Текст книги "Жизнь души"

13. Марина

Будильник звонил уже минут десять. Борясь со сном, я нащупал кнопку отключения сигнала и с силой нажал её. Запах свежезаваренного кофе, доносившийся с кухни, намекал на необходимость пробуждения.

Не открывая глаз, я прокрутил в голове события вчерашней ночи, а именно того, как я долго не мог расстаться с Соней, обучая ее ставить защиту, которая позволяет стать невидимой для экстрасенсов и гадалок, делясь примерами из своей практики, а также обсуждая планы по поиску Марины. Говорили мы долго, пока она сама не забеспокоилась о том, что уже слишком поздно. Мы попрощались, взяв друг с друга обещание увидеться в ближайшее время вновь. Тогда мне казалось, что всё изменилось в лучшую сторону: в ближайшее время я буду часто летать на задания и смогу видеть её постоянно. Мы договорились, что наша следующая встреча произойдёт в дни проведения конференции в Германии на крыше моего дома или в квартире профессора Горина.

А тот день был расписан поминутно. Мне предстояло закончить текущие дела в управлении и собраться на конференцию по безопасности в Мюнхен, отъезд на которую был намечен на следующий день, а вечером, должен состояться выпускной в Академии, куда я ещё полгода назад обещал Варе во что бы то ни стало попасть, отложив все дела.

Утро на службе началось как обычно, со звонка Манусова.

– Здравствуй, Артур! – пробурчал он в трубку, по его тону я понял, что разговор предстоит серьезный. – Зайди ко мне. Прямо сейчас! – скомандовал он.

Я заблокировал компьютер, как обычно это делал, когда покидал рабочее место, и пошёл к Манусову.

Когда я открыл дверь кабинета, профессор сидел за столом и что-то писал. Он взглянул на меня поверх очков и деловито спросил:

– Какие новости? Что скажешь?

Я рассказал ему в подробностях о том, как следил вчера за Рудковичем, поделился своими соображениями по поводу того, какое он произвёл на меня впечатление. Я знал, что Манусов внимательно меня слушал, несмотря на то что все время что-то писал.

– Это всё? – спросил он, не поднимая глаз.

– По Рудковичу – всё. Но меня насторожил один момент. Вчера, когда я готовился покинуть тело, прозвучал телефонный звонок. Мне показалось странным, что звонили в дневное время, когда нас обычно не бывает дома.

Манусов пристально на меня посмотрел поверх очков, не подминая головы.

– И что ты сделал? – спросил он, приподняв одну бровь, и уже по этому движению я начинал осознавать всю нелепость своего поступка.

– Я поднял трубку, – тихо признался я и, слегка вжав голову в плечи, предвидя нападение, посмотрел на него.

– Так зачем же ты снимал трубку?! – заревел профессор и сжал правую руку в кулак. – Если ты знаешь, что не должен быть дома в это время. Что ты смотришь на меня? Зачем ты это сделал? Я тебя спрашиваю! – он подскочил со своего места и заходил по кабинету.

– Я машинально поднял трубку, я не подумал, – тихо ответил я, понимая, что все мои оправдания сейчас не будут иметь никакого смысла.

– А ты должен думать! Ты должен думать всегда! За каждый свой необдуманный шаг ты можешь жизнью поплатиться. Ты же знаешь, какая сейчас ситуация! – Манусов подошёл к своему столу и взял какие-то бумаги. – На вот, посмотри. Возможно, что за тобой следят или собираются организовать слежку, мы ещё не знаем, – уже спокойнее сказал он и сунул мне в руку несколько листков бумаги.

– Что это? – спросил я.

– Это перевод вчерашней твоей слежки за Рудковичем. Подробно почитаешь потом, сейчас расскажу тебе вкратце что больше всего меня насторожило.

– Я слушаю.

– Ну так вот, – ещё более спокойным, но излишне серьёзным тоном произнёс Манусов. – Тот телефонный звонок, который Рудкович сделал из своего кабинета, действительно оказался очень интересным. Куда он звонил, мы пока выясняем, но то, о чём он говорил, было вполне понятно. Этот новый некий тайный агент, по их предположениям, работает у меня, в непосредственном подчинении. Судя по дальнейшим ответам Рудковича, ему было приказано организовывать слежку за всеми сотрудниками нашего управления и основной акцент, я думаю, они сделают на тебя. Как узнали!? Не пойму! Вот так, это в целом интерперетация того, что ты уже слышал. Какого твое мнение? – Манусов сложил руки на груди и упёрся в меня своим тяжёлым взглядом.

Этот взгляд вызывал у меня нервное напряжение, связанное с постепенно возрастающим чувством страха за то, что мне запретят полёты и я не смогу видеть Соню, что почти лишало меня смысла жизни, поскольку они были теми счастливыми моментами, в ожидании которых я проводил всё последнее время. Больше ничего меня не пугало, ни румыны, никто другой. Волнение, переполнявшее меня, не давало мне говорить. Мне казалось, что любое сказанное в данный момент слово, может обернуться против меня.

– Я… Я не знаю… Не знаю совсем, что сказать на это. Нужно выяснить, с кем он разговаривал, прежде всего, – тихо сказал я.

– Нужно, нужно, – так же строго произнёс Манусов, испепеляя меня взглядом. Потом он поднял телефонную трубку, набрал номер, а когда ему ответили, произнёс: – Зайди ко мне, есть просьба.

Воцарилась тишина. Задумавшись, Манусов опять начал ходить по кабинету, я молчал. Через две минуты на пороге появился высокий худощавый мужчина лет тридцати, работающий связистом. Манусов обратился к нему с просьбой выяснить, откуда был произведён звонок, прозвучавший вчера днём в моей квартире. Мужчина кивнул и вышел за дверь, мы опять остались одни.

Следующих слов Манусова я ждал, как приговора. Тогда мне казалось, что моя жизнь зависела не от того, какие меры безопасности будут приняты, чтобы защитить меня от возможных пока ещё неизвестных убийц, а оттого, смогу я видеть Соню или нет.

– Ты почему молчишь всё? Ты агент или нет, в конце-то концов? Предложения у тебя хоть какие есть? – он был раздражён и, как мне показалось, зол на меня.

Я не мог объяснить ни причину своего молчания, ни причину своего волнения, ничего не мог объяснить. К этому состоянию ещё прибавился страх себя не выдать под сканирующим взглядом Манусова. Я молчал. Он громко вздохнул.

– Ох уж эти воздушные жители! – выхохнул он и махнул рукой в мою сторону. – Мне кажется, ты слишком увлекаешься полетами, кайфуешь от них. Только жить надо здесь, на земле, и решения принимать здесь! Обеспечить свою сохранность и безопасность тоже здесь! Ты понимаешь?! Жизнь души без тела никому не нужна! – Последнюю фразу Манусов произнес особо громко и я вздрогнул, подумав о Соне. Тогда я был не согласен с этим утверждением, понимая как важны потребности души, без удовлетворения которых тело становится бременем, но отвечать ему не стал. Профессор помолчал, сел на место и продолжил уже тише. – Ладно, все через это проходили, не ты первый – не ты последний. Ну я на это надеюсь, конечно! – Подытожил он, и в его голосе я наконец ощутил мягкие нотки, которые так тщательно выискивал в предыдущих фразах. Это несколько приглушило моё волнение, и я почувствовал, что вновь обретаю способность говорить. Тем временем он продолжал: – будем действовать следующим образом. Того, кому звонил Рудкович, надо вычислить обязательно. Я думаю, что он одна из ключевых фигур этого заговора. Да, именно заговора, по-другому это никак не назовёшь! И самый быстрый способ это выяснить – твои полёты и слежка за Рудковичем и его основным окружением. Но план полётов надо немного поменять, он должен быть хаотичным, нельзя вызывать подозрения твоим отсутствием в рабочее время. Я над этим поразмыслю немного. А выследить им всех сотрудников управления быстро не удастся, здесь время на нас работает, теперь мы больше о них знаем, чем они о нас! – он взглянул на меня, ожидая ответа. А у меня как от сердца отлегло.

– Я согласен, что дающего указания Рудковичу необходимо выследить и как можно скорее! – бодрым и повеселевшим голосом произнёс я.

– Артур, Артур! – укоризненно произнёс Манусов. – Береги себя, береги. Думай о своей безопасности, о безопасности тела, не увлекайся и не геройствуй, это никому не нужно! Нам интересна твоя работа, та польза, которую ты можешь принести, а не твои героические поступки. Ты пойми, что в нашей работе романтике места нет, а вот жестокой опасной реальности – есть.

– Я понимаю, – снова притихнув, произнёс я.

– Так что, давай умерь свой пыл и ненужную эмоциональность и включай холодную логику и расчёт. Мне бы хотелось, чтобы ты действовал именно так, максимально расчётливо. А теперь иди готовься к конференции. И до следующего дня тело не покидай, мы сделаем это, когда будем там, в Мюнхене.

– Хорошо, Анатолий Федорович. И спасибо за доверие! – добавил я, а Манусов нахмурился.

– Иди, иди. Да, и не забудь изучить документы, которые я тебе только что отдал.

Я вышел и закрыл за собой дверь, оставив профессора в одиночестве. Только в тот момент, идя по коридору и прокручивая наш с ним разговор, а точнее, его монолог, вспоминая выражение его лица, я подумал о проницательности Манусова, он знал и понимал гораздо больше, чем я мог предполагать, в этом не было сомнений.

Вернувшись в свой кабинет, я уселся за компьютер, пробежался глазами по программе завтрашней конференции, проверил весь пакет документов, который необходимо было взять с собой и, убедившись, что всё в полном порядке, погрузился в чтение стенограммы разговора Рудковича. Текст был небольшой – две печатные страницы. Я пробежался по ним, взгляд зацепился за подзаголовок «РАЗГОВОР ПО ТЕЛЕФОНУ», под которым было изложено то, о чём мы говорили, и несколько раз перечитал его конец.

«Я понял…

Хорошо, я проверю… Откуда информация?..

Хорошо, я всех проверю. Я должен обдумать, как всё грамотно организовать, дайте немного времени. Я доложу…

Хорошо, тогда обсудим при встрече. А пока я составлю список…

Договорились… До свидания…»

Действительно, похоже, ему поставили задачу всех отследить. Но меня это обстоятельство нисколько не испугало, а даже подзадорило. Каким же наивным я был, представляя себя в открытом бою с Рудковичем и ещё рядом неизвестных мне врагов, не подозревая, какими изощрёнными способами в устранении неугодных и опасных новобранцев будут действовать опытнейшие агенты! Но тогда мне казалось море поколено и горы по плечо. Я продолжал строить победоносные планы. Неожиданно мне в голову пришла идея как можно заманить Рудковича в западню.

Я набрал Манусова по внутреннему телефону.

– Анатолий Федорович! – прокричал я в трубку. – Я должен с вами поговорить!

– Что-то случилось? – спокойно произнёс Манусов.

– Конечно! У меня есть идея! Мы должны обсудить дальнейшие действия!

– Гм… Я понял. Я сейчас занят, Артур. Мы поговорим обо всём позднее.

– Но…

– Позднее! – сурово сказал он. – Ты пока всё обдумай сам и ко мне придёшь уже с конкретными предложениями, а не просто я идеями. – Словосочетание «конкретными предложениями» он выделил интонационно. До меня начало доходить, что я погорячился.

– Кстати, тот дневной звонок был сделан из дома номер шестнадцать по улице Раменки, из двадцать шестой квартиры. Ты знаешь, кто там живёт? – Поинтересовался он.

– Да, там живёт Варя… Не знаю зачем она звонила, да еще и в такое время!

– Хорошо, вот лучше и разберись, почему она звонила тебе. А по поводу всего остального – обсудим позже. Я тебя вызову, – он положил трубку.

Манусов умел поставить на место, мой первоначальный запал немного ослаб. Но всё-таки мне было непонятно, почему он не предпринимает никаких экстренных мер, не собирает совещание, не решает проблему с поимкой шпионов, а так не вовремя заставляет меня выяснять, почему мне звонила Варя. Это совсем не то, что мне хотелось бы выяснять в тот момент. Но приказ есть приказ, и я набрал её телефонный номер.

– Алло, – прозвучал до боли знакомый звонкий голос Вари в телефонной трубке.

– Здравствуй, Варя. Это я. У меня есть к тебе вопрос. – Сухо начал я.

– Что-то случилось, Артур? У тебя такой серьёзный тон! Как будто ты с сотрудниками своими общаешься! – возмутилась она. – Ты так долго не звонил, а теперь у тебя вопрос? Всего один? Или, может, несколько?

От звука её голоса у меня дрожь пробежала по всему телу. Всё такой же звонкий и веселый голосок! Но в тот момент он лишь добавлял взвинченности моему неспокойному состоянию, поэтому мне тяжело было ее слышать и хотелось положить трубку, чтобы еще больше не распаляться и не доводить до скандала. Но я всеми силами, что у меня были, сделал спокойный голос и ответил.

– Ничего не случилось. Вчера днём я заходил домой, и кто-то позвонил мне на домашний номер телефона. Я знаю, что это была ты, Варя! – наступал я.

Она замолчала.

– Ответь мне. Я прав? – я задал вопрос настойчивее.

– Да, я звонила. И что здесь такого?! – наконец сказала она неожиданно спокойно и уверенно.

– Ничего особенного. Я просто хочу узнать: почему ты не стала со мной разговаривать? Или может маме опять звонила? – не удержался я от легкого сарказма.

– Зачем мне маме твоей звонить? – тише сказала Варя.

– Я не знаю! Ты мне ответь! – с этой фразой я начал раздражаться.

– Мне захотелось тебе позвонить, поговорить, поэтому я набрала твой номер, но говорить не стала. Я подумала, что ты чем-то сильно занят, у тебя был такой голос…

– Какой голос?! – почти прокричал я.

– Не ори на меня, Артур! – повысила в ответ голос Варя. – Ты меня замучил! Я не знаю, что ещё сказать уже: то не делай, это не говори!…

Варя повысила голос и это моментально меня остудило. Мне стало жалко её, и очень досадно за то, что все же не могу найти в себе силы спокойно с ней поговорить. Всё, что я мог сделать в тот момент, это лишь извиниться.

– Прости, Варя, прости меня. Я вспылил. Не знаю, что нашло на меня. Это и вправду обычная ситуация. А я просто…

– Ладно, успокойся. Идём на выпускной сегодня? – сменила тему Варя.

– Идём, идём. Я обещал тебе, значит, идём, – примирительно сказал я, желая побыстрее закончить разговор, и нетерпеливо встал со стула. – До вечера, Варя! Я зайду за тобой в восемь.

– До вечера, – ответила она, и услышав гудки, я тоже торопливо положил телефонную трубку.

Стиснув голову в ладонях, я думал о Соне, о Варе, о Манусове и ещё о многих своих сослуживцах. Я вспоминаю, что именно в то время я впервые начал задумываться о смысле своей жизни, это были предпосылки последующего глубокого самоанализа, наделившего меня в зрелом возрасте некоторой отстраненностью от окружающих людей. Так или иначе, но философское отношение к жизни позволяло мне в достаточной мере успокоиться, взять себя в руки. Отдышавшись, и в основном, чтобы отвлечься, я решил заняться поиском данных на Марину Карпову.

И это оказалось совсем несложно. Я вбил её имя в компьютер, и база моментально выдала мне её фотографию, дату и город рождения, адрес последнего проживания. Оказалось, что она не так молода, как я представлял ранее, она на десять лет старше Сони, ей тридцать. У неё криминальное прошлое, и на тот момент она отбывала срок за кражу в крупном размере. До этого была еще одна судимость за торговлю наркотиками. Не было сомнения, что для женщины с такой репутацией была большая удача «обзавестись» новым телом молодой девушки. Но для меня оставался главным основной вопрос: «Где же её собственное тело? Куда она его спрятала? По всем документам она числится как отбывающая срок в тюрьме в Москве и ни среди беглецов, ни среди умерших её нет. Она что, лежит в камере почти бездыханная? Было бы странно!» – думал я.

Я решил уйти с работы пораньше и добраться до этой тюрьмы и всё разузнать.

Закончив текущие дела и отпросившись у Манусова, я направился в женскую тюрьму, по дороге размышляя про Марину и вспоминая ее внешность. Когда я рассматривал на фото её лицо, первое, что бросилось в глаза, – его суровое и наглое выражение. Глубоко посаженные тёмные глаза со слегка нависшими на них веками, выделяющиеся скулы, густые брови, прямой нос, черные волосы, выдавали монголоидный тип. Её лицо выглядело одутловатым, словно после перенесённого похмелья. Мне хотелось увидеть её и понять, какое выражение приобрели её черты лица без души внутри.

Добравшись до главного корпуса тюрьмы, я прямиком пошёл к коменданту и, не успев даже поздороваться, сунул к его носу удостоверение. Толстый, широкоплечий комендант, почавкав что-то крупными губами, спросил:

– Чем могу помочь?

– У вас есть одна заключённая… – я почему-то замялся перед произнесением её имени. Мысль о том, что я использую служебное положение в личных целях, не давала возможности уверенно действовать.

– У меня их много, – пробасил комендант, явно почувствовав моё замешательство. – Кто конкретно вам нужен? И с какой целью, если не секрет.

– Мне интересна Марина Карпова. Есть подозрения, что она замешана не только в краже и торговле наркотиками, но мы опасаемся, что она обладает редкими и довольно сильными экстрасенсорными способностями. Мы её проверяем, – выпалил я и решительно взглянул ему в глаза.

– Ну вы даёте! Экстрасенсами уже заинтересовались. Я вообще не верю в эту чушь.

– Ну, тем не менее…

– Да, мир потихоньку сходит с ума, – посетовал комендант. – Ну что же! Сейчас посмотрим, – он медленно встал со стула, опершись обеими руками о стол, и повернулся ко мне спиной, к шкафу с картотекой. Он открыл один из длинных железных ящиков и, опытной рукой перебрав папки с бумагами, быстро нашёл данные на Марину.

– А! Вот и мы! – пробасил он довольным тоном. – Марина Карпова. Содержится в лечебном отделении. Точно, я её знаю! Она у нас уже несколько месяцев спит. В каком-то коматозе валяется. Я не разберу диагноз. Надо с врачом поговорить.

– А можно пообщаться с вашим врачом? Я хочу поподробнее узнать, что с ней. И увидеть её, если можно.

– Сейчас, я ему наберу, – буркнул он недовольно, похоже, ему очень не хотелось совершать какие-либо лишние телодвижения.

Он набрал телефонный номер.

– Михалыч! Привет! Ты на месте? Тут с тобой из ФСБ пообщаться хотят, – он хихикнул, предвосхищая реакцию Михалыча. – Нет, ничего, всё нормально. Про пациентку твою. Ну ту, что в коме валяется уже сколько времени! Ну ту бабу, спит которая… Вот, про неё. Хорошо, давай, сейчас подойдём. Нет… Сами, сами подойдём, – он положил трубку. – Ну что? Идёмте, пообщаетесь с врачом и на неё посмотрите, чтоб уж все вопросы снять.

– Пойдёмте, – решительно ответил я.

Пройдя по смрадным коридорам тюрьмы мимо чреды глухих железных дверей, мы попали в лечебное отделение. Я пробежался взглядом по небольшому, отделанному белой плиткой помещению. При входе вдоль стен по правой и левой сторонам стояли белые железные шкафы с медицинскими препаратами, предусмотрительно закрытые на ключ. Также вдоль стен по обеим сторонам были кровати – по три с каждой стороны, застеленные белым постельным бельём. А на противоположной ко входу стороне комнаты, вдоль окна, была натянута ширма, за которой через просвет виднелась ещё одна кровать. Я сразу догадался, что именно за этой ширмой лежала та самая «коматозная» больная, которая и была мне интересна.

Мы подошли к кровати больной, рядом с нами неожиданно возник худой, чуть сгорбленный доктор в белом халате.

– Здорово! – начальник тюрьмы протянул руку этому сухонькому человеку и заглянул в несоразмерно большие для его маленького лица очки с высокими диоптриями.

– Здрасьте, – негромко ответил доктор, окинув сначала меня заинтересованным взглядом, потом вопросительно посмотрев на начальника.

– Это сотрудник управления ФСБ. Спрашивает о Карповой, – явно недовольным тоном, сказал начальник, указав на меня толстыми пальцами правой руки.

– Слушаю вас. Что вы хотели узнать? – тихим, гнусавым голосом произнёс врач, направив на меня сильно увеличенные в очках глаза.

– Как я понял, Марина Карпова в коме, – начал я, – так вот, мне бы хотелось знать: что послужило основной причиной для этого. Возможно, произошёл несчастный случай, о котором не указано почему-то в её картотеке? Поясните, пожалуйста. Хотел также узнать, как долго она в ней находится?

– Понятно, – протянул доктор, – а позвольте поинтересоваться, с какой целью вы спрашиваете об этом?

– Мы подозреваем её в занятиях экстрасенсорикой. Проверяем, не могла ли она пользоваться своим состоянием для того, чтобы продолжать общаться с внешним миром. – Спокойно объяснил я.

– Для того чтобы общаться, как вы говорите, с «внешним миром», нужно физическое тело. Вы же не сможете отрицать этого, – доктор пристально, не моргая, смотрел на меня.

– Я не могу этого отрицать, – ответил я, – но я могу предполагать, что она может мысленно передавать информацию.

– Чудеса какие-то! О таком я не слышал, – пробурчал доктор и почему-то отвёл от меня взгляд, отчего я вздохнул с облегчением. – На самом деле ничего необычного в ее коме нет. В тюрьме была потасовка, какие-то местные бабские разборки из-за куска мыла. Этой Карповой досталось сильно по голове от другой нашей заключённой. На голове у неё образовалась гематома. Первые несколько часов она ходила, разговаривала. Вечером легла в постель, уснула и больше не проснулась. Понимаете. Вот такая история, такое бывает. Меня, правда, все же смутило, что удар-то был не такой сильный, чтобы впасть в кому надолго. Я пытался её разбудить, но всё тщетно. Теперь её жизнедеятельность мы поддерживаем вот этими штуками, – он отодвинул ширму и указал на трубки, идущие от маски, закрывающей рот и нос Марины. – А длится её кома уже восемь месяцев.

Я упёрся взглядом в Марину, точнее, в её тело. Она лежала на спине с чуть приподнятой на подушках головой. Тёмные волосы были завязаны в пучок на затылке, лицо практически полностью закрывала маска, так что было сложно рассмотреть детали. Но, несмотря на это, мне удалось разглядеть некоторые его черты: сильно выделяющийся на жёлтом исхудалом лице тонкий прямой нос и высокие скулы, под плотно закрытыми глазами. Неподвижность её лица в сочетании с резкостью форм выдавало длительное пребывание в обездвиженном состоянии. Её маленькое тело было почти незаметно под белым покрывалом, казалось, что его и вовсе нет под ровно застеленной поверхностью, настолько она была худа. Мне было неприятно смотреть на нее, поэтому я с облегчением отвел от нее глаза и обратился к доктору.

– Понятно. Спасибо за информацию, – задумчиво ответил я, не зная о чем еще спросить, поскольку все, что хотел, я выяснил.

– Вижу, вы немного смущены увиденным, – ухмыльнулся доктор, заметив мой бегающий взгляд.

– Я не смущен. Мне было важно увидеть её вживую, – сказал я, придя немного в себя после этого замечания. – Скажите, доктор, сколько ещё она сможет так… так жить?

– Разве это жизнь! Мы её кормим с помощью специального зонда один раз в два дня. Видите, вот через эти трубочки, выходящие из носа. Питается она мало, потому что обмен веществ замедленный. Каждый день она продолжает терять в весе, несмотря на уже сильнейшее истощение. Никаких признаков пробуждения из комы она не выказывает. Даже если она в ближайшее время проснётся, ей придётся заново учиться ходить, говорить и всё остальное, чтобы восстановить нормальную жизнедеятельность, да и то, если такое восстановление еще возможно. Что она будет за человек после пробуждения, ещё непонятно. Если в ближайшее время она из комы не выйдет, шансов на нормальное выздоровление у неё вообще не останется. А в таком состоянии, я думаю, она протянет ещё максимум пару месяцев.

Доктор замолчал, сгорбился еще больше и опустил голову. Этим движением он дал понять, что больше ему сказать нечего.

– Спасибо, доктор. Я всё понял, – я взглянул за зарешеченное окно, за ним была улица. Уже темнело, и мне пора было идти.

– У меня к вам одна просьба, – неожиданно сказал доктор.

– Я вас слушаю, – удивился я.

– Поговорите со своим руководством или кто там у вас за медицину отвечает, пусть заберут её отсюда. Она для нас обуза, мне некуда класть больных, – гнусаво сказал он.

– Я постараюсь, – улыбнулся я.

– Уж постарайтесь!

– Да ладно тебе, Михалыч! – забасил на весь бокс начальник тюрьмы так громко, что больные, лежащие на соседних койках, встрепенулись. – ФСБ такие вопросы не решает. Молодой человек, – обратился он ко мне, – вы всё выяснили что хотели? Есть ещё вопросы?

– Нет, – коротко ответил я.

– Тогда пошли. Запах здесь, не люблю, – тише сказал он, наклонившись к моему уху.

Когда я вышел на улицу, то действительно ощутил сильнейший прилив свежего воздуха и вдохнул его полной грудью. Я остановился посреди тротуара, переводя дыхание и осматривая прилегающую территорию. Убедившись, что окна лечебного отделения выходили именно на ту улицу, на которой я сейчас нахожусь, я решил сесть на лавочку в сквере напротив главного входа, чтобы приблизительно понять, где располагаются окна стационара. Просидев так около получаса и уже собравшись уходить, я заметил тонкую фигуру доктора, выходящего тюрьмы. Что-то меня насторожило в нем ещё при встрече, что-то его все же связывало с Мариной. Тогда я списал это на профессиональный интерес доктора к такого рода заболеваниям. Однако в тот момент, когда я увидел его снова, у меня проскочила мысль, что этот интерес был не совсем профессиональный. Я решил проследить за ним.

Держась на некотором отдалении от доктора, я спустился в подземелье ближайшей станции метро. Там мы проехали несколько остановок, где я наблюдал за ним сквозь окна соседнего вагона, и сделали пересадку на кольцевую линию. Следуя по переходам и эскалаторам, я был удивлён быстроте его передвижений. После того как мы вышли из вагона метро, проехав две станции по кольцевой линии, я практически бежал за ним до выхода из подземки.

Стараясь быть незамеченным, я следовал за доктором по тёмным московским улочкам, пока не оказался напротив уже знакомого мне заброшенного дома на улице Россолимо. У меня не было сомнений: доктор шёл в тот дом, где жили Марина и та самая гадалка, у которой мы недавно побывали с Соней. Все в том же окне этого безжизненного здания тускло светила лампочка. Доктор поднялся на несколько ступенек на первый этаж. В тишине подъезда был хорошо слышан гулкий стук в дверь и уже знакомый гнусавый голос, просящий её открыть. Я остался стоять на улице, раздумывая о том, как бы подслушать их разговор, который, возможно, шёл о Марине. Доктор, по-видимому, докладывал о моём приезде в тюрьму. Невозможность Сони в одиночку сопротивляться силе этого тайного сговора, в котором были замешаны и гадалка, и экстрасенс, а теперь еще и опытный врач стала очевидна.

Неожиданно в темноте грязного двора я услышал звонкий стук каблуков быстро приближающейся ко мне женщины. Мне некуда было деться, и я пошёл к выходу из двора, навстречу этому звуку. Через четверть минуты мимо меня промчалась женщина, с которой мы поравнялись попав под тусклый свет уличного фонаря. Я заглянул в её лицо и остолбенел, это была Соня.

Живая Соня! Если раньше её образ казался мне несколько размытым, то сейчас я увидел её лицо очень чётко, быстро, но внимательно осмотрел её черты. Я много раз представлял, какая она в физическом теле, но то, что я увидел, первоначально повергло меня в шок. Однако я быстро оправился. Стараясь сопоставить её новый образ с той чистой и нежной внешностью, которую я наблюдал там, в небе, я понял, что мне это не удастся. Это была Марина – женщина криминального мира, поэтому её внешность, бесспорно, должна соответствовать. У неё были ярко накрашены глаза и губы, волосы были затянуты в хвост на затылке. Я обернулся ей вслед и увидел, что одета она была в чёрные обтягивающие брюки, красную кожаную куртку и красные туфли на высоких каблуках, с плеча свисала маленькая сумочка, небрежно болтающаяся около бедра. Когда она прошла мимо, я ощутил резкий запах духов вперемежку с запахом крепкого алкоголя. Осмотрев её, я сразу представил то ошеломление, которое испытал профессор Горин, когда он увидел свою приёмную дочь в подобном виде.

Я много думал о том, как Соня может выглядеть с душой Марины внутри, так же часто как представлял нашу встречу на земле. И, надо признаться, несколько переживал за то, какие чувства она вызовет у меня своим видом. Однако в тот самый момент, когда я смотрел на неё, ничего, кроме надежды на благоприятный исход событий, я не испытал. Теперь я увидел собственными глазами, что тело у Сони есть, Марина в любом случае должна будет его рано или поздно покинуть, а значит, всё поправимо. Эта придало мне ещё больше воодушевления бороться за нее. В тот момент своей жизни, всё, что я делал в работе, учёбе, во взаимоотношениях с близкими и друзьями, происходило через призму общения с Соней. Она постоянно была в моих мыслях и, увидев Марину, я лишь сильнее укрепился в уверенности, что необходимо как можно скорее решать вопрос о возвращении Сони в тело. Это была не только её проблема, но теперь и моя.