Текст книги "Двое"

Глава 3

Терялись годы, их стремительная поступь после определенного рубежа у всех людей, ведущих трезвый образ жизни, вызывает степени уныния. Интерпретации варьируются в зависимости от условий быта, организации его, достижений, финансовой обеспеченности, в целом – степени текущей удовлетворенности. Во взаимосвязи – окружение в перспективе продолжения твоего начала в детях. И пока на личном горизонте не обозначилось коварное предположение, как ни печально, подстерегающее каждого, напомнившее однажды о твоей тленности, – те из оптимистов, что яростные трудоголики, не удовлетворенные достигнутым, желающие поспеть за нескончаемыми задачами прогресса, живут надеждой на какую-то свою, единоличную особенность, отличную от биологии видового понятия. Василий Никанорович глубоко переживал мизерные возможности одинокого человека. Ни в Маргарите Ивановне, ни в детях Василий Никанорович не получил необходимой отдушинки, именуемой моральной поддержкой. Ничего невозможного на фронте по имени Жизнь он не ждал, кроме надежного тыла. Трудно представить обитание думающего человека в нашем противоречивом мире без этой, такой понятной и такой естественной, потребности. Никто из его ближних, увы, не обладал достаточным уровнем чувствительности – каждый жил в своей скорлупе с собственным видением мира. Зараженные моральными критериями времени, они попрали, как и большинство, устоявшийся ранее институт семьи.

«Пусть неправильно, но себя, свою единственную и неповторимую личность мы хотим наполнить прелестями земли, живущими в нас представлениями, чтобы, умирая, не биться в агонии неудовлетворенности. Для каждого они, по свойству собственного мышления, индивидуальны», – такое в примерном резюме слышал от них Василий Никанорович.

Он в корне другой, а как жить в таком сообществе дальше?! Его природа засуетилась в отчаянном поиске с пятидесятитрехлетнего возраста, с того момента, когда у каждого обозначается видимый предел. Защитные функции организма и воля сработали – он не впал в тяжелую депрессию, и вследствие его – тяжелый недуг. Писательство?! Он родился с ним, с желанием обозначить себя не просто бумагомаракой, а читаемым писателем. Потребность самовыражаться пришла очень давно, с тех пор шла постоянная борьба возможностей. Писать, печатать книги в то время являлось уделом избранных. Поступление в университет виделось неподъемным. Кто жил тогда, не может забыть то благодатное время, когда все образовательные дороги, казалось, простирались перед тобой, но оказывались непроходимыми по ряду социальных причин. Конституция сулила успех, видимых противодействий как будто не существовало, однако организация системы имела свои специфические теневые особенности. Данная тема предвосхищает отдельный огромный труд с участием множественных суждений, и не факт, что в них окажется победитель. Казуист в споре против обывателя формально победит, но лишь оперативной удачей занимать более выгодную позицию. Получился путь нелегкий, путь пересечения противоположных основ, их не может дать ни один гуманитарный университет. Бурная история собственной страны, к счастью, потому что не пришло ожесточение промахами, оставляя шрамы в душе, стимулировала к борьбе, к поиску необщепризнанного, к уникальным познаниям, к новым своим горизонтам. Воюющий Вьетнам, противостояние полярных сил на Кубе, события на Ближнем Востоке не коснулись его прямо – он не держал в руках оружия, помогая отстаивать идеалы социализма, зато качественно окунался в гущу исторических событий. При варке борща существуют основные ингредиенты, такие как картофель, свекла, капуста; без второстепенных, лука и зелени, полноценным его не назвать. Без снабжения топливом, запчастями к пусковым установкам ракет, летающей техники не могло состояться беспрекословной Виктори. В работе по обеспечению воюющих стран риск присутствовал больший, чем банальное участие в мирном производстве. Ощущениями и знаниями пухла голова – висел вопрос времени, когда знаниям будет дано моральное право вылиться на бумагу. Бумага терпела всякое – мастерство выхолащивалось ценой проб и ошибок. 90-е подкинули свой тяжелый багаж. В отличие от прошлого, война продолжилась, трансформируясь в другой фронт – экономический. Где море, а где сельское хозяйство? После ухода от флота единственное желание – систематизировать знания, облечь их в материальную оболочку, стать нужным винтиком в действующем механизме матушки Земли. Использование высоких символов оттолкнет отдельный круг читателей – этим подавай животрепещущие формы. Останутся те из них, кто сам является обладателем такого же чистого сердца. Работа по охране водных источников – очередной бросок в область непознанного – отчаяние достигло здесь апогея. Человек с ружьем – революционное начало с нуля. А сколько прекрасного, скрытого от глаз городского жителя приходит к нему на новом поприще, в корне меняя психологию мышления. Познание доселе неведомых особенностей: проживание в доме среди леса, прямой контакт с дикими его обитателями Василий Никанорович назвал экскурсом в потусторонний мир без мистики, по-простому – своей манной небесной. К нему пришло то, что даже при хорошем воображении не могло представиться ему во льдах Арктики и Антарктики. В годы ломки старого мышления – сельское хозяйство. Следующая крайность? И она пришла естественным стремлением – познавать, окончить очередной курс житейского университета. Если тебе не по силам препятствовать глупейшим политическим событиям, ты не политик и ты далек от приспешников авантюризма – дерзай там, где возможна конечная цель – живая материя, куда зовет сердце. Перед нами вполне доступный перечень авантюрных самолюбий – каждый вершитель нации выщемился наверх из чувства тщеславия, выдаваемого за патриотизм. Василий Никанорович осваивает азы сельскохозяйственной науки в садоводстве, оканчивает Высшую школу управленцев. Печально вспоминает ошибки политиков, даже те, к которым сам не имел никакого отношения. Жизнь неумолима – она течет, как полноводная река, к логическому устью, хочешь ты того или противишься. Жажда писать вылилась множественными разноплановыми произведениями. Встреча с демобилизованными ребятами в поезде, в начале повествования, застолбила новую вешку: «На что я способен еще». Здесь уже не подвиг – чистое тщеславие, но горизонт все ближе. Он замахнулся на роль оракула. Василий Никанорович верил в Матвея, как в будущее страны. Образ его сложился в правильный формат – Владимир вызывал определенное сомнение, но и под его будущим он подвел свою вероятную черту.

Глава 4

Лариса захмелела, но не до состояния проявления дремлющих в ней скрытых от внешнего мира особенностей. События, по ее ощущению, складывались в цветовых тонах. Настоящие, подретушированные алкоголем, приобретали розовые оттенки. С каждым следующим глотком обретая тот цвет, что нежным малиновым преобладанием украшает небосвод перед близким появлением солнца. Виктор расположил Ларису к доверительному общению, потчуя ее между разнообразными никчемностями милыми врачебными скабрезностями. Незаметно для себя Лариса загорелась чувством. Ей захотелось мужской ласки. Насилие над ней не развилось в фобию – она ждала другой встречи, не отвергая из сознания мужчин как таковых, продолжая видеть в них свою вторую половинку. Она опасалась сделать что-то не так, полагаясь на его первенство. Лариса чувствовала благоприятное действие вина на обычную свою скованность. Виктор откупорил вторую бутылку. Беседа текла в благоприятном русле. В какое-то мгновение Ларисе захотелось прервать ее равнинное течение, она не прогнозировала свои действия: тот недоступный мажор показался ей нерешительным пай-мальчиком – она села к нему на колени, погладила волосы. Он принял ее ласку и поцеловал в губы долгим поцелуем. Ларисе хотелось продолжения, но здесь ее фантазия ограничивалась рамками дозволенности. Виктор неспешно ласкал ее, не форсируя событий.

– Я нравлюсь тебе? – обратилась она к нему с замиранием сердца. – Ты, Виктор Андреевич, – перешла она на официоз, – мне симпатичен без привязки к слухам о твоей полигамности. Мы не дети, чтобы бросаться громкими словами. Влечение мы не выдадим за любовь, ведь правда?

Виктор убрал ее упавшую на лоб прядку волос, прижался к щеке.

– Целую твою умную головку. Мужской ликбез проходит каждый. Я никому не давал обещаний в верности, никого не обманул. А слухи, они впереди паровоза бегут. Ты мне нравишься по-особому, такого чувства я еще не испытывал. С тобой хочется ложиться и вставать в одной постели, делиться сокровенным, воспитывать общего ребенка – ты надежна, ты не предашь, а если полюбишь другого, не станешь юлить. Ты… ты как айсберг в океане…

У Ларисы кружилась голова, она смотрела на него, близкого, такого доступного и милого, – обвила его шею, поцеловала таким же ответным затяжным поцелуем. В эту ночь Лариса потерялась во времени. Виктор не говорил много – он больше молчал – молчала и она, подсознательно понимая: любое слово может нарушить сложившийся хрупкий паритет.

Утром при прощании Виктор взял ее руки, склонил к ним голову и поцеловал. Его действия показались Ларисе жестом прощания.

– Мы больше не увидимся, это надо так понимать? – спросила она, глядя ему прямо в глаза.

Она не заметила в них неприязни – Виктор их не отвел.

– Ты удивительно чувствительна: да, не увидимся ни завтра, ни послезавтра – это верно. Сегодня оформляю отпуск, и в зону боевых действий. Нас трое однокурсников-хирургов едет туда. Опасно? Есть немного. Не хочу в высоком стиле, а получается, как ни крути, гражданский долг. Разлука, позволь банальность, стережет любовь.

Глава 5

Матвей сбежал с этажа с куклой под мышкой в возбуждении, с горящими щеками, понимая, как будет нелегко ему самому восстанавливать внутренний покой. Правильно или неправильно поступил он, воспользовавшись слабостью женщины, – стучало молоточком и останавливалось на словосочетании «солнечный удар». Обоих поразил физиологический перегрев. Он допустил: его мораль зашла дальше красной черты, ведь сюда вовлечен ребенок. Мысли постепенно упорядочились, щеки остыли, самобичевание растворилось в свете солнечного дня. Матвей заглянул в лицо кукле, увидев в нем полное к себе безучастие, решил воспользоваться услугами доставки. Оформил в конторке заказ – через час подарок прибудет по назначению, он же отправился в институт. С восстановлением проблем не возникло – его перевели по заявлению с вечернего на заочное отделение. Через неделю получение пакета заданий, в отрывках свободного времени – в плавание по океану наук. Матвей обладал феноменальной памятью, имел хороший багаж знаний – факт предстоящей учебы прошел самособойчиком: третий курс, четвертый, а там курсовой и на диплом.

Дома ждали угрюмые лица родителей.

– Не форсирую события, думаю, сам соизволишь сказать, куда катишься?

Мама, чувствуя нагнетание напряжения со стороны мужа, предупредительно ретировалась на кухню.

Что мог Матвей рассказать отцу, разве что байку? Его внутренняя организация, доверительные отношения с отцом до армии давали трещину. Как понять отцу то, что ему самому неведомо?

Он посмотрел на ждущего ответа отца как можно приветливей.

– Папа, я не мальчик, у меня могут быть свои маленькие секреты. Поверь, я никого не обидел, не встрял в сомнительную историю, словом, тебе не придется по этому поводу краснеть за сына. Восстановился в институте – на заочное, пока так.

– Сынок, – смягчился отец, – да я же, да мы хотим добра тебе, согласны тянуть лямку сколько надо, лишь бы к ларьку пивному не прибился, в люди бы вышел. Школа с серебром зачем тогда? Сам ведь, без толкача. Эти св… школьные жучки, в дышло их, ты ведь золото заслуживал. Порядочность не всегда в нашей системе во благо.

Матвей положил умиротворенно руку на плечо отцу.

– Справедливость и честь, как ты меня учил, все равно восторжествуют.

И они обнялись. Мама затихла на кухне, не зная за ними крупных ссор, ожидала, из опыта друзей, пресловутого кризиса отцов и сыновей.

«Ее Матюша другой, с мальства все его достоинства и недостатки как на ладони. Подлости там не жди. Чрезмерной мягкости, уступчивости – с лихвой, но время теперь какое – сомнут, увлекут, затянут. Отец должен разобраться».

Вечером с замиранием сердца они слушали президента о начале военной операции с пугающим названием СВО. Днями позже успокоились: Матюшу сегодня-завтра, по крайней мере, на позиции не призовут. Матвей, вчерашний солдат, сержант, просеивал события в голове: шагистика поднадоела, недавняя радость превращалась в эйфорию. В мыслях он не метался, прагматизм отца пересиливал эмоции, он не строил иных возможностей, не искал кривых путей, кроме честного выполнения своего долга. Матвей воспитывался на принципах отца: «Партия сказала: надо! Комсомол ответил: есть!». Разбираться в хитросплетениях политики не стал – за основу принял официальную информационную подачу, подчинился политической воле руководства страны.

Глава 6

В начале смены Лариса обошла тяжелых больных – подошла к Вовчику. Он улыбался ей, сидя на кровати.

– Температурка падает, хочется ходить – во двор выйти, мочи нет больше вылеживаться – помыться бы в парной.

Лариса ответно улыбнулась ему.

– Температура – основной показатель, через три-четыре дня, думаю, можно выдвинуться во двор – при обходе врач все уточнит.

«Хороший парнишка, настоящий мужчина – бабушкина опора, – подумала Лариса, невольно сравнив его с Виктором. – Лоска маловато. Интеллигентность – это по крови, подпитка или искажения – из среды обитания. О чем я смогла бы с ним поговорить?»

Успокоила себя мыслью, что выбор уже сделан и ей хорошо. Обошла все палаты – лежачие послеоперационные шли на поправку. Смена продолжилась в безавральном режиме: утренний обход, выполнение назначений. К обеду появился Виктор. И тут старшая объявила сбор в ординаторской.

До сбора, на ходу он подошел к Ларисе:

– Ты неповторима, у меня крылья за спино-ой… Сбор по поводу моего отъезда. Передам своих больных интерну – завтра в путь. С тобой на короткой ноге мне не придется увидеться. А хотелось бы… Прибуду на место – позвоню.

В конце коридора появился главврач, в прошлом кардиолог, флотский военврач, с тронутыми сединой бачками, пятидесятилетний красавчик, отец семейства. Жена – детский врач, трое детей, похоже, династия врачей продолжится.

– Последние наставления персоналу? Свистать всех наверх! – дружески кивнул он Виктору, пожав руку.

Пятиминутка затянулась на все полчаса. Мужчины оставались в ординаторской некоторое время наедине.

Корректировка назначений, подготовка материала, процедуры – Лариса присела через два часа, оставались перевязки. Прогнали всех чистых, следом – гнойных. Ассистировала интерну – молоденькой тшедушной девчонке, слышала, отличница. Лариса анализировала ее действия и нашла их не отточенными, но вполне профессиональными. Очередным вошел Вовчик.

Лихо взгромоздился на топчан.

Интерн показала Ларисе на рану.

– Не гноит, температура в норме. Если завтра изменений к худшему не проявится, дренаж убираем.

Интерн вышла.

Лариса подбодрила Вовчика.

– Что и требовалось доказать, скоро поедем домой! Бабульку радовать! С твоим появлением ни разу не обращалась, скажи ей, пусть не скромничает – не выжидать давления, вызывайте, если что. Высокое давление для возрастного человека чревато последствиями, помни об этом.

Вовчик порывался что-то сказать, Лариса физически почувствовала в его мимике тягостную подготовку к вступлению. И она дала ему такую возможность, задержав на нем взгляд. «Мальчишечьи шалости? Левая бровь рассечена шрамиком давнего происхождения. На щеке под глазом – свежий прошитый след, похожий на вмешательство хирурга. На подбородке еще один давний след, очевидно, результат падения. Основательный извилистый резаный шрам в районе ключицы».

– Лариса, мне хотелось много чего вам сказать в благодарность за бескорыстную помощь. Но я о другом: не в благодарность вовсе – вы мне приглянулись. Первое, что я хочу сделать после выписки, – пригласить вас в кафе.

Лариса, не отрывая от него взгляд, подумала, как бы она поступила при предложении, не будь у нее Виктора? Пожалуй, не отказала бы, хотя здесь включался фактор безысходности: на безрыбье и рак рыба?!

– Сходим, Володечка, обязательно сходим как-нибудь… Смотрю, ты весь в бойцовских отметинах, с тобой не страшно прогуляться и в самом Гарлеме.

– До Америки мне не дотянуться, у нас есть и покруче районы – имел по юности удовольствие схлестнуться. И за вас постоять смогу. Лариса, не отшучивайтесь, мне нужна определенность.

– Выздоравливай, Володечка, и давай закончим этот разговор на оптимистичной ноте.

Глава 7

Более месяца Маргарита Ивановна не печалила Василия Никаноровича. Установился покой, наступило затишье, напоминающее состояние перед грозой, когда дождя пока нет, но свинцовая туча зависла над тобой, не предвещая чудодейственного превращения.

Василий Никанорович по обычаю общения с женой, по ее отрывистым ответам, по недоброму взгляду уже чувствовал: скоро разразится гроза. И каким потоком она может вылиться, знал только он. Огромной силой воли Василий Никанорович усмирял себя, пытался не замечать предпосылок. Ее избитая фраза сдерживалась в нем от открытого противостояния.

– Ты за работой и писаниной забыл долг перед женой. Из-за тебя у меня пропало желание одеваться красиво, следить за собой – я потеряла смысл жизни. Я безнадежно старею, слышишь ты, писака? Все, дорогой, финита ля комедия. Где твои обещанные поездки, экскурсии? Живу затворницей.

Раньше Василий Никанорович включал аргументы, пытался объясниться нестабильной ситуацией в стране, заботой о будущем детей, далее просто молчал – сценарий, начиная с повторяющегося вступления, не менялся на протяжении многих лет. В истоках, когда он начинал осознавать ее болезненную зависимость, периодичность носила обязательную привязку к праздничным датам – он вопреки своему убеждению мирился с ее потребностью. К двадцати годам совместной жизни, когда спектр праздников от государственных перекинулся в область выходных дней и пришло твердое убеждение в стойком синдроме, он обращался к психологам, к другим источникам, могущим дать исчерпывающий совет. К нынешнему времени, исчерпав все средства противодействия до откровенно внешнего игнорирования, – внутренне он кипел. Василий Никанорович придумывал любую работу для отвлечения мыслей: усовершенствовал старый быт, строил и обновлял новый, много творил на поприще писательства. Нет, он и в это время не оставлял усилий переориентировать ее мышление, не забывал приглашать в любимые им уголки природы – звал в места, где ничто не провоцировало застолье. Смешно и наивно, поделом ему: в русском обиходе, в национальной особенности «подогрев» может присутствовать в любой из сфер отдыха и работы. О чем можно сказать более, если факт солнечной погоды и тот готов послужить поводом для всплеска чувств. Эта особенность большинства окружения ставилась ему в пример как аномалия его личности. Не будь он твердо убежден в заблуждении того большинства, ходить бы ему с Маргаритой давным-давно «голубками» рука об руку на негнущихся ногах с подсиненными носами, облюбовав место у одной из питейных точек. А однажды, в силу закономерных причин, очнуться от ударившего в нос нашатыря, данного врачом кареты «Скорой помощи», констатирующего инсульт. Факты, живые факты, сколько их! К вечному празднику очень скоро добавляется отдельный в виде нового повода: она дрожащей рукой, стуча последним зубом о стакан, сглотнет на погосте скупую слезу по прошлому. Аргумент Маргариты Ивановны звучит хлестко и бескомпромиссно: «Летай иль ползай – конец известен…». Что противопоставишь в данном случае ей, Маргарите Ивановне? Можно, к примеру, предложить добрую память о человеке, оставившем доброе наследие. Желателен финансовый след – старт для будущего архиважен, когда сплошь и рядом ожесточения от потуг на базовые потребности в жилье и образовании. В том числе психологической зависимости: «Почему Пете-Вере все, а мне бы выжить в стартовом становлении?». Нет материального – важны заданный климат, уклад, традиции, возможности иметь цель и видеть в ней достижения. Увы, «личность» у печального холмика не сможет вложить в содержание слез свои собственные ошибки. Василий Никанорович в который по счету раз убежал из дома от порочного круга – на природу, к счастливым людям, к светлому простору, к будущему райской жизни, обращаясь и к Богу, и к материалистическим философиям великих предшественников.

– Василиса Петровна, вы посланник неба, – увидев свою знакомую сидящей на лавочке, радостно воскликнул Василий Никанорович.

В голове иных целей, кроме отвлечения от насущного, он до сих пор не имел, а сейчас с отчаяния прозрел.

Тяжелое решение, будем откровенны, исподволь все же зрело в его голове. Буйство молодости, красота весны не так явственны в стареющем и отчаявшемся теле, однако Василий Никанорович в силу своей неуемной фантазии временами перевоплощался – забывал о годах, но до поры, пока длительная прогулка не утомляла его быстрее, чем в недавнем-далеком прошлом. И он затухал, но тлел, как костер, получивший не один ушат воды. Разговоры о старости, даже в шутку, он не любил, по той же причине не говорил с Василисой Петровной и о внуках. Она, в протвопоставлении ему, жила внучкой, ее достижениями, взахлеб могла говорить о мелочах и своем влиянии на ее развитие. Василий Никанорович принимал ее тему, не имея с ней общих точек соприкосновения, впоследствии принял выбранную линию, генеральную реконструкцию ее прошлого, положенного в основу текущего времени. Он сказал что-то фривольное, в торжестве своей фантазии, в духе Есенина:

 
– Я хожу в цилиндре не для женщин —
В глупой страсти сердце жить не в силе, —
В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле…
 

В ответ получил ее недоуменный взгляд. Она пыталась привязать свой возраст к выбираемым приоритетам.

А Василий Никанорович всего лишь зажегся ее озаренным более обычного лицом, показавшимся ему под стать переменчивому небосводу…