Текст книги "Двое"

Часть 5
Дорога в дюнах

Счастье находит тот, кто его ищет?..

– Маргаритка, ты моя фиалка, – с чувством прошептал Василий, наклонившись головой к ней на грудь, как всегда это делал в острые моменты благоволения к ней. Этот неброский цветок являет в сознании каждого символ скрытого обаяния и долготерпения, тишайше появляясь на весенних припеночках, застенчиво таясь в чертополохе сухих прошлогодних будылей. Сам скрытный и сдержанный по натуре, он до сих пор только изредка позволял себе подобные проявления сентиментальности. Если совсем недавно, какой-нибудь год назад, в его сознании происходила реакция отторжения внешних элементов этих проявлений, то сегодня он каждой клеточкой понимал: однажды время остановит свой полет и то ощущение может кому-то из них не понадобиться. Чувства заостряются на пике кризиса. Так устроена природа человека: всю жизнь он стремится вверх, к вершине своего совершенства, не задумываясь над объективными сбоями или замедлениями в этом стремлении. Из достижений единиц вершится всеобщий прогресс. Известная истина: «В жизни всегда лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, чего не успел» – оставалась его путеводной вехой.

Маргарита вздрогнула, открыла глаза, встрепенувшись от болезненной дремы. С немалым усилием положила бледную руку на его седеющую голову.

– Ты хотела лишить меня единственной отрады: слушать твое сердце?! – произнес он с тихой грустью. На фоне пустопорожней болтовни, пораженный плесенью повседневности, наш мозг в пиковые фазы трансформирует негатив в неожиданные формы. Как на месте вчерашнего, безнадежно трухлявого, пенька внезапно вспыхивает всполохом веселая семейка грибов, так же в сознании вдруг взрывается обильной россыпью конфетти озарение праздника, призрачной победы над утраченным. Так бесконечная дорога в песчаных дюнах клочком некогда живой растительности зажигает в сердце у путника надежду на затерявшийся где-то неподалеку спасительный оазис, толкая его из последних сил к горизонту.

Манерность и образ мышления с годами нисколько не изменились в ней, даже, пожалуй, с удвоенной силой проявились детской непосредственностью. Ее доверие надо было завоевывать каждый день. Заслуги вчерашнего дня рассыпались в ее памяти, как надоевшие игрушки. Странно открывать в очередной раз, будто заново, основные элементы азбуки. Но вместе с тем, введя в обиход элементы познаний, окажется вовсе не лишним пережить, пусть на полувздохе, забытые волнения.

…Затерявшийся в распадке окрестных гор несуетный, устоявшийся мирок жил своей жизнью. Старое здание водокачки, крохотный сторожевой домик для персонала охраны и сопутствующая инфраструктура вмещались на отвоеванном у леса небольшом пятачке. Любители воскресных прогулок, поднимаясь по узкой лесной дороге, пролегшей стрелой среди поднявшегося уже после войны густого грабового подлеска, упирались в настораживающие трафареты запретов. Дальше тропа уходила по крутому скальному склону вдоль изгороди из колючей проволоки. Потерялась бы и эта тропа, как десятки других нехоженых троп, если бы ее каждодневно не набивали ратицы домашнего скота, который держал обслуживающий персонал, живущий среди того же леса в доме из серого природного камня немного ниже по ущелью. Наверное, ни один горожанин не задумывался над тем, откуда в его дом поступает чистая живительная влага. Именно здесь недра рождали необыкновенное по качеству ископаемое, и оно подавалось оттуда, из затерянных в горах источников, к щедро разлетающимся радугами брызг городским фонтанам, к фейерверкам распылителей на клумбах городских парков, превращалось на конвейерах заводов в прохладительные бодрящие напитки. Просачиваясь по многочисленным подземным галереям в сборные емкости, прозрачная, обогащенная мириадами воздушных пузырьков вода бесконечным потоком перекачивалась для многочисленных нужд людей. Обслуживающий персонал – мотористы и охрана жили здесь же, неподалеку, создавая популяцию затворников, живущих работой да тихой радостью своего мирка под самым боком у шумной цивилизации. Слева и справа на высоких точках отрогов хребтов, образующих ущелье, уперлись в небо опоры высоковольтных линий электропередачи по которым электроэнергия текла в самые дальние точки огромной страны, минуя привычной благостью заблудившееся в горах поселение. Древний «Болиндер», существующий усилиями такого же древнего, как и он, ветерана, всего лишь на два часа по вечерам выхватывал сиротливой лампочкой из кромешного мрака тускло-желтое пятно ограниченной территории, собирая в теплое время года с окружающего леса тучи летающих тварей, жаждущих вашей крови. Временами то теряя, то вновь набирая обороты, старенький движок давно не пугал своим мирным тарахтением ночных четвероногих, и сразу же после его остановки, подхватывая последние такты улетающего эха, зверье затягивало свое тоскливое признание, пугая в сгустившейся темноте свечением голодных страждущих глаз. С большака по вершине хребта пролегла широкая просека, дающая доступ всякому праздношатающемуся к площадке обзора. Вид оттуда открывался завораживающий. Невольно всплывали в памяти стихи поэта: «Кавказ подо мною. Один в вышине…». Взгромоздившись на высоте на один из многочисленных валунов с видом на бесконечные горы, такие одинаковые и такие разные в своем притягательном магнетизме, можно было по случаю ознакомиться с бытовыми особенностями поселения. По вечерам дети обслуги прогоняли по скалистой окружной тропе скот на одну из многочисленных полян, покрытых роскошной шелестухой. В это же время сменялись люди охраны – в основном женщины, из-за острой нужды в городском жилье позволившие втянуть себя озадаченным поиском мужьям в этот невольный острог. Трудно сказать, что здесь преобладало: невозможность широкого выбора, схожий аскетический образ жизни, стечение ли обстоятельств, – женщины жили дружно, хотя все были выходцами из разнородного социума. Здесь представлялись три их общности: интеллигенты, сочувствующие и подражающие им во всем и в прошлом летуны-бродяги, отдаленно знакомые с моральными устоями текущей цивилизации, однако сполна принявшие негласный внутренний устав. У всех дети каждый день, похожие на вырвавшийся из тесного влияния семьи пчелиный роек, дружно вылетали из подлеска на большак, где их подбирала попутная машина. Старшие опекали малышей. И так изо дня в день – в школу и назад – из школы. Слава богу, время было другое – на протяжении многих лет неприятности обходили всех стороной. Те зимы – не чета нынешним. Иной раз так снега навалит – сообщение с внешним миром прерывается надолго. В ущелье снег задерживался – спасительный «южак» мог в короткое время превратить его в воду и спустить бурными ручьями вниз, к большой воде, но чаще ненастье затягивалось. Случалось, и такое радовало, милостивая природа в течение каких-то двух-трех дней освобождала заваленные снегом склоны. В февральские окна на южных склонах ущелья поднимались из-под корки слежавшейся листвы, как на дрожжах, тяжелые головки шафранника. Весна радовала здесь всех. А разве можно хладнокровно пройти мимо набухающих, буквально на глазах оживающих почек граба – в грабовом подлеске они напоминали о себе повсюду, тыкаясь в лицо ершистой миниатюрой сосновой шишки. В тот год весна пришла неожиданно и властно уже в конце февраля. Природа раздобрела до привередливых к теплу строчков и сморчков, занявших позиции на дружно зазеленевших змеиной травкой островках супеси. Кто пробовал – знает неописуемый вкус этих условно съедобных, но совершенно безопасных при правильном приготовлении грибов. Под черной форменной шинелью тело просилось на простор. Рьяный служака и тот, наверное, не удержался бы от некоторого послабления. Маргарита, расстегнув весь ряд латунных пуговиц, пестрея исподним байковым халатиком, с карабином за плечами и патронташем в руках, стараясь схватить грудью больше целебного весеннего воздуха, шагала по натоптанной, знакомой до малейшей рытвинки тропе. В эти минуты она забывала о затворничестве, забывала о своем существе, безнадежно теряющем в глуши молодой лоск. Мимические морщины ее разглаживались, и лицо расцветало возбужденным румянцем. В тридцать лет только начинаешь углубленно понимать многогранность и возможности окружающего мира. Это еще далеко не осень, но ведь и не весна, когда хочется очертя голову вырваться из оков родительской опеки. Она отчетливо услышала, как высоко на скале грохнул выстрел, и вместе с эхом почувствовала тупой удар в живот. Боли почувствовать не успела. Отдаляющийся отголосок выстрела застыл у нее в сознании. Пришла в себя лежащей с подломленной назад рукой среди плывущих в каком-то потустороннем мире деревьев. В этом состоянии она попыталась понять, что произошло с ней: захват оружия, о чем твердили на инструктажах. Но карабин под ней… камнем впился в лопатку. В плывущем сознании она доползла до лавочки – у нее это получилось. Помещение дежурки, где лежала ракетница, находилось метрах в пятнадцати от нее. Сознание вновь покинуло ее. И если бы не грибы, которыми Василий захотел побаловать ее прямо с пылу с жару (он обычно готовил очень редко) – лежать бы его Маргаритке так несколько часов до прихода очередной смены. Чем бы все это могло закончиться – одному Богу ведомо. В то время Маргарита была на третьем месяце беременности. Ценой тяжелой потери Маргарита осталась жить, хотя и очень трудно приходила в себя. Шальная пуля неизвестного охотника-браконьера нашла ее среди частокола деревьев. Так бывает в жизни – случай распоряжается нашей судьбой: живи ты в скоплении людей в огромном мегаполисе, в отдаленном ли от цивилизации поселении – твоя судьба будет такой, какой тебе предначертано свыше. Случай преподал вещий урок. После коварного испытания в них с умноженной энергией проснулась нежность, чувства обострились: у нее – от подтверждения любви, у него – от страшной мысли о возможной потере. Три года они жили душа в душу. Но наша жизнь порой изобилует незаслуженными зуботычинами. Они уехали из леса, где малейшая пакость и огрехи личности как на ладони. В трудностях нет места цинизму, это болезнь «сытого» общества. Порождения несовершенства, хотя человек в определенное время – существо стадное, – тяжелые осложнения при огромном скоплении людей. Они оба окунулись в этот противоречивый мир с его установившимися, забытыми ими, на первый взгляд заманчивыми правилами, увидев собственный мир скучным и однообразным. Каждый из них в отдельности ушел в личину противоречий, незаметно отдаляясь друг от друга. Если раньше они, обнявшись после трудного дня, засыпали, утопив волной ласки и нежности все мелкие разногласия, то сегодня копили их как снежный ком. Общие заботы и прошлое растворились в повседневной обособленной возне. Исчезла радость общения. А ускользающие годы толкали в спину: «Попробовать, как все?». И окунулись в другую жизнь, но уже друг без друга. А свободные полностью и свободные отчасти – такие же разочарованные, уставшие и непонятые «вальсировали» вокруг в потугах вымученного сознания столкнуться однажды с тем же, с чего начинали. Маргарита при столкновении присмотрелась. Тот же типаж, разве что другое имя. В сумраке постели незнакомые чувства. Закрыла плотно глаза – представить прошлое: птичье уменьшение – это не ее. Она испугалась, что теряет прошлое навсегда, вскочила и оглянулась, внезапно поняв: ей нужны были именно те – редкие, но выстраданные слова. «Как невозможно без оглядки начать жить с полного нуля – так же невозможно вернуть полноценное прошлое». Эта запавшая откуда-то фраза толкнула ее на самоубийство. Она перерезала себе вены, совершенно не чувствуя страха уплывающим в уже знакомую даль сознанием. В сонном полумраке она услышала стук в дверь и его голос:

– Маргуша, ты дома? Открой!

Потом все пропало. Он спас ее в очередной раз… Его дыхание на груди вернуло ее в прошлое. Трагично терять то, что стало твоей органической частью.

– Маргаритка, ты моя фиалка, – повторял и повторял Василий шепотом понятные только для нее, ее единственные главные слова.

Часть 6
Война – ты проклятая

Глава 1

«Иду на встречу без завоевания, как потаскуха по вызову. А разве у меня есть другой выбор? – усмехнулась себе Лариса, стоя перед дверью нужной квартиры. – Итак, веду себя по обстоятельствам. Нет же, хамить он не силен… А уйти никогда не поздно».

Звонок отозвался мелодичной песенкой из мультика.

Виктор прильнул к ней в проходе, уркнул за ухом издающий не больничный, легкий экзотический аромат, в строгом костюме, при галстуке.

«Сделал аристократическое усилие… Важность встречи для него очевидна. Ларка, ты растаяла на первом аккорде, потекла, как сосулька, не теряй женского достоинства, – промелькнуло в мыслях. – Холостяцкая квартирка не супер-пупер. Не перфекционист, слава богу. А чистенько, готовился?! Нет же, залегания пыли не просматривается. Аккуратен однозначно».

Придерживая Ларису за талию, Виктор Андреевич препроводил ее к разлапистому креслу в стиле прошлой эпохи, покрытому клетчатым пледом.

– Продышись, осмотрись, а я соображу на стол. Алкоголь приемлешь, знаю, и крепкий… Могу предложить всякий. И, пожалуйста, не выкай. Витёк – чересчур фамильярно, просто Витя. Рогами в стол и слюни в том состоянии неизбежны, психологию ты тоже изучала. Давай ударим по вину?

«С мнением считается, но мягко берет бразды управления на себя. Хорошее мужское качество», – подумала и кивнула она, принимая предложение.

– С кухней помочь? – спросила она вслед ему, больше из учтивости, на самом деле не настраиваясь чем-либо заниматься.

– Ты – гость, я – хозяин, сегодня отдыхай. Готовка все же приоритет женщины?!

Пока Виктор сновал в сервировке стола, Лариса, с виду отрешившись, изучала интерьер.

«Хо-лос-тяк, и этим сказано многое. Шторки бы на окна вместо роллет. Одна-единственная фотография: узнаваемый Виктор с мамой – не откажешь в родстве. Практично, без излишеств. Литература – преимущественно медицинская, из художественных: Богомолов – «В августе сорок четвертого», стихи А. Блока, Дж. Лондон, Маргарет Митчелл».

– Утомилась? – вывел ее Виктор из состояния взвеси, звучно откупоривая бутылку. – Один грузин благодарный одарил двумя бутылками. Ци-нан-дали – не пробовал сам, наслышан, хорошее легкое вино.

Чокнувшись, пригубили, улыбнувшись друг другу, – выпили до дна.

– Подсаживайся к столу. Не гурман, но некоторые наработки с юности имею, спасибо маме. В студенчестве и на работе – в основном бутерброды. Салат мимоза – вот этот, похож, собственное творение. Другой салат – пожалте: перчик, фаршированный сырной смесью, – чесноком не злоупотребил. Сладости… Печенье, чур, из магазина. Мы свои – без стеснения приступай.

Лариса приятно удивилась: эдакий мажорчик на работе, дома – прямая противоположность.

Лариса оценила качество салатов, отведала перчик – Виктор не мешал ей, поддерживая компанию.

– Ай да Виктор Андреевич! У меня руки женские, а лучше не смогла бы. Говорю искренне, без фальши.

– Тогда еще по одной? За вас, мисс, за умельца Виктора, за его решительность?! За день пятницу, в который не происходит глобальных ошибок. Как ты оцениваешь вино?

– За все сказанное… Только с мисс, мой господин, вы слегка слукавили. С мадам выпьете?

– Ла-ри-са, ну зачем так бичевать себя?

Ларисе захотелось съязвить по поводу его связи с истинной мисс – вовремя приструнила себя.

– За решительность в мужских поступках выпью в первую очередь.

– Ты приняла за поступок мой шаг навстречу тебе? И это, разумеется, если в целом, – вкрадчиво произнес Виктор, держа бокал ножкой между пальцев.

Лариса хотела увидеть его волнение, но не нашла, тогда как ее бокал в традиционном положении подрагивал в такт ее мыслям.

«Он будет моим, и тому нет преград», – думала Лариса, ища в его лице ответ.

– К решительности в твой адрес я присовокупил другой, не менее важный для меня, шаг. Очень скоро отправляюсь по соглашению в определенном месте в зону боевых действий, на Донбасс. Списались с однокурсниками: двое из них едут туда. Что-то там затевается масштабное. За тебя, за нас всех!

Он выпил до дна – Лариса не отстала. Голову приятно повело. Она не осмыслила сполна и всерьез его последнюю фразу.

Глава 2

Матвей с трудом расцепил руки Ванюшки, поднял его и отнес в постель.

Эльвира сопроводила их в спаленку.

– Проснется, первым делом спросит о вертолете, пусть полежит перед ним на столе. По всем канонам, Матвей, вы обязаны уйти, долг ваш выполнен на пятерку. И стыдно, и пошло, возможно… Не хочу, чтобы это случилось прямо сейчас. Побудьте со мной. Мне так одиноко. Вы такой душевный. В вас спрятан невероятный магнит. Он притянул меня, потерявшуюся одиночку. Этот физический закон действует на всех? Не могу пока сказать, что в тебе такого, – я забыла прошлую жизнь.

Матвей знал: и без этого отчаянного обращения он не ушел бы. В голове не связывались два женских одиночества – он плыл по течению реки под названием Сострадание. Обоюдное влечение обретает формы телесной близости. Матвей подошел к Эльвире, прижал ее к себе.

– Тебе так станет легче?

Она охватила его за талию, положила лицо на грудь.

– Матвей, я ждала тебя всегда, ждала каждую ночь, я чувствовала: ты рано или поздно придешь.

Ее руки забрались под рубашку, обласкали его спину. Он стоял, не смея противиться, давая ей полную возможность владеть собой. Матвей ощущал лихорадочный трепет ее тела – руки ее дрожали. В ответственную минуту ему не представилось никаких аналогий – Матвей завелся ее страстью, гонимый силой патологического мужского влечения, он уподобился Бобику. Женское внимание пришло к нему не слишком рано, и теперь неискушенное сердце вбирало весь колорит необузданной страсти, принимая за небесный – заслуженный дар, как данность, как вопль природы в бескомпромиссном божественном финале…

Она уснула на его груди, и Матвей, в полном отрешении, уснул вместе с ней.

Ночью он пришел в себя от прикосновения ее губ к своим.

– Ты уйдешь… останется твой след.

Изомни меня, как цвет. Пьяному от радости пересуда нет.

– В эту ночь ты мой, возьми меня по-всякому – я твоя, – шептала она, целуя его в полубеспамятстве, – ты славный, ты хороший, ты… мой.

Матвей не представлял, откуда взялись его фантазии – из услышанных ли армейских россказней, увиденных ли случайных роликов, – он первооткрыватель. Матвей купался в океане чувств, неведомом ему, и он желал продолжения, искал следующих открытий. Он чувствовал ее неразвращенность – с ней все происходит в новинку. Есть желание доискаться недостающего в близости, от крайности отчаяния стать игроком, идущим ва-банк к выигрышу последней надежды.

– Хочу вертолетом, давай так?..

Матвей не представлял, как происходит подобное. Он вдруг понял: его пик пройден. Ее преобладания, доминирования над ним стало слишком много – он очнулся минутами раньше, ощутив потребность увидеть ее свободные от помешательства глаза.

– Я так не люблю… – отшутился он.

Проснулся Матвей от поглаживания по руке.

У кровати стоял Ванюшка.

– Папочка, мы будем пускать вертолетик?

Эльвира сладко потянулась.

– Ванечка, иди к себе, мы хотим спать.

– Мам, я хочу к ва-ам…

Эльвира стыдливо натянула покрывало.

Матвей мгновением смекнул щекотливость ситуации, отвлекая ребенка.

– Будем пускать вертолетик, обязательно будем. Нужна заправка, предполетная подготовка. Пилоты тоже должны заправиться. Так положено для безаварийной работы.

Ванюша задумался и вышел, притворив дверь, а когда вернулся что-то уточнить, увидел маму восседающей на Матвее… Боясь потери последней возможности, Эльвира взобралась на него в очередном безумном порыве обладания. Она оставляла на его шее звездочки от поцелуев. Матвей не без усилия, стараясь ласковей, сдерживал ее…

Пили чай с сырниками. В голове у Матвея варилась жуткая каша. «То, что я испытываю, быть может, есть нормальное состояние?! Влюбленность указывает мне, каким я должен быть».

Эльвира ловила его взгляд, смеялся чему-то Ванюша, Матвей отпускал реплики. В реальности с ними находилась половина полушария мозга, второе чертило импульсы мыслей в другом графике. «Я ведь хочу, чтобы из меня вышло что-то особенное, я хочу создать Великое, а не просто жить, мечтать, всюду поспевать. Жизнь несется, и надо прожить ее лучше. У Эльвиры, как у всякого человека, живущего одиноко, всегда бывает на душе что-то такое, чего он не имеет, но хотел бы получить. Матвей, окстись, ты грезишь чужими мыслями!»

Когда он уходил, Эльвира, забыв о приличии перед сыном, повисла на нем.

– Ты не придешь, я точно знаю…

– Мам, папа опять уедет, и его убьют? – требуя ответа, трепал Ванюша подол ее халата.

Эльвира вышла за Матвеем в коридор, прикрыв за собой дверь.

– Наивная я, пятилетний мальчик знает все. Он готов принять тебя за своего отца. Счастья тебе, Матвей.

Дверь открылась – Ванюшка вышел, прижался к маме щекой, охватил ее ручонками.

Они так и застыли в его памяти стоящими в дверях – мальчик и женщина, отдавшие ему свое главное достояние.