Текст книги "На окраине Руси. Мифология и язычество балтов"

Таким же образом из «Ant Trimpe» произошло мнимое божество Antrimpus с лат. окончанием – us. Прусское Natrimpe сохранило свою первоначальную форму.

В). Auszautis

Первый раз упоминается Auszautis в Агенде 1530 года: Auschauts, Aesculapius. Из Агенды или из ее копии выписал Целестин Мислента: «Auxschautis, Aesculapius» (Man. Prut., 1626, p. A); из того же источника сообщает И. Бем: «Auschauts Aesculapius» (De statu Borussiae, 1644, см. Acta Boruss., III, 156) и Hartknoch: Auxschautis без латинской интерпретации (Diss., VII, 125). Ян Малецкий в «Libellus de Idolol». Yet. Boruss. с 1551 года пишет Auscautus (sc = sz), в ином издании: «Autsceutus, deus incolumitatis et aegritudinis»; в перепечатке того же Либеллуса Ласицким с 1580 года «Auscutus, incolumitatis et aegritudinis dues» (De diisSam. ed. Grasser, p. 54; ed. Mhdt., p. 19 (96). В «Судавской книжке» Иеронима Малецкого (до 1560 года) читается: «Auschlauis, der gott der gebrechen, der kranken und gesunden», а немного дальше тот же самый божок, но в форме Ausskayten считается милостивым и могущественным божеством, ходатаем перед божествами Pergrubius (?), Perkuuius (опечат. вместо Perkunius), Schweygstix (sic) и Piltut (?).

С тех пор оба Малецкие служат источниками для следующих писателей, одни из которых заимствуют сведения буквально, другие же видоизменяют форму названия для облегчения себе этимологического вывода и вместе с тем и значения; иные, наконец, принимают два божества: Auszautis, вар. Auschaitis, и Auszlauis.

Приведу несколько примеров: Стрыйковский (около 1578 года) без упоминания о своем источнике, Иерониме Малецком, пишет: «Auschlawis, bog niemocnych chorych i zdrowych» (Варш. изд., с. 144). Л. Давид (до 1580 года), с. 91: «Auschkauten и Auschlauts»; М. Вайссель, перепечатывая в своей хронике (изд. в Кенигсберге в 1599 году) «Судавскую книжку»: «Auschweytus, gott der gebrechhaftigen, kranken und gesunden», а на полях объясняет его римским Saturnus (!). И из этого сообщения можно также увидеть, что латинские объяснения прусских божеств делали наудачу; в другом месте у этого автора читаем то же божество в форме «Ausschweytissen». М. Преториус (p. 27) имеет форму «Auszweitis… бог болезней и здоровья, от «sweikas» – здоровый, «sweikata» – здоровье». Но как объяснить krank (болезнь)? Штендер говорит: «Аускут, бог болезней и здоровья, которому приносили жертвы при эпидемиях среди людей и животных. <…> По утрам ему было свойственно принимать облик человека с больной спиной, которого суеверные латыши сразу же считали предвестником чумы среди людей и скота…» Объяснение, очевидно, заимствовано у Иеронима Малецкого; упоминание же о моровой язве – у Эйнхорна, а этимология выдумана самим Стендером. Остерманн пишет: «Ausweitis в действительности Atsweikcius от «sweiks» – здоровый, «atsweikti» – выздоровевший»; Бендер же Ausschweyt, a Швенк «Ausschwaixt, просто вариация слова Swaixtix».

Кажется, будет довольно примеров.

За основную форму следует принять Ausschauts в Агенде; ввиду же изложенного о достоверности Агенды по поводу латинских объяснений в статье о Потримпе, мы сомневаемся в приписанном этому божеству значении «Эскулап».

В форме Auscautus Яна Малецкого окончание – us есть латинское, a sc = sz, о чем уже сказано. Auszlauis у Иеронима Малецкого – очевидная описка, состоящая в том, что буква t в слоге tis переставлена после sz в слоге Ausz в виде 1, так что из Auszautis произошло Ausz-l-auis. Таким образом, мы имеем полнейшее право выселить Auszlavis’a с литовского Олимпа.

Этому Auszautis приписывает Иероним Малецкий значение «бог увечных, больных и здоровых», что очевидная нелепость. Вероятно, gebrechen принято за «увечье» и для объяснения прибавлена была глосса «kranken», которая своим чередом повлияла на перемену «sunden» на «gesunden». Ибо в подлинных донесениях самбийских духовных, по моему мнению, читалось: «Ausschaut(i) s, der gott der gebrechen und sunden» (бог увечных и грешников. – Ред.), что совершенно понятно.

В прусском переводе Малого катехизиса Лютера с 1561 года под заглавием «Enchiridion» читаем слова «Auschautins асс. plur. вины, schulden; Auschauteniks n. sing», провинившийся, преступник Auschautenikamans d. pi. преступникам. Приведенное «Auschautins есть acc. pi. от n. sg. Auschautis, Auschauts», которое целиком соответствует форме в Агенде. Следовательно, это имя нарицательное, а не собственное, а тем менее имя божества.

В конце мы постараемся показать, каким, вероятно, путем Auszautis был признан божеством и как он попал в донесения духовных.

По словам Иеронима Малецкого, Virszaitis (вождь) во время жертвоприношения убеждает собранный народ «чтить богов и не раздражать их». Если же урожай был меньше, чем ожидали, «спрашивают вождя о доброжелательном и могущественном боге Ausskayten, чтобы он хотел просить богов Pergrubium, Parkuuium (sic)… быть таковыми в следующем году; они признают, что предали своих богов». Во время же жертвоприношения козла Virszaitis наставляет, что это делают по обычаю предков для смягчения гнева богов. Гнев богов является следствием провинности.

Грюнау, как очевидец, утверждает, что после известного рода проповеди и наставлений каждый из присутствующих во время жертвоприношения становился на колени перед жрецом (vaidelis) и признавался в своих погрешениях. Признаком прощения грехов было то, что жрец тянул исповедавшегося за волосы и ударял по лицу… Трудно сказать, насколько повлияли христианские обряды на этот рассказ, а сколько здесь истины. Во всяком случае, на основании двух независимых друг от друга свидетельств мы можем предполагать, что у пруссов существовал род исповеди общенародной (Н. М.) и личной (Grun.) по крайней мере в начале XVI века, в которой сознавались в своих провинностях auszautins, и предполагаем, что плохо понимающее по-прусски духовенство, слыша часто повторяющееся слово Auszautins, Auszautis, считали его названием призываемого божества. Но божество провинности, преступлений, вин для нас совершенно непонятно; для нас понятно божество умилостивления – значение, которого в слове «Auszautis» вовсе не замечается.

Приложение VI
Deives. Ebrozas. Bałvonas. Stułpas. Stěbas. Stabas. Камни

Так как не имеем возможности пользоваться рукописью перевода Св. Писания, сделанного Бреткунасом, то рассмотрим только тот материал, на котором преподобный А. Бецценбергер основывает свое мнение о значении вышеприведенных слов, изложенное в «Beitrage zur Kunde der Indogermanischen Sprachen» Bd. I, 1877, в статье «Mythologisches in altlitauischen Texten», p. 41–47.

Бреткунас перевел Ветхий Завет между 1585–1590 годами за исключением псалмов, которые вместе с Новым Заветом перевел 1580 году, взяв в основание перевод Мартина Лютера (=L). Главною задачею будет сравнить перевод Бреткунаса (=Вr.) с переводом L и указать, какое значение имеют в заглавии приведенные литовские слова. Мы пользовались переводом Лютера с 1603 года (Bibel, Das ist die gantze Heilige Schrifft, Deudsch D. Martin Luth. Cum Gratia et Privilegio Ge– druckt durch Lorentz Seuberlich. Wittenberg, 1603. fol.). Кроме того, я взял в соображение другой литовский перевод Библии Лютера: Biblia Таі esti Wissas Szwentas Rasztas Seno ir Naujo Testamento pagal Wokiszka Perstattima D. Martino Luteraus. Nu kellu Mokytojil Lietuwoj’ Letuwyszkay perstatytas Ir antr^ kart^ iszpaustas. Karalauczuje, 1755. (=Kr.); затем латинскую Вульгату (=V) Biblia sacra Latino-Polonica. Vratislaviae. Anno, 1771, польский перевод которой напечатан по тексту Вуйка (=W), и славянский перевод: Библия, или Книги Священного Писания. М.

В приведенном сопоставлении текстов Св. Писания слово Götzen находится восемь раз в тексте Лютера, и это одно слово Бреткунас переводит тремя литовскими, т. е. посредством stułpas (4 раза № 2, 5,6,8), deives (2 раза № 7, 10), ebrozas (2 раза № 9,11). Несмотря на то, перевод кажется ему не вполне удачным, и по этому то поводу он к этим словам еще добавляет глоссы, к stułpas глоссу deiwes (№ 5), и, наоборот, к deiwes глоссу stułpai 7); к ebrozas гл. stułpas (№ 9) и deiwes (№ 11). Bilder, Bildniss, находящиеся в тексте Лютера пять раз, переводит Бреткунас три раза посредством ebrozas (№ 3, 4, 12), раз посредством stułpas (№ 10) и раз bałwonas (глосса к № 11).

Saulen, оба раза у него stułpas (№ 1, 14).

В Кенигсбергском издании Götzen постоянно переведено словом bałwonai, Bilder же словом abrozai.

Таким образом, у Бреткунаса значит:

Следовательно, если bałwonas у Бреткунаса означает нем. bild (d), а то же слово bild им также переведено по-литовски ebrozas (b) и stułpas (а), то bałwonas у Беткунаса имеет то же самое значение, что и stułpas.

В приведенном г. Бецценбергером молитвеннике автор его в фразе «stułpai, meadis, arba bałwonas» придает, по моему мнению, последнему слову более обширный смысл, так что stułpai и meadis (дерево) составляют только отдельные виды общего bałwonas. В противном случае bałwonas в этом месте может только значить или камень, или пук (кисть) из полевых плодов, зелья, например, сделанные для совершения обрядов.

Во всяком случае, поражает нас колебание и непостоянство в переводе Св. Писания, в котором каждое слово должно иметь свое ясное, точное и определенное значение. Бреткунас же знал отлично литовский язык. Как пастор в Лабнау (ныне Полесск Калининградской обл. – Ред.) наблюдал также оставшиеся обычаи язычества и имел ежедневные сношения с простым народом, бывшим сплошь литовским. Таким образом, он был в состоянии каждый предмет назвать настоящим литовским словом, а в крайнем случае он мог о нем узнать у вверенного его духовной власти населения. При переводе Св. Писания на литовский язык он должен был обдумывать значение слов, а что он в самом деле это делал, доказывают глоссы. Будучи теологом и воспитанником Кенигсбергского университета, он обязательно знал греческий, латинский и еврейский языки, а немецкий был его природным языком; одним словом, у него были все условия, требуемые от хорошего переводчика Св. Писания. Следовательно, коль скоро Бреткунас для перевода Götzen, Bilder употребляет несколько разных литовских слов, то становится ясным, что в литовском языке не нашел соответственного для перевода слова, а не нашел потому, что литовцу не было нужно слова для неизвестного ему понятия или предмета.

Настоящее значение слов, посредством которых Бреткунас перевел немецкое Götzen, следующее:

Deive, мн. ч. Deives значит: злой дух, призрак, bose geister, gespenster (Kurschat, Nesselm. s. v.); у Ласицкого «visa et spectra»; у Шлейхера: «Gespenst; scheint früher Gottheit bedeutet zu haben» (Sitz. Ber. Wien, 1854, p. 97). Затем оно имеет также значение почитаемого предмета, как, например, камня (Ростовский); но от этого еще далеко до предмета, искусственно обработанного и представляющего человеческую фигуру, статую. Abrozas, Ebrozas, Bałwonas указывают на славянское происхождение; значит, для выражения чужого, нелитовского понятия следовало обратиться к чужому, нелитовскому языку. Мне кажется, что эти слова заимствованы из польского языка, так как в великопольском наречии буква а в последнем слоге слова bałwan произносилась как о (a pochylone), как, например, в польском рán (роn), лит. ponas.

Польское bałwan означает необработанную глыбу значительной величины, например глыбу снега, льда, соли, камня, руды; затем глыбу, обработанную человеческой рукой; предмет различной величины, изваянный, литой, струганый (например, каменная баба), которому отдавали честь, поклонялись; (см. слов. Linde и Słownik jęz. polskiego, издаваемый в Варшаве в 1898 году, s.v.). Последнего рода предметов литовцы не знали, и именно поэтому настоящего литовского слова для их обозначения не существовало.

Сказанное о bałwonas касается также слов Abrozas, Ebrozas.

Stułpas, реже stułpa, также славянского происхождения, водворившееся с давних времен в литовский язык и вытеснившее мало-помалу в некоторых областях настоящее литовское stebas. Оба слова, stułpas и stěbas, означают жердь, а главным образом столб различной величины в стоячем положении, все равно, стоял ли он особняком или в известном количестве как косяки и т. п.[109]109
  Жердь вообще = лит. kartis.


[Закрыть]

Не подлежит никакому сомнению, что литовцы столбам, поставленным для совершения известных обрядов, отдавали известную честь. На это указывает сам язык, в котором stěbmeldis означает почитателя столба, stěbmeldiste – почитание столбов, принявшее впоследствии у писателей общее значение идолопоклонника, идолопоклонства, точно так, как «почитатель огня» перешло в общее «идолопоклонник».

Теперь рождается вопрос: в каком виде представлялись этого рода столбы?

Вещественных памятников не имеется. Деревянные столбы были уничтожены временем или нарочно низвержены и истреблены; однако из памяти народа они не исчезли, а сохранились при совершении известных обрядов, и смею утверждать, что высокие кресты, поставленные в некоторых окрестностях Литвы на могилах, напоминают собою высокие, когда-то почитаемые столбы. В литературе редко упоминается о столбах. Вот что о них сообщает Преториус. (Автор приводит обширную цитату на языке оригинала, речь в которой идёт о жертвоприношении растений с использованием козлиной шкуры и шеста высотой восемь саженей около дуба и камня; его проводит старик вайделот, а молодежь при этом поет и танцует. После того происходят совместное пиршество, раздача остатков жертвоприношения и жрец говорит проповедь с упоминанием языческих богов, одного из которых вайделот не называет по имени.)

О другом роде высокой жерди или столба, поставленных в День св. Ивана и названных Kaupole, Kupole, упоминает тот же Преториус:

«В настоящее время в Надровии и Жалавонии, так же как и в Жемайтии, сохраняется обычай в День св. Иоанна привязывать пучок всевозможных трав на длинный шест, они поднимают этот столб и надежно устанавливают его вертикально. Такой шест они называют kaupole, а стоит он так долго, пока не сочтут это достаточным. Пучки трав снимают с шеста и… считают, что такая трава станет панацеей от всех болезней».

Обращаем внимание на то, что… Преториус жердь или столб называет statua (р. 24), козлиную кожу же, развешанную на столбе, idolum (p. 26).

Около Дня св. Ивана совершался подобный обряд[110]110
  Kupola Johanniskraut, Hypericum perforatum. Nesselm. L.W. 211 s. v; выше жердь называется Kaupole; а дальше Kupole pusch; у Шульца «stange Kopolis»; по-моему, все эти слова образуются от лит. Kupa, Kaupa (ср. Kaupas), куча, польск. Kupa, от собранного в кисть зелья. Kupoles – торжество собранного зелья; сравни польское Wianki.


[Закрыть]. «В нынешнее время женщины Надровии и Жалавонии специально отправляют в поле служанок собирать иванову траву. Когда те приносят ее, хозяин или хозяйка берет столько растений, сколько в семье человек, и втыкает их в стену или балку до конца, чтобы те расцвели, если растение гибнет, то соответствующий человек заболеет или даже умрет. Растения связывают в пучок, весело крепят на длинный столб с радостью и ставят его вертикально, чтобы был хороший урожай; они также называют его Kupole, а праздник Kupoles…» (p. 56).

В XIX веке (1832) Шульц, прецентор в Лазденене (ныне Краснознаменск Калининградской обл. – Ред.), описал быт литовцев в приходах Вилуны, Ширвинты, Шилены, Будветы и Вишвилы, под заглавием «Kupola Johanniskraut, Hypericum perforatum». Nesselm. L. W. 211 s.v.

Рукопись in 4°, состоящая из 191 страницы, находится в Wallenrodsche Bibliothek s. sig. Μ. S., № 78, в Кенигсберге[111]111
  Этой рукописью пользовался и напечатал ее как собственное сочинение Kuntze Bilder aus dem preuss. Littauen. Rostok, 1884, что уже замечал A. Bezzenberger d. lit. haus.


[Закрыть]. Со с. 65 начинается описание обрядов в День св. Ивана. Накануне этого дня девицы собирают румянок (ramune)[112]112
  Ramune, remune, matricaria chamomilla.


[Закрыть] и другие полевые цветы. Разделившись на две партии, при встрече поют разные песни попеременно. Собравши цветы, они возвращаются «в деревню, где увешивают ими (т. е. цветами) длинный шест, к которому также прикреплено множество цветных лент, свободно порхающих в воздухе. Этот столб, Kopolis, установлен на хлебном поле в конце деревни и храбро охраняется, но только девушками, две ночи и один день они защищается от нападений молодых людей, которые стремятся ограбить их. Среди множества танцев вокруг Йоханнисбаума (Иоаннова древа) заслуживает упоминания тот, что имеет некоторое сходство с модным танцем образованного немецкого народа (галопад). Девушки, которые охраняют Йоханнисбаум, замыкают круг, держась за руки, и принимают двух других девушек». Все девицы пляшут около этой жерди или столба и поют, повторяя каждый стих: «Ryla, rala padedaus. Ryluže, Raluže, padedaus»[113]113
  Вм. padeda Dews, helfe Gott. Nessel. L. W-buch, p. 133 s. v.


[Закрыть]. Пляска приостанавливается, две же девицы, находившиеся в кругу, продолжают пляску и поют: «Ryla, Rala, taj děkuj, Ryluže, Raluže, taj děkuj[114]114
  Благодарю.


[Закрыть]. Затем первая в кругу (A) поет: «Ryla, Rala, ko jeszkot»[115]115
  Кого ищете?


[Закрыть]. Ryluže, Raluže, k. j.?» Отвечает другая в кругу (В): «R. r. marczeiczu[116]116
  Невестку.


[Закрыть], Ryluzě, r. m. A: R. r. kokios?»[117]117
  Какую?


[Закрыть] B: «R. r. Illutes[118]118
  Каролинку, Шарлотту.


[Закрыть], R. R. Illutes».

Литовские женщины. Рисунок XIX в.

Затем вызываемая девушка (Illute) выходит из круга в центр, а та, которая ее вызывала, присоединяется к кругу. И таким образом все продолжается.

Если же Йоханнисбаум счастливо охранялось до назначенного времени, то затем под пение его снова раздевают и добросовестно распределяют прикрепленные к нему цветы между охранницами. Освященным таким образом растениям приписывается особая сила для отражения вредного влияния злых духов.

Таким образом, мы убеждаемся, что для совершения обрядов были поставлены столбы в различные времена года, по крайней мере раз во время Св. Ивана, а затем во время посевов[119]119
  Еще до сих пор ставятся подобного рода столбы во многих местностях, обыкновенно в мае, или в другие времена.


[Закрыть]. Если бы мы Kupole, поставленную в День св. Ивана, назвали только «жердью», то мы уже, наверно, можем назвать «столбом» ствол в восемь саженей высоты, поставленный во время посевов.

О других столбах мне не пришлось читать. Упоминается еще о пнях (kelmai), оставшихся после срубки дерева, на которые иногда также клали жертвы, но едва ли можно их назвать столбами. Впрочем, о пнях очень мало нам известно.

Что мы сказали о stułpas, относится также к stěbas.

Переходим к stabas. По мнению Бецценбергера, Stabas значит «вертикальный столб», следовательно, то же самое, что stěbas. Таким образом, Stěbumeldiste означает то же самое, что Stabumeldiste, Stabumeldimas t. j: «Anbetung, verehrung der (heiligen) saulen», только не «bildsaulen».

Stabas, однако, может иметь другое значение. В Курляндии на берегах Двины торчит скала, которую Густав Мантейффель еще до сих пор называет «настоящим чудом природы». Сначала звали ее Rags, а затем Stabenrags (столбий рог, Słupiróg); Kurisches horn, Stabenhorn; она имеет 200 метров длины a 70 метров высоты. В приведенных этим ученым преданиях о Stabenrags нет ни малейшего намека на «столб», а читаем постоянно о скале, скалах, в которую превратилась девица, оплакивающая, словно Ниоба, потерю своего любимца; или что в этих скалах проживает старик, разделяющий сокровища просителям; или что это делает девица. Повторяем, что везде речь идет о скалах, а не о столбах. Зная теперь, что литовцы поклонялись также камням, скалам, делаем заключение, что тут stabas означает камень, скалу, которой отдавали честь, и что Staburags имеет значение «каменный рог», а не «рог столбов, столбий рог».

Таким же образом объясняем Stabunkalne, местность в Жмуди, упомянутую в маршрутах крестоносцев (Litauische Wegeberichte), посредством «холм камней»; а для почитания камней посредством «холм священных камней» и, наконец, холм божеств. Догадка наша подтверждается прусским наречием, в котором stabis значит в самом деле камень; от этого stabis много прусских местностей получило название. Прусское stabni значит печку, построенную из камней.

В результате оказывается, что stułpas, stebas значит: 1) столб вообще, какой бы он ни был; 2) столб, поставленный для совершения обрядов, наверху которого находилась распяленная кожа от принесенной жертвы, или пук, кисть полевых плодов, или различного зелья, но никогда не значит какое-то искусственно сделанное изображение божества, имеющее вид человека.

*Stabas, stabis имеет два значения: 1) то же самое, что stebas; 2) торчащего над землей камня, скалы. Они служили, насколько нам до сих пор известно, алтарем, на который клали жертвы.

*Stabumeldis, stabumeldiste, stabumeldimas собственно означают поклонника камней, поклонение камням, а затем вообще идолопоклонника, т. е. то же самое, что stebumeldis, stebumeldiste, stebumeldimas.

Какие же свойства должны были иметь камни для того, чтобы они считались священными, мне неизвестно. Ростовский говорит только: «Saxa pro diis culta» и что такая скала была «Saxum grandius».

Мы уже упомянули, что много местностей получило наименование от stabis, камень; число приведенных можно еще увеличить, например Stabigoide villa (Mon. Hist. Varm., № 246, докум. 1357 года); Paitistabs locus (в Самбии или Сембии), вблизи двух больших камней (А.Р.М. Sch., VII, р. 308, 602); Gildestabs locus (ibid., p. 396); Stabobrast, ad vadum Stabobrast pruthenice dictum (ibid., p. 298 и 599); Sarguttinstabs, qui dicitur Sarguthinstein (ibid.)[120]120
  Часть этих названий приводит Нессельм. Thes. s vv. и Pierson Litauische Aequivalente в AMP. Sch. VII (1870), p. 599.


[Закрыть].

Были также камни, имеющие собственные имена, в которых stabis не обозначено; например, Plausdinis doc. 1284 года, Kogonassantle lapis (Cod. dipl. Varm. I, doc. № 103); Tamissis y. Tanussis lapis (ibid., doc. 112); Mutercaupe, eyn steyn der da heizet (ibid., Reg. 183); Ubbacobe (A. P. M. Sch., VII, р. 296) не название камня, а дуба[121]121
  Нам уже известны названия дубов Baublis и Bamblis; см. Ромове § 3.


[Закрыть]. Deinde ad aliam quercum, que Ubbacobe, juxta quam grossus lapis jacet in terra.

Людвиг Юцевич напечатал в журнале «Tygodnik Petersburski» (1836, № 17, с. 105) статью из Шавельского уезда под заглавием «Kamienie litewskich bogin», которую для редкости этого журнала здесь приводим в переводе.

На берегу речки в имении Кережи лежал ряд выглаженных камней, симметрически (?) расположенных. Всего было их 14, каждый в три локтя длины. Спрошенный об их значении человек ответил: камни у древних литовцев, расположенные при реке, означали место, посвященное богиням, Dejwas Walditojes[122]122
  Божества-владе[те]льницы.


[Закрыть], власти которых, как у греков паркам, была вверена жизнь и смерть человека с тою, однако, разницей, что у литовцев было их больше и что не нить означала жизнь человека, а полотно, выделкой которого они занимались. Всего было их семь (?). Первая пряла лен из кудели, вверенной ей самим высшим божеством, «вероятно, Окопирносом» (!), и называлась Werpantiey[123]123
  Verpąs, verpanti, прядущая; с указательн. местоим. verpąsis g. masc.; verpanczoji g. fem. эта прядущая (Schleich. Gram. p. 214); жмудская форма: Verpantioji; verpantieji?


[Закрыть]; вторая, Metantiey[124]124
  Metu, městi, бросать, метать, снуть; das gam aufbringen Ness. L. W., part. pr. с указ. metąsis, metanczoji; жмуд. metantioji; metantieji? эта снующая.


[Закрыть], протягивала прекрасные нити. Третья, Audietoy[125]125
  Audmi и audziu (Ширвид), и auděju, пряду, как следует принять по аналогии с sergmi, и sergiu и sergěiu; inf. sergěti; так и inf. auděti, nom. ag. Audě-toje Schleich. gr., p. 100.


[Закрыть], ткала полотно, четвертая же, Gadintoy[126]126
  Gadinu-gadinti, портить; nom. agentis Gadin-toje, портящая.


[Закрыть], прекрасными словами и рассказами очаровывала их душу до того, что все другие прекращали занятия и слушали; она же тотчас пользовалась этим и портила им полотно. От этого постигали различные несчастья того, полотно которого попало в ее руки… Пятая, Sargietoy[127]127
  Sergmi, sergiu, serg-eju inf. Sergěti, стеречь, оберегать; nom. ag. Sergě-toje, жмуд. Sargě-toje, стерегущая.


[Закрыть], вела с последней упорную и постоянную борьбу и мешала ей в ее обманчивых рассказах тем, что приводила ее слушательницам на память героические подвиги литовцев, их победы и пр. Счастливым был тот человек, покровителем которого была Sargietoy во все время, пока Dejwa Nukirptoy[128]128
  Kirpiu, kirpti, стричь (например, овец); nukirpti, отрезать, тут отрезать полотно; nom. ag. Nukirp-toje, отрезывающая.


[Закрыть] не отрезала полотно его жизни. Седьмая богиня была Yszskałbtoy[129]129
  Skalbiu, skalbti стирать, мыть белье; iszskalbiu, стирать дочиста, nom. ag. Iszskalb-toje, стирающая.


[Закрыть], обязанностью которой было стирать отрезанное богиней Nukirptoy полотно.

Из этого полотна делали умершему рубашку.

Этим богиням были посвящены камни на берегах рек и потоков. Каждый житель имел свой отдельный камень, на котором клали жертвоприношения; воины приносили головы врагов (?) или известную часть добычи, хозяева – плоды, девицы – лен.

Сохранилась одна песня, сочиненная в честь Deiwa Yszkałbtoj, начало которой следующее:

 
Ой, богиня-божечок!
Очисти мою жизнь,
Чтобы я мог чистым явиться,
Неодетым (неопрятным) не представляться в небе.
 

Охотнее всего собирались эти богини в лунную ночь; сев на камнях, занимались своей работой. Окрестная молодежь очень часто их видела и от них не испытывала никаких неприятностей. Но если она не оказывала им должного уважения, тогда она подвергалась наказанию, даже смерти.

Описанные камни видены Юцевичем в селе Кережи (Kierezy) Шавельского уезда, в имении Мартина Урбановича; несколько десяток лет тому назад находились такие камни при реке Шешува, недалеко от Шынолавков, имения В. Станевича, которыми выстроили фундаменты. Г-н Норейко рассказывал, что большое их количество видел в Телыпевском, Упитском и Вилькомирском уездах. Народ называет их «Dejwa (?) Akminaj»[130]130
  Форма Akminaj для меня неясна; вероятно, следует писать Deives akmeninies либо Deiwas akmeninies каменные божества. Но если Akminaj в самом деле жмудская форма, то исправление Э. Вольтера Deiva в Deivu проще. Mitteil. 1. 1, р. 395.


[Закрыть]. Эта статья подписана: «Л.А. Юцевич. Вильно, 1836. 26 февраля».

Оставляя в стороне литовского мужика (wiesniak) с его знакомством с греческими парками и с его хвастанием, что у греков только три, а у литовцев их больше, именно семь парок, и что греческие парки только прядут нить, литовские же и прядут, и выделывают полотно человеческой жизни, делаем только намек на то обстоятельство, что в рассказе Юцевича смешаны известия об общих священных камнях и частных, почитаемых каждым семейством отдельно. Достоверными данными считаем почитание известных камней вообще, положение на них жертвоприношений и название их Deives. Неверными же – сравнение этих deives с греческими парками, затем сообщение, что их было семь, так как это число не согласуется с общим верованием в святость числа 3, 3×3, и 3×3×3 = (3×9). Имея же в виду, что литовцы для каждого действия и занятия изображали себе покровителя, мы можем приведенные собственные имена считать достоверными, так как они все представляют собою отдельные моменты сложного действия, начиная с прядения льна до окончательной выделки полотна. А такого рода занятие принадлежало к важнейшим в жизни литовского человека. Прядение льна навело Юцевича на сравнение этих покровительниц с греческими парками, из которых Клото начинает прясть нить человеческой жизни, Лахезис прядет ее через всю жизнь, а Атропос прорезывает ее.

После окончания нашего труда я получил 22-й выпуск журнала «Mitteilungen der litauischen literarischen Gesellschaft», 1897, в котором на с. 393–395 Э. Вольтер под заглавием «Perkunastempel und litauische Opfer oder Deivensteine» поместил весьма интересные выдержки из отчетов иезуитов, одну из Annuae Litterae Soc. lesu anni 1600. Antverpiae, 1618, p. 550/1, другую из таких же Annuae Litterae ann 1605. Antv., 1618, p. 944.

Оказывается, что литовцами были почитаемы не только камни, лежащие под открытым небом и торчащие над землей, как мы до сих пор думали, но также такие, которые находились под крышей, вкопанные до равной поверхности с землей; дальше, что Юцевичем в самом деле оба рода камней были смешаны и что словом Deives обозначались и те и другие камни, а не только призраки, пугала.