Текст книги "Посмертно подсудимый"

Общался Пушкин и с другими лицами, занятыми на юридическом поприще. Среди них:

сотрудники Комиссии по составлению законов – Балугьянский М. А. (1769–1867), Валуев П. А. (1814–1890), Баранов А. И., Малевский Ф. И. (1800–1870), Розенкампф Г. А. (1764–1832);

Жихарев С. Д. (1788–1860) – московский губернский прокурор;

Карниолоин-Пинский М. М. (1796–1866) – начальник отделения департамента юстиции;

Короткий Д. В. – служащий в ссудной казне воспитательного дома, знаток производства «тяжбных» дел. Был посредником в отношениях Пушкина с московским Опекунским советом по вопросу об уплате процентов за заложенное им кистеневское имение в Нижегородской губернии (об этом – в письме поэта Нащекину от 3 августа 1831 г.). Представил Пушкину выписку из судебного дела Козловского уездного суда, послужившую материалом для «Дубровского» (см. письмо поэта к Нащекину от 2 декабря 1832 г.);

Недоба Ф. И. – член Областного верховного суда, председатель гражданского суда (в Кишиневе);

Ралли З. (Земфираки) – член Областного верховного суда (в Кишиневе).

Связь этих лиц с Пушкиным зафиксирована в его переписке либо в мемуарных свидетельствах современников.

III. Посмертно подсудимый

Следствие

Роковая дуэль состоялась 27 января 1837 г. Уже на следующий день командир Отдельного гвардейского корпуса (в него входил и кавалергардский полк, в котором служил Дантес) генерал-лейтенант Бистром в рапорте на имя Николая I, поданном по команде через военного министра, сообщал о случившемся:

«27-го числа сего Генваря, между Поручиком Кавалергардского Ея Величества полка бароном Геккерен (фамилия Дантеса в материалах дела пишется по-разному. – А. Н.) и Камергером Двора ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Пушкиным произошла дуэль, при которой поручик Геккерен ранен. За каковой противозаконный поступок сего Офицера, предписав судить его военным судом при Лейб-Гвардии Конном полку, арестованного, – долгом поставлю всеподданнейше донести о том ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ».[224]224
  Цитированные в этой главе материалы без специальных отсылок взяты из «Военно-судного дела», опубликованного небольшим тиражом в 1900 году. Как правило, орфография и пунктуация подлинника сохранены


[Закрыть]

Так заработала канцелярия военной юстиции. Однако при всей ее, казалось бы, должной отлаженности она сразу же дала бюрократический сбой. Рукою известного царедворца, одного из приближенных Николая I генерал-адъютанта Клейнмихеля, имевшего по своему должностному положению непосредственное отношение к организации судебного процесса по факту дуэли и контролю над ним, на этом документе (рапорт Бистрома царю) имеется виза:

«Передать в Аудиториатский департамент. Этот рапорт разошелся с предписанием, данным вчерашнего числа о сем же предмете 30 Генваря».

В этих документах не могут не заинтересовать два обстоятельства. Первое заключается в том, кто, что, как и в каком сеете видит происшедшее. Командующий корпусом доводит до сведения императора о состоявшейся дуэли, обращая внимание на ранение (как известно легкое! Дантеса и не считает своим долгом сообщить о смертельном ранении Пушкина. Событием, достойным внимания царя, в глазах николаевского генерала является рана поручика-кавалергарда. Второе – личность Клейнмихеля как одного из причастных к посмертной судьбе Пушкина и силой обстоятельств вовлеченного в круг людей, оказавшихся судьями великого поэта. О моральном праве на это Клейнмихеля (бывшего адъютанта Аракчеева – начальника печально известных военных поселений, адресата убийственной пушкинской эпиграммы «Всей России притеснитель») свидетельствует хотя бы его собственная более поздняя «причастность» к праву и правосудию. В 1842–1855 гг. он был главнокомандующим путей сообщения и публичными зданиями. Некрасов «увековечил» этого генерала-путейца в эпиграфе к известному многим со школьной скамьи стихотворению «Железная дорога» Насколько же надо было «проштрафиться» в глазах царя и его ближайшего окружения, чтобы за крупные злоупотребления (проще говоря, за неимоверных размеров воровство и казнокрадство) «строитель» железной дороги был вынужден всего лишь уйти в отставку.

Кстати, с Клейнмихелем судьба сталкивала Пушкина и при жизни, в том числе, как это ни странно, и по его творческим делам. Сталкивала, разумеется, вынужденно. Так, работая над «Капитанской дочкой» и «Историей Пугачева», Пушкин пользовался некоторыми архивными материалами об этом восстании, находившимися в Военном министерстве. Клейнмихель по истечении определенного времени предписал поэту их возвратить. В своем письме от 19 ноября 1835 г. Клейнмихелю Пушкин уведомляет его: «…возвратясь из путешествия, нашел я предписание Вашего высокопревосходительства, коему и поспешил повиноваться. Книги, бумаги, коими пользовался я… возвращены мною в Военное министерство».

Но так или иначе рапорт командира корпуса дошел до военного министра и царя, и колесо военно-судебной машины завертелось. 29 января военный министр граф А. И. Чернышев объявил тому же Бистрому «высочайшую» волю по этому вопросу. В специальном отношении на имя командующего корпусом говорится:

«ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР по всеподданнейшему докладу донесения Вашего Высокопревосходительства… о дуэли, происшедшей 27 числа сего Генваря, между Поручиком… Бароном Де-Геккереном и Камергером Пушкиным, – Высочайше повелеть соизволил: судить военным судом как их, так равно и всех прикосновенных к сему делу, с тем, что ежели между ними окажутся лица иностранные, то не делая им допросов и не включая в сентенцию (приговор. – А. Н.), представить об них особую записку, с означением токмо меры их прикосновенности…»

Этот документ военно-уголовного дела интересен по нескольким причинам. Во-первых, в связи с личностью военного министра как не просто прикосновенного к суду над поэтом, а находящегося по своему должностному положению на самой вершине пирамиды николаевской военно-судебной машины. Карьеру он сделал в качестве члена Следственной комиссии (Тайного комитета) по делу декабристов. Проявленное при этом рвение не могло не быть замечено Николаем I, и с 1827 года Чернышев – сенатор, в 1828 году – товарищ (помощник. – А. Н.) начальника Главного штаба и управляющий военным министерством, в 1832–1852 гг. – военный министр, с 1848 года – одновременно председатель Государственного Совета. По духу – сторонник аракчеевской палочной дисциплины в армии. По непосредственным делам своим справедливо считается одним из главных виновников поражения русской армии в Крымской войне 1853–1856 гг. Несмотря на принадлежность к уж слишком разным «ведомствам» (Пушкин – поэзии, Чернышев – «ведомству» Марса), поэту все-таки приходилось общаться (как и с Клейнмихелем – вынужденно) с военным министром. Известно несколько писем Пушкина Чернышеву, относящихся к периоду работы поэта над пугачевской темой. Следует отметить, что тема эта была абсолютно «закрыта» для исследователей. Пушкину же удалось преодолеть барьеры на пути к необходимым историческим материалам. С его стороны такой успех не мог быть достигнут без определенных «тактических» маневров и завоевания доверия у руководителей Военного министерства и лично у его министра. Приходится удивляться смелости поэта, запросившего разрешения о доступе к изучению следственного дела о Пугачеве под предлогом своего интереса к истории полководца А. В. Суворова. В связи с этим поэту пришлось письменно просить у военного министра разрешения и на ознакомление с чисто суворовскими материалами о его кампаниях 1794 и 1799 гг., которые не стали предметом исторических изысканий Пушкина. Тем не менее поэту удалось усыпить бдительность хранителей секретной документации, такое разрешение было получено, и материалы следственного дела о Пугачеве Пушкин использовал при работе над «Капитанской дочкой» и «Историей Пугачева».

Во-вторых, если командующий корпусом, как отмечалось, «вышел» на царя с предложением отдать под суд подчиненного ему поручика-кавалергарда, то царь, как это видно из документа, исходящего от военного министра, «повелел» судить и поэта. Формально (по закону, и в дальнейшем это будет подробно рассмотрено) царь был прав, но все-таки разный подход к этому вопросу преданного царю служаки-генерала и самого царя небезынтересен сам по себе. Несмотря ни на что, инициативу предания поэта суду у Николая I никто не может оспорить.

В-третьих, прозорливость императора в отношении прикосновенных к делу «лиц иностранных» свидетельствует не столько о его догадливости в отношении основных перипетий дуэли, сколько о его несомненной осведомленности в этом.

В тот же день, т. е. 29 января, Бистром и начальник штаба корпуса генерал-адъютант Веймарн направили по инстанции распоряжение командиру Гвардейского кавалерийского корпуса (приданного Отдельному гвардейскому корпусу) генерал-майору Кноррингу распоряжение:

«Объявив сего числа в Приказе по Отдельному Гвардейскому Корпусу, о предании военному суду Поручика… Геккерена за бывшую между ним и Камергером Пушкиным дуэль, предлагаю Вашему Превосходительству приказать: суд сей учредить при Лейб-Гвардии Конном полку, Презусом (председателем. – А. Н.) суда назначить Флигель-Адъютанта Полковника того же полка Бреверна 1-го, а асессорами (т. е. членами суда. – А. Н.) Офицеров по усмотрению Вашему. Комиссии военного суда вменить в непременную обязанность открыть, кто именно были посредниками (секундантами) при означенной дуэли и вообще кто знал и какое принимал участие в совершении или отвращении оной. Дело сие окончить сколь возможно поспешнее».

30 января Кнорринг во исполнение этого документа предписал «учинить надлежащее распоряжение» начальнику Гвардейской кирасирской дивизии генерал-адъютанту графу Апраксину, а тот 1 февраля – командующему 1-й Гвардейской кирасирской бригады генерал-майору Мейендорфу, и уже последний в этот же день наконец окончательно конкретизировал и выполнил царскую волю. В предписании «Лейб Гвардии Конного полка господину флигель-адъютанту полковнику и кавалеру Бреверну» командир бригады уточнил:

«…составляя Комиссию, назначаю Ваше Высокоблагородие Презусом, Асессорами же: Ротмистра Столыпина, Штабс-Ротмистра Балабина, Поручиков: Анненкова, Шигорина, Корнетов: Чичерина, Осоргина, а для производства дела Аудитора Маслова…»

На следующий день, т. е. 2 февраля, Мейендорф в качестве следователя по делу назначил полковника этого же полка Галахова. Вместе с этим распоряжением Мейендорф направил в комиссию военного суда и распоряжение от 30 января известного уже Веймарна о дальнейшей судьбе Пушкина как подсудимого в связи с его смертью:

«Поскольку же известно, что Камергер Пушкин умер, то самое следует объяснить только в приговоре суда, к какому бы он, за поступки его наказанию по законам подлежал».

Среди других воинских подразделений Отдельного гвардейского корпуса лейб-гвардии конный полк занимал особое место. Дело в том, что это был полк, шефом которого, так сказать, лично, официально был сам Николай. Начиная с императрицы Анны Иоанновны, в этом отношении установилась определенная традиция – все императоры и царствовавшие императрицы (Елизавета, Петр III, Екатерина II, Павел I, Александр I, сам Николай I) прошли через это звание и должность – полковник и шеф лейб-гвардии конного полка. Конная гвардия всегда использовалась в наиболее важных для своих шефов целях и всегда старалась оправдать это доверие. Любовь Николая I конногвардейцы заслужили также в самое трудное для того время. В день восстания декабристов полк одним из первых выступил против восставших в поддержку нового императора и возвратился в казармы лишь на следующий день, когда восстание было полностью подавлено. «За таковую преданность к престолу Государь Император… изволил изъявить полку свое благоволение и излить на него многие милости».[225]225
  Полтора века конной гвардии. 1730–1880. СПб., 1881. С. 65.


[Закрыть] В числе них и возведение в графское достоинство командира полка А. Ф. Орлова, и уравнивание в денежном содержании офицеров и нижних чинов с содержанием, установленным для кавалергардского полка (высшая ставка), и разовое денежное, продовольственное и «винное» награждение нижним чинам, и многое другое. Уже много лет спустя незадолго до своей смерти Николай проявил не очень свойственную ему сентиментальность и подарил полку картину, изображавшую полк в день событий 14 декабря 1825 г. Конногвардейцы доказали свою преданность царю и во время подавления польского восстания 1831 года, что было отмечено в специальном «высочайшем приказе».

Конечно же лейб-гвардии конный полк был на виду, и в свое время не один автор посвятил свои изыскания его истории. С позиции современного читателя кажется очевидным, что такое исключительное событие, как суд по делу о дуэли А. С. Пушкина, должно было бы найти какое-то отражение в описании истории полка. Честно признаться, и автор этой работы с «трепетом» открывал и перечитывал четырехтомную историю полка, написанную одним из членов военно-судебной комиссии по делу о дуэли – И. В. Анненковым.[226]226
  История лейб-гвардии Конного полка. 1731–1848. СПб., 1849.


[Закрыть] Увы, его ожидало жестокое разочарование: там об этом не было и строки. Когда «страсть исследователя» поостыла, объяснение этому нашлось самое элементарное. История Анненкова вышла в 1849 году, то есть при жизни Николая I и всего лишь через десятилетие с небольшим после дуэли, смерти Пушкина и самого процесса о дуэли. Разумеется, что в то время этот эпизод истории полка не мог быть освещен. Тем не менее, надежда автора опять затеплилась, когда он взял в руки толстый фолиант, на титульном листе которого значилось: «Полтора века Конной гвардии. 1730–1880. СПб., 1881». Однако опять, увы. И эта история написана в верноподданническом духе (в отличие от анненковской, можно сказать, в более верноподданническом, прочитав которую узнаешь, что главное в истории полка – это подавление восстания декабристов. В таком же духе был составлен (для нижних чинов) и «Краткий очерк истории Лейб-Гвардии Конного полка», изданный в 1891 году.[227]227
  Эти два абзаца моей работы «рассердили» пушкиниста А. В. Тимофеева. Комментируя авторский заголовок параграфа «А судьи кто?», он утверждает, что, «Согласно А. В. Наумова, военно-судная комиссия была сформирована при Конном полку не случайно…» (А.В.Тимофеев. Председатель военно-судной комиссии//Московский пушкинист. XI. Ежегодный сборник. М., ИМЛИ РАН, 2005, с.302). Увы, этого автор не утверждал, а всего лишь попытался дать объективную характеристику (основанную на известных специалистам публикациях) Конного полка и тот факт, что Николай I одновременно пребывал в шефах еще в шести гвардейских полках ничего в этой характеристике не меняет и изменить не может. На поставленный же автором вопрос «А судьи кто?» тот ответил однозначно. Гвардейские офицеры, вынесшие приговор по делу, конечно же прекрасно понимали, что значил их подсудимый для России и в своем решении исходили из пушкинской версии о причинах дуэли. Восстановить справедливость в отношении судей – гвардейских офицеров (как и «генералитета» ревизионной комиссии по этому делу) было главным побуждением автора при работе над данной темой.
  Моего критика удивляет и сожаление автора о том, что в известных опубликованных историях Конного полка факт рассматриваемого суда над Пушкиным не нашел место. А. В. Тимофеев объяснял это тем, что «Ни Пушкин, ни Дантес, ни Данзас никакого отношения к лейб-гвардии Конному полку не имели (потому и создана судная комиссия именно там, а не в Кавалергардском полку, где служил Дантес), а потому и не попали в его историю» (А. В. Тимофеев. Указ. статья., с.303). Разумеется, что нигде автор не утверждал, что Пушкин, Дантес или Данзас были при жизни поэта каким-либо образом причастны к Конному полку. А вот то, что если бы такая история полка была, допустим, опубликована после того, как Россия отметила столетний юбилей рождения поэта, этот эпизод мог бы войти в историю полка. Что же тут такого удивительного?


[Закрыть]

Перейдем, однако, непосредственно к характеристике тех, кому выпала нелегкая ноша выступить судьей по делу о дуэли, выпала обязанность дать оценку преддуэльного поведения гениального поэта и вынести в отношении него посмертный приговор. Начнем с председателя военно-судной комиссии. Ее презус – А. И. Бреверн. Начал службу в полку корнетом в 1817 году. Участвовал в кампании 1831 года. В 1833-м произведен в полковники. В 1835-м – флигель-адъютант. В 1839-м – командир Финляндского драгунского полка, с 1843 года – генерал-майор. Первый боевой орден (Св. Владимира 4-й степени) получил за участие в подавлении восстания декабристов. За подавление польского мятежа получил бант к этому ордену, а чуть позже – орден Св. Станислава 3-й степени.

Ротмистр В. Г. Столыпин. Начал службу в полку в 1826 году, как тогда и было принято, корнетом. Через три года – адъютант начальника дивизии. В 1840 году из ротмистров уволен в отставку по болезни «с чином полковника и мундиром».

Штабс-ротмистр И. П. Балабин. В полк поступил в 1828 году из школы гвардейских подпрапорщиков и юнкеров. За польскую кампанию награжден орденом Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». В 1841 году уволен в отставку для определения к гражданским делам с чином надворного советника.

Поручик И. В. Анненков. В полку с 1833 года (из той же школы, что и Балабин), в 1840-м – полковой адъютант, в 1841-м – ротмистр, в 1846-м – флигель-адъютант, в 1848-м – полковник, с 1851 по 1853 г. – «при Особе Его Императорского Величества», в 1853 году – исполняющий должность вице-директора инспекторского департамента Военного министерства, в 1855 году – генерал-майор с назначением в свиту императора. Анненков – родной брат известного литератора и мемуариста П. В. Анненкова, первого биографа и посмертного издателя Собрания сочинений Пушкина. И. В. Анненков также не был чужд литературным занятиям. Он написал, как уже отмечалось, четырехтомную историю конного полка и неоконченные воспоминания о школе гвардейских подпрапорщиков и юнкеров. Кстати, когда младший Анненков сомневался в успехе издания пушкинских произведений, старший поддерживал его в этом намерении и даже убеждал. Сохранилось его письмо, написанное по этому поводу и свидетельствующее о том, что «судья» поэта неплохо разбирался в его творчестве. Так, 12 мая 1851 г. И. В. Анненков писал брату: «Успеху предприятия способствовать будут новые, не бывшие в печати сочинения Пушкина. Твое резкое суждение, что их нет, – несправедливо. Я нашел около 50 стихотворений, достойных печати и от которых Некрасов и Боткин были в восторге, когда им читал».

Поручик Н. И. Шигорин. В полку с 1832 года (из школы гвардейских подпрапорщиков и юнкеров), в 1841 году – ротмистр, в 1843-м – уволен в отставку по болезни «полковником и с мундиром».

Корнет П. П. Чичерин. В полку с 1837 года. С 1845-го – ротмистр, в 1851-м – полковник, в 1857-м – уволен в бессрочный отпуск.

Корнет И. С. Осоргин. В полк поступил вместе с Чичериным (из той же школы гвардейских подпрапорщиков), в 1845-м – ротмистр, в 1851-м – уволен по домашним обстоятельствам «полковником и с мундиром».

Следователь по делу – полковник А. П. Галахов. В полку с 1820 года после окончания Благородного пансиона при Царскосельском лицее. В 1828 году из штабс-ротмистров вышел в отставку (причина неизвестна). В 1831-м – снова на службе. В 1832-м произведен в ротмистры, в 1837-м – в полковники, в 1841-м – флигель-адъютант, в 1846-м – генерал-майор с назначением в свиту императора. Следует отметить, что Галахов был лично знаком с Пушкиным. Об этом свидетельствует, например, одно из авторских примечаний к восьмой главе «Истории Пугачева». В нем Пушкин благодарит А. П. Галахова за передачу ему документов о пугачевском восстании, находившихся в архиве деда Галахова.

Как видно из кратких биографических справок, все члены военно-судной комиссии, рассматривавшей дело о дуэли Пушкина, были типичными представителями гвардейского офицерского корпуса своего времени (не лучше и не хуже других), ничем себя особенно ни до процесса по делу о дуэли, ни после него не проявившие. Служебную карьеру сумели сделать (дослужившись до генералов и флигель-адъютантов) лишь Бреверн, Галахов и Анненков.

Следует отметить, что судьба посмертно связала Пушкина с конногвардейским полком не только в связи с военно-судным делом о его дуэли. В 1851 году, т. е. четырнадцать лет спустя после смерти поэта, восемнадцатилетним корнетом в нем стал служить его старший сын А. А. Пушкин («рыжий Сашка», как называл его отец). С 1853 по 1860 год в этом полку служил и младший сын поэта – Г. А. Пушкин. Интересно, что с 1844 по 1853 год конным полком командовал П. П. Ланской – второй муж Натальи Николаевны.

Современному читателю небезынтересно будет ознакомиться с тем, какие российские законы и как устанавливали процедуру (процессуальную форму) подобных военно-судных дел. Основы уголовного процесса военной юстиции были заложены еще в законодательстве Петра I и, в частности, в его «Кратком изображении процессов или судебных тяжб», изданном в апреле 1715 года одним томом вместе со знаменитым Петровским Артикулом Воинским (материальный уголовный закон). В «Кратком изображении» и определяется военное судоустройство и процесс в военных судах. Этот законодательный акт просуществовал с незначительными изменениями до 1839 года, когда был издан Военно-уголовный устав. «Краткое изображение» еще в 1830 году было включено в Полное собрание законов Российской империи, и именно в этой редакции им руководствовались по делу о дуэли как организаторы этого процесса, так и сами назначенные судьи.

В п. 2 ст. 3 этого законодательного документа устанавливается предмет разбирательства в военных судах: «В воинской суд, в котором токмо ссоры между офицеры, солдаты и протчими особами войску надлежащими происходящие разыскиваются и по изобретении дел решатся, и о сем после днем есть наше намерение здесь пространное объявить». В ст. 4 военный суд (кригсрехт) подразделяется на генеральный и полковой. Оба они являлись судами первой инстанции и отличались друг от друга по подсудности, зависящей от характера дела и служебного положения подсудимых. Так, генеральному кригсрехту подсудны были дела о государственных преступлениях («Вина оскорбления Величества или государственные дела»); дела о деяниях, совершенных целыми частями и подразделениями («Погрешение от целого или половины полка, от батальона, шквадрона или роты происходящыя»), а также дела (как гражданские, так и уголовные), касающиеся «высокого» офицерства. Все остальные дела были подсудны полковому кригсрехту. Дело о дуэли между поручиком и «камергером» как раз и было подсудно полковому военному суду.

Статья 6 «Краткого изображения» определяла состав суда: «В полковом кригсрехте президент полковник или полуполковник и имеет при себе асессоров: 2 капитанов; 2 поручиков; 2 прапорщиков». И в этом случае, как видим, формальности были соблюдены. Суд возглавил полковник, в него вошли и два поручика. Что же касается ротмистра, штабс-ротмистра и двух корнетов, то здесь тоже все было сделано правильно. Суд был учрежден при конном полку, где (как и вообще в кавалерии) ротмистры и штабс-ротмистры были капитанскими званиями, а корнеты приравнивались к общеармейским прапорщикам (с 1801 по 1884 год; позже звание корнета соответствовало званию подпоручика).

Итак, полковники («полуполковники»), ротмистры, поручики, прапорщики в наличии, но где же юристы? Ведь полковой кригсрехт – это как-никак все-таки суд, а не обычный военный совет. Петр продумал и этот вопрос, и ввел в состав военного суда такую процессуальную фигуру, как аудитор, тщательно регламентировав его обязанности. В статье 7 «Краткого изложения» определено: «Хотя обще всем судьям знать надлежит право и разуметь правду, ибо неразумеющий правду не может разсудить ея, однако ж при кригсрехтах иные находятся обстоятельства, понеже в оных обретаются токмо офицеры, от которых особливого искусства в правах требовать не мочно, ибо они время свое обучением воинского искусства, а не юридического провождают, и того ради держатся при войсках генералы, обор и полковые аудиторы, от которых весьма требуетца доброе искусство в правах, – надлежит оным добрым быть юристам, дабы при кригсрехтах накрепко смотрели и хранили, чтоб процессы порядочно и надлежащим образом отправлялись. И хотя аудиторы при суде голосу в приговорах не имеют, с чего ради оных при судейском столе и не сажают, по обыкновению при особливом столе купно с секретарем, или протоколистом, ежели притом кто из сих определитца, сидят, однако ж надлежит оным, и должны они всегда добрым порядком, что за непристойно обрящут, упоминать, или когда кого в кригсрехте в разсуждении погрешающего усмотрят, тогда оного к правде основательно приводить».

Как видно, Петр не снимал с офицеров-судей обязанности разбираться в правовых вопросах («хотя обще всем судьям знать надлежит права»), но вместе с тем прекрасно понимал, что совместить военное и юридическое искусства довольно нелегко (от офицеров «особливого искусства в правах не мочно»). При этом следует отметить, что аудиторам как специалистам права отводилась в суде важная роль. Именно они отвечали и за установление в суде истины, и за справедливость выносимого судом наказания. Хотя, учитывая их низкое должностное положение, их даже «при судейском столе не сажают». В последующих нормативных актах, вносящих изменения в петровские Воинские уставы, больше всего внимания уделено именно аудиторам. Это делали и Павел I, и Александр I. Однако в любом случае эти изменения сводились, с одной стороны, к напоминанию об ответственности аудиторов, а с другой – к тому, чтобы ни в коем случае не уравнивать их в правах с офицерами-судьями. Например, Павел I в Воинском уставе полевой походной службы 1796 года предусмотрел целую главу «О должности аудитора», где напомнил, что «Аудитору как в военное время, так и в мирное время производить следствие как над офицерами, так и над унтер-офицерами и рядовыми». Вместе с тем он же употребил их для хозяйственных нужд полка: «В походе Аудитор всегда имеет команду над обозом полковым, и оному смотреть, чтобы упряжки в полку шли по очереди, как роты в полку, и ему отвечать за извощиков… В военное время, в отсутствие полкового квартирмейстера, Аудитор принимает для полку фураж и провиант».

В именном Указе 1803 года Александра I, объявленном генерал-аудитором Ливеном генералу Бенигсену, «О непредставлении Дворян в Аудиторы» также указано на недопущение какого-либо выдвижения аудиторов: «Государь Император, по представлению Вашего Высокопревосходительства… о произведении в Аудиторы в Псковский Мушкетный полк того же полка Портупей-Прапорщика Ильященкова I. Высочайше указать соизволил Вашему Высокопревосходительству, что в сие звание Дворян представлять не следует». Он же (Александр I) в 1815 году издал Указ «О непозволении покупать крепостных людей Аудиторам и Квартирмейстерам, также чиновникам, состоящим по Военному Министерству в Обер-офицерских классах».

Смысл и павловских, и александровских поправок ясен. Жизнь неумолимо «возвышала» аудиторов. Сами дворяне (те же офицеры) не могли не понимать, что, окажись они в качестве подсудимых, их права, их честь и положение могут быть защищены от судебного произвола только законом и знающими его людьми. Но дворянские сословные предрассудки не могли возвысить аудитора до дворянина, и в силу этого дворянская мораль не допускала, чтобы свой брат, «благородный», был юристом, судейским крючкотвором, стряпчим.