Текст книги "Политическая наука №1 / 2013. Политическое участие в условиях сетевого общества"

Muhlberger P. Political values, political attitudes, and attitude polarization in internet political discussion: Political transformation or politics as usual? // Communications.– 2003. – Vol. 28. – P. 107–133.

Muhlberger P., Stromer-Galley J. Automated and hand-coded measurement of deliberative quality in online policy discussions // Proceedings of the 10 th International digital government research conference. – Mexico, 2009. – P. 35–41.

Muhlberger P., Weber L.M. Lessons from the virtual agora project: The effects of agency, identity, information, and deliberation on political knowledge // Journal of Public deliberation. – 2006. – Vol. 2 (1). – Mode of access: http://services.bepress.com/jpd/vol2/iss1/art13/ (Дата посещения: 10.11.2012.)

Myers D.G. Social psychology. – 9 th ed. – San Francisco: McGraw Hill, 2008. – 593 p.

Nass C., Mason L. On the study of technology and task: Variable-based approach // Organizations and communication technology / Eds. J. Fulk, C.W. Steinfeld. – Newbury Park, CA: Sage, 1990. – P. 46–67.

Noveck B.S. Unchat: Democratic solution for a wired world // Democracy online: The prospects for political renewal through the internet / Ed. P.M. Shane. – N.Y.: Routledge, 2004. – P. 21–34.

Ohlin T. Local democracy in the telecommunications age // Svenska dagbladet. – 1971. – August. – P. 1.

Online deliberation: Design, research, and practice / Eds. Davies T., Gangadharan S.P. – Stanford, CA: Center for the study of language and information, 2009. – 387 p. – Mode of access: http://odbook.stanford.edu/static/filedocument/2009/11/10/ODBook.Full.11.3.09.pdf (Дата посещения: 10.11.2012.)

Osborn A.F. Applied imagination: principles and procedures of creative thinking. – N.Y.: Charles Scribner’s Sons, 1957. – 2 nd ed. – 379 p.

Poor N. Mechanisms of an online public sphere: The website slashdot // Journal of computer-mediated communication. – 2005. – Vol. 10 (2). – Mode of access: http://jcmc.indiana.edu/vol10/issue2/poor.html (Дата посещения: 10.11.2012.)

Price V. Citizens deliberating online: Theory and some evidence // Online deliberation: Design, research, and practice / Eds. Davies T., Gangadharan S.P. – Stanford, CA: Center for the study of language and information, 2009. – P. 37–58. – Mode of access: http://odbook.stanford.edu/viewing/filedocument/41 (Дата посещения: 10.11.2012.)

Price V., Capella J.N. Online deliberation and Its Influence: The electronic dialog project in campaign 2000 // IT & Society. – 2002. – Vol. 1 (1). – Mode of access: http://www.stanford.edu/group/siqss/itandsociety/v01i01/v01i01a20.pdf (Дата посещения: 10.11.2012.)

Reconstructing Technologies as Social Practice / Suchman L., Blomberg J., Orr J.E., Trigg R. // American behavioral scientist. – 1999. – Vol. 43. – P. 392–408.

Rhee J.W., Kim E.-m. Deliberation on the net: Lessons from a field experiment // Online deliberation: Design, research, and practice / Eds. Davies T., Gangadharan S.P. – Stanford, CA: Center for the study of language and information, 2009. – P. 223–232. – Mode of access: http://odbook.stanford.edu/viewing/filedocument/58 (Дата посещения: 10.11.2012.)

Rivera K, Cooke N.J., Bauhs J.A. The effects of emotional icons on remote communication // CHI ’96 Companion. – Vancouver, BC, 1996. – P. 99–100.

Robinson L. Debating the events of September 11th: Discursive and interactional dynamics in three online fora // Journal of computer-mediated communication. – 2005. – Vol. 10. – Mode of access: http://jcmc.indiana.edu/vol10/issue4/robinson.html (Дата посещения: 10.11.2012.)

Roch S.G., Ayman R. Group decision making and perceived decision success: The role of communication medium // Group dynamics: theory, research, and practice. – 2005. – Vol. 9. – P. 15–31.

Rose J., Sжbш Ш. Designing deliberation systems // The information society. – 2010. – Vol. 26. – P. 228–240.

Ryfe D.M. Does deliberative democracy work? // Annual review of political science. – 2005. – Vol. 8. – P. 49–71.

Sack W., Kelly J., Dale M. Searching the Net for differences of opinion // Online deliberation: Design, research, and practice / Eds. Davies T., Gangadharan S.P. – Stanford, CA: Center for the study of language and information, 2009. – P. 95–104. – Mode of access: http://odbook.stanford.edu/viewing/filedocument/45 (Дата посещения: 10.11.2012.)

Salustri F.A. Brainstorming. – 2005. – Mode of access: http://deed.ryerson.ca/~fil/t/ brainstorm.html (Дата посещения: 10.11.2012.)

Schlosberg D., Zavestoski S., Shulman S. Deliberation in ERulemaking? The problem of mass participation // Online deliberation: Design, research, and practice / Eds. Davies T., Gangadharan S.P. – Stanford, CA: Center for the study of language and information, 2009. – P. 133–148. – Mode of access: http://odbook.stanford.edu/viewing/ filedocument/48 (Дата посещения: 10.11.2012.)

Schneider S.M. Expanding the public sphere through computer-mediated communication: Political discussion about abortion in a usenet newsgroup / Ph.D. dissertation, department of political science. – Massachusetts: Massachusetts institute of technology, 1997. – June. – Mode of access: http://www.sunyit.edu/~steve/main.pdf (Дата посещения: 10.11.2012.)

Schober M.F., Clark H.H. Understanding by addressees and overhearers // Cognitive Psychology. – 1989. – Vol. 21, April. – P. 211–232.

Schuler D. Online civic deliberation with e-liberate // Online deliberation: Design, research, and practice / Eds. Davies T., Gangadharan S.P. – Stanford, CA: Center for the study of language and information, 2009. – P. 293–302. – Mode of access: http://odbook.stanford.edu/viewing/filedocument/65 (Дата посещения: 10.11.2012.)

Siu A. The moderation effect of argument quality on polarization in deliberative polls / American political science association annual meeting. – Boston, MA, 2008. – August.

Social responsibility and stakeholder influence: Does technology matter during stakeholder deloberation with high impact decisions? / King R.C., Hartzel K.S., Schilhavy R.A.M., Melone N.P., McGuire T.W. // Decision Support Systems. – 2010. – Vol. 48. – P. 536–547.

Stanley J.W., Weare C., Musso J. Participation, deliberative democracy, and the internet: Lessons from a national forum on commercial vehicle safety // Democracy online: The prospects for political renewal through the internet / Ed. Peter M. Shane. – N.Y.: Routledge, 2004. – P. 167–179.

Stasavage D. Public versus private deliberation in a representative democracy. – L.: School of economics, 2004. – March 26. – 36 p. – Mode of access: http://www.polarizationandconflict.org/oslopub/Stasavage-private8.pdf (Дата посещения: 26.11.2012.)

Stromer-Galley J. Measuring deliberalisation’s content: A coding scheme // Journal of Public deliberalisation. – 2007. – Vol. 3 (1). – P. 1–37.

Stromer-Galley J., Muhlberger P. Agreement and disagreement in group deliberalisation: Effects on deliberalisation satisfaction, future engagement, and decision legitimacy // Political communication. – 2009. – Vol. 26 (2). – P. 173–192.

Stromer-Galley J., Wichowski A. Political Discussion Online // The handbook of internet studies / Eds. M. Consalvo, R. Burnett, C. Ess. – Chichester, UK: Blackwell, 2010. – P. 168–187.

Sunstein C.R. Infotopia: How many minds produce knowledge. – N.Y.: Oxford univ. press, 2006. – 288 p.

Sutton R.I., Hargadon A. Brainstorming Groups in Context: Effectiveness in a Product Design Firm // Administrative Science Quarterly. – 1996. – Vol. 41, Dec. – P. 685–718.

Task requirements and media choice in collaborative writing / Kraut R., Galegher J., Fish R., Chalfonte B. // Human-computer interaction. – 1992. – Vol. 7. – P. 375–407.

The design and implementation of socially-intelligent agents providing emotional support and cognitive support / Yamada R., Nakajima H., Lee J.-E.R., Brave S.B., Maldonado H., Nass C., Morishima Y. // Journal of Japan society for fuzzy theory and intelligent informatics. – 2008. – Vol. 20 (4). – P. 473–486.

Transformed social interaction, augmented gaze, and social influence in immersive virtual environments / Bailenson J.N., Beall A.C., Loomis J., Blascovich J., Turk M. // Human communication research. – 2005. – Vol. 31 (October). – P. 511–537. – Mode of access: http://vhil.stanford.edu/pubs/2005/bailenson-augmented-gaze.pdf (Дата посещения: 10.11.2012.)

Transformed social interaction: Decoupling representation from behavior and form in collaborative virtual environments / Bailenson J.N., Beall A.C., Loomis J., Blascovich J., Turk M. // Presence: Teleoperators & virtual environments. – Cambridge, MA, 2004. – Vol. 13, N 4. – P. 428–441. – Mode of access: http://vhil.stanford.edu/pubs/2004/bailenson-TSI.pdf (Дата посещения: 10.11.2012.)

Trénel M. Facilitation and inclusive deliberation // Online deliberation: Design, research, and practice / Eds. Davies T., Gangadharan S.P. – Stanford, CA: Center for the study of language and information, 2009. – P. 253–257. – Mode of access: http://odbook.stanford.edu/viewing/filedocument/61 (Дата посещения: 26.11.2012.)

Trénel M. Measuring the quality of online deliberation. Coding scheme 2.4. – Berlin: Social science research center, 2004. – Mode of access: http://www.wzberlin.de/~trenel/tools/quod_2_4.pdf (Дата посещения: 26.11.2012.)

Tucey C.B. Online vs. face-to-face delibiration on the global warming and stem cell issues // Annual meeting of the Western Political science association. – San Francisco, 2010. – April. – Mode of access: http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstractid=1580573 (Дата посещения: 26.11.2012.)

Tyler T.R., Lind E.A. Procedural justice // Handbook of justice research in law / Eds. J. Sanders, V.L. Hamilton. – N.Y.: Springer, 2001. – P. 65–92.

Who wants to deliberate – and why? / Neblo M.A., Esterling K.M., Kennedy R.P., Lazer D.M.J., Sokhey A.E. // American political science review. – 2010. – Vol. 104. – P. 566–583.

Whyte G. Escalating commitment in individual and group decision making: A prospect theory approach // Organizational behavior and human decision processes. – 1993. – Vol. 54. – P. 430–455.

Whyte G., Levi A.S. The origins and function of the reference point in risky group decision making the case of the Cuban missile crisis // Journal of behavioral decision making. – 1994. – Vol. 7 (4). – P. 243–260.

Wilhelm A.G. Virtual sounding boards: How deliberative is online political discussion? // Digital democracy: Discourse and decision making in the information age / Eds. B.N. Hague, B. Loader. – N.Y.: Routledge, 1999. – P. 153–178.

Wright S. The role of the moderator: Problems and possibilities for government-run online discussion forums // Online deliberation: Design, research, and practice / Eds. Davies T., Gangadharan S.P. – Stanford, CA: Center for the study of language and information, 2009. – P. 233–242. – Mode of access: http://odbook.stanford.edu/viewing/ filedocument/59 (Дата посещения: 26.11.2012.)

Wright S., Street J. Democracy, deliberation, and design: The case of online discussion forums // New media & society. – 2007. –Vol. 9. – P. 849–869.

Zhang W. Are online discussions deliberate? A case study of a chinese online discussion board // III international conference on communication and reality. Digital utopia in the media: From discourses to facts. A balance / Eds. P. Masip, J. Rom. – Barcelona: Blanquerna tecnologia i serveis. – 15 p. – Mode of access: http://www.weebly.com/uploads/ 2/2/2/7/222747/cicr_2005.pdf (Дата посещения: 21.11.2012.)

Zwicky F. The mophological approach to discovery, invention, research and construction // New methods of thought and procedure / Eds. F. Zwicky, A.G. Wilson. – N.Y.: Springer-Verlag, 1967. – P. 78–297.

Идеи и практика: Формирование политических позиций в блогосфере Рунета

Этнополитические процессы в зеркале Рунета

Э.А. Паин, С.В. Мохов, Е.И. Поляков, С.А. Простаков, С.Ю. Федюнин

Введение

Изучение формирования особого пространства обсуждения в Интернете и его политических импликаций стало популярным в мировой науке. Если западные исследователи давно уделяют внимание национальным и международным интернет-площадкам как инструменту реализации электронной демократии и формирования общественного мнения, то российские ученые обратили внимание на Рунет и Интернет в целом только в последние годы. На это есть две главные причины.

Во-первых, Россия именно в эти годы продемонстрировала быстрый рост числа интернет-пользователей, которое на весну 2012 г. достигло 59,5 млн. человек (это более 51% взрослого населения России). Число активных пользователей, выходящих в Интернет хотя бы раз в сутки, составило 46,6 млн. [Интернет в России, 2012]. По количеству времени, проведенному в социальных сетях, россияне оказались одними из самых активных пользователей в мире (3-е место после Израиля и Аргентины). По состоянию на октябрь 2011 г. они проводили там в среднем 10,4 час. в месяц на одного пользователя при среднемировом значении 5,7 час., а в США – 6,9 час. [It’s a social world, 2011]. Именно социальные медиа (SNS) стали наиболее интересным для изучения сегментом Рунета.

Во-вторых, массовые акции протеста, которые произошли зимой-весной 2011–2012 гг., заставили обратить внимание на возможную роль Рунета в формировании оппозиционных движений и координации действий участников акций [Радченко, Писаревская, Ксенофонтова, 2012; Nikiporets-Takigawa, 2012; Nikiporets-Takigawa, Fedor, 2012; Волков, 2012]. Любопытно, что в западных странах именно слависты первыми обратили внимание на эту тему. Общий вывод, который сегодня делают исследователи относительно связи интернет-активности и протестных выступлений, заключается в том, что Интернет не более чем средство связи между людьми, напрямую не способствующее консолидации оппозиции и развитию социальных связей [Alexander, Aouragh, 2011; Никипорец-Такигава, 2012]. Напротив, он может даже препятствовать демократизации и либерализации [Morozov, 2011, p. 321–322]. Таким образом, Интернет оказывает как позитивное, так и деструктивное влияние на рост реальной гражданской активности, но в любом случае не «перекрывает» влияние других медийных каналов.

Несмотря на рост внимания к политической роли Рунета и его аудитории, по-прежнему крайне слабо изучена его взаимосвязь с этнополитической проблематикой. Речь идет о Рунете как источнике информации об этнополитических процессах и как факторе влияния на них. Именно на изучение этого измерения Рунета нацелено коллективное исследование «Этнополитические процессы в российской блогосфере», осуществляемое под руководством проф. Эмиля Паина и при научном консультировании проф. Галины Никипорец-Такигава. Данная статья отражает первые результаты исследования, которые удалось получить в процессе выявления дискурсов основных интернет-сообществ, выделенных на основании целостности их языков описания социально-политических явлений и процессов. Таким образом, целью первого этапа исследования было создание дискурсивных образов наиболее широких, но гомогенных по идейному составу и наличию общих площадок обсуждения сообществ. В результате эмпирической калибровки удалось выделить четыре интернет-сообщества, которые обладают собственными дискурсами: провластное сообщество, националисты, либералы, «левые».

В качестве площадок и поставщиков информации для кон-тент– и дискурс-анализа были взяты: а) наиболее популярные для каждого сообщества форумы и блоги opinion maker’ов (при их изучении использовался герменевтический анализ, метод дискурс-анализа); б) три наиболее характерные группы или паблика. «ВКонтакте» для каждого сообщества применялись количественные методы при определении типов сообщений. Термин «паблик» (от англ. слова «public» – публичный) обозначает открытую публичную страницу в «ВКонтакте». Если группы бывают закрытыми, то паблики всегда открыты для всех посетителей. Чтобы получать обновления, например бизнес– или политической паблик-страницы, нужно подписаться на него. Так и формируется тематический круг подписчиков. Читатели паблика могут оставлять комментарии к записям на стене только с разрешения администрации паблика, тогда как участникам группы такого разрешения не требуется.

В каждой группе и каждом паблике были отобраны последние 300 сообщений на стене. Выбор в пользу именно социальной сети «ВКонтакте» для выражения образа типичного, массового представителя того или иного сообщества был сделан по двум основаниям. Во-первых, в конце 2000-х годов в социальных медиа Рунета произошел важный перелом: мода на блоги, прежде всего LiveJournal, сменилась модой на социальные сети, которые поглотили собой все пространство для интернет-общения. Во-вторых, «ВКонтакте» – самая популярная в России социальная сеть, которая объединяет миллионы людей, имеющих возможность вступать в различные виртуальные объединения в целях общения и получения информации.

Так, мы постарались выделить наиболее популярные, взаимосвязанные и устойчивые тематики обсуждений в каждой из групп, а также определить ключевые (и максимально изолированные от использования другими сообществами) аутентичные слова и семантико-смысловые конструкции дискурсов. Под дискурсом мы понимаем социальный язык сообщества, в данном случае – виртуального. Этот социальный язык, речь, погруженная в жизнь и имеющая социально-политические импликации, задает правила, по которым ведутся дискуссии: правила интерпретации знаков и событий, правила использования структур языка (ключевые слова, семантико-смысловые конструкции), правила выражений мыслей [Ван Дейк, 1989; Йоргенсен, Филлипс, 2008].

Основные исследовательские гипотезы

1. Социальные медиа существенно отличаются от mainstream media в дискурсивных основаниях.

Ряд исследований указывает на пропасть между дискурсами, разрабатываемыми в социальных медиа, и тем, что в западных исследованиях принято называть mainstream media (прежде всего, телевидение). Например, социолог М. Кастельс видит Интернет единственным инструментом «производства» и совершенствования демократии как постоянной широкой виртуальной коммуникации, которая перерастает в развитие социальных связей и протестов против некоторых действий власти [Байдакова, 2012]. Традиционным клише стало выделение противостоящих друг другу в политическом плане «партии телевизора» и «партии Интернета» [Захаров, 2012]. Образ телевидения, воспринимаемого как наиболее контролируемое государством и ограниченное политикой телеканалов СМИ, дополняется образом Интернета в качестве независимой информационной среды. И это при том, что телевидение статистически остается главным источником информации для подавляющего большинства россиян [Источники информации, 2012], что ставит под сомнение расхожее разделение на «партии». В связи с этим важно понять, насколько сильно Интернет меняет фокус политического внимания россиян. Формируют ли социальные медиа особые дискурсивные основания по этнополитической тематике, отличные от тех, что представлены в телевидении?

2. Дискурсы основных политических течений, представленных интернет-сообществами, отражают неодинаковое соотношение негативной и позитивной консолидации, характеризующие отличительные особенности «мы», т.е. воображаемого сообщества.

Предполагается, что групповая консолидация сообществ основывается преимущественно либо на позитивных, либо на негативных образах. При этом данное соотношение отражает степень завершенности групповой идентичности сообществ.

3. У основных политических течений в России в разной мере проявляется тяга к самостоятельному политическому мышлению.

Одни интернет-сообщества являются всего лишь ретрансляторами идей, получаемых из пространства вне Интернета, другие формулируют их сами в процессе коммуникации, свободного обмена мнениями. Эти различия обусловливают разную меру клишированности дискурсов.

4. Рассматриваемые течения различаются интересом к самоорганизации групп и готовностью к ней.

Не все течения и представляющие их интернет-сообщества заинтересованы в увеличении гражданской активности как средства развития и обогащения дискурса. Соответственно, готовность к гражданской самоорганизации будет отражать потребность в изменении дискурса.

5. Националистический дискурс гомогенен и локализован в рамках националистического сообщества.

Предполагалось, что националистический дискурс сконцентрирован в сообществе русских националистов, которое и выступало центром его воспроизводства и площадкой для распространения в Рунете. Другие сообщества, согласно гипотезе, являются реципиентами идей и конструктов этого дискурса, который распространяется на иные сообщества. Относительно проверки гомогенности дискурса предварительно можно было говорить о наметившемся разрыве национализма и имперского сознания у части националистического движения. Это предположение построено на анализе содержания националистических сайтов, на которых в 2012 г. стали появляться размышления о пользе демократии для русского национализма. Однако такое предположение, как и вопрос сосуществования различных национализмов в Рунете, требует проверки.

6. Использование ксенофобных стереотипов локализовано в рамках отдельных сообществ.

Представляется, что фобии и связанные с ними семантико-смысловые конструкты варьируются в зависимости от того или иного сообщества, т.е. отсутствует общий для них набор стереотипов.

7. Идея гражданской нации представлена в Рунете, по крайней мере в массовом либеральном сообществе.

Конструктивный проект построения гражданской нации, идея создания условий для межкультурной аккомодации через преодоление этнокультурной разобщенности, идея создания более эффективных механизмов социальной интеграции, как мы предположили, широко представлены в массовом сегменте Рунета, прежде всего, в либеральном сообществе.

Националистическая партия Интернета

Нами исследовались два самых крупных националистических паблика и наиболее популярная националистическая группа (о различии между терминами «группа» и «паблика» см. с. 135) в социальной сети «ВКонтакте»:

1. Паблик «Правые»

http://vk.com/rus.prav

111 132 подписчика (на 23.09.2012, далее количество подписчиков везде указывается на эту же дату)

2. Группа «Я русский»

http://vk.com/yarusskiy_org

224 299 участников http://vk.com/soratnik_rne

3. Паблик «Русское единство»

68 922 подписчика

Важно отметить, что паблик «Русское единство» на данный момент уже закрыт администрацией «ВКонтакте». Это произошло, вероятно, из-за обилия в нем откровенно национал-социалистических материалов: свастики, плакатов времен Третьего рейха, постоянной отсылки к опыту гитлеровской Германии.

Прежде всего, стоит сказать, что русские националисты пытаются изжить у себя размежевания по любым идеологическим вопросам. Поэтому в паблике «Правые» и группе «Я русский» почти не встретишь откровенной национал-социалистической эстетики, которая осуждается со стороны «советских патриотов». Религиозный фактор, фактор советского прошлого, фигура Сталина исключаются из публичной дискуссии как темы, ведущие к спорам и разногласиям. Общими и самыми обсуждаемыми темами у националистов являются призывы к самоорганизации, пропаганда здорового образа жизни, борьба с преступниками в среде мигрантов и кавказцев. Между тем «Русское единство», являющееся официальной страницей движения «Русское национальное единство» (РНЕ), – откровенно национал-социалистический паблик. При этом РНЕ в тех масштабах, которыми оно обладало в 1990-е годы, уже кануло в Лету, а вступающие в группу люди обращают внимание прежде всего на бренд, которым, безусловно, является партия Александра Баркашова.

Самый активный паблик по плотности сообщений – «Правые» (см. рисунок 1). Она объединяет в себе активный низовой уровень националистов, которые не принадлежат ни к каким политическим движениям или просто об этом не говорят открыто. Группа «Я русский» обладает самой разношерстной аудиторией. Здесь достаточно мирно уживаются монархисты, сталинисты, национал-демократы, весьма аполитичные футбольные фанаты и многие другие. «Русское единство», где представлен типичный национал-социализм, – самый, что характерно, неактивный паблик.

Рис. 1.

Плотность сообщений в группах националистов «ВКонтакте»

Для определения контента каждой из групп была выбрана классификация сообщений по четырем различным типам: новости (сообщения, содержащие описательную информацию без явных оценочных суждений); идеология (сообщения, содержащие информацию о целях и ценностях либерального сообщества); организационные вопросы (сообщения с информацией, в том числе призывы к самоорганизации, гражданской и политической активности); иное (все, что не относится к вышеперечисленным категориям).

Рис. 2.

Распределение контента по тематикам в группах националистов «ВКонтакте»

Группа и паблики выступают ретрансляторами новостей. Но важно отметить, что 2-е место в их контенте занимают вопросы самоорганизации. На рисунке 2 заметен всплеск идеологических сообщений у паблика «Русское единство» – это связано с обилием в контенте национал-социалистической символики, в частности свастики и изображений бойцов СА, СС и нацистских вождей.

У националистического интернет-сообщества преимущественно негативная консолидация: призывы к борьбе против ст. 282 УК РФ, сплачивающая националистов риторика против кавказцев и мигрантов. Особым отличительным признаком националистов является использование так называемого имперского флага (черно-желто-белого триколора), который за последние годы стал признанным националистическим символом. При этом на контрасте с «другими» и «врагами» используется консолидирующее обращение сторонников националистического дискурса друг к другу – «соратник», «братья и сестры». Врагами в основном называются кавказцы и так называемая «толерантная» часть общества. Цели, которые пытаются назвать участники сообществ, весьма размыты. Среди них можно выделить лозунги «Хватит кормить Кавказ» и «Русский помоги русскому» (необходимая пунктуация отсутствует).

Русские националисты в Интернете являются попутчиками власти. Устойчивое негативное отношение к существующему политическому режиму, персонам, олицетворяющим государственную власть, проявляется только в кавказофобии, мигрантофобии и исламофобии. Власть в данной ситуации рассматривается пособником Кавказа и ислама в борьбе с русским народом. Антизападная риторика у националистов играет важную роль в националистическом дискурсе. Отношение к оппозиции сдержанно-негативное. В паблике «Правые» господствует мнение о том, что необходимо участвовать в протестах со всеми оппозиционными силами, а в группе «Я русский» преобладает установка на то, что с нынешней оппозицией нельзя иметь ничего общего, так как она ведет русский народ в «западный Содом и Гоморру» и хочет подчинить страну Америке. Отношение к РПЦ МП сдержанно-положительное, и в принципе обсуждение этой темы из активных разговоров удаляется, поскольку оно является предметом размежевания между открытыми сторонниками РПЦ и критиками ее политической роли или внутрицерковной коррупции.

Что же объединяет националистов? Функцию дискурсивных медиаторов и заодно маркеров дискурса для националистов играют несколько фобий: кавказофобия, исламофобия, мигрантофобия, западофобия, американофобия. Представление о том, что Россия должна быть частью европейского мира, отвергается большинством националистов уже в силу того, что современная Европа трактуется как «царство Содома и Гоморры» и «торжествующего ислама». Примечательно, что идеи панславизма практически отсутствуют, кроме лозунгов в поддержку косовских сербов. Во всем объеме исследуемых сообщений было встречено только одно сообщение об Украине.

На чем основано позитивное самосознание групп? Выше уже говорилось, что националисты избегают разобщающих тем, благодаря чему можно наблюдать состояние идеологической эклектики. Таким образом, возникает задача выделения идеологического минимума русского националиста в Интернете. К его обязательным составляющим можно отнести взгляд на Россию как этническое государство русских, выделенные выше фобии и пропаганду здорового образа жизни (ЗОЖ).

Последний играет особую роль для современного национализма, который за последние 20 лет был постепенно вытеснен из реального политического поля государством. ЗОЖ стал неполитической заменой политики для националистов. Низовой уровень национализма, чтобы избежать преследований по ст. 282 УК РФ, перешел к пропаганде ЗОЖ, благодаря чему сегодня она стала одним из основных трендов в развитии русского национализма. Примером может служить серия таких акций, как «Русские пробежки». Но распространением ЗОЖ занимаются низовые, спонтанно организованные структуры (во дворах домов, в малых городах и кварталах крупных городов). Проводимые ими акции децентрализованы, не подчиняются никаким националистическим организациям или лидерам и проходят в самых разных уголках России и даже за ее пределами. Пропаганду ЗОЖ можно трактовать как уход из реального политического поля, но одновременно с этим данный тренд воплощает в жизнь своеобразно интерпретированный политический принцип А.И. Солженицына – сбережение (русского) народа и спасение нации от вымирания. Фактически лозунг «Русский значит трезвый» (опять-таки пунктуация отсутствует) для современных националистов не менее важен, чем «Россия для русских».

Близок к пропаганде ЗОЖ по своему неполитическому характеру и упоминавшийся призыв «Русский помоги русскому». Националисты стараются широко использовать неполитическую мобилизацию для поддержки заключенных националистов, поиска людей и рабочих мест для безработных русских.

Таким образом, национализм митингов и массовый национализм Интернета – это разные национализмы. «Националистическая партия Интернета» не поддерживает оппозиционное движение больших митингов. Для них гораздо ближе власть, с которой националисты солидарны в поддержке великодержавных идей, неприятии сконструированного образа «плохого Запада» и «излишней» толерантности к их идейным врагам.

Русский национализм в Интернете, таким образом, не оппозиционен. А современная российская оппозиция из-за расхождений по таким вопросам, как отношение к Западу и проблеме Северного Кавказа, зачастую просто не находит с современным массовым русским национализмом общий язык, а потому предпочитает не замечать его.

Образ интернет-сообщества «левых»

Среди всех политизированных сообществ социальных сетей группы, которые можно охарактеризовать как «левые», представляют особый интерес, обусловленный сложностью их выделения и, на первый взгляд, высокой идейной неоднородностью. Так, группы, имеющие в своем названии прямое указание на свою левую идеологическую позицию, не составляют большинства и при этом являются немногочисленными. Как правило, это группы или паб-лики, представляющие определенные ультралевые сайты или небольшие дискуссионные интернет-площадки. Это сообщества антифашистов, анархо-коммунистов, анархистов. Для решения исследовательских задач нам необходимо было выделить самые массовые группы, которые по своему контенту характеризуются как принадлежащие левой идеологии. Оказалось, что и среди них также нет групп, характеризующихся строгой идеологической направленностью.