Текст книги "Двое"

Глава 5

Уходя с работы, Матвей поймал свой профиль в зеркале.

– О боже, я оплываю, как горящая свеча, – произнес он вслух, рассматривая свою фигуру, – на генетику непохоже. Происки сидячего образа жизни. Папа в форме, мама в форме, обозримые дедушки и бабушки тоже не имели склонности к полноте. С сегодняшнего дня хожу домой пешком.

Невольно подпадая под определенную категорию праздношатающихся, Матвей выбрал маршрут. От места работы, дальней подгорной улочки, он спускался к бульвару и оттуда по набережной шел к дому. Счетчик показал путь в три километра.

Вовчик приступил к работе, получил отправной толчок, и за прошедший месяц Матвея не дернули на объект ни разу. На утренних планерках Вовчик получал все ответы и вполне удовлетворялся ими.

Матвей возвращался домой – шла первая декада весны. В повеселевших лицах растворились печали, а ему взгрустнулось. Безветрие, щелканье в кроне сосен проснувшихся белок, нарядные люди – все это могло бы расположить к безмятежному расслаблению, если бы их существование не проходило в обособленном от него пространстве. Матвей желал стать частью их незадачливого мира и не мог, даже сместившись в общий поток движения. Все при нем и без него. Призрак радости витал, невидимый, где-то рядом. Он выбросил из головы все планы, имеющие обыкновение строиться по пути домой, и посмотрел вокруг глазами обывателя – тут же обратил внимание на изъяны архитектуры, на недостатки в работе коммунальных служб, а с ними и на культуру общения людей.

«Э, да ты никак, милок, в депутаты метишь?» – рассуждал Матвей и, наверное, произнес что-то вслух. Он едва не столкнулся с ребенком, девочкой, она оторвалась от мамы и уставилась на него ясными голубыми – не глазами – двумя голубыми брызгами. Девочка лет двух в шапочке-одуванчике не спускала с него глаз. Матвей нагнулся к ней.

– Напугал тебя дядька? Я мирный, не бойся, я люблю детей.

Обернулся – их догоняла молодая женщина.

– Виктория, а-у, я здесь.

Виктория не заспешила к ней тотчас. Матвей сидел перед ней на корточках, открытыми навстречу ладонями приглашая в игру. Подошла мама, молчаливо наблюдая за сценкой.

Матвей помнил свои печальные практики, но не сделал усилия отступить. Ребенок положил обе пухленькие по-детски ладошки доверчиво в его фамильные широкие ладони. Матвей предложил игру. Второй ладонью накрыл одну из ладошек ребенка, следом повторил. Она засмеялась и приняла игру.

– Так и сохраняются в памяти нашей добрые детские игры, – произнесла женщина, здороваясь с Матвеем. – Я помню вас, ваше всегда сосредоточенное лицо, вы гуляете в этих местах.

Матвей хотел сказать, что не так часто беззаботно гуляет вообще, как хотел бы, и последнюю встречу с ней помнит в давних обстоятельствах.

Он согласился не противореча.

– Держу с работы свой путь, приятно слышать, если это внешне походит на отдых. Не умею я отдыхать. Просто взять и оставить в графике обязанностей пробел – для меня катастрофа. А дети – моя слабость. Думаю, ваша прогулка с ребенком – далеко не пробел. Преемственность поколений не появляется сама по себе с рождением ребенка, не появится она и от одной добычи хлеба насущного. Надеюсь, я не слишком примитивен в озвучке очевидной истины?

Девочка взяла его за руку, другую протянула маме. Он шел по знакомой аллее в том же обличье, в том же самом месте, где недавно чувствовал себя отдельной стороной этой жизни, а теперь благодаря вмешательству маленького человечка становился полноценным участником общего процесса.

– Как-то вы все без своей пары – я тоже грешу этим, – сделал попытку Матвей.

Сколько их прошло через сито памяти, а не одна не задержалась сколько-нибудь надолго. Эта женщина ему нравилась не только внешностью – в ней таилась некая недосказанность, загадка, тайна.

«Желать женщину без изъянов может только мужчина без извилин», – вспомнил Матвей по случаю высказывание Раневской. Внешнее восприятие часто обманчиво до поры, пока собеседник не произнесет первую фразу. Она произнесла их несколько, и таких бесхитростных, а Матвей захотел продолжения. Они расстались на стыке улиц, ведущих вглубь города.

– Нам туда, – показала она в противоположную от него сторону, – а вам?

– Мне бы очень хотелось сказать, что нам по пути, но я живу в другой стороне, – отпустил Матвей руку ребенка. – До встречи, малышка. С ней мы познакомились, правда, Виктория?

– Пьявда, – ответила девочка, – а ти?

– Мат-вей-воробей, – подмигнул он ей, – а мама твоя тянет на величественную Клеопатру.

– Лариса-крыса, – подыграла она ему.

Глава 6

Вовчик включился в работу с задором, с хорошим настроением. В строительном деле он был поднаторен, раньше в качестве исполнителя, но знал все лазейки застройщиков. А вот как надзорному органу и организатору ему пришлось набираться навыка с нуля. Военный опыт отчасти стесал его острые природные углы, он научился вначале думать, прежде чем принимать важные решения. Взрослые мужи – работяги встретили Вовчика настороженно, его просьбы игнорировались, шло все своим чередом: завезли бетон – включались в работу без его поправок. Он чувствовал себя в рабочем конвейере лишним – зачем тогда он? Тонкостей кроме видимой работы в строительном деле не счесть. На его просьбу исправить перевязку арматуры перед заливкой бетона он слышал в ответ: «Пойдет и так». Вовчик в совершенстве владел хорошим крепким словом, нередко применял на фронте отборный мат. Валерия не вмешивалась в его лексикон, но при срыве в ее присутствии она надолго замолкала. Тогда Вовчик понимал неприятность для нее такого звучания. Он обуздал свои страсти, и Валерия это оценила. На производстве он применил общение в форме убеждений и просьб. Первые недели его откровенно не замечали. Все изменилось в один день. Вовчик проверил опалубку и провязку арматуры под фундамент высотного здания, дал указание исправить огрехи. В конце дня, перед заказом миксеров, еще раз проверил исправление. Работяги, настроенные принимать бетон, по его просьбе нехотя подошли к нему.

– Вован, долго мы будем тянуть кота за хвост? Ты начальник, мы не против, мы не мешаем тебе есть свой хлеб, не мешайся под ногами и ты. У меня таких домов – пальцев на двух руках не перечесть, все стоят, ни один не похилился. Не трись здесь, иди, мастер, заказывай миксер, всю ночь здесь торчать не собираемся, – выдал в раздражении бригадир.

Вовчик с трудом сдержал себя: кровь ударила в голову, он почувствовал дрожание тела, стало не хватать воздуха. Больше всего он в этот миг боялся оказаться перед ними беспомощным. Вовчик спрятал назад руки – их била лихоманка.

– Мать твоя… и твоя любовь к ней не должны пострадать. На фронте ты среди всех стал бы первым двухсотым, по таким и плачут матери. Следующий обычно задумывался: выполнять приказ или делать свои выводы. У нас закладка на сейсмоустойчивость до десяти баллов. Тебе везло оттого, что не трясло как следует. Опалубка не на все болты закреплена. Все исправить! Миксеру даю отставку. Профилонили день – заливать будем ночью. Графика никто не отменял.

Принялись за исправления безропотно. Позвонил Матвей.

– Бетонщики ждут отмашки, когда начинаешь?

Вовчик ни словом не обмолвился об инциденте. Объяснил задержку объективной причиной. Попросил сориентировать всех на ночную смену.

Бригадир оценил его порядочность. После окончания работы подошел и подал ему руку.

– Прости, Борисыч, погорячился. Тут пацаны шепчутся о твоих подвигах на фронте. Я же тебя за сосуна-выскочку принимал. Прости, не помни зла.

У Вовчика отлегло от сердца, хотя последствия нервного срыва все еще давали о себе знать одышкой. Возвращались домой на вахтовом автобусе – Матвей ждал их.

Вышли на одной остановке. Город еще спал. Огни светильников, выхватывая из мрака застывшие деревья, создавали над головой светящийся непробиваемый купол. Матвей взглянул на часы.

– 4:50, скоро рассвет. Работяги тебя не тарзанят? Молчишь все. Прежний мастер состоял у них на побегушках. Я сведений от всяких шептунов не принимаю, мало того, пресекаю, но там был беспредел. Будет трудно – скажешь прямо. Что-то ты о бракосочетании молчишь?

– Матюха, там все ладно. Хочу сочетание приурочить к отпуску, повезти Валерку в свадебное за кордон. Пособишь – поедем в Турцию.

– Пара пустяков. Хозяин мне предлагал. Я любитель другого – родного, отечественного; жизни не хватит свое охватить. Твое желание для меня – закон. Через шесть месяцев можно и в отпуск.

– В теплом море хочется поплескаться, раны фронтовые омыть. Мы с тобой все перекидываемся накоротке. Зайди к нам, поговорим – встретим достойно. Валерка у меня большая умелица. Сегодня к концу дня и заскакивай. Обещаю интересного человека, а вдруг… Давно пора семьями дружить.

– Своевременно сладили, хвалю. Ты этот день отдыхай, – поблагодарил Матвей Вовчика. – Мне парочку часиков покемарить и… на работу. К воскресенью бетонка у нас замирает, косяков вроде нет – в субботу приду, обещаю.

Обещание Матвей выполнил. С букетом цветов он поднялся на этаж и позвонил. Открыл дверь сам Вовчик.

– Проходи, дорогой гость. Гостья давно у нас. Знакомьтесь.

На Матвея смотрела во все глаза Лариса. Она не среагировала сразу: притвориться незнайкой или довериться Матвею?

Матвей подошел к ней вплотную и шепнул:

– Сохраняем интригу, – и следом громко, – букет хозяйке – для вас за мной должок.

Он отошел и позвонил по телефону.

Вовчик пригласил всех в зал – познакомил с бабушкой и Валерией. Матвей предусмотрительно купил ананас и коробку конфет, поставил перед бабушкой на тумбу, пожал ей руку.

– Вот вы какой, Матвей! Влюблен в вас Вовчик. Очень много слышали доброго. Спасибо вам! – произнесла Сергеевна и расчувствовалась.

Валерии Матвей поцеловал руку – он нашел ее очень милой и естественной.

Едва расположились в застолье, прожужжал входной звонок.

– Наверное, это по мою душу! – среагировал Матвей.

Вошел он с букетом цветов.

– Службы доставки не дремлют. Исправляю свою оплошность. Это вам, Лариса.

Сидели допоздна. Матвей узнал историю Вовчика, о своей рассказал в общих чертах, не вдаваясь в детали своих ощущений. Взгляд Ларисы из нейтрального, игрового потеплел – она сидела с ним рядом. Вдруг взяла его руку, поднесла к своему лицу и прилюдно поцеловала.

– Милые вы наши страдальцы, защитники, патриоты. Нам без вас очень и очень плохо, – с болью в голосе произнесла она. Матвей опешил и не знал, как повести себя.

Он не общался с ней близко, исподволь наблюдая за ее манерностью, за способностью просто говорить о сложном. Матвей сейчас без сомнения, в полной уверенности знал: он предложит проводить ее – и был уверен в ее благосклонности.

Глава 7

С весной, как и у многих тонко организованных людей, у Василия Никаноровича обострялся душевный порыв к обновлению. Истинная весна пока не спешила радовать буйным цветением. Редкие теплые дни скрадывались возвратным холодом. Он был рад и снегу, но предложенный природой сценарий в этот год не осветлил памяти той детской радостью. Даже неприхотливая примула, ради которой он ходил в неуютный в это раннее время лес, едва обозначила свое веселое присутствие на доступных солнцу проплешинах. После поездки Маргарита Ивановна удивительно долго не теряла подъема духа. До того, в месяц раз, с закономерной последовательностью она делалась без видимой причины малоразговорчивой, нетерпеливо-дерзкой, и Василий Никанорович в ожидании ее очередного срыва начинал терять самообладание. В отвлечении он грузил себя работой, и, если таковая определялась творческим порывом, кульминация выливалась саркастическим сюжетом. Сам по себе человек добрый, романтический, впоследствии на критической основе перебирал ранее изданное – по материалу безошибочно определял зависимое в то время от влияния Маргариты состояние души. Прошло около трех месяцев, а Маргарита Ивановна ни единым из знакомых ему признаков не настораживала его – покой и умиротворение воцарились в их доме. Сказать: следствием тому поездка на Байкал – не скажешь, те впечатления давно потускнели в памяти. И затянувшиеся холода, что с готовностью организма к переменам понижают тонус настроения, не влияли на общий фон их идиллии. Кто не знает, насколько чувство ожидания пленительней самого бурного исхода, тот никогда не ощущал едва наметившегося запаха весны. Задолго до календарной отметки у всего живого, даже у ограниченного подоконником растения, пробуждается первый вестник весны. Как просто и как понятно, как немного нужно для обновления чувств! С малейшими ее признаками радость отражалась в желаниях, в действиях: Василий Никанорович забывал о подпирающих недугах, растворялся в небытии угнетающе-стремительный полет времени. Он опять любил свою Маргаритку, как прежде, не вымученно, а так же, как в первые годы их начала. Он целовал ее от глубинной физической потребности, как прежде, она страстно отвечала тем же. Как нехитро устроена жизнь! Как немного надо, чтобы собирать каждодневное счастье! Всего лишь понимания, чувствуя искренность, наслаждаться гармонией, и куда улетучиваются ваши окаянные годы! Всего одна строка для запоминания, и вот он – ваш всеобъемлющий семейный дебют. Не нам судить о присутствии в сознаниях божественного начала, однако поразмышлять о том не станет лишним. Редкие удачливые не испытывали на себе чуда исцеления, или чуда спасения, или чуда отсутствия тебя в постигшей других катастрофе, у них отпущенные Богом отменное здоровье и обстоятельства не провоцировали тех тонких мироощущений. Такие живут без времени, до внезапного прострела в загрудинье – оно обязательно остепенит их вседозволенность, если беда не зайдет слишком далеко. А ведь может и зайти! Основная масса хомо сапиенс способна определить истинную цену чуда. И какая разница, откуда оно придет? Будь то инопланетная, космическая или божественная сила. Божественное начало ощутимей, пусть даже в досках мироточащих икон, оно здесь доступней к перевоплощению. Испытания сверху ниспошлются каждому из обеих категорий, и верующих, и атеистов. На долю наших уважаемых Двоих выпадали испытания, но бытующие и процветающие в окружении несовершенства колеблют неустойчивые психики в неверии карающей десницы. И сознание Маргариты Ивановны, заточенное на некий неопределенный страх перед грядущим, жило своими понятиями, не принимая опыта многих и многих трагических судеб. Она не могла понять, почему окружение стареет и она стареет вместе с ним. Своя исключительность вдохнулась с первым глотком воздуха при ее рождении, оставаясь актуальной по сей день. Она страдала, как ей казалось, более других. Раскрывая ее внутренний мир, мы хотим доискаться истины, ведь если подобных ей на планете Земля всего сто человек (на самом деле их миллионы и миллионы), все равно в том есть смысл.

Маргариту Ивановну тянуло в другой мир, как ни парадоксально это прозвучит, в мир бессмысленного поиска, от высот приобретенного опыта в примитивный мир самообмана. Она выросла умением скрывать свой позыв перед мужем. Изощряясь, начала принимать спиртное перед самым сном. Наивно верить, что кто-то в узком кругу останется долго незамеченным. В этот день Маргарита Ивановна убедила себя забыться простым женским отвлечением – прогулкой по магазинам. Украдкой положила в сумку дежурную заначку с твердой убежденностью завязать, выбросить в первую же попавшуюся урну. Как ни затягивался холод, цветы задавленной асфальтом городской алычи выпростали редкие лепестки к вероятному теплу. Имей она в чувствах своих бо́льшую наблюдательность, возможно, смогла бы зажечься необыкновенной тягой старого дерева к обновлению, но, увы, в ней происходила борьба других сил, между «выбросить» и «мгновением стать счастливой». Второе возобладало – она зашла в пустующую остановку автобуса и приложилась к горлышку. Один, второй, третий глоток – по телу растеклось блаженство. На холоде алкоголь подействовал не сразу. Она подошла к высотке с огромными витражами. У ее подвала обычно попрошайничала бездомная сучешка – Маргарита Ивановна ее подкармливала. Разложив перед ней пакетик с едой – не успела она отойти, расталкивая друг друга, к еде устремились пять милейших черно-белых щеночков. Сучешка с обвислым животом, явно голодная, поскуливая, отошла в сторонку. Маргариту Ивановну картина самоотвержения привела в умиление – она всплакнула от увиденного. Под воздействием алкоголя у нее обычно оголялись чувства, но сейчас это было двоякое ощущение. Своя жизнь увиделась ей в тех же, что и у сучешки, печально-тусклых тонах. Она бессмысленно вошла в здание, поднимаясь на этажи, с трудом осилила очередной рубеж. Она помнила – их двенадцать. На последнем пролете уперлась руками в объемное стекло – оно прогибалось под воздействием ее рук. Как просто: разбежаться и полететь вниз. И никаких больше мыслей. Она посмотрела в небо, на плывущие облака. Она полетит с ними, станет их частью, такая же воздушная, ничем не обремененная. Посмотрела вниз, готовая завершить последний жест воли: далеко внизу проходили люди, видно было, как сучешка встречает каждого из них. Но ни один из них не обращал на нее внимания. Нервное напряжение Маргариты Ивановны достигло апогея – она сквозь накативший туман сознания содрогнулась от мысли, зачем она здесь. Вытащила остатки спиртного, поднесла ко рту и вдруг опустила, критически цокнув донышком, поставила на цементный пол. В возвращающемся сознании представила себе никому не нужную, брошенную собачку… Она однажды уже побывала здесь, тогда болезненная любознательность толкнула ее испытать волю загнанного в тупик. Держась за поручень пролетов этого всегда полупустого здания, она, не замеченная никем, спустилась вниз. Погладила собачку.

– Я сейчас, – сказала она ей и неуверенной походкой пошла за покупкой, исправлять равнодушие людей.

P. S. Мы прожили с вами несколько сложных лет – не самое легкое для страны время. Прожили под оболочкой двух поколений. Они – наши современники и будут понятны любому без купюр. Цель повествования – не чья-то генеалогия, не хронология истории и тем более не значимые для кого-то воспоминания. В художественной подаче вас познакомили с реальными героями – это вы, живущие среди нас и не признающие себя героями. Персонажи романа – истинные герои нашего времени. Такими людьми и пишется наша Великая история.