Текст книги "Двое"

Глава 3

Сумрак непогоды сгущался. Березки склонили верхушки в покорном ожидании атмосферных перемен. Тишина стояла такая, что отдавалась звоном в ушах. До закрытия оставалось три часа. Матвей, миновав пустырь, углубился в улочку. Рассекая пологий овраг, она тянулась к центру городка далеко на подъем, выстроившись частоколом дымящихся труб. В одном из подворий раздавался стук топора, в остальных штабели колотых дров стояли на пути грядущих холодов стройными пикетами. Визгливо тявкнула из подворотни собачонка, почуяв незнакомый дух, залилась отчаянным лаем, разжигая всеобщий собачий интерес. Скрипнула калитка: Матвея добродушным взглядом проводила пожилая женщина в наспех накинутом платке. Миновав частный сектор, Матвей вышел на перекрестье асфальтированных улиц. Из современного магазина с длинной остекленной витриной сновали люди. Зашел внутрь и Матвей. Оживление только у винно-водочного отдела. С тощими сумочками, угловато, бочком, словно стыдясь чего-то, люди спешили вернуться из яркого рая в сереющую стынь.

Побродив по пустынным отделам, Матвей взял коробку конфет, бутылку полусладкого шампанского и, не задержавшись более, вынырнул вместе с удовлетворенными страждущими на улицу.

Далеко внизу, в другом конце района, мерцали огни одинокого ресторанчика. Мимо знакомого обелиска Матвей прошел к автостанции – в секции ручной клади он оставил дорожную сумку. Покопался в ней, взяв с собой любимые южные сладости: вяленый инжир и хурму под сахарной пудрой. За несколько минут до закрытия он стоял перед входом в ресторан, ежась в легкой куртке от пронизывающего бокового сквознячка. Поодаль цокотал двигателем микроавтобус, рядом с ним светилось шашечками такси. Парочками и по одному выходили работники, рассаживаясь в микроавтобусе. Ирочка вышла последней. Незамысловатая вязаная шапочка и черное пальто начисто обезличили ее, проглотив все очевидные прелести. Она поймала глазами Матвея, замедлилась на мгновение и решительным шагом направилась к нему.

– У нас прохладно, а вы налегке, идемте в автобус.

Матвей представил, как в кругу своих коллег ей может быть некомфортно от его присутствия, – он показал рукой в сторону такси.

– Я живу совсем недалеко, в самом начале яра – отсюда видно, если идти резво – всего двадцать минут.

– Тогда пешком? – предложил Матвей. – Я только оттуда, в движении вполне терпимо.

Ирочка подала знак водителю, и они тронулись пешком, не спеша, по уже проторенной Матвеем дороге.

Подмораживало, дыхание парило, за забором выла собака. Они шли и молчали, анализируя каждый по-своему разворачивающиеся события. Ирочка держалась слегка впереди, вполоборота к Матвею, готовая по праву хозяйки положения в любую секунду включиться в монолог. Матвею не хотелось простого трепа, а достойных мыслей при незнании собеседника не рождалось. В желанном ожидании зрело ощущение близкого тепла и уюта.

– Скучно у нас? – произнесла она.

– Я молчу – причина вовсе не в этом. У вас чувствуешь себя дома – никакого напряжения. У меня ощущение, будто я хожу этой дорогой каждый день, я – порядочный семьянин – на работу и с работы, пустые слова могут показаться пошлостью. За прошедший период жизни случались и борьба, и происки – сейчас я абсолютно спокоен, сердце не будоражится поиском, значит, я встретил нечто, пока не осмысленное мной до конца.

– Вот мы и пришли, – улыбнулась Ирочка его словам, взявшись за массивную деревянную калитку. Привалившись плечом, открыла ее.

Коридорчик-прихожая выходила в большую комнату, за ней виднелась дверь в другую, по-видимому, спальню. Интерьер – старое русское убранство, много вышивки. Современный диван и плоский огромный «кинотеатр», похожие здесь на пришельцев из другого мира, хотелось заменить тахтой и подслеповатым первенцем «Рекордом» в дополнение к домотканым коврикам, вышивкам и панцирной кровати с пирамидой разнокалиберных подушек. Запах помещения, в отличие от застоявшихся запахов старого жилья, был насыщен ароматом свежести.

– Этот диван отныне ваш. Кстати, как надолго вы к нам? Сколько нужно, чтобы заразиться русским духом? А уж телом побыть русским в России крайне просто. Повод у нас находят в любой из будних дней.

До сих пор не был никто так тонко участлив в его прошлых высказываниях. Галина? Там – другое, там – дыхание страсти!

– Скажу без желания угодить: у меня ощущение возврата в старый родительский дом после длительной командировки. Насколько надолго? Испугаю, если скажу: навсегда?!

Ирочка без рисовки смущенно опустила глаза.

Глава 4

Накрывая на стол, Ирочка внимательно посмотрела на Матвея, пытаясь уловить в его словах иронию.

– Первое впечатление – самое сильное. Действительно нравится и ничто не пугает?

– Пугает, но другое обстоятельство: катастрофически быстро рушатся прошлые устои.

– И я такая. Жила три года в областном центре. Поначалу работа отвлекала, а как устоялся быт, взгрустнулось по тишине, по особенной нашей красоте. Здесь с природой переживаешь все времена года. С ней вместе ликуешь – с ней впадаешь в тоску. Прошу извинить, горячего, кроме чая, ничего нет. Объедки таскать с работы считаю низменным. Одна живу – готовлю по настроению в выходные, когда душа попросит. На завтра можете заказывать стол. Смотаюсь с утра на рынок, придумаю что-нибудь особенное, праздничное.

Шампанское стрельнуло пробкой, оставив над горлышком взрывное облачко.

– Мне немножко…

– Шампанским не спиваются. За встречу – по полной. За вашу загадочность, Ирочка.

Выпили до дна.

– Задумчивый человек – всегда загадка, – произнесла Ирочка, посмотрев на Матвея с укоризной, – складывается впечатление, а свой ли он.

– У вас загадка во взгляде, в цельном образе.

– Хотите испить это содержимое? У вас доброе лицо, и вам хочется излить душу, не страшась остаться непонятой.

Матвей разложил на вазу восточные сладости, наполнил бокалы.

– За ваш тихий городок, за ваш дом, за вас! – произнес он тост.

– А вы затейник. Голова пошла кругом…

Ирочка сделала глоток, покачала головой, попробовав хурмы. Белый налет сахарной пудры на губах отметил их выразительность.

– Хотите услышать откровение?

Матвей многозначительно кивнул, прихлебывая шампанское, устроился удобнее.

– Родилась я в этом самом доме. Вначале руками дедушки строилось, затем – папы, что-то дополнялось, усовершенствовалось. Никого не осталось, а мне зачем столько площади? Когда уезжала по распределению, полдома продала. Во второй половине живут двое пенсионеров из Воркуты. Хорошие люди. Печь осталась на их стороне. Дымоход стал общей стеной – они топят, а у меня тепло. Дрова оплачиваем пополам. И в самый трескучий мороз нехолодно. Обещают через пару-другую лет провести газ. У меня, как у Льва Николаевича, затянувшаяся «увертюра». Какая прелесть ваши сладости!

– Я рад, что так скоро смог вызвать ваше откровенное восхищение. Учтите факт: южные мужчины тоже сладки, но настолько же и коварны.

Матвей поражался выбранному собой высокопарному тону общения. Ему не хотелось ускорять прощание с ее тайной.

– Не пугайте меня – сие не про вас…

Затянувшееся вступление было для нее предохранительным клапаном, чтобы успеть сдержать себя, по-видимому, не заплакать.

– Давайте-ка выпьем за тех, кто не ошибается в чувствах, – предложил Матвей.

Высокий слог Ирочки напомнил ему далекую встречу. Глядя на Ирочку, он вспомнил Элеонору: в ней та же русская непосредственность, граничащая с наивностью.

Отвлекшись воспоминанием, от звука слов Ирочки Матвей вернулся назад.

– Не смею ни на чем настаивать. Свою загадочность я бы хотела сохранить без искусственного обрамления. Вы так пристально смотрите на меня. Мне немного не по себе. Удивлю вас – сорву сдерживающую пелену: есть у меня про запас бутылочка красного вина. Давайте снимем сегодня ненужные препоны. Свеча создаст интим, и беседа польется ровнее.

– Не много ли чести для квартиранта?

– Вы не квартирант, вы гость и давний хороший друг. Я так хочу!

Под свободным русским нарядом ее формы лишь угадывались. Сейчас она надела коротенькую стильную юбку с вызывающим разрезом сбоку. Встопорщенная на груди кофточка канареечного цвета кричаще выделяла другую русскую суть – сиюминутную готовность побеждать, ярко любить и быть любимой.

– Что видят мои глаза? Неужели «Саперави»?

– Одна напасть: нет у меня штопора…

– К такому вину, – вспомнил Матвей достоинства на этикетке, – штопор найдем.

Он достал перочинный ножик, оголил штопор. Вино распространило запах далекой и такой близкой родины.

– Вам знакома техника распития такого вина? – спросил Матвей, заглянув Ирочке в глаза. – После первого глотка целуются и переходят на «ты», причем не дыша, дабы полнее разграничить сладости поцелуя и вина.

Пламя свечи сдвинуло пространство, отражаясь двумя горящими лучинами у Ирочки в глазах. Они остановились в задумчивости, готовые начать предложенную повесть.

Матвей сделал глоток вина и замер, не дыша, в ожидании – Ирочка сделала то же самое, и они поцеловались.

Глава 5

– Окончив университет, я осталась в областном центре, – напрягшись воспоминанием, начала Ирочка. – Дали мне классное руководство в школе и «часы» уходящей на пенсию учительницы. Почти одновременно со мной назначили нового директора из столицы. Оба новенькие – у нас с первого дня возникла симпатия друг к другу. Вскоре я ощутила повышенное внимание к себе. После его предложения стали мы с ним встречаться, в короткое время и вовсе жить вместе. Тут-то я и разглядела тот болезненный изъян, что заставил, наверное, перебраться из столицы в провинцию. Пил он по вечерам регулярно, сразу случилась первая попытка и меня приобщить, дальше – все чаще. Характерно: никогда не напивался до чертиков. Такое состояние называют «подшофе». Чтобы дрался? Нет! Напротив, становился искрометным, разговорчивым, изощренно учтивым. Я все пыталась выяснить причину: думающий, интеллигентный человек, что он ищет в алкоголе? Было ли это причиной или следствием, не знаю и по сей день.

Матвей тронул ее руку:

– Вам… тебе тяжело вспоминать об этом. Ты хочешь очиститься от прошлого – так часто поступают. В моем представлении ты останешься той, которую я воспринял с первого взгляда. Друг у меня – писатель, можно сказать, с его подачи я и сам начал самовыражаться на публику. Ты, Ирочка, не вписываешься в стереотип заведения. Заинтригован, не скрою.

– Расскажу, коль начала.

Матвей, не стесняясь, смотрел на ее губы, подарившие сладость поцелуя, напоминающие сейчас созревший бутон розы. В Матвее с возмужанием усилилась тяга к содержанию, не лежащему на поверхности прекрасному – теперь она удвоилась, превратившись в симбиоз ощущений.

– Возвращаясь домой, зашла в ближайший магазин, – продолжала Ирочка. – Нагрузившись покупками, да еще со своей объемной сумкой с тетрадками, я подходила к нашему дому. На углу меня ожидал он, больше, чем обычно, выпивший. Вел себя странно: перегородил мне дорогу домой.

– Нельзя туда – у меня гости, – удержал он меня.

– Представляете мое состояние?

В волнении Ирочка перешла снова на «вы». Матвей попытался остановить ее:

– Зачем ворошить неприятное?

– Нет, нет, не останавливайте. Хочу для вас быть прозрачной. Заночевала у коллеги, живущей неподалеку. Следующий день был воскресным, он запомнился мне удивительно солнечным. Такой день не создан для трагедий, и я восприняла его небесным озарением. Не приучена с детства к грубому противодействию. Пришла по острой надобности – взять методический материал для работы. Села на лавочку во дворе и стала ждать. Я увидела его выходящим из подъезда в сопровождении ну очень экстравагантной женщины с маленьким ребенком на руках – двоих детей постарше он сам держал за руки. Они ушли гулять, а я – в квартиру: собрала вещи и через месяц работала официанткой в своем родном городе. Найти работу по специальности на месте практически невозможно – благодарна и за такую.

Год – никаких новостей. Три месяца назад он приехал сюда, нашел меня – в дом, конечно, я его не пустила. И слушать объяснений не пожелала тогда, не хочу и сейчас. Страсти, где страдают дети, не по мне. Остальное вы видели: приходит каждый день и напивается до беспамятства. Оплачивает исправно, не дерется. Откуда у него берутся деньги, где он обитает – не знаю.

Вот такая нехитрая история. Вам хочется общаться со мной? Тайны не осталось. Душевная пустота обрела определяемые формы.

Она сделала глоток вина. Свеча коптила. Любое действие Ирочки происходило естественно и вместе с тем необычно мило. Иногда это называется манерностью. Нет, Ирочка не манерничала, она находилась в своем естественном состоянии. Ирочка наслюнявила пальцы, в попытке снять нагар погасила свечу. Наступившая темнота неким озарением продолжала сохранять ее заострившиеся в тяжелом откровении черты.

Встречаются красивые женщины – их немало, но редкие из них сохраняют притягательную силу магнита и после глубокого осмысления их содержания.

Ирочка была тем редким исключением.

Наутро, проснувшись, Матвей засобирался к отъезду. Ирочка суетилась на кухне. Она не задавала вопросов. Нажарила блинчиков, напоила Матвея чаем, уютно пристроившись на стульчике у теплой стены…

Затерявшийся на просторах России тихий провинциальный городишко быстро исчез из поля зрения вагона, увозившего Матвея домой. Светлые березовые перелески с перепархивающими на них сороками навевали тоску. Поезд уносил Матвея все дальше от места, где оставался очередной эпизод его жизни.

Часть 10
Но та игра пошла им впрок,
Хоть злато ставок и пропало

Глава 1

Лариса продолжала приходить по первой условности на балконе, ничего в их отношениях не изменилось. Сергеевна рассказала ей о звонке Вовчика и ближайшем его приезде домой.

– Лариса, он был какой-то странный, все намекал на лучшую ко мне заботу. Слог не его – я знаю, каков он в общении со мной. Меня уже сейчас потряхивает – ожидаю чего-то необычного. Он это или не он? Ты Вовчика точно видела – он с руками и ногами, он не инвалид?

Лариса успокоила ее.

– Видела так же, как сейчас вижу вас. Растут духовно люди. Он был на войне – там месяц за год.

При представившейся возможности Лариса решилась приоткрыть завесу тайны.

– Можно не исключать приезд Вовчика не одного.

– Да где там, куда там – у меня виды на тебя, – с любовью к ней произнесла Сергеевна, потянувшись за платочком. – Ничего определенного не сказал. Когда ждать, сегодня, через неделю? Надо же приготовиться.

Лариса успокоила ее.

– Не уточняет по причине не доставлять излишних хлопот.

– Как же ж, люди ж мы, хотим по-человечески все сделать.

Лариса пожурила ее напоследок и ушла.

Возвращаясь с работы, Лариса первым делом смотрела на противоположный балкон и, не увидев на нем призыва о помощи, отдыхала или занималась плановой работой по хозяйству. Неделя истекла, а обычно раз в неделю она заходила сама. Отдохнув пару часов после ночной смены, это был субботний день, зашла к Сергеевне. Открыв своим ключом, с порога поняла – Сергеевна не одна. Голоса доносились из комнаты. Ее почему-то охватило волнение, она захотела ретироваться назад, но вышел Вовчик, увидев ее, подошел вплотную, наклонился к ее руке и поцеловал.

– Спасибо тебе за бабушку, за передачку, за то, что такие, как ты, не перевелись на земле. Пошли знакомиться – я вернулся не один.

Они вошли в комнату: на диване рядом с бабушкой сидела ровесница Ларисы, молодая, приятной внешности женщина, бросилась в глаза ее чрезмерная скромность. Она проявлялась в движении, во взгляде, в том, как она подала ей руку. Таких женщин Лариса встречала в церкви: в них не таилась, в них перед вами лежало ниц их желание стать полезными сию минуту, сей миг.

– Валерия, – представилась она, подавая руку Ларисе. – Не судите строго за безрассудность. Вовчик говорил мне о вас, о ваших человеческих качествах, признался в увлечении вами – у нас было очень много времени поговорить обо всем.

Бабушка и Вовчик молчаливо, затаив дыхание наблюдали мирное противостояние двух лагерей, не вмешиваясь в главную интригу встречи.

– Мы с Валерией организуем столик, присоединяйся к нам, – предложила Ларисе Сергеевна.

Лариса не отказала. Вовчик возмужал, его движения стали степеннее, они не напоминали в нем, как прежде, изготовившегося к атаке бойца спортивных единоборств. Он похудел, скулы его при их общении с Валерией играли желваками, что обычно говорит о напряженном внутреннем состоянии. Вовчик показался Ларисе угнетенным, потом, по их перекрестным взглядам, Лариса переосмыслила его угнетение, назвав его высокой степенью покорности. Она могла ошибаться, но в ее жизни случилось достаточно много противопоставлений. Как мыслящий человек, живущий внутренним миром, она с каждой их новой перекрестной фразой уточняла свое первое мнение. Да, Вовчик ее боготворит – это то, что стало ее последним заключением. В нем это чувство жило, дремало, и Валерия без усилия воли, одним своим присутствием дала трамплин в другое мировоззрение.

В какой-то миг Лариса почувствовала себя в их тесном содружестве засидевшейся гостьей. Она наблюдала за Сергеевной и нашла ее состояние лучшим за все время их общения. Ее предположение могло быть субъективным, под влиянием присущей всем женщинам ревности, порой не осмысленной ими. Все потчевали ее, были чрезмерно обходительны, но и в этом Лариса нашла противоречие: «Они счастливы, они жалеют меня, они сочувствуют, но как далеки их возможности, чтобы поделиться со мной толикой своего благополучия». Почувствовав эту грань, Лариса засобиралась. Вовчик проводил ее, пожал обе руки.

– Я знаю, Лариса, тебе сейчас плохо. Я буду всегда твоей палочкой-выручалочкой.

Если бы он не сказал ей этих слов, она смогла бы пересилить себя, удержаться от слез – ничто для нее не произошло внезапно, но после этих слов в ней обострилось хроническое чувство одиночества и на глаза навернулись слезы.

Глава 2

Матвей по приезде не стал дожидаться окончания отпуска, на следующий день он, как обычно, к восьми часам сидел на своем штатном месте, на том же втором этаже строительной конторы с близким видом на покрытые хвойным лесом горы. Ему взгрустнулось от нерешенной проблемы с Ирочкой, она осталась с содержанием зависимости от его решения.

«Я должен завтра что-то решить окончательно, завтра и не позже», – дал себе установку Матвей, пробуя на вес кипу ждущих его папок.

Дверь распахнулась без стука – на пороге ему улыбался Айдын.

– Мы тебя не ждала. Я могла… мог предвкусить, ай-яй, слово потерял – предположить такой, вот, я не ошибался в твой порядочность. Мне трудно с вашим людям – везде сложно, везде надо ждать крюк… крючок, понятно, да? Спасибо, что возвращился, я могла убить свой сердце. Тут много шутить над со мной. Обект сдавающий в этот месяц курировал сам, мастер твой слабак, не могут постоять за свой интерес. Это трудность, зато русски язык богачу. Песню ваши выучил.

Матвей подал ему руку, спросил о содержании песни, помня, как сына Айдына обучали культурному русскому приветствию. Он долго обращался к клиентам матерным: «Здравствуй, твою мать…».

– Не, не-е, «твою мать» не прохонже, я русский изучал не практик – университет Питер.

– Так что же за песня, я ее знаю? – посерьезнев, спросил Матвей.

– Мелодий – все натуральный, ваш военный боль. СВО я по-другому видеть. НАТО – это какушка, гавно, там нет душа, один доллар на ум. Начинаем работа в девять, пока все планерка собраться, время есть.

Нам бесня строит и жизнь помогаит…

И вот ище:

Темная ночь, один пуля застрьял в провода…

А другое всю ночь напрольот за салдатой гонилась…

Пропел Айдын, достаточно точно попадая в ноты. Матвей сдерживал себя, он понимал щекотливость темы, но, как ни тужился, подогреваемый его серьезностью, прыснул в кулак. Не удержавшись, разразился откровенным хохотом.

– Айдын, не в обиду, ты довел меня до слез. У нас иногда случаются неуместные шуточки, попадаются любители разыграть. Прости великодушно.

– Ха! И я поймались на удилищ. Я ему штаны спускать… спустить, как увидеть. Ваши падеж меня всегда убивать. Посмеялись, и будит. Мастера производства надо поменить. Ты эта подумать.

Планерку провели в штатном режиме. Айдын сидел в стороне, отдав Матвею всю инициативу, внося по ходу лишь редкие поправки.

В конце заседания Матвей обратился к хозяину по заключительному слову.

– Видишь, как у Матвей, – обвел тот взглядом присутствующих, – раньше всех видеть. Я мог не хотеть слова, а он предвидеть. Во всем надо предвидеть за два шаг впереди. Надо помогать СВО отсюда от Турецкий Республик. Как это у вас называть, когда палец в палец.

– Дуля, – выкрикнули сзади.

– Нет, не такой… куки, кук… О! Кукиш! НАТО и ЕС кукиш в спина. Сумма, деньги с тобой, Матвей, обсудить. «Байрактар» можем закупать. 40 процент от месяц выручка, пасматри, Матвей, скажи точна, все на развитие этот месяц дашь сведений. И паследни – это замечаний. Наш мастер есть не перспектив, неделю давать, ищи, пускай молодой, но голова на местах. Я Стамбул, все время на связь.

Получив наставления и новые заказы, все собравшиеся разошлись. Ма́стера по контролю за строительством, немолодого уже Петровича, Матвей задержал.

Исполнительный человек, положительный как личность еще с прошлого производства, но безынициативный. Если Петрович на объекте, масса согласований на простые вопросы. Матвей терпел его, терпел бы и дальше до его пенсии, не прозвучи безапелляционное замечание хозяина. Петрович своими ушами слышал нелестные в свой адрес слова. Матвей мог бы сослаться на замечание хозяина, сохраняя свое реноме. По сути Айдын был прав, мог бы уволить с пособием, но вот приниженный Петрович сидит перед ним – до пенсии какой-то год-полтора.

– Вы, Петрович, сколько на этом производстве?

Пот бисеринками увлажнил лоб мужчины, дыхание участилось.

Матвей сочувствовал ему, видел его волнение и думал: «Как капитализм безжалостен к человеку. Не будь сурового мира конкуренции, работай себе, как работается, ни шатко ни валко, не думай о личном прогрессе, жуй отпущенный тебе хлеб, валяйся на диване – убивай время, как разумеешь. Здесь, батенька, и кроется всеобщее благосостояние, кто кого перегнет».

– Матвей Егорович, знаю свой грех, внук меня все тормошит, а я и по молодости не очень зашибал, к стройке склоняет, места ему, видите ли, мало. Руби, Матвей Егорович, голову – не обижусь.

– Не суетись, Петрович. – Матвей придвинул к нему стул. – Работай, пока не найду достойную кандидатуру. Сколько это займет, не могу знать. Дадим по интернет-ресурсам объявления – сам знаешь, кто там тусуется. Работай, а вдруг за это время дыхание второе откроется?

– Ради тебя, Матвей, пересилю себя, включу спящую часть мозжечка.

– Ладно, ладно… А найду человека, на склад пойдешь заведовать.

– Матвей, все это говорят, а теперь и я за тебя в огонь и в воду.

Матвей остался один. Перебрал папки – первостепенную положил сверху. Работал три часа кряду, не вставая. Логистику отдал в разработку отделу. Из кипы осталось две папки, не требующие срочности. Вышел на балкон с чашечкой кофе – заваривал себе сам, не терпел взглядов подобострастия секретарши Любаши. Сам же и взял ее, заменив тетушку, пахнувшую дешевыми сигаретами, на кончике языка готовую сорваться сквернословием. Горы застыли в немом безразличии. Ни ветерка, ни тебе подсказки к решению. «Ира, Ирочка, если не я, то кто станет твоим суженым? Ждет-пождет, утешится неизбежным. Не выберет ли от отчаяния одного из тех, что украдкой с авоськой к магазину? Такими матерями-одиночками Россия и полнится. Именно она и пойдет на этот шаг. Кто знает, возможно, и я там наследил? Не скажет ведь, гордая. Город-городишко, русский, прекрасный – он запомнил его в березках-красавицах, в обелисках доброй памяти, в добродушных взглядах. Но как же страшно остановиться в развитии, как жутко превратиться в бюргера! А ведь затянет. Все там ладно, все прописано на десятилетия вперед. Напишет – перетяну сюда, а не даст о себе весточки, так тому и оставаться».

– Скучаем, Матвей Егорович? – стоя за его спиной, елейным голоском обозначила себя Любаша.

«Вижу я, вижу твое нетерпение, вижу желание отдать себя без остатка, не в любые – в любимые руки. Беда, дорогуша, не вижу я в тебе своего продолжения», – подумал Матвей.

Он посмотрел на часы.

– Отдыхаю. Поработаю еще, не все выполнено, а ты можешь идти домой.

Любаша вздохнула и удалилась.