Текст книги "Посмертно подсудимый"

Министры юстиции

Среди министров более тесно были связаны с Пушкиным И. И. Дмитриев, Дм. В. Дашков и Дм. Н. Блудов.

И. И. Дмитриев (1760–1837) – русский поэт карамзинского направления, типичный представитель русского сентиментализма, сатирик, автор преимущественно басен и сказок на светско-нравоучительные темы. Большую известность при жизни автора получили такие его произведения, как шутливо-сатирическая сказка «Модная жена», сатира «Чужой толк», песня «Стонет сизый голубочек», драматическая поэма «Ермак» и др. Много лет посвятил государственной службе. В 1796 году был арестован по ложному доносу, но затем торжественно прощен Павлом I и вскоре назначен обер-прокурором Сената. С 1799 года в отставке. В 1806 году по желанию Александра I вернулся на службу в Сенат. В 1810–1812 гг. был членом Государственного Совета и министром юстиции.

Личность Дмитриева и как министра юстиции, и как писателя интересует нас в основном в двух аспектах. Во-первых, отразилась ли его служебная деятельность в литературном творчестве и, во-вторых, оставили ли взаимоотношения Пушкина и Дмитриева след в произведениях Пушкина? На оба вопроса можно ответить утвердительно. «Правовая материя» отчетливо проявляется в баснях Дмитриева (например, «Преступление», «Жертвенник и правосудие»). Но наиболее важны его автобиографические записки «Взгляд на мою жизнь», не опубликованные при жизни автора и известные Пушкину в рукописи. В них, ставших для Пушкина одним из документальных источников «Истории Пугачева», есть страницы, посвященные профессиональным занятиям автора, включая и его участие в законотворческой деятельности. «В следующем году пожалован был в действительные обер-прокуроры. Отсюда начинается ученичество мое в науке законоведения и знакомство с происками, эгоизмом, надменностью и раболепством двум господствующим в наше время страстям: любостяжанию и честолюбию… Я не без смущения помышлял о пространстве и важности обязанностей моего звания – быть блюстителем законов… Мне вверен был такой департамент, который можно было назвать совершенно энциклопедичным. Он заведовал все уголовные и гражданские дела… Ему же подведомственны были юстиц-коллегия-учебные заведения… полиция…»[212]212
  Дмитриев И. И. Сочинения, М., 1986. С. 334–335.


[Закрыть]

Но главную ценность для Пушкина в этих записках представляли воспоминания автора о пугачевском восстании. В письме к их автору в 1833 году поэт писал: «Случай доставил в мои руки некоторые важные бумаги, касающиеся Пугачева (собственные письма Екатерины, Бибикова, Румянцева, Панина, Державина и других). Я привел их в порядок и надеюсь их издать. В Исторических записках (которые дай бог нам прочесть как можно позже) Вы говорите о Пугачеве – и, как очевидец, описали его смерть. Могу ли я надеяться, что Вы, милостивый государь, не откажетесь занять место между знаменитыми людьми, коих имена и свидетельства дадут цену моему труду, и позволите поместить собственные Ваши строки в одном из любопытнейших эпизодов царствования великой Екатерины?» (10, 431).

Просьба эта была Дмитриевым удовлетворена, и в июле – августе 1833 г. поэт получил доступ к его запискам. Сопоставление их содержания и пушкинского текста «Истории Пугачева» свидетельствует о том, что на основе именно этого источника Пушкиным были написаны страницы о казни Пугачева в восьмой главе его исторического исследования. Кроме того, в это же время Пушкин записал и устные рассказы Дмитриева об этом событии. В приложениях к «Истории Пугачева» пятый их раздел так и именуется: «Дмитриев. Предания». Из них видно, что поэт записал рассказы Дмитриева, например, об усмирителях пугачевского восстания – Чернышове, Потемкине, Панине, а также некоторые другие сведения.

После выхода «Истории Пугачева» из печати в 1834 году И. И. Дмитриев в письме к сыну H. М. Карамзина Андрею посетовал на то, что не получил авторского экземпляра этой книги. Пушкин счел необходимым объяснить это недоразумение в своим письме к Дмитриеву от 14 февраля 1835 г., в котором высказал свою признательность за предоставление ему материалов о пугачевском восстании: «Милостивый государь Иван Иванович, молодой Карамзин показывал мне письмо вашего высокопревосходительства, в котором укоряете вы меня в невежливости непростительной. Спешу оправдаться: я до сих пор не доставил вам своей дани, потому что поминутно поджидал портрет Емельяна Ивановича, который гравируется в Париже; я хотел поднести вам книгу свою во всей исправности. Не исполнить того было бы с моей стороны не только скупостью, но и неблагодарностью: хроника моя обязана вам яркой и живой страницей, за которую много будет мне прощено самыми строгими читателями» (10, 525).

Вскоре после этого поэту удалось выполнить свое обещание, по поводу чего Дмитриев и Пушкин обменялись письмами. В своем письме от 10 апреля 1835 г. Дмитриев благодарит Пушкина за «приятный гостинец» и за «хоть и церемонное, но не меньше обязательное подписание», а также дает высокую и теплую оценку «Истории…».[213]213
  Там же. С. 418.


[Закрыть] Для Пушкина в связи с тем, что читающая публика довольно прохладно приняла его книгу о Пугачеве, высокая оценка его работы Дмитриевым многое значила, и он, со своей стороны, выразил в связи с этим свою дружескую признательность. В письме от 26 апреля 1835 г. он писал: «Милостивый государь Иван Иванович, приношу искреннюю мою благодарность вашему высокопревосходительству за ласковое слово и за утешительное одобрение моему историческому отрывку. Его побранивают, и поделом: я писал его для себя, не думая, что мог напечатать, и старался только об одном ясном изложении происшествий, довольно запутанных. Читатели любят анекдоты, черты местности и пр.; а я все это отбросил в примечания. Что касается до тех мыслителей, которые негодуют на меня за то, что Пугачев представлен у меня Емелькой Пугачевым, а не Байроновым Ларою, то охотно отсылаю их к г. Полевому, который, вероятно, за сходную цену возьмется идеализировать это лицо по самому последнему фасону» (10, 529).

В письме содержится намек на анонимный разбор «Истории Пугачева» в 1835 году в журнале «Сын Отечества». Пушкин, не согласный с критикой, ответил на нее статьей «Об истории пугачевского бунта», опубликованной в «Современнике» (1836 г., кн. 3).

Однако творческие связи Пушкина и Дмитриева вовсе не ограничивались работой поэта над пугачевской темой. В черновике VIII главы «Евгения Онегина» Пушкин называет Дмитриева наряду с Державиным, Карамзиным и Жуковским своим учителем: «И Дмитрев не был наш хулитель». Правда, в действительности творческие отношения между ними складывались не всегда гладко. Дело в том, что в 1820 году Дмитриев дал как раз неблагосклонный отзыв о «Руслане и Людмиле». В письме к П. А. Вяземскому от 18 октября 1820 г. он писал: «Что скажете вы о нашем «Руслане», о котором так много кричали? Мне кажется, это недоносок пригожего отца и прекрасной матери (музы)»[214]214
  Там же. С. 399.


[Закрыть] По мнению самого Вяземского, этот отзыв, видимо, дошел до автора, что не могло не наложить отпечатка на их отношения и что Пушкин «не любил Дмитриева как поэта», однако позднее он «совершенно примирился с ним и оказывал ему должное уважение».[215]215
  Вяземский П. А. Эстетика и литературная критика. М., 1984. С. 357–358.


[Закрыть] Разумеется, что зрелый Пушкин не мог не быть объективным в оценке подлинных заслуг Дмитриева перед российской словесностью. Кроме того, их переписка (1830-х гг.) свидетельствует о взаимной симпатии и творческой дружбе. Однако и в предшествующей работе поэта над «Историей Пугачева» годы вряд ли следует придавать большое значение замечанию Вяземского о нелюбви Пушкина к Дмитриеву. Образ последнего нашел, например, художественное воплощение в седьмой главе «Евгения Онегина»:

 
У скучной тетки Таню встретя,
К ней как-то Вяземский подсел
И душу ей занять успел.
И, без него, ее заметя,
Об ней, поправя свой парик,
Осведомляется старик (5, 161).
 

По мнению самого Вяземского, этим стариком был И. И. Дмитриев. Его образ еще раз появляется на страницах «Онегина»:

 
Тут был в душистых сединах
Старик, по-старому шутивший:
Отменно тонко и умно,
Что нынче несколько смешно (5, 176).
 

Ничего недоброжелательного по отношению к Дмитриеву в созданном Пушкиным литературном образе конечно же не содержится. В юморе поэта легко проглядывается и определенная теплота, и необидное снисхождение молодости по отношению к старости.

О признании поэтом литературных заслуг Дмитриева говорит и то, что одним из эпиграфов к главам «Онегина» (наряду с цитатами из произведений Горация, Петрарки, Байрона, Жуковского, Грибоедова, Вяземского) в седьмой главе Пушкин приводит слова Дмитриева о Москве: «Москва, России дочь любима, где равную тебе сыскать?».

Д. В. Дашков (1788–1839) – активный член литературного общества «Арзамас», его арзамасское прозвище было Чу. В своем письме к С. И. Тургеневу (младшему брату А. И. и Н. И. Тургеневых) от 21 августа 1821 г. Пушкин пишет: «Кланяюсь Чу, если Чу меня помнит…» (10, 30). Дашков был старым приятелем одного из самых близких Пушкину людей – П. А. Вяземского. В 1836 году Пушкин в письме к Вяземскому от 7 мая просит помочь в предоставлении пенсии вдове губернского землемера (Рязанской губернии) С. С. Губанова: «Пожалуйста, мой милый, сделай это через Д. В. Дашкова, от которого это дело зависит» (10, 578). Начало карьеры Дашкова приходится на Коллегию иностранных дел (1816–1826), после этого он становится помощником министра внутренних дел, а в 1829–1839 гг. – министром юстиции. Дашков принимал участие в создании первого Свода законов Российской империи.

Пушкин в целом с уважением относился к Дашкову. Так, в своем дневнике поэт делает в феврале 1835 года следующую запись об Уварове – министре народного просвещения (изображен Пушкиным в лице наследника в стихотворении «На выздоровление Лукулла»): «Уваров большой подлец… это большой негодяй и шарлатан… он крал казенные дрова… Дашков (министр), который прежде был с ним приятель, встретив Жуковского под руку с Уваровым, отвел его в сторону, говоря: «Как тебе не стыдно гулять публично с таким человеком!» (10, 63–64).

То, что Дашков до конца жизни поэта входил в круг литературных знакомых Пушкина, свидетельствует и одна из его дневниковых записей 1834 года. Так, 3 мая он записывает: «Гоголь читал у Дашкова свою комедию. Дашков звал Вяземского на свой вечер…» (8, 49) (комедия Гоголя – это дошедшая до нас в отрывках пьеса «Владимир 3-й степени»).

Об отношениях Пушкина с Дашковым в связи с продолжением работы поэта над пугачевской темой (уже после выхода в свет «Истории Пугачевского бунта») свидетельствует и письмо Бенкендорфа к Дашкову от 2 февраля 1835 г., в котором шеф жандармов сообщает министру юстиции «о высочайшем повелении о допущении камер-юнкера Пушкина в сенатский архив для прочтения дела о Пугачевском бунте и составлении из оного выписок».[216]216
  Пушкин, его лицейские товарищи и наставники. С. 121.


[Закрыть]

Д. Я. Блудов (1785–1864) – один из учредителей литературного общества «Арзамас» (прозвище Кассандра), племянник Г. Р. Державина. Большую служебную карьеру сделал благодаря участию в Верховной следственной комиссии по делу декабристов. Им, в частности, был подготовлен обвинительный доклад комиссии. В 1826–1828 гг. – товарищ министра народного просвещения. В 1830–1831 гг. на Блудова было возложено управление Министерством юстиции (в 1839 году около года – министр юстиции). В 1832–1837 гг. – министр внутренних дел. Впоследствии занимался работой по руководству написанием законов (например, Уложения о наказаниях уголовных и исправительных – 1845 г.), президент Академии наук, председатель Государственного Совета и Комитета министров.

Сохранились два письма Пушкина Блудову: одно, датируемое второй половиной октября 1831 г. (Блудов является предполагаемым адресатом этого письма), а второе – 20 января 1832 г. Оба – официально вежливые, написанные в связи с работой Пушкина над архивными материалами по истории Петра I (Блудов, будучи министром внутренних дел, ведал государственным архивом) (10, 388, 402).

В письме к П. А. Вяземскому (март 1830 г.) поэт советует адресату переговорить с Блудовым по поводу издания написанного П. М. Строевым указателя к «Истории государства Российского» H. М. Карамзина (10, 227). Такой совет объясняется тем, что Блудов был ревностным почитателем Карамзина и даже редактором посмертно изданного тома его «Истории…» (такой указатель впоследствии был издан).

Имя Блудова упоминается и в письме Пушкина к П. Я. Чаадаеву от 6 июля 1831 г. («Мы оцеплены в Царском Селе и в Павловске[217]217
  В связи с эпидемией холеры.


[Закрыть] и не имеем никакого сообщения с Петербургом. Вот почему я не видел ни Блудова, ни Беллизара. Ваша рукопись все еще у меня…» (10, 838). Здесь речь идет о шестом и седьмом «Философских письмах» Чаадаева, которые Пушкин намеревался опубликовать у книгоиздателя Беллизара. За содействием по этому поводу Пушкин и хотел обратиться, используя «арзамасские» связи, к Блудову.

О Блудове содержится упоминание и в письме Пушкина к M. Н. Погодину от 5 марта 1833 г. Письмо было написано в связи с намерением Пушкина привлечь Погодина к работе над «Историей Петра I» (намерение впоследствии не осуществилось). Об этом был разговор с Николаем I. Тот перепутал Погодина с Полевым, к которому относился неблагосклонно. Пушкин пишет Погодину, что Блудов объяснил царю его ошибку («…Д. Н. Блудов все поправил и объяснил, что между вами и Полевым общего только первый слог ваших фамилий») (10, 428).

В целом Пушкин относился к Блудову отрицательно. В апрельском (1825 г.) письме к В. А. Жуковскому он пишет: «Ничего не говорил я тебе о твоих «Стихотворениях». Зачем слушаешься ты маркиза Блудова? пора бы тебе удостовериться в односторонности его вкуса. К тому же не вижу в нем и бескорыстной любви к твоей славе. Выбрасывая, уничтожая самовластно, он не исключил из собрания послания к нему – произведения, конечно, слабого» (10, 140).

Имя Блудова упомянуто в письме в связи с тем, что тот принимал участие в издании «Стихотворений» Жуковского в 1824 году. По мнению Пушкина, Блудов выражал устарелые, «салонные» взгляды в литературе, за что и назван «маркизом».

Резко отрицательная оценка Блудову как государственному деятелю дана Пушкиным в его письме к Е. М. Хитрово (приятельница поэта, страстная поклонница его поэзии, дочь полководца М. И. Кутузова) от 21 января 1831 г. в связи с обсуждением польского вопроса: «Я недоволен нашими официальными статьями. В них господствует иронический тон, не приличествующий могуществу. Все хорошее в них, то есть чистосердечие, исходит от государя; все плохое, то есть самохвальство и вызывающий тон, – от его секретаря. Совершенно излишне возбуждать русских против Польши» (10, 830). Дело в том, что статс-секретарем Николая I был Блудов, и, следовательно, цитируемые строки направлены именно против него.

Следует отметить, что в конце своей жизни Блудов высказывал правовые идеи, которые в определенной мере отражали будущие судебные реформы (в 1860-х годах) в области судопроизводства, носившие, несомненно, прогрессивный характер. Так, в 1857 году он подал императору «Записку о судебных установлениях», в которой ставил вопрос об уничтожении сословных судов, разделении судебной и административной властей, исключении полиции из производства следствия по уголовным делам, усилении гласности судопроизводства, учреждении института присяжных поверенных.[218]218
  См.: Русский биографический словарь. Т. 3. СПб., 1908. С. 647.


[Закрыть]

Завершая разговор о связях Пушкина с министрами юстиции, нельзя не упомянуть имени еще одного министра этого же ведомства времени Александра I – Г. Р. Державина, который, разумеется, для Пушкина в первую очередь был поэт, а уже потом государственный деятель.

Г. Р. Державин (1743–1816) – родился в небогатой дворянской семье, образование получил в Казанской гимназии. В 1762 году поступил на службу солдатом в гвардейский Преображенский полк. Вначале по службе продвигался медленно; в офицеры был произведен через десять лет. Однако после «Оды к Фелице», обращенной к Екатерине II, карьера его резко изменилась. В 1784–1788 гг. он становится губернатором олонецким, затем тамбовским. В 1791–1793 гг. – кабинет-секретарь Екатерины И. В 1800 году стал работать в Комиссии составления законов. В 1802–1803 гг. – министр юстиции и член Государственного Совета. С 1803 года – в отставке.

Державин не входил в поэтическое окружение наставников и друзей Пушкина. С 1811 года он состоял в литературном обществе «Беседа любителей русского слова». Его члены были яростными сторонниками классицизма в литературе и не меньшими противниками реформы литературного языка, проводимой Карамзиным и его последователями. В целом это было общество консерваторов в литературе. В противовес ему возникло общество «Арзамас», куда входил и Пушкин-лицеист. Однако Державин как поэт был выше «уставных» взглядов «Беседы…». В лучших своих стихотворных произведениях («Ода на смерть кн. Мещерского», «Ода к Фелице», «Бог», «Видение мурзы», «Водопад», «Властителям и судьям», «Вельможа» и др.) Державин не только прославлял монархов и полководцев, но и разоблачал общественные пороки, нравы придворного общества. В них звучали также интимно-лирические и философские мотивы (например, острое восприятие величия и ничтожности человека, ощущение неустойчивости человеческой судьбы). Державин благожелательно относился к своему, казалось бы, литературному противнику – Жуковскому; признавая его талант, заметил дарование юного Пушкина. Державин в 1815 году присутствовал на публичном экзамене в лицее, на котором Пушкин читал свои «Воспоминания в Царском Селе». В своих мемуарных записках о Державине он так описывает это событие: «Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли…»

Примечательно, что и молодой Пушкин, буквально убийственно пародировавший многих приверженцев «Беседы…», по отношению к Державину неизменно сохранял уважительный тон. Так, вступая в спор с А. А. Бестужевым по поводу его вопроса: «Отчего у нас нет гениев и мало талантов?», Пушкин отвечает: «Во-первых, у нас Державин и Крылов, во-вторых, где же бывает много талантов?» Такая же оценка творчества Державина была присуща и зрелому Пушкину. В своей статье «Мнения M. Е. Лобанова о духе словесности как иностранной, так и отечественной», опубликованной в 1836 году в «Современнике», Пушкин называет Державина «Великим». О теплом отношении к Державину говорят и известные «онегинские» строки: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил».

Нас, однако, более всего интересует, перекликалась ли с творчеством Пушкина судьба Державина не только как поэта, но и как государственного деятеля? И на этот вопрос можно ответить вполне утвердительно. Особенно это отразилось в работе поэта над «Историей Пугачева». Как известно, Державин принимал участие в действиях правительственных войск по подавлению восстания Пугачева. В предисловии к своему историческому труду Пушкин упоминает имя Державина наряду с именами крупнейших исторических деятелей той эпохи: «Историческая страница, на которой встречаются имена Екатерины, Румянцева… Суворова… Вольтера и Державина, не должна быть затеряна для потомства» (8, 151). Непосредственно в тексте «Истории…» Пушкин приводит два эпизода, связанных с действиями Державина в связи с усмирением восставших. Первый заключается в том, что для того, чтобы воспрепятствовать намерению крестьян одной деревни идти служить к Пугачеву, Державин с двумя казаками приехал туда и повесил зачинщиков. Второй эпизод касается неудачных попыток Державина защитить Саратов, когда сам он едва не попал в плен, а один из сопровождавших его казаков был заколот восставшими. В собственных примечаниях к «Истории…» Пушкин, комментируя эти эпизоды, указывал, что «Державин написал свои Записки, к сожалению еще не изданные» (8, 317). Следует отметить, что Пушкин пытался получить доступ к рукописным запискам Державина, но получил в этом отказ со стороны его родственников.

Лицеисты, посвятившие себя юридическому поприщу

И. И. Пущин (1798–1859) – один из самых близких лицейских друзей Пушкина. Их знакомство состоялось 12 августа 1811 г. на приемных экзаменах в лицей, а личное общение продолжалось до 11 января 1825 г., когда Пущин посетил поэта в его ссылке в Михайловском. Будучи по своим успехам в лицее одним из первых его выпускников (он окончил его с серебряной медалью). Пущин избрал для себя военное поприще, став офицером лейб-гвардии конной артиллерии. Он тесно связал свою жизнь с декабристским движением. Еще лицеистом вступил в члены преддекабрьской политической организации «Священная артель», летом 1817 года был принят в Союз Спасения, а затем в Союз Благоденствия и Северное общество.

В 1823 году Пущин оставил военную службу. Формальным поводом к отставке послужило его столкновение с младшим братом царя Михаилом, из-за незначительного упущения в форме одежды молодого офицера. Однако в действительности причины этого поступка Пущина были более глубокими. Программными документами Союза Благоденствия предписывалось занятие должностей в гражданском ведомстве с целью исполнения не только принятых на себя обязанностей, но и «уничтожения лихоимства и других злоупотреблений постепенным улучшением нравственности среди товарищей и подчиненных и распространением просвещения». Пущин решил поступить на службу квартальным надзирателем, что в те времена было низкой полицейской должностью. Тем самым он хотел доказать, что всякая должность в государстве, если она служит на пользу народа, – почетна. От задуманного его побудили отказаться лишь слезы сестер и просьбы родных, без основания считавших, что это могло подорвать репутацию семьи. Поэтому Пущин поступил в Петербургскую уголовную палату в качестве сверхштатного члена (должность также явно не престижная для дворянина). В конце 1823 года Пущин становится судьей Московского надворного суда, поставив своей задачей искоренить взятки в суде и защищать от притеснения простой народ. Пушкин увидел в поступке своего друга проявление гражданской доблести. В черновом варианте послания «И. И. Пущину» (1825) поэт писал, что тот «победил предрассужденье» и «возвеличил темный сан». В нем сохранились и такие пушкинские строки:

 
Ты, освятив тобой избранный сан,
Ему в очах общественного мненья
Завоевал почтение граждан…[219]219
  Пушкин А. С. Собр. соч. В десяти томах. Т. 2. С. 561.


[Закрыть]
 

В 1825 году, незадолго до восстания декабристов, Пущин навестил своего опального друга в Михайловском. В «Записках о Пушкине» (одном из достоверных мемуарных источников о поэте) Пущин зафиксировал предмет их разговоров при встрече. «Пушкин заставил меня рассказать ему про всех наших первокурсных Лицея; потребовал объяснения, каким образом из артиллериста я превратился в судью. Это было ему по сердцу, он гордился мною и за меня».[220]220
  Пущин И. И. Записки о Пушкине. Письма. С. 67.


[Закрыть]

Пущин – один из самых энергичных деятелей декабристского движения. Достаточно сказать, что именно он принял в Тайное общество К. Ф. Рылеева, являлся членом Коренной думы и председателем Московской управы Северного общества, активно участвовал в восстании на Сенатской площади. 16 декабря 1825 г. был арестован и заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. На следствии вел себя стойко и мужественно. Был признан одним из самых опасных участников восстания и приговорен к смертной казни, замененной каторжными работами «навечно» (позже они были сокращены до 20 лет). После приговора был заключен в Шлиссельбургскую крепость, находился в ее сырых казематах в течение двадцати месяцев. В октябре 1827 года отправлен на каторгу в Сибирь, с 1839 года там же, на поселении, после амнистии 1856 года, получил разрешение возвратиться из Сибири. Последние годы своей жизни провел в с. Марьино Бронницкого уезда (под Москвой), где и умер. В своих воспоминаниях он пишет, как в 1827 году ему было передано пушкинское послание с известными строками «Мой первый друг, мой друг бесценный!», что было для него серьезной моральной поддержкой в первые дни каторги и оторванности от друзей и родных.[221]221
  Там же. С. 58–59.


[Закрыть] По свидетельству К. К. Данзаса, Пушкин перед смертью сказал: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского, мне бы легче было умирать».[222]222
  См.: А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 2. С. 378.


[Закрыть]

С Пущиным связан целый ряд стихотворений поэта (кроме указанных): «К Пущину» («Любезный именинник»), «Воспоминание» («К Пущину»), «Мы недавно от печали», «К студентам» («Пирующие студенты»), «Надпись на стене больницы» («Вот здесь лежит больной студент»), «В альбом Пущину», «Мое завещание друзьям», «19 октября» (1825 г.). Сохранились три письма Пущина к Пушкину (все 1825 г.).

М. А. Корф (1800–1876) – один из однокашников Пушкина по лицею. После его окончания поступил на службу в Министерство юстиции, с 1819 года – в Комиссии по составлению законов, а в 1826 году, когда было учреждено II Отделение императорской канцелярии по написанию законов во главе с M. М. Сперанским, стал заниматься там подготовкой законопроектов. Участвовал в подготовке многотомного Полного собрания законов Российской империи и первого Свода законов Российской империи. В 1831 году – управляющий делами Комитета министров, с 1843 года – член Государственного Совета. В 1843–1861 гг. – директор Императорской публичной библиотеки, в 1855–1856 гг. – председатель Цензурного комитета. В 1861–1864 гг. – начальник II Отделения императорской канцелярии, в 1864–1872 гг. – председатель Департамента законов Государственного Совета. Был приближенным Николая I и Александра II, по их поручению преподавал право великим князьям. Корф не чуждался и литературных занятий. В верноподданнически-монархическом духе в 1848 году им написан (по поручению Николая I) очерк «Историческое описание 14 декабря 1825 г. и предшествующих ему событий», а в 1857 году – книга «Восшествие на престол императора Николая I», представлявшие клеветническое описание декабрьских событий 1825 года. В 1854 году написал записки о лицее, в которых не пожалел черной краски для своих наставников и преподавателей, а также для однокашников, в том числе и для Пушкина. Свою внутреннюю неприязнь к поэту при его жизни Корф умело скрывал, да и сердце Пушкина, беспредельно открытое для всех лицеистов, не знало по отношению ни к кому из них нехорошего чувства. Известны два письма Пушкина к Корфу, поражающие нас, знающих о его недружелюбных воспоминаниях о поэте, теплотой его отношения к бывшему собрату по лицейской жизни. Одно из них по поводу того, что в 1833 году Корф обратился к поэту с просьбой похлопотать о работе для своего знакомого у известного книгоиздателя Смирдина. В своем письме к Корфу поэт, выполнив его просьбу, писал: «Радуюсь, что на твое дружеское письмо мог отвечать удовлетворительно и исполнить твое приказание… Весь твой Александр Пушкин» (10, 434). В письме 1836 г. поэт благодарит Корфа за присылку ему списка сочинений по истории Петра I, над которой он в это время работал (фактически же он не успел воспользоваться указанными Корфом книгами), которое заканчивалось словами: «Сердцем тебе преданный А. П.» (10, 596).

М. Л. Яковлев (1798–1868) – один из лицейских товарищей Пушкина. После окончания лицея поступил на службу в министерство юстиции, с 1827 года – сотрудник II Отделения императорской канцелярии по написанию законов (у M. М. Сперанского), в 1833–1840 гг. – директор типографии этого отделения. Дальнейшая служебная карьера Яковлева складывалась также удачно, и он дослужился до должности сенатора и имел чин тайного советника.

Яковлев был хранителем архива своего лицейского выпуска, протоколов лицейских сходок, проходивших в его квартире (его шутливо называли «лицейским старостой», а его квартиру – «лицейским подворьем»). С Пушкиным Яковлев всегда был в приятельских отношениях. Следует отметить, что Яковлев, как уже было сказано, помогал Пушкину в издании «Истории Пугачева», которая была отпечатана в типографии, возглавляемой им. Для печатания этой книги Яковлев сам подбирал бумагу, шрифт и тщательно проверял корректуру. Все это нашло отражение в письмах поэта к нему (например, от 3, 5, 10 и 11 июля 1834 г.), а также в некоторых письмах Пушкина к жене. Однако помощь Яковлева не сводилась к чисто технически-типографским вопросам. Он помогал Пушкину и советами более общего плана, к которым тот часто прислушивался. Так, по предложению Яковлева Пушкин соединил VIII и IX главы в одну. Кроме того, на рукописи предисловия к «Истории…» была зачеркнута позже помета Яковлева: «Нельзя ли без Вольтера?» На что Пушкин отвечал: «А почему ж? Вольтер – человек очень порядочный, и его сношения с Екатериной суть исторические» (10, 511). Однако по настоянию и под влиянием Яковлева Пушкин в конечном итоге согласился с этим – видимо, по цензурным соображениям. В письме к нему от 12–16 августа 1834 г. поэт указывал: «Из предисловия (ты прав, любимец муз!) должно выкинуть имя Вольтера, хотя я и очень его люблю» (10, 511). Об их близких отношениях в последующие годы наглядно свидетельствует тот факт, что поэт ознакомил его с полученным им в декабре 1836 года анонимным пасквилем, и тот определил бумагу, на которой он был напечатан, как «иностранную» (что для поэта послужило косвенным подтверждением причастности к делу нидерландского посланника). В 1836 году в «Современнике» Пушкин напечатал свой благожелательный отзыв на «Словарь о святых…», авторами которого были Яковлев и Д. А. Эристов. Поэт также использовал в работе над «Историей Пугачева» неопубликованный «Исторический словарь» этих же авторов. Сохранилось 10 писем и записок Пушкина к Яковлеву и 7 писем последнего к поэту.

Яковлев обладал большими музыкальными способностями, чем и объясняется пушкинское к нему обращение – «любимец муз». Им написаны романсы и песни на слова Пушкина, Дельвига, Жуковского (незаурядные композиторские способности Яковлева отмечал М. И. Глинка).

Д. Н. Маслов (1799–1856) – лицеист пушкинского выпуска. По окончании лицея (с серебряной медалью) – служащий канцелярии Государственного Совета, позже чиновник Императорского общества воспитания бедных детей, советник Московской комиссии по сооружению храма Христа Спасителя, статс-секретарь Департамента законов Государственного Совета (у М. А. Корфа), товарищ председателя коммерческого суда. Дослужился до чина действительного тайного советника.

В молодости Маслов общался с будущими декабристами. В своих «Записках о Пушкине» И. И. Пущин вспоминает о встрече с Масловым у Н. И. Тургенева на заседании участников предполагавшегося издания (журнала) «Россиянин XIX века», на котором среди других присутствовали Пушкин и Куницын, а Маслов там читал свою статью о статистике.[223]223
  См.: Пущин И. И. Записки о Пушкине. Письма. С. 59.


[Закрыть]

Д. А. Эристов (1797–1858) – лицеист второго выпуска. После окончания лицея – чиновник Комиссии по составлению законов, в 1826–1833 гг. – чиновник II Отделения императорской канцелярии по написанию законов, генерал-аудитор, сенатор, тайный советник. Сотрудничал в энциклопедических изданиях, где помещал биографии русских исторических деятелей и очерки о монастырях и скитах. Общение Пушкина с Эристовым, начавшееся в лицейские годы, продолжалось до конца его жизни. Как уже отмечалось, Пушкин использовал в работе над «Историей Пугачева» неопубликованный «Исторический словарь» Д. А. Эристова и M. Л. Яковлева, а также поместил в «Современнике» свою благожелательную рецензию на «Словарь о святых…», составленный этими же авторами.