки перевернуты, на полах из розового дерева блестели осколки разбитого фарфора. Все то, что не забрали элантийцы, позже досталось отчаявшимся хинам.

Когда Лань вернулась в главный двор, воздух дрожал от ци печатей. Дилая со своей группой наложила на усадьбу сильную Пограничную печать, в которую вплела несколько защитных. Повара отправились на кухни, где развели огонь и стерли пыль с глиняных горшков. Теперь они рылись в припасах, которые прихватили из Шаклахиры, чтобы приготовить что-нибудь на скорую руку. В большой столовой, что примыкала к кухням, начисто протерли столы. Кто-то начертил световые печати, которые плавали у стен, заливая помещение мягким сиянием. Вскоре все с благодарностью потягивали горячий рисовый отвар, чтобы в ожидании восхода солнца согреть замерзшие пальцы.

Когда на небе показались первые лучи рассвета, ци за воротами внутреннего двора всколыхнулась. Лань прижала руку к груди, где у ее сердца покоился амулет. Серебро потеплело.

Цзэнь.

Она вскочила на ноги и поспешила к воротам, на ходу зажигаю фу. Лань услышала, как позади Дилая вынула из ножен Соколиный коготь, а также тяжелые шаги Тая, который тоже последовал за ней. Лань знала, что Цзэнь не придет, ведь он сказал, что только переправит мастеров и учеников через печать Врат. Его здесь не было, а амулет просто реагировал на присутствие его ци.

Она ворвалась в парадные двери, подняв фу высоко над головой. Свет разливался по заснеженной земле до самого бамбукового леса, что рос у ее дома.

Ничего не изменилось.

Но затем… что-то зашевелилось. Со своего места Лань могла различить пробирающиеся сквозь бамбук силуэты. Свет фу озарил кого-то до боли знакомого.

– Ого, – сказал ученик, чьи щеки покраснели от мороза. – А ты не соврала, когда сказала, что была знатной дамой.

– ЧуЭ? – воскликнула Лань. Добросердечный ученик по стрельбе из лука был одним из первых, с кем она подружилась в школе.

Лань видела группу людей, выбирающихся из бамбуковых зарослей. Из-за тусклого освещения было трудно разглядеть их лица, пока знакомый голос не крикнул:

– Ланьмэй! Ланьмэй!

Существовал только один человек, который обращался к друзьям, прибавляя к их именам звания. Лань уже хотела ответить, когда кто-то пронесся мимо нее.

Она еще никогда не видела, чтобы Тай бегал. Сонное, вечно хмурое выражение лица Заклинателя Духов сменилось недоверием, за которым последовала неподдельная радость. С развевающимися волнистыми локонами он спешил спуститься по каменным ступеням к Шаньцзюню. Ученик Целителя рассмеялся, когда Тай закружил его.

Когда они отошли друг от друга, Шаньцзюнь тоже сиял от счастья. Его глаза заблестели, когда он повернулся к Лань.

Лань обняла друга.

– Мы думали, ты погиб, – прошептала она, пытаясь сморгнуть подступившие слезы.

– Цзэньгэ спас меня, – ответил ученик Целителя. – Как и всех, кто сейчас здесь.

Видеть ее друга, а также учеников Школы Белых Сосен живыми и невредимыми было подобно чуду. Но даже когда Лань проводила всех в дом и поприветствовала каждого, она не могла перестать оглядываться. Вдали света фонарей, в темноте, которая вела в лес, там, где только что закрылась печать Врат, виднелась едва заметная рябь ци. Амулет на ее шее снова стал холодным.

Среди новоприбывших были и мастер Искусств Света Нур, и Безымянный мастер Ассасинов. Из всех наставников Школы Белых Сосен выжили только они, поскольку прямо перед вторжением элантийцев Дэцзы поручил им вывести учеников через второй вход. Когда они устроились в главном дворе, где уже собрались выходцы из Шаклахиры, Лань выслушала рассказ об их путешествии.

После того как придворные Шаклахиры познакомились с теми, кто присоединился к их компании, новоприбывшие устроились в теплой столовой с мисками отвара, а также тарелками с дымящимся тофу и соленым капустным супом. Тай и Шаньцзюнь сидели рядом, перешептывались. Уже давно Лань не видела такой легкости на лице Заклинателя Духов.

Когда рассвет сменился днем, они приступили к разработке плана сражения. Дилая превратила гостиную и коридор в кабинет военных действий: на длинном столе из красного дерева, за которым когда-то мать Лань собирала гостей, была разложена карта. Оружие, привезенное из Шаклахиры, было сложено в угловом шкафу, где раньше хранились метлы и швабры.

Лань показала звездные карты двум выжившим мастерам, которые без труда отследили местоположение Лазурного Тигра: Эрасциус уже добрался до Небесной столицы, скорее всего, использовав свои новую силу, чтобы создать печать Врат.

Они собирались выдвинуться в сумерках, чтобы войти в город под покровом ночи. Лань прибывала первой, чтобы отвлечь внимание Эрасциуса и королевских магов, в то время как отряды, возглавляемые мастером Нуром, Безымянным мастером и Дилаей, проникли бы в Небесный дворец и вынудили бы верховного губернатора сдаться.

– Я использую Убийцу Богов против Лазурного Тигра и тем самым нанесу сильнейший удар по элантийскому режиму, – сказала Лань.

Она умолчала о той части плана, которая касалась Цзэня, его Бога-Демона и армии демонических практиков. Ей и не нужно было рассказывать, поскольку все выглядело так, будто еще один мансорианец потерял контроль над Богом-Демоном и обрушил демоническую практику на Небесную столицу, а она, Сун Лянь, начертила Убийцу Богов, чтобы положить всему этому конец. Спасительница народа.

По крайней мере, так бы говорили в рассказах.

– Эрасциус – один из самых высокопоставленных магов, – продолжила Лань. – Элантийцы старались заполучить Богов-Демонов раньше нас. Если выведем из строя того, кого им удалось заполучить, поставим элантийцев на колени и вынудим их сдаться.

Когда Лань договорила, Тауб, кухарка Школы Белых Сосен, а также мать ЧуЭ, приглушенно всхлипнула. Слезы текли по ее лицу, пока она прижимала самых младших учеников к своему пао и фартуку из грубой пряжи, который почти не снимала.

– Царство, освобожденное от завоевателей, – прошептала Тауб. – Земли, на которых я и мой сын сможем свободно разговаривать на языке нашего клана и отмечать народные праздники, не опасаясь гонений.

Лань чувствовала, как Тай наблюдает за ней блестящими глазами с золотой радужкой. Рядом с ним мягко улыбался Шаньцзюнь. Когда ее взгляд скользнул дальше, она заметила прислонившуюся к стволу увядшей ивы Дилаю, которая хоть и скрестила руки на груди, но все же держалась за рукоять своего меча. Матриарх клана Джошеновой Стали наградила Лань кивком одобрения.

Сун Лянь смотрела на людей, выживших после жестокого завоевания и сохранивших свое наследие. На протяжении многих династий из-за строгих законов императорского двора столько всего было утеряно, но в то же время многое осталось и по сей день, прямо здесь, перед ее глазами. Тогда Лань вспомнились слова, что сказал ей парень под мягкими каплями дождя, когда-то унесшими ее слезы.

Пока мы живы, мы несем внутри себя все, что они уничтожили. И в этом наш триумф, наш бунт. Ты не должна позволить им победить.

Какой позор, что ни один из них не выживет, чтобы увидеть это.

– Да, – сказала Лань, вспомнив фразу, которую мастера Школы Белых Сосен использовали, чтобы передать многообразие кланов и культур, которым было богато их царство. – Земля десяти тысяч цветов.

Остаток дня прошел спокойно, словно затишье перед бурей. Они обсуждали детали плана, распределяли учеников и мастеров на отряды с равными способностями.

Лань оставила разработку стратегии Дилае и мастерам. Ей было необходимо тихое место, где она, теперь точно понимающая предназначение Убийцы Богов, могла бы потренироваться в вызове печати. Пока она искала пустую камеру, то обнаружила, что дышит глубоко, наслаждаясь тем, как холод пронзает легкие. Она скучала по морозу Северных земель. Свирепые и неумолимые зимы, которые проносились над землями, забирая то, что состарилось и умерло за прошедший цикл, а с рассветом весны возрождаясь вновь.

Снег, напоминающий гусиные перья. У северян была такая поговорка. Лань помнила, как мама открывала резные окна кабинета навстречу зимнему воздуху.

– Не уклоняйся, ЛяньЭр, – говорила она. – Вдохни поглубже. В этом заключаются красота и могущество нашего царства, а мы – дети этой земли. Мы должны за нее сражаться.

Лань провела рукой по щеке. Сама того не понимая, она пришла к кабинету матери, шагнула через круглые ворота, вспоминая, как в тот день ее мать прискакала верхом, подгоняемая началом разрушения их мира. Шел густой снег, а Лань сидела в кабинете, заучивала стихи.

В этой комнате все еще были видны следы насилия. Резные двери были искромсаны и сломаны…

…бледнолицые солдаты, закованные в металл, с шумом врываются внутрь…

…полки и письменный стол из розового дерева перевернуты; ряды свитков и бумажных фолиантов исчезли, вероятно, украденные элантийцами для изучения…

…блеск мечей, когда мужчины набросились на ее мать, у которой не осталось ничего, кроме деревянной лютни…

…брызги выцветшей крови на половицах и стенах…

…бьющееся сердце ее матери в руке Зимнего мага. Кровь, цветущая ярко, как маки…

Лань отогнала подальше воспоминания. Ее внимание привлекло что-то блестящее на полу. Опустившись на колени, она подняла осколок фарфора. Лань сразу узнала его: снаружи – снежные камелии, покрытые голубой глазурью, а внутри после стольких лет все еще чернота. То была любимая чернильница ее матери, и неизвестно, сколько перезвонов в день Лань смотрела на нее, когда занималась в этом кабинете с наставниками. Для тех, кто заявился сюда в поисках еды, одежды или сокровищ, на которые можно было что-то выменять, эта вещица не представляла ценности.

Лань повертела осколок в руках, и у нее перехватило дыхание. На дне аккуратным каллиграфическим почерком была выгравирована надпись на хинском…

Посвящение:

Сун Мэй, пусть нити нашей судьбы однажды соединятся там, где цветут снежные камелии.

Чэнь Тайхэн

Лань узнала почерк… в школе она читала целые книги и сочинения, написанные этой рукой. Эту чернильницу ее матери подарил Дэцзы. И он подписался настоящим именем, поскольку «Дэцзы» или «ученик добродетели» было лишь прозвищем. Такова была хинская традиция – становясь взрослым, выбирать себе прозвище.

– Тайхэн, – прошептала Лань. Имя отца, которого она едва знала.

Лань убрала обломок чернильницы за пояс, возможно, как оберег на удачу. После чего она села за стол своей матери, удивляясь тому, что когда-то здесь жили и любили друг друга ее родители, что сама она когда-то имела дом и семью.

Лань прикрыла глаза и вытянула на поверхность своего разума воспоминание об Убийце Богов. Перебирать каждый его штрих было подобно тому, как проваливаться сквозь временные и исторические династии и эпохи. Теперь, когда она знала о происхождении Богов-Демонов и понимала истинное предназначение печати, та представала перед ней медленно, но полностью.

Было уже далеко за полдень, когда она вернулась в главный двор. Тауб и еще несколько человек готовили ужин на кухне: в сумеречное небо вился дым, а двор наполнился ароматом тушеного тофу, овощей и булочек мантоу. Лань обменивалась с друзьями историями о детстве, о днях, проведенных на Краю Небес, о том, что они будут делать, о местах, которые посетят, и о том, что они съедят в первую очередь, когда все закончится.

Когда солнце, точно набухший мандарин, повисло над далеким горизонтом и воздух начал остывать, Лань встала. Огонь в печи почти угас; на кухне создали печать, которая сохраняла тепло, так что большинство младших учеников дремали вокруг нее. Шаньцзюнь устроился у кухонной стены, прислонившись к плечу Тая. Выражение лица заклинателя Духов смягчилось. Когда он посмотрел на огонь, глаза его засверкали золотом.

В соседней комнате Дилая и группа шаклахирских воинов, склонившись над картой, все еще обсуждали стратегию с мастером Нуром и Безымянным мастером. При появлении Лань они вскинули головы и, взглянув на ее лицо, умолкли.

– Ну что ж, – сказала она и улыбнулась, чтобы скрыть внезапно появившуюся тяжесть в груди. – Время пришло.

Она заметила, как к ним присоединились Шаньцзюнь и Тай.

– Ланьмэй… – начал побледневший ученик Целителя.

– План вам известен, – прервав Шаньцзюня, обратилась она к Дилае. Лань не посмела взглянуть на друга из-за боязни, что даст слабину, испугается или отступит. – Проникнуть в Небесный дворец и заставить элантийцев капитулировать. Если я не справлюсь… – она прерывисто вздохнула. – Расправьтесь с лидером элантийского правительства.

– Мы будем рядом, Сун Лянь, – заверил мастер Искусств Света. Он выдавил улыбку и оглядел комнату. – Пришла пора проверить, кто из этих учеников внимательно слушал меня на занятиях.

– Лучше бы вам самому подготовиться, – усмехнулся ЧуЭ. Однако под маской веселья Лань разглядела страх. – Я молод и гибок, так что могу прибыть в столицу раньше вас.

– Мы с тобой, Лань, – сказала Тауб. Она держала на руках одного из младших учеников. Тот в попытке согреться свернулся калачиком и уснул на ее плече. – К вашему возвращению я оставлю на печи горшочек с тушеным тофу.

– Мои мечи в твоем распоряжении, – объявила Эланжуя, отделившись от выходцев из Шаклахиры. В лунном свете блеснули острые как бритва металлические кончики ее вееров. – Пришло время исправить то, что в своем дворце-тюрьме сделал с нами ХунИ.

Позади со стороны бывших шаклахирских придворных послышался ропот одобрения.

– Ланьмэй, – сказал Шаньцзюнь и заключил ее в объятия. – Я всегда буду рядом, чтобы тебя исцелить. Заранее прошу прощения за каждую чашку супа с грибами-гусеницами, которую я тебе скормлю.

Лань крепко обняла его и прошептала:

– Спасибо, Шаньцзюнь.

Когда она отодвинулась, то заметила, что Тай смотрит на нее с непонятным выражением лица. Под растрепанными волосами виднелись его блестящие глаза.

– Чо Тай, – неожиданно выдал он. – Можешь звать меня Чо Тай.

Возможно, любому смотрящему на них такое прощание показалось бы странным, но Лань поняла таившийся в нем смысл. «Тай» было односложной элантийской версией его имени, и он, поймав ее на том, что она подслушивала его и Шаньцзюня в школьной библиотеке, приказал обращаться к нему только так. С тех пор он упорно отказывался позволять ей называть его настоящим, хинским именем.

Наклонив голову набок, Лань одарила Заклинателя Духов улыбкой.

– С превеликой честью, – и с этими словами она развернулась и направилась прочь. Позади себя она слышала, как ученики и практики из Шаклахиры пришли в движение: зазвенели длинные мечи, палаши и колчаны. Она слышала нежное бормотание Тауб, когда та уводила самых маленьких учеников в гостевые покои во внутреннем дворе.

– Сун Лянь!

Лань обернулась через плечо. Широкими шагами к ней направлялась Дилая, удаляющаяся от учеников и света фонарей. Она остановилась в тени сломанной ивы, ветви которой разделяли ее лицо на черное и белое, и Лань показалось, что в разрезе серого, словно гроза, глаза, в алых губах и волевом подбородке девушки она увидела призрак ее матери, Улары.

Несколько мгновений Дилая стояла с разинутым ртом, пытаясь подобрать нужные слова. И все это время Лань задавалась вопросом, станет ли она свидетельницей чуда, будет ли Дилая мила с ней.

Матриарх клана Джошеновой Стали будто бы прочла ее мысли. Плотно сжав губы, она пристально посмотрела на Лань, а затем шумно выдохнула. Ее глаза вспыхнули.

– Моя мать научила меня, что исход войны нельзя предугадать, – сообщила она. – Но я обещаю, что мы еще встретимся. Если не в этой жизни, то в следующей. – Дилая помолчала. – И я все еще буду лучше тебя во всех искусствах практики, маленький лисий дух.

Лань почувствовала, как уголки ее губ поползли вверх. Улыбка. Она не могла припомнить, улыбалась ли когда-нибудь Дилае по-настоящему.

И все же, должна была иметься веская причина, по которой «прощай» на хинском не подразумевало расставания. «Цзайцзянь» означало «еще увидимся».

– Еще увидимся, Лошадиная морда, – сказала Лань.

Она прошла через ворота. Те же, через которые когда-то, давным-давно, в последний раз прошла ее мать. Лань провела рукой по оружию, что висело у нее на поясе: маленькому кинжалу, который рассекал пространство между звездами, и окарине, которая исполняла песни призраков.

Она вышла через огромные ярко-красные парадные двери, похлопала по потертым бронзовым дверным ручкам в виде львиных голов и закрыла за собой усадьбу. Лань посмотрела на место, где познала любовь и потерю, на место, ставшее началом истории, круг которой теперь замкнулся, снова приведя ее сюда. Начало и конец.

Она призвала силу Бога-Демона и создала портал в город ярких огней, шумных улиц и храмов с золотыми крышами, что тянулись до самых небес.

Сун Лянь шагнула сквозь печать Врат, чтобы отправиться на край света.