Текст книги "Жизнь души"

21. Мама и папа

Свет был таким ярким, что слепил сквозь веки. Я хотел прикрыть глаза правой рукой, но не смог, она не двигалась, словно онемела. Тогда я, собрав все силы, медленно положил на них левую. И неожиданно услышал до боли знакомый голос.

– Ну наконец-то! Выключите лампу! Вы его ослепили! Артур, дорогой мой мальчик! Ты проснулся? Как же хорошо!

Это был радостный и взволнованный голос моей мамы. Я словно вернулся в детство, когда мне снились эти страшные сны, от которых я начинал плакать, а мама приходила, гладила меня по руке и по голове, и я успокаивался, засыпая безмятежным сном. Вот и сейчас я ощущал ее нежные, любящие прикосновения. Она вытирала мои слёзы.

– Лампу? – услышал я незнакомый голос. – Сейчас выключу. Если б я её не включила, неизвестно, когда бы он вообще проснулся!

Яркий свет погас, и я смог полностью открыть глаза.

В первое мгновение я не понимал, где нахожусь. Во сне или наяву? Что здесь делает мама?

Это была белая комната. Я обвёл её взглядом, но картинка перед глазами была так размыта, что я всё равно не понял, где нахожусь.

Тогда я попытался подвигаться, но ощутил лишь скованность движений и зуд в теле. У меня гудели шея, лопатки, кости лица и глаза, но всё же я постарался напрячь зрение и сфокусироваться хоть на чём-то. Я явно лежал на спине, а надо мной висела чья-то голова.

Зрение по-тихонько восстановилось, и уже через минуту я ясно видел, что это мама. Улыбаясь, она молчаливо стояла около кровати и гладила меня по руке, видимо, ожидая, пока я окончательно приду в себя. Чуть поодаль, что-то разглядывая в приоткрытом окне, стоял папа. Я постарался заговорить с ними, но понял, что не могу произнести ни слова, мой рот чем-то занят.

– Тихо, тихо, мой милый, – сказала мама, похлопав меня по руке, – всё хорошо. Не говори сейчас ничего. Тебе нельзя разговаривать.

Я смотрел на неё непонимающе, а она продолжала улыбаясь:

– Всё прошло, всё позади. Ты здесь, в безопасности. Тебе теперь ничего не угрожает. Я рядом с тобой. Мария! – крикнула она кому-то и исчезла из поля моей видимости.

Я постарался повернуть голову, чтобы посмотреть в ту сторону, куда она пошла, но сделал лишь слабое движение и почувствовал боль в груди. Я застонал.

Тут же появился папа.

– Тихо, тихо, не вертись пока, сейчас не надо. У тебя дыхательные трубки подключены. Сейчас мама попросит медсестру, чтобы она освободила тебя от аппарата, и ты сможешь немного двигаться, – он улыбнулся.

«Какое счастье!» – подумал я. – «Они вместе! Они рядом!». Несмотря на физическое состояние, я испытал настоящее душевное блаженство.

– Что вы хотели? – спросил звонкий женский голос откуда-то с другого конца комнаты.

– Мария, – обратилась мама, – возможно сейчас отключить ему этот аппарат? Чтобы он мог спокойно говорить и двигаться?

– Я уже сказала доктору, что Артур проснулся. Сейчас он придёт сюда и всё сделает, – звонко произнесла женщина.

– Спасибо, Мария. А когда он обещал прийти? – поинтересовалась мама.

– Потерпите, – ответила Мария, – сейчас придёт. А вот и он! – воскликнула она.

К нам в комнату вошёл невысокий человек в белом халате, и тут же направился ко мне, наклонился так, что и я увидел широкое улыбающееся лицо незнакомого мужчины средних лет.

– Здравствуйте, Артур Александрович, – произнёс он немного гнусавым голосом, почему-то назвав меня по имени и отчеству. – Я ваш лечащий врач, меня зовут Руслан Владимирович. Я рад тому, что вы очнулись, поздравляю вас и себя с этим. Мы ждали этого события, – говоря это, он оттягивал мне веки, заглядывая в глаза, ощупывал моё тело, а потом отвернулся, что-то переключая на аппарате, находившемся за моей головой, – особенно ваши родители. Ваша мама извела меня вопросом «когда же это случится». Все за вас очень переживают, – он посмотрел на меня и улыбнулся. – Я сейчас отключу вам этот аппарат, он вам больше не понадобится. Вы сможете говорить и двигаться. Только прошу вас, делайте всё очень осторожно, вам сейчас нельзя переусердствовать. Хорошо?

Я слабо кивнул, чуть прикрыв глаза.

– Хорошо, хорошо, – ответил за меня папа, – мы будем осторожны. Я прослежу. Спасибо, доктор.

– Молодец, стойкий боец, – проговорил доктор, похлопав меня по плечу, и продолжил, подняв взгляд на маму – у него были очень серьёзные травмы, но он справился!

– Это вам спасибо, доктор, – ответила мама, – вы его вытащили.

– Без его помощи я бы не смог, – сказал Руслан Владимирович, – крепкий парень, боролся за свою жизнь! Я, знаете ли, десять лет занимался единоборствами, видел травмы и смерти от случайных ударов. Мой лучший друг получил всего лишь один удар в голову, и мы не смогли его спасти. Он умер от кровоизлияния в мозг. Я тогда был ещё практикантом и хорошо запомнил, как врач, сделавший ему трепанацию, которая была безрезультатной, сказал мне, что успех операции во многом зависит от самого пациента, его желания бороться за свою жизнь.

– Артур всегда был сильный духом! – восторженно сказала мама.

– Вот это его и спасло, – повторил доктор, подняв указательный палец вверх. – Мария! – обратился он к медсестре. – Я закончил, уберите тут всё. Теперь, Артур может двигаться. Посмотрим, как он будет себя чувствовать в ближайшие дни. Если всё будет хорошо, то через пару недель я тебя выпишу, – он улыбнулся мне. – А теперь мне надо идти. У меня сегодня ещё две операции. После того как я закончу, зайду к тебе. Но это будет не раньше восьми вечера, – он многозначительно посмотрел на папу. – До вечера! – добавил он и вышел, папа пошел за ним.

После того как ушёл врач, а мама и Мария начали суетиться с уборкой трубок и бинтов и подготовкой еды для меня, я, почувствовав некоторую усталость от новых впечатлений, закрыл глаза и постарался понять, в какой я нахожусь реальности.

Именно вопрос, не сплю ли я, волновал меня в наибольшей степени во время всего того, что в тот момент происходило. Я мысленно ощупал своё тело, слегка подвигав пальцами ног, рук, сжал колени и прогнул поясницу. Я однозначно был в теле. Тогда я постарался сделать больше движений руками и ногами, но не смог. Свободно двигал я только левой рукой, правая – была туго забинтована, а ноги плотно привязаны к кровати. Я слегка приподнял голову и понял, что она, скорее всего, тоже забинтована. Чтобы окончательно понять в каком нахожусь состоянии, я тут же решил выйти из тела и посмотреть на себя со стороны.

Я сделал это медленнее, чем обычно, проверяя каждый уголок. Когда тело нездорово, покидать его неимоверно сложно.

Как только я выбрался, повис в воздухе и взглянул на себя со стороны, то испытал настоящий шок. Я лежал в одноместной больничной палате, на койке, вокруг обставленной какими-то аппаратами. Вид у меня был неузнаваемый: вся голова, за исключением лица, шея и плечи, были замотаны белыми бинтами. Лицо было сильно отёкшим и красным, на носу наклеен большой пластырь. Моё тело было накрыто ниже плеч одеялом, так что я не смог сразу разглядеть ноги, а сверху одеяла лежала загипсованная правая рука. Я заглянул внутрь и понял, что ноги у меня тоже в повязках, кроме того, ещё и пристёгнуты ремнями к кровати.

Я висел и смотрел на себя и возившихся вокруг маму и Марию до тех пор, пока мама не обратила внимания на то, что я закрыл глаза и почти не дышу. Она испугалась, засуетилась и начала дёргать Марию, чтобы та немедленно позвала доктора.

Тогда я вернулся в тело, чтобы она быстрее успокоилась, и открыл глаза.

– Артур! Мальчик мой! – обрадовалась мама. – Мария, смотрите, он снова открыл глаза. Ты меня напугал!

Когда они закончили убираться и медсестра вышла, вернулся папа и строго обратился ко мне:

– Артур, я говорил с Манусовым. Он просил меня предупредить тебя, как только ты придёшь в сознание, чтобы ты ни при каких обстоятельствах не выходил из тела! Он просил меня донести это до тебя как можно яснее! Ты понял? – я кивнул, а он продолжил: – Врач мне сейчас сказал, что он предупредит твоего начальника, о том, что ты идешь на поправку. Я не удивлюсь, если Манусов скоро появится здесь. Он каждый день звонит и спрашивает о твоём состоянии. Я, в свою очередь, попросил его не втягивать тебя ближайшее время ни в какие сложные секретные задачи, мне твоя жизнь дороже, слишком ты молодой еще! Я итак-то был не в восторге от твоей работы после того, что случилось с Марком и с тобой в Мюнхене, но Манусов уверил меня тогда, что все будет нормально. Но последний случай решил все. Я не позволю тебе больше так рисковать! – сказал папа и настойчиво посмотрел на меня, давая понять, что этот вопрос решен окончательно и больше не обсуждается.

– А теперь давай попробуем пообедать, – быстро перевела тему мама. – Тебе необходимо хорошо питаться, чтобы ты быстрее выздоровел. Ты сможешь открыть рот?

Я слегка потянул нижнюю челюсть вниз.

– Молодец! Сейчас я покормлю тебя, – сказала мама и, нагнувшись над маленьким столиком, стоящим рядом с моей кроватью, начала наливать из термоса в тарелку какое-то пюре. Мама кормила меня, а я с трудом проглатывал пищу и был счастлив оттого, что родители рядом, вместе заботятся обо мне. От их присутствия всегда веяло домом, чувством защищённости и спокойствия. Я наслаждался ощущением, что мне нет необходимости куда-то бежать, что-то решать, кого-то спасать и спасаться самому, а также метаться между родителями, вызывая их на совместный диалог. Но это состояние длилось совсем недолго. Какое-то мгновение.

Откуда-то изнутри чувство тревоги всколыхнуло меня. Ответ на один-единственный вопрос был мне сейчас интересен больше всего: «что с Соней?». Я понимал, что для меня всё закончилось благополучно, а как для неё – ещё неизвестно. Моим последним воспоминанием из реальной жизни был разговор с Иваном и стоящий перед глазами вид распластанного на полу тела Сони. Я не знал, что думать. Единственным человеком, кто мог бы сейчас хоть как-то разъяснить мне ситуацию был профессор Манусов. Я знал, что до его появления со мной никто из сотрудников общаться не будет. Поэтому я его ждал с величайшим нетерпением.

Но шли дни, а Манусов не появлялся. Я был в курсе, что периодически он разговаривал то с папой, то с доктором, справляясь о моём самочувствии, но сам не приезжал, ссылаясь на загруженность по работе.

По прошествии недели я уже мог самостоятельно садиться на кровати, разговаривать. Как только я спускал ноги и вставал, начинал ощущать сильное головокружение, поэтому по палате передвигался в сопровождении мамы или медсестры.

– Ты молодец, Артур, быстро идёшь на поправку, несмотря на сотрясение – сказал однажды доктор, зайдя ко мне в палату и увидев, как я хожу взад-вперёд, опираясь на мамину руку.

– Я хорошо себя чувствую. Когда вы меня выпишете? – тут же спросил я.

– Понимаю твоё нетерпение, но тебе придется пробыть здесь ещё неделю. После чего я тебя, конечно, выпишу, но тебе будет показан трёхнедельный физический покой.

– Быстрее бы, – ответил я.

– Я бы на твоём месте не торопился. Здесь ты под наблюдением, регулярно принимаешь медикаменты. Это важно сейчас. Организм у тебя молодой, крепкий, поправляешься ты быстро, но всё же травмы были серьёзные. К обычному образу жизни ты вернёшься не раньше чем через месяц.

– Ничего, я справлюсь, – бодро ответил я и ощутил сильный болевой спазм в голове, но внешне на мне это никак не отразилось, я сдержался, чтобы не выказать боли.

Доктор ничего не заметил и продолжил:

– Ты должен понимать вот что. Тебе будет казаться, что ты идеально себя чувствуешь. Но если три недели после выписки ещё не пройдут, ты всё равно должен соблюдать физический покой, то есть долго ходить пешком без присмотра тебе нельзя. У тебя была тяжелейшая черепно-мозговая травма. Её последствия тебе ещё придётся долго ощущать на себе, ты можешь в любое время потерять сознание. Также тебе нельзя нарушать режим сна и переутомляться. Нельзя алкоголь, все вечеринки и встречи с друзьями пока надо отменить. Нельзя поднимать тяжести более трёх килограммов, так как у тебя имеются ушибы внутренних органов. Кроме того, у тебя перелом правой руки, соответственно, этой рукой тебе пока тоже надо поменьше двигать. Ты всё понял? – спросил доктор и пристально на меня посмотрел.

– Я понял, доктор, спасибо, я всё понял, – ответил я.

– Ну да, и придётся вставить пару зубов. Мы недосчитались, – улыбнулся он.

Я тоже улыбнулся в ответ, хотя мне было не до шуток. Мне хотелось, чтобы всё было как раньше, чтобы я чувствовал себя здоровым и полным сил, а теперь я понимал, что на восстановление у меня действительно уйдёт немало времени и доктор здесь нисколько не лукавил и не перестраховывался. А это для меня означало только одно: теперь возможность узнать, что с Соней, будет неизвестно когда реализована. «И если в ближайшее время не появится Манусов и хотя бы не разъяснит ситуацию, я сойду с ума от тревоги» – думал я.

– А сейчас ни о чём не беспокойся, у тебя всё хорошо протекает, ты непременно поправишься, – сказал доктор и вышел, а я начал лихорадочно думать, что же делать дальше.

Как бы я ни нервничал, ни желал узнать, что же происходит с Соней, выйти из тела я всё же не решался. Потому что пообещал папе.

Я оставался в таком состоянии и мучительно ждал.

Даже весёлый и подбадривающий голос Сереги в телефоне не мог развеять моей тревожности:

– Привет, дружище! Ну ты как? – спрашивал он меня.

– Нормально, Сер. Выздоравливаю, – дежурно отвечал я.

– Да, слышу, голос у тебя уже гораздо бодрее. Только грустный ты чего-то! Что случилось?

– Да я сам не пойму, – уклончиво отвечал я.

– Ты вообще выяснил хоть, когда тебя выпишут? – как обычно, без лишних церемоний, спросил Серега. – Я жду. Ты же мой свидетель на свадьбе. Хочу, чтоб ты был обязательно. Мы из-за тебя снова дату перенесли.

– Пока нет. Жду вот начальство, – ответил я.

– Ясно тогда, почему ты в таком состоянии, я тебя понимаю. Я бы уже взбесился, пока бы ждал, – сказал Серега.

– Я жду. Чего беситься? Всё равно ничего нельзя поменять.

– Я бы всё равно кипиш поднял. Ну да ладно, как знаешь. Вас там не поймёшь, у вас своя работа. Всё секреты какие-то.

– Ну да, – снова уклонился я от комментариев, – служба!

– Переходи ко мне работать. Ни нервов, ни вреда здоровью! Будем с тобой вместе сидеть в офисе, переводами заниматься. Весело зато вдвоём будет!

– Правильно сделали, кстати, что дату свадьбы перенесли – ответил я сознательно переведя тему, – мне доктор сказал, что не раньше, чем через месяц я восстановлюсь.

– Вот, мы как раз на месяц и перенесли. Как поправишься, так и отметим всё сразу: и свадьбу, и твоё выздоровление! Оторвёмся по полной! Что там Варя твоя, не приходила к тебе? – спросил он.

– Нет, она звонила маме, хотела прийти, но я сказал, что не нужно. Мы разругались, ты же знаешь. Она нервничает по поводу вашей свадьбы, тоже замуж хочет. Из-за этого и обиделась.

– Да что такое! Вот зачем ей-то свадьба? Все что ли женятся и ей подавай?! Очень она деловая и капризная у тебя, фифа!

– Наверное! Только не говори так про нее! – возмутился я уже в тысячный раз на очередное высказывание Сереги в адрес Вари. Они не упускали момента друг друга заочно задеть. – Она постоянно говорит маме, что раньше не понимала опасности моей работы.

– Ладно, ладно, я молчу. Давай выздоравливай. На днях я наберу тебе снова. О`кей?

– О`кей, – ответил я и положил трубку.

Как только я отключался от разговоров с Серегой, я тут же погружался в свои мысли.

Несмотря на все мои усилия сохранять чувство тревоги втайне, мама, тонко реагируя на все изменения моего настроения, вскоре уже была полна подозрений, что я чем-то серьёзно озадачен.

Читая мне новости из утренних газет, она, поняв, что я совершенно её не слушаю, начала требовать, чтобы я посвятил её в свои беспокойные мысли. Я решил не отпираться и сказал о своих опасениях, что Манусов не допустит меня больше к серьёзной работе. Она меня всячески успокаивала и подбадривала, а я тем временем уже с трудом начал верить в то, что дождусь профессора.

«Ну почему он так тянет время? Беспокоится о моём здоровье? Зная меня, он уже должен был понять, что любые проволочки лишь усугубят моё состояние. Испытывает на прочность мои нервы? Ну, так ничем хорошим это не закончится, я начну действовать сам, не имея никакой информации, что может вообще навредить всему делу!» – думал я.

Я был на грани, ожидая его. Моё настроение день ото дня становилось всё мрачнее, а мама убеждала папу, чтобы тот при каждом следующем разговоре просил Манусова быстрее приехать. Я слышал, как она шептала ему об этом, думая, что я сплю.

Но прошло десять долгих и мучительных дней, и однажды утром я услышал быстрые и уверенные знакомые шаги по больничному коридору. Дверь в мою палату распахнулась и вошёл профессор с радостной и счастливой улыбкой на лице.

22. Выздоровление

Манусов, улыбаясь во весь рот, вбежал в палату как ураган, широко в приветвенном порыве раскинув руки, и бросился меня приобнимать и дружественно похлопывать по плечу. А мне было не до веселья. Я так долго и напряжённо ждал его приезда, что оно вызвало во мне чувство лишь крайнего облегчения и не более того, я не мог разделить с ним радость от встречи, у меня слёзы наворачивались на глазах. Появление такого бодрого, энергичного с жаждой активной деятельности человека было сродни внезапно возникшей ветряной бури посреди безмолвной, сухой и спокойной пустыни, поскольку нисколько не сочеталось с атмосферой скучной больничной палаты, непоколебимое спокойствие которой усилилось в момент, когда мама медленно и с большой осторожностью снимала мне повязку с правой ноги, закрывавшую уже засохшую рану. Последние дни наедине со своими мыслями я предавался меланхолии, наполняя себя печалью и бесполезными раздумьями о своей непонятной судьбе, теребя душу вопросами, почему это случилось именно со мной, что будет с Соней, что будет с нами со всеми дальше. Но как только появился Манусов, словно паровоз, пыхтя, гудя и стуча дверьми, принес новое движение в размеренную жизнь, без сомнения, я моментально ощутил прилив сил и желание действовать, поддавшись его воодушевлённому настроению. В тот момент особенно остро ощущалось, что никто из окружающих меня людей не обладал столь мощной жизненной энергией, бьющей через край, чего в обычной рабочей атмосфере я и не замечал. Даже другу Сереге или Варе, всегда активным, подвижным и молодым людям, было далеко до него. тогда я понял, что мне, как человеку, периодически впадающему в меланхоличные настроения, нравилось, когда меня окружали такие люди, они мне давали какой-то внутренний толчок, побуждая на новые свершения, разжигая огонь, наполняя желанием жить, конкурировать и бороться.

Как только профессор ворвался как фурия и быстро облобызал меня, он первым делом обратился к маме, которая не останавливаясь заканчивала заниматься моей ногой.

– Здравствуйте. Рад вас видеть. Как вы? – спросил он её и перевёл взгляд на меня.

– Я-то хорошо, – ответила мама, – для нас сейчас главное, чтобы Артур скорее поправлялся.

Все понимали, что Манусов спрашивает о ней, чтобы соблюсти приличия, поэтому, не отрывая взгляда от меня, коротко ответил ей:

– Ну и отлично, – выдохнул он и обратился ко мне с нескрываемым радушием. – Артур! Ну здравствуй! Как твоё здоровье? Как ты себя чувствуешь сейчас?

– Хорошо, Анатолий Федорович. Чувствую, что иду на поправку, – ответил я, взбодрившись, мне хотелось дать ему понять, что я почти здоров, – ждал вашего прихода – я в упор посмотрел на него. Смешанные чувства обуревали меня, с одной стороны мне было немного обидно от осознания того, что я был всего лишь марионеткой в руках Манусова, исполняя его поручения, а он не посчитал даже нужным мне сказать, что осведомлен по поводу Сони и Ивана, а с другой – мне хотелось его подольше удержать около себя, поскольку я боялся, что он куда-нибудь испарится, и я снова останусь в полном неведении и одиночестве. Зная его сверхзагруженный график, я понимал, что он здесь ненадолго и надо торопиться, чтобы все обсудить.

А профессор продолжал добродушно по-отечески смотреть на меня, иногда переводя взгляд на маму.

– Да, вижу, вижу. Я регулярно справлялся о твоём состоянии, смотрел фото, которые мне присылал доктор. Доктор говорит, что ты молодец.

– Да, – сказала мама, отойдя от моей ноги, – врач действительно его хвалит.

– Так и должно быть. Молодой организм. Всё поправится! – уверенным голосом сказал Манусов и, неожиданно сменив тон, серьёзно добавил: – Артур, я хотел бы с тобой поговорить!

– И я хотел с вами поговорить, Анатолий Федорович. – Тут же ответил я и мы оба посмотрели на маму, которая уже заранее поняв к чему все идет, начала складывать вещи в сумочку, и, предупредив, что скоро вернется, быстро вышла из палаты.

Как только она удалилась, Манусов сдвинув брови, с самым серьёзным видом начал неторопливо меня разглядывать: осмотрел забинтованную уже только вокруг лба голову, лицо, опухоль с которого, я уже знал, совсем сошла, забинтованную правую руку и свободную левую, не накрытую одеялом правую ногу с уже засохшими на ней болячками. Прерывая молчание, я заговорил первым:

– Почему вы так долго не приезжали? – тревожно спросил я.

– Я слушал доктора. Он не советовал тебя беспокоить, всё-таки у тебя серьёзная черепно-мозговая травма была. Ты не забывай. Тебе нельзя было волноваться! – ласково ответил он и сел на стул рядом с моей кроватью.

После этого движения я успокоился, так как понял, что разговор предстоит долгий.

– Я сам хотел увидеть тебя раньше, но понимал, что ты начнёшь расспрашивать и беспокоиться, а тебе нельзя, – повторил он спокойным тоном, который редко от него услышишь.

– Понятно. Мне казалось, что я больше волновался из-за вашего отсутствия, чем из-за болезни, – сдержанно, но с укоризной произнёс я.

– Тебе только так казалось, поверь мне, – парировал Манусов. И чтобы добавить уверенности своим словам, вынул из кармана планшет. – Я покажу тебе сейчас, каким ты был до того, как пришёл в сознание, – и он загрузил альбом с изображениями тела. – Не буду тебе показывать всего, чтобы сразу не шокировать, если захочешь, сам все увидишь потом. А сейчас смотри сюда.

Он встал рядом так, чтобы мне хорошо был виден экран планшета. Я приготовился к страшным картинкам, но скоро понял, что ничего нового мне Манусов не покажет. Я был сфотографирован всё так же на больничной койке во время операции с перебинтованными конечностями. Я лежал на спине, и моё туловище, живот и грудь были испещрены мелкими ссадинами. Хирург в маске оперировал мне голову, она была без повязок, без крови, в дыхательные пути мне были вставлены трубки, при этом подробностей операции видно не было. Потом было несколько фотографий, когда я лежал в реанимации, уже с полностью перебинтованной головой, и в больничной палате, подключённый к аппарату искусственного дыхания.

– Видишь? То, что с тобой было, – это ужасно, Артур. Тебя спасли золотые руки хирурга, – сказал Манусов.

– Я уже видел себя таким, – сдержанно произнёс я.

– Когда? – притворно удивившись спросил Манусов.

Я сделал вид, что не обратил внимания на его притворство.

– Когда вышел из тела. Как только пришёл в себя, я сразу же вышел, – поторопился объяснить я, пристально глядя на Манусова, однако не заметил ни тени возмущения в его ответном взгляде.

– Я не сомневался, что ты это сделаешь, – несколько иронично произнёс он.

– Потом папа мне сказал. Передал вашу просьбу, – заметил я, давая понять, что выполнил его приказ.

– Твои родители молодцы. Стойко всё перенесли.

– Они рады тому, что все обошлось без серьезных последствий. Для них – это главное.

Возникла неловкая пауза, во время которой я вопросительно смотрел на профессора, не зная как перейти к главному, а он сидел опустив голову вниз и, казалось, совершенно спокойно разглядывал свои руки. Я уж было открыл рот, чтобы начать разговор о Соне, поскольку этот вопрос больше всего меня заботил, но он, прервав меня на первом же звуке, неожиданно заговорил быстро сам:

– Знаешь, я до сих пор удивлен и очень разочарован тем фактом, что ты узнал Соню и ничего мне об этом не говорил! Это верх непрофессионализма, Артур! Извини уж за прямоту! Вы познакомились в небе, когда ты ещё учился выходить из тела. Как давно это было, Артур! Как давно! А я тебе уже тогда ежедневно объяснял технику безопасности! Ты просто обязан был ее раскрыть и точка! Другого варианта у профессионального агента быть не может! – отчитывал меня Манусов, но очень спокойным и мягким тоном. – Я догадываюсь, что ты боялся рассказать мне о ней, потому что она зависла между небом и землёй, в её тело вселилась другая женщина, а тебе девушка понравилась и ты изо всех сил, как бравый рыцарь, рвался ей помочь. А я, по твоему мнению, мог ей навредить? Я прав? – спросил он уже настойчиво, глядя мне прямо в глаза.

– Вы правы, но не во всём, Анатолий Федорович. Я не считал, что вы бы ей навредили. Я боялся, что её спасение могло бы сильно затянуться, расскажи я вам всё сразу. Переживал, что не смог бы видеть ее, вы бы запретили. Этого я не хотел уж точно, – чуть тише сказал я.

– Ох, молодость! Чувства взыграли в тебе?! – добродушно спросил он и улыбнулся.

Я молча кивнул.

– Тогда всё понятно. Чувства бушуют, мозг – не работает! У профессионального агента эмоции не могут идти вперед дела! А-то видишь как получается, профессию ты освоил, а чувства контролировать не научился! В этом-то и беда! – с укором сказал он и замолчал, ожидая, что в тишине я лучше усвою информацию. И действительно, я впервые посмотрел на себя со стороны. Я вроде бы всегда старался выглядеть сдержанным человеком, но в то же время был подвластен сильным эмоциональным всплескам, которые не мог контролировать. – Ладно, не буду уже сейчас вдаваться в подробности того, как ты должен был действовать в такой ситуации, ты, я надеюсь, все знаешь, я много об этом говорил. Скажу лишь одно, что впредь ты должен усвоить тот урок, который предоставила тебе сама жизнь: пытаясь решить проблему, не осознавая и не соизмеряя своих возможностей, ты подвесил на волосок не только свою жизнь, но и жизнь другого человека, этой девочки. Ты должен понять, что это огромный промах с твоей стороны. Запомни это навсегда! В той сфере, где работаешь ты, должна трудиться сплоченная команда, где каждый на своём месте. Я не говорю о том, что ты совсем отбился от коллектива, нет. Но ты должен был понять, что Соня тоже могла стать жертвой убийц, и обязательно её рассекретить, чтобы не направить нас, твою команду, на ложный путь. Ты должен облегчать нашу работу, а не мешать ей. Только так мы всё преодолеем. И от тебя здесь очень многое зависит. Я уже не раз говорил тебе об этом! – продолжал отчитывать меня Манусов.

Во время этого монолога я молчал и слушал. Всё в моей голове перевернулось, всё. Я понимал, что только благодаря опыту Манусова я легко отделался. Если раньше я часто воспринимал его как назойливого начальника, который излишне печётся о моей безопасности, то в тот момент пришло реальное осознание собственного непрофессионализма, отсутствия должного опыта, амбициозной самонадеянности, неспособности принять и понять оказываемую помощь или почувствовать себя частью целого, частью коллектива, а не эгоцентричной фигурой, вокруг которой крутится весь мир. Я считал себя бравым офицером и с трудом мирился с тем, что мне постоянно указывают, что делать. Как же смешно я выглядел, наверное, в глазах Манусова, который все понимал! Хотя, скорее всего, я больше досаждал ему своим поведением.

В тот момент мне было стыдно за себя. Однако позже, когда я видел то же рвение и сияние молодости в глазах уже своих учеников, я их прекрасно понимал. И точно так же, как это делает Манусов, методично внушал им осознание того, что эгоцентричные эмоции, направленные на удовлетворение собственных амбиций, мешают сосредоточиться на главном, затуманивают реальность и лишают сил действовать в верном направлении.

– Извините меня, Анатолий Федорович, – сказал я, – я хочу выразить вам благодарность за то, что вы сделали для меня.

– Мне нужно, чтобы ты это понимал. И всё.

– Я понял, – коротко ответил я и, набравшись смелости, выпалил. – Я хочу знать, что сейчас с Соней? Что с Иваном? Не оставляйте меня в неведении, пожалуйста.

– Сначала расскажи, что ты делал у дома Марины? – Манусов закрыл планшет и уселся, сложа ногу на ногу, приготовившись слушать. Я понял, что ничего не добьюсь от него, пока он всё не узнает первым.

– С чего начать, Анатолий Федорович? – с излишним рвением спросил я.

– Я знаю о том, что ты был у жены Ромы и разговаривал с ней – он многозначительно посмотрел на меня. Мне интересно, куда ты отправился потом? И с какой целью? – он в ожидании замолчал.

– Потом я направился к дому Марины, он там недалеко, остановился под ее окнами и начал туда смотреть, я хотел ее увидеть.

– Зачем интересно? – спросил Манусов, приподняв одну бровь.

– У меня был план. – Тихо сказал я и прикрыл глаза, осознавая какой же я был тогда наивный. Но Манусов молчал, ничуть не выказав удивления или порицания, пристально смотря на меня в ожидании продолжения. – Я хотел взять Марину в заложники и заставить выйти из тела или, пригрозив доктору, который следит за состоянием ее тела в тюрьме, разоблачением, посодействовать мне.

– Гениально! – засмеялся Манусов, хлопнув в ладоши. Я тоже невольно улыбнулся.

– Я не знал что делать уже! Говорю все как есть! – продолжал я, оправдываясь, а самому было стыдно. – А почти сразу как пробрался к ее окнам, неожиданно получил удар в голову, после которого отрубился. Очнулся уже в том помещении в Академии Наук и сразу же увидел Ивана. – Выдохнул я последнюю фразу.

Манусов кивнул, давая понять, что все что хотел, он услышал, о дальнейшем он осведомлен.

– Врач, который следил за телом Марины, вряд ли тебе бы посодействовал. Это тоже наш человек! Он как раз и приставлен был к ней для того, чтобы исследовать полностью состояние, войти в их шайку, и действовать согласно распоряжению в случае необходимости. – Объяснил профессор изрядно повеселев. – Сетовал, правда, иногда на здоровье и загруженность, просил, чтобы мы ее себе забрали, но я не видел в том необходимости. Еще вопрос! – резко перевел он тему. – Тело ты покидал, когда очнулся?

– Да, профессор. В тот раз я вышел, когда очнулся после разговора с Иваном. Я быстро осмотрел место, где нахожусь, и вернулся. Понял, что нахожусь в подвале здания Российской Академии Наук. Почему и как я оказался там, не знаю! Понял только… – Тут Манусов прервал меня.

– Все, все, дальше можешь не продолжать, – спокойно сказал профессор, встал быстро со стула и заходил по палате что-то обдумывая. Подойдя к приоткрытому окну и повернувшись ко мне боком, он продолжил. – Все остальное мне рассказал Иван.