Текст книги "Горящая черная звезда, пепел, подобный снегу"

13

И из небесной реки поднялось страшное чудовище… змея размером с десятерых, с девятью головами.

СянЛю: тот, кто принесет наводнения и разрушения на эти земли.

Священное Писание о горах и морях, книга третья, «О реках»

Дольше всего тянулись ночи, когда инь мира активизировалась, а ци Черной Черепахи становилась наиболее сильной. У Цзэня появились пробелы в памяти, и теперь зачастую, когда всходили первые лучи солнца, он просыпался в незнакомом месте. Тогда Бог-Демон погружался в сон.

Сегодня Цзэнь очнулся на краю обрыва, в воздухе остро пахло смертью и разложением. Он провел рукой по лицу. Вдалеке, за тяжелыми тучами, затянувшими небо, виднелось серое водянистое пятно. До рассвета было еще далеко, но простой луч света принес такое немыслимое облегчение, что ему захотелось заплакать.

Он стиснул зубы и, пошатываясь, поднялся на ноги.

Цзэнь оказался далеко к северу от Эмаранской пустыни, на западном краю Центральных равнин. Еще несколько дней в пути, и местность сменится степью. Раньше эти земли, которые обросли своими мифами и легендами, занимал клан Чо. Теперь Цзэнь понимал, почему.

Над землей неестественно толстым слоем лежал туман, окрашивающий в серое все: голые скалы, тянущиеся к небу, красные сосны, будто бы покрытые медной запекшейся кровью. Увядшие листья захрустели под ногами, когда Цзэнь продолжил свой путь по горным тропинкам. Однажды, выполняя поручение Дэцзы, он проходил мимо бывшей цитадели клана Чо. Из горстки все еще существующих книг о Девяноста девяти кланах и Ста Школах Практики он знал, что Школа Мирного Света находилась недалеко от реки – той, в честь которой была названа река Забвения.

Здесь была сильна ци воды, но Цзэнь не мог сказать, было ли это из-за тумана или же он действительно приближался к водоему. Он остановился, и в тишине эхом отозвался хруст сломанной под его ботинками ветки. Впереди чувствовалось сплетение ци, которое выделялось из естественных потоков.

Печать. Слабая, возможно, почти исчезнувшая, но ее все же можно было считать важной подсказкой.

Несколько мгновений спустя Цзэнь обнаружил триумфальные ворота с колоннами из серого камня и черного кирпича. Единственная, окутанная туманом арка и вздымающиеся к небу черепичные крыши. С другой стороны виднелся утес, спускающийся к высохшему устью реки.

Цзэнь оглядел пайфан. Выцветшие золотые гравюры на колоннах отличались от тех, что были в храме ЮйЭ или в постройках хинских императоров, изображением водоемов: рек и океанов, вздымающихся пенистых волн. А в их центре…

Цветки лотоса. Казалось, они, с загибающимися кверху стеблями, росли из речных вод. Внутри лепестков, подобно жемчужинам, которые держали на ладони, были изображены семена лотоса.

От зародившейся надежды свело живот. Цзэнь прикоснулся к гравюре.

На вершине Светлой горы Ошангма он вступил в царство, которое когда-то было дворцом бессмертных ЮйЭ, исчезнувших несколько династий назад. Цзэнь не мог объяснить, каким образом оно появилось снова. В конце концов, ЮйЭ добились бессмертия, благодаря которому их энергетические ядра – их души – еще долго сохранялись в этом мире, даже после того, как их физические тела превращались в прах. Те немногие упоминания, что сохранились в трактатах Школы Белых Сосен, описывали клан ЮйЭ как хранителей древних истин, секретов этого мира и всего, что лежит за его пределами.

Цзэнь встретил душу Бессмертной в садах дворца, под кленом с красными листьями, ветви которого, точно паутина, тянулись к закатному небу. Она пристально разглядывала переплетение листьев, их золотистые и зазубренные прожилки.

– Я знаю, зачем ты пришел. – Ее голос был подобен прохладному прикосновению речной воды. Очертания, завитки ци, которые, возможно, были чьими-то душами, со слабым шепотом кружились над ними, огибая дерево. – Ты не хочешь, чтобы история повторилась. Не желаешь, чтобы несчастье, постигшее твоих предков, легло и на твои плечи.

Цзэнь упал на колени и прижался лбом к облакам, клубившимся на земле.

– Пожалуйста, – прохрипел он. – Я хочу помочь этому царству. Сила нужна мне только для этого.

– Я все вижу в твоей душе. Тебе не нужно ничего говорить. – Бессмертная повернулась: ее лицо было одновременно юным и в то же время древним, испещренным целыми жизнями, эпохами знаний. – Пройди через Призрачные врата, и ты увидишь реку Смерти, состоящую исключительно из инь, уравновешенную цветами жизни, состоящими исключительно из ян.

Цзэнь снова посмотрел на пайфан, на изображенные на нем лотосы, растущие из застывшей реки. В хинской культуре они считались символом жизни и чистоты.

– Цветы жизни, – прошептал он сам себе, – состоящие исключительно из ян.

– В их сердцевинах, – прошептала Бессмертная, – растут Семена Ясности.

Той ночью она услышала его самое глубокое и отчаянное желание – защитить собственный разум от влияния Бога-Демона. Императорская семья на протяжении множества династий прибегала к помощи четырех Богов-Демонов, и они нашли средство защиты: с помощью Семян Ясности.

Цзэнь заколебался – последние слова Бессмертной – угроза – следовали за ним как нежеланная тень.

– Но будь осторожен. Семена Ясности не только лекарство, но и отрава… точно такая же палка о двух концах, как и сила, которой ты обладаешь.

Но он находился на грани, потому что последние недели ходил по острию ножа, пребывал в шаге от того, чтобы сойти с ума. Цзэнь не думал, что нашлось бы хоть что-то, способное переубедить его использовать Семена Ясности.

Он прошел сквозь ворота.

Ничего не изменилось. Вокруг его лодыжек клубился туман, но никакого таинственного царства или Пограничной печати не появилось, на него не напали заблудшие души. Он просто стоял у края обрыва, над высохшим руслом реки.

Нахмурившись, Цзэнь обошел пайфан, оглядел каждый его дюйм. Каменная доска под черепичной крышей – там, где обычно было написано название места, – оказалась пустой, но Цзэнь почувствовал на ней слабые следы печати, которые заметил раньше. Пайфан что-то скрывал.

Сосредоточив на нем все свое внимание, Цзэнь осознал, что печать была сломана. Он принялся старательно разбирать сплетенные воедино потоки ци, настолько ослабевшие от времени, что это было равносильно тому, как рассматривать пыльный отпечаток пальца.

Цзэнь знал, что лучше не пытаться воссоздать печать, которую он не мог толком прочесть. В сборниках рассказов хинов было полно практиков, которые из жадности или отчаяния пробовали использовать неизвестную магию, а после оказывались в ловушке. В относительной безопасности школы все эти истории казались такими нелогичными и далекими.

Ни один из этих практиков не сходил с ума из-за Бога-Демона. Ни один из них не ранил друзей.

Цзэнь стиснул зубы и потянулся к собственной ци, раздувая ее настолько сильно, насколько мог, чтобы заглушить любую другую энергию. Сморгнув черные точки перед глазами, он сконцентрировался на каждой черточке неизвестной печати, вырезанной на триумфальных воротах. Несколько раз ему казалось, что штрихи складывались воедино, готовые призвать что-то. И в то же время он думал о Лань и о том, что, возможно, никогда больше ее не увидит.

Горе, изливающееся из него потоками, образовало последний круговой штрих, завершающий печать.

Где-то в горах послышался призрачный звон колокольчика. Туман вокруг Цзэня начал просачиваться в открытую арку пайфана, все быстрее и быстрее по мере усиления звона. Воздух сотрясали звуки, которые стали такими громкими, что Цзэню пришлось закрыть уши руками. Собравшийся в арке туман скрыл скалы и небо, раньше виднеющиеся с другой стороны.

В сводчатом проходе шевельнулась тень.

Правой рукой Цзэнь потянулся к рукояти Ночного огня, в то время как левую вытянул перед собой, готовясь к созданию защитной печати. Звон колоколов теперь стал всепоглощающим, он сотрясал горы, въедался в череп Цзэня.

И вдруг все затихло.

Из арки вырвался демон.

Цзэнь выругался и подпрыгнул в воздух, отскакивая назад, чтобы избежать удара хвостом. Сквозь туман донеслись звуки новых атак: вспышка зубов над его головой, блеск чешуи под ногами – невероятно быстрые, как будто существ было несколько.

Цзэнь крутанулся в воздухе и метнул фу, которая сотворила из ветра кинжалы, разрезавшие чешую, ударив о зубы. Приземлившись на твердую землю, он отступил… и почувствовать острую боль в плече, когда клыки проткнули сухожилие и впились в кость.

Перед глазами потемнело. Когда Цзэнь моргнул, то обнаружил себя стоящим на коленях в дюжине шагов от пайфана. Кровь стекала по его рукам, окрашивая камни.

– Ксан Тэмурэцзэнь. – прозвучал ближе чем когда-либо голос Черной Черепахи. Он казался таким реальным, словно являлся частью его самого и одновременно звенел в горах. В тоне Бога-Демона Цзэню послышалось мрачное ликование. – НЕ СОПРОТИВЛЯЙСЯ МНЕ, ЕСЛИ ТЕБЕ ДОРОГА ЖИЗНЬ.

Моргая, чтобы унять боль, Цзэнь поднял взгляд.

Над пайфаном возвышалась змея размером с целую гору. Ее шея разделялась на девять отростков, которые вместо голов заканчивались черепами – то ли змеиными, то ли человеческими. Когда все девять заметили его, их клыки засверкали от того, что могло оказаться ядом, а из пастей высунулись остатки сгнивших языков.

То был не демон. В классификации сверхъестественных существ такие относились к гуай. К монстрам.

Он читал что-то близкое к описанию этого существа в «Священном Писании о горах и морях». Там его называли Сянлю – девятиглавая мифическая змея, которая носила в своем чреве смертоносную реку.

Внезапное предчувствие того, что может его ожидать, сжало сердце. Окутанные густым туманом, на этот раз сверхъестественным, ворота закрутились. И существо осталось прямо перед ними, обвив пайфан хвостом так, как змея обвивала свое яйцо.

Чтобы добраться до Семян Ясности, ему предстояло побороть монстра и пройти через триумфальную арку.

– КСАН ТЭМУРЭЦЗЭНЬ, – снова обратился к нему Бог-Демон. – Уступи контроль мне, пока демон снова тебя не ранил.

Цзэнь сморгнул тени, которые заволакивали виденье, и крепче сжал рукоять своего меча. Девятиглавая змея завизжала и послала в него обжигающий порыв демонической энергии. Если при новом столкновении с монстром он проиграет, Черная Черепаха окончательно возьмет над ним верх. Если он еще раз подвергнет себя смертельной опасности, Бог-Демон безвозвратно вонзит свои когти в его тело, разум и душу. Цзэнь не знал, сможет ли он вернуться после такого.

Но будь он проклят, если не приложит максимум усилий, чтобы справиться с этим чудовищем самому.

Он – Ксан Тэмурэцзэнь, наследник лидера Мансорианского клана и практик Школы Белых Сосен.

Я выживу. Заберу назад эти земли. Снова увижу Лань.

С новыми силами он создал ментальную стену между собой и Черной Черепахой, отгородившись не только от Бога-Демона, но и от его энергии.

Цзэнь обнажил Ночной огонь. Его меч, старый друг и компаньон, сиял как продолжение его руки, когда он поднял ее, чтобы встретиться лицом к лицу с чудовищем.

Раскрыв девять ртов, змея с визгом бросилась на него.

Цзэнь увернулся, когда одна из голов метнулась к нему, и услышал щелчок челюстей, когда те сомкнулись в воздухе. Тут же на него обрушилась вторая, а третья надвигалась снизу. Цзэнь разбежался и прыгнул. Врезавшись ботинком в одну из шей, он едва не упал, но все же выпрямился и выпустил из второй руки струю ци.

Он согнул колени и подпрыгнул, проталкиваясь сквозь массу извивающихся шей и скелетообразных голов. Когда они настигли его, он был готов.

Цзэнь выбросил фу по широкой дуге, активировав их щелчком пальцев.

Когда огненные печати взорвались, все вокруг залил яркий свет. Цзэнь услышал визг и сквозь дым увидел, как чудовище споткнулось, и все его девять голов откинулись назад.

Между извивающимися черепами мелькнула золотая вспышка. На пайфане, точнее на грифельной доске, которая висела между двумя колоннами, появилась надпись:

鬼门

ПРИЗРАЧНЫЕ ВРАТА

– Пройди через призрачные врата, – говорила ему Бессмертная.

Цзэнь взлетел и подпрыгнул, возможно, сильнее, чем когда-либо прежде. Полоснул мечом, когда к нему метнулась змеиная голова, и почувствовал, как Ночной огонь прорезает плоть. Цзэнь ощутил привкус металла во рту, осознал, как колотится сердце из-за того, что он требовал от собственного тела все больше и больше…

Триумфальные ворота засветились.

Хвост чудовища изогнулся перед сияющей аркой. Легким движением ци Цзэнь прибегнул к одной из самых ранних техник Искусств Света, которым научился на Краю Небес. Сделал сальто, пролетая над чудовищем. Путь к воротам был расчищен, так что Цзэнь устремился к ним еще быстрее. Ветер ревел в ушах, а густой серый туман, казалось, расступался перед ним.

В тот момент, когда Цзэнь прошел через арку, мир погрузился в тишину.

14

Самый умелый стратег – тот, кто полюбил своего врага.

Генерал Ешин Норо Талара из клана Джошеновой Стали, «Классика войны»

Когда Лань проснулась на шелковых простынях и мягких подушках, солнечный свет струился сквозь газовые узорчатые занавески. По привычке она уснула с Тем, Что Рассекает Звезды и окариной в руках. Кто-то распахнул резные окна и поставил у кровати дымящуюся чашку чая и тарелку с сухофруктами. Умывальник был наполнен чистой холодной водой, а возле тазика из бамбука лежало свежее, голубое, словно воды источника, пао.

Лань умылась, оделась, а после быстрого завтрака покинула комнату.

При дневном свете дворец выглядел великолепно. Сквозь открытые ставни в залы, словно расплавленное золото, лился солнечный свет. Ветер пустыни шевелил газовые занавески, которые обеспечивали идущей по коридору Лань некоторую тень.

Она прошла мимо охранников и слуг, которые по какой-то причине обходили ее стороной или избегали встречаться с ней взглядом. Несмотря на присутствие придворных, вокруг царила обезоруживающая тишина. Поскольку Лань понятия не имела, где располагались спальни Тая и Дилаи, она просто слонялась по коридорам, внимательно осматриваясь.

Тай сказал, что император хранил свои самые драгоценные приобретения в Забытом городе Запада. Поэтому Лань ожидала наткнуться на запечатанные спальни и секретные ходы, переполненные сокровищами… но осознала, что насколько Шаклахира была вычурна в своем убранстве, настолько она оказалась скупа на хранящиеся в ней ценные вещи. Все здесь были отобраны лучшие украшения, начиная с желтой мебели из розового дерева и заканчивая шелковыми коврами с веточным узором.

Но Лань не думала, что наследный принц стал бы хранить Убийцу Богов в шкафу с именной табличкой под ним. Она решила, что беседа – лучший способ получить информацию.

Служанка в саду провела ее в беседку, где стайка слуг немедленно предложила ей чай, кунжутные лепешки и травяной суп для восстановления ци. Явные попытки Лань завести разговор были проигнорированы.

– Вкусно, – сказала она, одарив слуг одной из своих самых сладких улыбок. – Вы все давно здесь служите?

Они только поклонились и начали пятиться.

– Они не любят болтать, – послышался голос, и Лань с облегчением обнаружила, что к ней сквозь розовые кусты с мечами на бедрах пробиралась Дилая. Не дожидаясь приглашения, та села и потянулась к тарелке с медовыми дынями. – Поверь мне, я пыталась их разговорить.

– Может, все дело в том, что ты не слишком-то обаятельная, – отозвалась Лань.

Дилая швырнула в нее кожурой от дыни, но Лань успела увернуться. Одна из служанок тут же бросилась вперед, чтобы убрать беспорядок.

– Я сама, – поспешно сказала Лань.

Она чувствовала себя некомфортно из-за того, что ей прислуживали: слишком много циклов она провела по другую сторону, кланяясь и заискивая перед посетителями чайного домика. Она потянулась за кожурой дыни и случайно дотронулась до тыльной стороны ладони девушки, задрав рукав ее пао. На гладкой коже был нанесен узор киноварью.

Лань приоткрыла рот. Где-то она уже видела этот знак.

Девушка моргнула и бросила на нее быстрый взгляд. Одернув руку, она поспешила отступить, как если бы хотела сбежать с кожурой от дыни.

Лань выпрямилась. У нее сложилось странное впечатление, будто она смотрела на картину, в которой чего-то не хватало. Она взглянула на куст песчаного гибискуса, цветы которого казались ослепительно яркими на фоне бесконечной пустыни. Вот в чем дело: все было слишком прекрасным – и ухоженные сады, и позолоченный дворец.

Все это с самого начала не должно было существовать.

Лань наклонилась к Дилае и, понизив голос до шепота, сразу перешла к сути:

– Нам нужно разделиться и найти Убийцу Богов… Но прежде всего следует понять, что это. Твоя мать оставила тебе какие-нибудь подсказки?

– Не думаю, что они вообще о нем знали, – ответила Дилая.

– Бессмертная в Наккаре назвала его «инструментом ци», – Лань сдула прядь волос, упавшую на лицо. – То есть им может оказаться любая вещь, наполненная энергией.

– Верно, – сверкнула серым глазом Дилая. – Хотя у нас есть одно преимущество, которое мы можем использовать.

– И это?

– А ты не заметила? – хищно улыбнулась Дилая. – Принц ХунИ тобой заинтересовался. Весь прошлый вечер только на тебя и смотрел. Предлагаю тебе использовать свое… – она поиграла бровями, – обаяние, чтобы вытянуть из него ответы, а заодно и отвлечь, пока мы с Таем будем обыскивать дворец.

Лань оглядела бескрайние пески, зелень и розовые кусты, что росли на засушливых землях, сверкающий источник, который вел на другую сторону печати Врат. Так спокойно, и никакого намека на демоническую ци. Так почему же тогда звездная карта Алого Феникса указала именно это место? И знал ли вообще ХунИ что-нибудь об Убийце Богов? Императорский наследник сам по себе был загадкой.

Одно было ясно точно: под идиллическим оазисом и неподвижными дюнами таились секреты.

Ожидающие, когда кто-то раскроет их.

– Нам нужно понять, чего он хочет, – сказала Лань. – Он же наследник свергнутого императора. Достойный союзник, доверие которого нужно завоевать.

Дилая напрягла челюсть.

– Просто будь осторожна. Предки этого мужчины вырезали мой клан.

Лань отвела взгляд. Ей хотелось сказать, что нельзя судить людей по их предкам, но почему тогда Цзэнь выбрал практически такой же путь разрушения, который проложил кровью его прадед?

– Я буду осторожна, – заверила она и поспешила сменить тему разговора. – Ты видела Тая?

Дилая нахмурилась.

– Даже на Краю Небес он спал до часа змеи.

– Час змеи кажется хорошим временем для пробуждения.

Дилая уже открыла рот, чтобы возразить, и Лань хотела, чтобы она это сделала. Благодаря препирательствам с Дилаей это странное, тихое место стало бы казаться немного более нормальным. Но затем искра в глазах девушки погасла, воспоминание об их миссии омрачило выражение ее лица, и тень эта осталась, замерев между ними.

– Я найду его, а потом мы посмотрим, что удастся отыскать в этих позолоченных залах, – произнесла Дилая. – А ты пока попытайся получить информацию от принца.

Лань сорвала песчаный гибискус и протянула его Дилае.

– Не думала, что придет день, когда ты признаешь, что от моего обаяния и остроумия может быть польза.

Дилая швырнула цветок на землю и растоптала его.

– Не привыкай.

Кабинет принца располагался в самом центре дворца. Вдали от внешних комнат было темно, единственным источником света служили мерцающие красные фонари. Лань пришлось спросить направление у нескольких служанок, но в конце концов она оказалась перед искусно выполненными раздвижными дверями из розового дерева.

Потянувшись к ним, Лань почувствовала печати на замысловатой резьбе. Их было столько, что она даже не надеялась понять шепчущие комбинации ци.

Двери раздвинулись сами собой, и она вошла в кабинет принца.

Помещение оказалось длинным, почти напоминающим еще один коридор, тускло освещенный и благоухающий ароматом роз пустыни. Вдоль стен тянулись книжные шкафы, заполненные рядами сверкающих трактатов. В центре комнаты фонарь, горящий на столе из темного вишневого дерева, освещал сидящую фигуру.

В отличие от более лаконичного наряда из плотной ткани, который ХунИ носил прошлым вечером, в этот раз принц был облачен в халат, ниспадающий свободным потоком красного и золотого. Распущенные волосы падали на обнаженную грудь. Он поднял голову, и в его глазах отразился красный свет фонаря.

– Ваше высочество, – поклонилась Лань.

– ЛяньЭр. – При виде нее принц просиял и отложил кисточку из хвоща, которой до этого что-то писал. – Я думал, что прошлой ночью попросил называть меня просто ХунИ.

Лань улыбнулась в ответ.

– Вы очень щедры, ваше высочество, – сказала она, присаживаясь напротив.

Только когда он откинул волосы назад и повернулся, чтобы посмотреть на нее, Лань вспомнила узор из киновари, который заметила на запястье служанки. Такой же виднелся у принца на лбу.

– СюэЭр, – произнес принц, и Лань вздрогнула, когда из тени появилась фигура девушки. Она ведь даже не почувствовала ее ци. По какой-то неведомой причине присутствие помощницы принца было сложно уловить. – Можешь оставить нас с ЛяньЭр наедине. Позаботься о том, чтобы наши гости Чо Тай и Ешин Норо Дилая ни в чем не нуждались.

Не надо, хотела сказать Лань, потому что отправься СюэЭр о них заботиться, Дилая и Тай не смогли бы обыскать дворец. В попытке найти достойное оправдание она уже открыла рот, но так и не придумала, как при этом не вызвать лишних подозрений.

СюэЭр захлопнула один из вееров и наклонила голову. Только белые волосы – возможно, послужившие вдохновением для ее имени, ведь «сюэ» означало «снег», – слегка зашелестели, как и шелковая повязка на глазах.

И девушка ушла.

Когда внимание принца снова переключилось на Лань, та позаботилась о том, чтобы снова улыбнуться.

– Интересный выбор наряда, – с легкостью заметила она, указывая на свои глаза, чтобы намекнуть на повязку СюэЭр.

– Ей завязали глаза еще в детстве, чтобы она смогла тренироваться, – рассеянно ответил ХунИ, просматривая содержание свитка. – Теперь она предпочла оставить повязку. Возможно, та напоминает ей о матери.

– Для каких тренировок нужно завязывать глаза?

ХунИ уклончиво пожал плечами и сменил тему.

– Ты искала меня, – заметил он и наклонился вперед, отчего свет фонаря осветил его ресницы. – Почему ты здесь?

Она резко вздохнула. Было что-то магнетическое, даже гипнотизирующее в том, что он сидел к ней так близко. Что-то, что побудило ее опереться локтями о стол, чтобы сократить оставшееся между ними расстояние.

– Я хотела узнать вас получше, – ответила Лань, что не было ложью. Она действительно хотела сблизиться с принцем, чтобы выведать информацию об Убийце Богов. Сблизиться, чтобы выведать информацию о нем самом. ХунИ был загадкой. Как и в случае с Шаклахирой, она чувствовала, что для полной картины чего-то не хватало, но пока не понимала, чего именно.

Глаза принца были бесконечно глубокими черными озерами.

– Похоже, мы хотим одного и того же, – прошептал он. – Существует способ открыться друг другу целиком и полностью, без лжи и обмана, Лянь Эр.

– Планируете подкупить меня сливовым вином и пирожками со свининой? – спросила она с дразнящей ноткой в голосе.

Улыбка не коснулась глаз принца. Внезапно возникло неприятное воспоминание о другом парне, хмурый взгляд которого таял, когда его губы изгибались в улыбке, а вокруг глаз собирались морщинки.

Она слегка отпрянула. В сердце зародилась знакомая боль.

ХунИ, казалось, ничего не заметил.

– Хинская практика базируется на разных ответвлениях, так называемых Искусствах или особенностях, – произнес он. – Но существует Школа Мысли, которую когда-то возглавлял клан ЮйЭ. Согласно их взгляду, ци делится на три слоя: ци плоти, ци души и ци разума. Чтобы создавать физические печати, практики зачастую пользуются первым – ци плоти. Кроме этого, есть те, кто общаются с призраками, с эхом, которое мы оставляем после смерти, с ци наших душ.

Лань слушала не моргая. Она подумала о Тае и способности его клана общаться с призраками и читать оставленные душами отпечатки. Школа Белых Сосен не классифицировала эту способность, только присвоила ему титул Заклинателя Духов.

– Возможно, наименее распространены те, кто обладает способностью управлять ци разума. Можно сказать, что данное искусство потеряно для практиков, поскольку им обладал только один клан. – ХунИ улыбнулся. – Мой клан.

Лань приоткрыла рот. Не впервые она бросила взгляд на нарисованный киноварью глаз на лбу принца и задалась вопросом, связан ли он с его искусством.

– Позвольте предположить, – начала она, все еще стараясь звучать игриво, – что вы прятали ваш дар так же, как прятали и этот дворец.

– Действительно. Но впервые мне хочется им поделиться. – ХунИ протянул руку. – Если хочешь, я покажу тебе. Проникновение в ци чьего-то разума, чьих-то мыслей, чьих-то эмоций.

Она взглянула на его протянутую руку. Пальцы ХунИ были длинными и тонкими, кожа мягкой и нетронутой жизненными трудностями. Она не могла отказаться, не тогда, когда хотела разузнать побольше о секретах, что хранили принц и вся императорская семья.

Лань вложила свою мозолистую ладонь в его.

– Чтобы научиться, тебе придется отбросить все, что ты уже знаешь о практике, – сообщил ХунИ. – В какой бы школе ты ни училась, мастера дали тебе только основы. Науку о превращении различных типов ци в печати, которые служат разнообразным целям. Но я поведу тебя к просветлению, которого достигли древние монахи, покажу слои практики, что были утрачены во времени. Обучаясь со мной, ЛяньЭр, ты увидишь, как практика из науки превратится в магию.

Что-то сместилось в воздухе, и когда Лань посмотрела в глаза принца, то увидела в их темноте золотой дворец, кровоточащие розы, огромные горящие крылья. Зрачки его глаз, казалось, расширились, и она почувствовала, что наклонилась вперед, захваченная ими.

Ощущение не было физическим: оно отдавалось в ее разуме, но в то же время казалось поразительно реальным, как если бы кто-то сжал ее череп. Мгновение Лань чувствовала давление, пока ее зрение не затуманилось и в голове не появилось чужое присутствие.

Воспоминания пронеслись мимо потоком красок и звуков: ярко освещенный чайный домик, девушка в бледно-розовых шелках, женщина, что не раз царапала ее броней для ногтей, пыльный ломбард, который держал кашляющий старик…

– Ци разума непостоянна, – раздался чей-то голос. На другом берегу реки воспоминаний стоял ХунИ в красном пао, ярком, как пламя.

– Выбрать воспоминание, чтобы стабилизировать разум. Таким образом, искусство состоит в том, чтобы вытягивать информацию, восстанавливая внутренние нити ци и тем самым уговаривая противника приоткрыть свой разум все больше и больше.

«Я в своей голове», – подумала Лань.

ХунИ обернулся, когда позади него возникла усадьба с внутренним двориком, где в косых лучах солнечного света колыхались ивы. Принц шагнул в воспоминание.

Когда Лань моргнула в следующий раз, она обнаружила, что сидит в кабинете напротив резных окон. Распахнутые, они выходили в большой внутренний двор. Подул теплый летний ветерок, и плакучие ивы на вымощенных камнем дорожках зашелестели. Солнечный свет заставлял пруды переливаться, а после преломлялся на арочном каменном мосту и беседках, которые вились между белыми, как яичная скорлупа, стенами. Все вокруг казалось вырванным из сна изображением.

Лань не могла припомнить, как оказалась здесь.

– Ты снова заснула, переписывая сонеты, – раздался за ее спиной певучий голос. Она обернулась и увидела молодого человека, сидевшего на одном из лакированных стульев. Он склонился над чайным столиком, который она даже не заметила, и разбросанные по нему листки пергамента затрепетали на ветру. По всей их длине тянулись аккуратные вертикальные ряды каллиграфических надписей, которые при ближайшем рассмотрении все же казались расплывчатыми.

– Это… мой дом? – спросила Лань, и ее пронзила такая сильная тоска, что захотелось расплакаться. Только вот она не могла понять почему.

– Конечно, – ответил молодой человек.

Она нахмурилась и снова перевела на него взгляд. Он – красивый, с тонкими точеными чертами лица и волосами, которые струились по плечам, как чернила, – тоже казался знакомым. В улыбке парня было что-то дразнящее, когда он повернулся, чтобы посмотреть на нее, подперев подбородок ладонью. Его щеки пылали, губы были красными, как если бы он их накрасил, но когда она смотрела на его лоб, то не могла отделаться от ощущения, что на нем чего-то не хватает.

Красное… Что-то красное… почему она думала о красном?

– Что ты прячешь? – спросил незнакомец.

Неожиданный вопрос. Лань вздрогнула, ее мысли путались.

Звездные карты внутри окарины…

Будто бы призванная ее мыслями, на чайном столике между ними появилась окарина.

Печать, которой мама привязала меня к Серебряному Дракону…

Воздух начал светиться. Сердце Лань бешено заколотилось, когда перед ними возникла та самая печать. Внутри нее, будто бы пойманная в ловушку, двигалась огромная змееподобная фигура.

Что-то было не так: все ее секреты, которыми она ни с кем не делилась, были выставлены напоказ перед незнакомцем.

За окном облака сместились, ивы поблекли, сверкающий белый снег покрыл землю. Нет, то была не ее усадьба.

Не ее дом.

Этого места больше не существовало.

Окрестности охватила зима: лед покрыл зелень и заморозил пруды. На снегу расцвели красные лужи, и воздух стал тяжелым от запаха металлической ци. Лань обернулась на молодого человека, который сидел напротив. Выражение его лица оставалось непроницаемым, но в глазах читалось удивление. Теперь она могла чувствовать их – нити мыслей и воспоминаний, которые он собрал и выстроил в то, что происходило в данный момент.

Лань ухватилась за ци и оттолкнула ее.

Когда воспоминание разлетелось вдребезги, она ахнула и с трудом открыла глаза. Обстановка – лакированные стулья, резные окна, плакучие ивы и летний свет – растаяла как дым. Она сидела на полу в полутемном кабинете принца, воздух в котором загустел от дыма благовоний, что горели на алтарном столике в углу. Они пахли пустынными розами, чем-то горьким и горелым.

Напротив нее ХунИ открыл глаза. На его висках выступили капельки пота, поблескивающие над нарисованным киноварью глазом на лбу. Он приоткрыл губы и на короткий момент показался Лань раздраженным. Но после принц надул щеки, выдохнул и издал дрожащий смешок.

– Ах, такого я не ожидал. Для первого раза ты хорошо справилась.

Лань осознала, каким приглушенным стал свет фонаря. Ей же показалось, что прошло всего несколько минут.

– Я быстро учусь, – ответила она, поднимая чашку, чтобы выпить чая. Она надеялась, что ХунИ не заметит дрожь в ее руках.

– Фокус в том, – начал принц, – чтобы убедить противника, что все это правда. Некоторые предпочитают быстрые атаки: обезоружить, успокоить, а уже потом разрушить ментальные стены прежде, чем они успеют воздвигнуть щиты. Вот чего я хотел, когда спросил о твоих секретах. – Он прищурился. – Если скажу не думать о чем-то, ты тут же поймешь, что именно об этом и думаешь. – Но если научиться вплетать свою собственную ци мысли в разум противника, маскируя ее под его мысли, его волю… в этом истинная сила данного искусства, ЛяньЭр.