Текст книги "Субмарин"

20

Мое сердце пропускает удар, а потом начинает колотиться как сумасшедшее. Мой отец? Там, впереди, в этом странном здании? Неужели это правда?

Поначалу это кажется мне крайне маловероятным. От кого Высокий-Лоб мог об этом узнать? Зачем энергетической компании держать субмарина в плену в здании метановой шахты? Но потом мне вспоминаются события в Сихэвэне. Тюрьма, в которой я обнаружила Плавает-Быстро, и генетическая лаборатория, где должны были разработать смертельный для субмаринов вирус. Что если они пытаются сделать это снова? Только на этот раз выбрали место, где никакие любопытные соседи им не помешают? Пожалуй, не так уж это маловероятно.

Мысли стремительно проносятся в моей голове. Как и где я могу узнать об этом больше? Если бы я знала, где конкретно мы находимся, можно было бы выяснить, кому принадлежит шахта. Я могла бы обратиться с этим к «Гипъюн Чингу», а они раскопали бы правду благодаря своим связям.

– Я бы очень хотел освободить пленника, – прерывает мои размышления Высокий-Лоб. – Но, к сожалению, я слишком мало знаю об этой постройке. Она большая, очень большая. Где они его держат? Какое у них есть оружие и оборонительные сооружения и что с ними можно поделать?

Я беспомощно пожимаю плечами.

– Обо всем этом я тоже ничего не знаю.

– Неужели? – руки Высокого-Лба совершают такие резкие движения, как будто он хочет разрезать воду на части. – Ты ведь всю свою жизнь до недавнего времени жила среди людей воздуха?

– Я просто не знаю! – защищаюсь я. Мир наверху он явно представляет себе гораздо более простым, чем он есть на самом деле. – Я никогда не имела дела ни с чем подобным.

Глаза Высокого-Лба сверкают.

– Не знаю, стоит ли тебе верить, – заявляет он. – Мне кажется, ты все еще на их стороне. Ты одна из людей воздуха.

– Нет! – возражаю я, но сама уже ни в чем не уверена: а это на самом деле так? Вдруг я считаю сушу своей настоящей родиной? Вдруг я никогда не смогу полностью оставить ее в прошлом? Тут я вспоминаю, что вообще-то у меня есть планшет, а значит, я могу поискать информацию. И сообщить обо всём миссис Бреншоу и «Друзьям глубин».

Я торопливо объясняю королю, что, возможно, я смогу узнать то, что его интересует. Только для этого мне нужно ненадолго выйти наверх, на сушу. На какой-нибудь островок тут поблизости. Стоит ли мне попробовать объяснить ему, что я могу сделать при помощи своего планшета? А заодно рассказать, что такое сеть? Радиоволны? Наверное, лучше даже не пытаться. Тем более что я и сама-то не до конца понимаю, как всё это работает.

Высокий-Лоб смотрит на меня долгим недоверчивым взглядом.

– Ну хорошо, – изрекает он наконец. – Сделай это. Пусть это будет твоей возможностью доказать, на чьей ты стороне. Шесть-Пальцев отправится с тобой и покажет тебе дорогу.

Тем же вечером я нахожу в своей палатке кусок ткани, раскрашенный в цвета женщин племени – фиолетовый с желтым. А к ней плетеный шнур из рыбьей кожи. Набедренная повязка. Я опускаюсь на дно, беру ткань в руки и понимаю, что это не просто кусок ткани. Это символ. Возможность показать, кем я теперь сама себя считаю. Доказать, что я теперь Серая Всадница.

Я сомневаюсь. Пробую на ощупь материал. Он очень легкий, кажется скорее пучком травы, а не тканью. Рассматриваю цвета и задумываюсь о том, как Серые Всадники делают краску. И, конечно же, всё это я проделываю исключительно для того, чтобы не переходить к самому главному. Я снова вижу перед собой короля, его руки говорят мне: «Похоже, ты всё еще одна из людей воздуха».

Нет. Я теперь Серая Всадница.

Я решительно снимаю плавки и засовываю их в рюкзак. Затем протягиваю набедренную повязку между ногами и закрепляю ее при помощи шнурка, так, как, я видела, делают это субмарины. Мне приходится повозиться, чтобы вся эта конструкция хорошо держалась. Конечно же, повязка не сидит так плотно, как эластичные трусики из парасинта, но в конце концов мне удается с ней справиться. После тесных плавок мне кажется, что я совсем голая. И всё же по ощущениям это скорее приятно. Чувствуешь себя свободнее, что ли.

На следующее утро Плавает-Быстро, конечно, сразу же замечает перемену.

– Теперь ты выглядишь как одна из них, – неодобрительно говорит он.

Следовало бы прямо тут и признаться ему, что я решила примкнуть к племени Серых Всадников, но я трушу и поэтому просто осматриваю себя сверху донизу и отвечаю:

– А по-моему, мне идет.

Он закатывает глаза.

– Я начинаю спрашивать себя, что я, собственно, здесь делаю.

– Защищаешь меня, – отвечаю я. Он недовольно морщится, и я добавляю: – И потом, здесь же совсем не так плохо, разве нет?

Он качает головой.

– Ты уже и говоришь как одна из них. – Он берет копье и закрепляет его на спине, а потом кивает в сторону нескольких субмаринов, которые машут нам и зовут с собой. – Пойдем уже есть.

Я удивляюсь его плохому настроению и молча следую за ним. Во время завтрака мне опять приходится отвечать на бесконечные вопросы, например, почему у меня до сих пор нет детей. Хм. Я пытаюсь объяснить, что у людей воздуха в моем возрасте обычно детей еще не бывает, они сами еще чувствуют себя детьми. Всем присутствующим это кажется чрезвычайно странным, и они сходятся на том, что люди воздуха большие чудаки.

Что, по большому счету, не так уж далеко от истины.

Появление принца наконец избавляет меня от этой повинности. Он тоже замечает мой новый наряд, но никак его не комментирует, только говорит:

– Отец велел отвезти тебя на ближайший остров.

– Да, было бы здорово, – подтверждаю я.

– Хорошо. Тогда поплыли, – говорит он.

На этот раз плыть далеко не приходится, Маленькое-Пятнышко ждет нас сразу же за пределами лагеря. При виде меня он шевелит нижней челюстью, выглядит это так, будто бы он хихикает. Мы садимся ему на спину, привязываемся ремнями и отправляемся в путь. Я готова перекатиться на живот, если у нас опять случится гонка, как в прошлый раз, но сегодня Шесть-Пальцев решает обойтись без этого. Мы плывем ровно с той скоростью, при которой комфортно сидеть прямо.

Сегодня принц кажется еще более замкнутым, чем в прошлые дни, и я не понимаю, в чем дело. Я всё время вспоминаю про Вместе-Вместе два дня назад, когда наши взгляды встретились и на целую вечность растворились друг в друге, – не может же быть такого, чтобы это оставило его равнодушным!

Или может? В принципе, мне никогда не казалось, что я хорошо понимаю парней, но в этот раз я в полном недоумении.

И вот теперь мы сидим рядом на спине у кашалота, и наши руки недвижимы. Шесть-Пальцев даже не смотрит на меня, его взгляд устремлен вперед, в мерцающую синеву перед нами, можно подумать, что меня вообще здесь нет. В какой-то момент я не выдерживаю. Я дотрагиваюсь до его плеча, чтобы привлечь его внимание, и, когда он неохотно оборачивается, спрашиваю:

– Ты сказал, что я нравлюсь Маленькому-Пятнышку.

– Да, – отвечает он скупым жестом.

– И Большой-Матери тоже?

– Да.

– А как насчет тебя?

Он глядит на меня, прямо скажем, испуганно, сжимает губы и не шевелит ни единым пальцем. Я снова смотрю ему прямо в глаза долгим глубоким взглядом и по крайней мере у меня снова возникает то же магическое ощущение, что и вчера во время Вместе-Вместе.

– Когда мы были у китов, – продолжаю я осторожными жестами, – на какой-то момент мне показалось, что ты хочешь поцеловать меня.

Шесть-Пальцев вздрагивает. Что это, паника? Если да, то почему?

Он смотрит в сторону, но долго не выдерживает и снова поворачивается ко мне. Его руки при этом так напряжены, будто он изо всех сил старается не позволить им сказать что-то, чего им ни в коем случае нельзя говорить.

Я глубоко вдыхаю прохладную, свежую воду и стараюсь не обращать внимание на охватившую меня дрожь. Мне нужно сейчас расставить все точки над «и», иначе я с ума сойду.

– Вообще, я была бы совершенно не против, – осторожно объясняю я. – Мне только хотелось бы знать… мне хотелось бы знать…

Но дальше я не нахожу слов и только беспомощно смотрю на него. Я внимательно изучаю его лицо, но вот он отвечает на мой взгляд, и теперь мы смотрим друг на друга как зачарованные. На этот раз между нами нет двадцати шагов, нет даже расстояния вытянутой руки, и, удивительно, в такой близости взгляды обладают некой силой притяжения, магнетизмом, который всё ближе и ближе притягивает нас друг к другу. Еще ближе, и еще, пока его лицо не оказывается прямо у моего лица, и я чувствую, как между нами течет вода, сквозь тончайший зазор, который мы ей пока еще оставляем.

А потом его губы касаются моих.

21

Проходит миллион лет, прежде чем наши губы снова разъединяются. А может быть, это была всего лишь секунда, я не знаю. Мои руки незаметно для меня самой обвили его шею, а его руки – мою талию, я тут же пользуюсь этим, чтобы снова поцеловать его. И опять соприкосновение наших губ заставляет трепетать каждую клеточку моего тела.

Признаюсь, я, как и все, представляла себе свой первый поцелуй, гадала, каким он будет. Но я и мечтать не могла, что всё случится вот так. Если бы сейчас весь мир вокруг нас полетел в тартарары, я бы этого не заметила, потому что в эту минуту в целой вселенной есть только я и он, нет, не так, только мы, ведь границы между нами в этот блаженный миг исчезли.

Как прекрасно целовать его. Обнимать. Чувствовать его. Прекраснее всего понимать, что всё это действительно происходит со мной. У меня такое чувство, словно я всю жизнь плутала по улицам бесконечно огромного города с ключом в руке, бродила от дома к дому, а сейчас наконец нашла ту дверь, к которой мой ключ подходит.

Я вспоминаю Полоску-на-Животе и то, что она сказала мне про любовь. Что любовь – это очень просто. Я тогда ей не поверила, но теперь верю. Это действительно совсем просто. Невероятно просто. И невероятно прекрасно. Наконец-то я нашла свое место.

Я целую Шесть-Пальцев еще раз. И еще раз. А потом еще раз. Чем больше я это делаю, тем сильнее меня заполняет горячий, божественный поток, мощный, как Восточно-Австралийское течение. И больше всего мне бы хотелось просто отдать себя во власть этого течения, позволить ему нести меня туда, куда оно течет.

Но я не могу. И дело не в том, что мне вспомнились предостережения тети Милдред, – хотя они мне, конечно же, вспомнились, – а потому что я чувствую, что Шесть-Пальцев настроен совсем иначе. Он сомневается. Он отстраняется. Я хочу полностью открыться ему, но он этого не хочет.

– Что такое? – спрашиваю я и смотрю на него вопросительно, мое лицо близко-близко к его, мои жабры трепещут от того, как много воды проходит через них.

Он отворачивается и показывает:

– Мы приплыли. – Перед нами отвесная скала, уходящая вверх. – Это небольшой риф, поднимающийся над поверхностью воды.

Я не сразу заметила скалу, и, если честно, меньше всего меня сейчас интересуют какие-то там рифы.

– Я не об этом, – возражаю я.

Он не смотрит мне в глаза.

– Мне не следовало этого делать, – удрученно сообщает он.

– Не следовало целовать меня?

– Да.

– Но почему?

Мои руки дрожат, когда я задаю этот вопрос, и мне кажется, я уже вижу ответ на него: потому что у него есть другая. Или, может быть, потому, что он принц Серых Всадников и не может влюбляться, как все нормальные люди, а должен жениться на женщине, которую ему выберет отец. По крайней мере, у королей на суше дело обстояло именно так, если я правильно помню школьные уроки истории.

Он делает неопределенный жест, а потом добавляет:

– Не понимаю, что мне делать. Я поцеловал тебя, потому что… потому что не мог по-другому.

Я не знаю, плакать мне или смеяться. Что он хочет этим сказать? В любом случае очевидно, что Шесть-Пальцев что-то тяготит, может быть, какая-то тайна. Или же он ужасно боится своего отца, короля. Вот только – почему? Хорошо, я ничего не смыслю в политике и тому подобном. Но если король совершенно всерьез считает меня Посредницей, обещанной им в пророчестве, то связь между мной и его сыном должна быть ему по душе, разве нет? Или я в чем-то ошибаюсь?

Понятия не имею. Я выпускаю Шесть-Пальцев из объятий, отодвигаюсь от него чуть-чуть и спрашиваю:

– Но я же тебе нравлюсь?

Он кивает.

– Но?

– Но я боюсь сделать тебе больно.

Этот парень загадка для меня.

– Почему? Каким образом ты можешь сделать мне больно?

– Я не могу сказать этого тебе, – дрожащими руками объясняет он. Его грудь поднимается, и по тому, как трепещут его жабры, понятно, что он только что издал глубокий беззвучный вздох. – Может быть, когда-нибудь я смогу всё объяснить.

Теперь и я вздыхаю. И даю себе обещание обязательно кое-что рассказать Полоске-на-Животе, если мы еще когда-нибудь с ней встретимся. Любовь – это легко, да?

– Ну хорошо, – соглашаюсь я. – Тогда давай сначала сделаем то, для чего мы приплыли сюда.

Сейчас я была бы рада «спрятаться» за устной речью, потому что меня не покидает ощущение, что мои руки и мое тело бессовестно выдают, что у меня на самом деле на душе и как сильно мне хочется плакать. Я показываю наверх.

– Я сейчас поднимусь на поверхность и попытаюсь узнать что-нибудь об этой метановой шахте.

Ну а в первую очередь мне срочно нужно оказаться где-то, где я смогу спокойно орать и рыдать так, чтобы никто этого не видел. Шесть-Пальцев кивает, он так крепко сжал челюсти, что на щеках заиграли желваки.

– Хорошо. Я подожду здесь.

Я снимаю с себя петлю упряжи и полностью концентрируюсь на том, что мне нужно сделать. Не глядя больше на Шесть-Пальцев, я поднимаю лицо и создаю в легких кислород, который тянет меня наверх, к мерцающей поверхности воды.

Как приятно взлетать, рассекая воду, мне бы никогда не удалось сделать это так быстро, если бы я просто гребла. Свет приближается, он обнимает меня, и вот я уже на поверхности, из моих жабр выливаются остатки воды, я набираю полные легкие воздуха, подгребая ногами на месте, и озираюсь по сторонам.

А вот и островок. Крошечная, голая скала в паре гребков от меня, единственный клочок земли посреди бескрайней синевы. Когда я выхожу на берег, мои ноги снова дрожат, но на этот раз дело не в том, что я отвыкла ходить. Дело в разочаровании.

Скала шероховатая, у нее острые края, нужно быть осторожной, чтобы не пораниться. Кроме пары лишайников здесь, похоже, ничего не растет, и какое-то время я ищу место, где можно было бы сесть. Всё это отвлекает меня от печальных мыслей. Вообще-то сначала я хотела поплакать, а теперь не могу. Кажется, будто то, что я только что пережила, случилось в каком-то другом мире и в какой-то совершенно другой жизни. Хотя, может быть, меня еще накроет и я наплачусь всласть. Очень может быть.

Я снимаю рюкзак, достаю планшет и включаю его. Пока он загружается, я размышляю, откуда начать поиски. В обычных библиотеках не найти ничего, что выходит за рамки общих знаний. А доступа к административным документам или материалам компаний у меня, конечно же, нет. Так что разумнее всего будет сразу связаться с миссис Бреншоу.

Но тут экран планшета светлеет, и все мои размышления оказываются бесполезными. Потому что так далеко в море он не может найти сеть!

Сначала я отказываюсь в это поверить. Никогда раньше не бывала в таком месте, где бы не было сети. Я встаю, поднимаю планшет над головой, поворачиваю его то в одну сторону, то в другую, но значок сети остается серым, что бы я ни делала.

Этого не может быть. Я снова сажусь, вспоминаю всё то, что я наобещала Высокому-Лбу, и мои ноги опять начинают дрожать. И что теперь?

Я лезу в настройки, ищу программы диагностики. За все годы, что я пользуюсь планшетом, они ни разу мне не понадобились, но вот я наконец-то нахожу и запускаю их. Диагностика говорит, что с устройством всё в порядке. Просто здесь нет сети.

Ох. Я выключаю планшет, какое-то время жду, глядя на бескрайний горизонт, скользя взглядом по бескрайнему океану, обступающему меня со всех сторон. Когда я снова включаю планшет, сети по-прежнему нет. Ее нет, что бы я ни делала. Я слишком далеко от берега и от навигационных маршрутов.

В конце концов я сдаюсь, выключаю планшет и аккуратно убираю его обратно в рюкзак. Я слезаю вниз со скалы, пережидаю, пока пройдет пара волн побольше, соскальзываю в воду и ныряю.

Шесть-Пальцев по-прежнему здесь. Более того, он поплыл за мной и ждал меня у самой поверхности, так что у меня даже возникает подозрение, что он за мной наблюдал.

– Ты и правда это можешь, – констатирует он. – Ты можешь выходить на воздух и снова нырять в воду когда хочешь.

Я смотрю на него с удивлением и не понимаю, почему его это вдруг так впечатлило. Разве не в этом заключались способности пресловутой Посредницы, которая была обещана субмаринам? К тому же не очень-то и долго я пробыла на поверхности. Если верить маминому дневнику, отец спокойно мог оставаться на воздухе так же долго.

– Да, – отвечаю я. – Только всё зря. – Я пытаюсь объяснить ему, в чем проблема, и у меня складывается впечатление, что, в отличие от своего отца, он понимает, что я имею в виду, когда говорю про сеть.

Какое-то время мы растерянно парим в прозрачной синеве, рядом кружит парочка желто-оранжевых рыб-клоунов. Потом Шесть-Пальцев говорит:

– Ну что, поплыли назад.

И мы отправляемся в обратный путь, молча и удрученно. Мы подплываем к Маленькому-Пятнышку, который внимательно нас изучает и, похоже, чувствует, как изменилось наше настроение. Мы усаживаемся ему на спину, надеваем ремни, и дальнейшая поездка проходит совершенно спокойно, без гонок и прыжков.

Один раз Шесть-Пальцев пытается взять меня за руку, но я убираю ее. Теперь я совсем не в настроении для таких попыток сближения. И дело тут не столько в моем разочаровании, сколько в том, что сейчас я боюсь. Я боюсь короля. Я обещала Высокому-Лбу разузнать про метановую шахту, но не могу сдержать обещания. Почему-то я чувствую, что это грозит мне неприятностями. Может быть, очень скоро я пойму, что случилось с Шесть-Пальцев, даже если он так и не объяснит мне ничего сам.

В голубой дали начинают вырисовываться очертания палаточного города Серых Всадников. Уже темнеет, и там, где стоят корзины с рыбками глофиш, светятся огоньки. Мы так долго отсутствовали? Целый день? Хотя могло статься, что нас не было целый месяц, я совершенно потеряла счет времени. Кажется, наш первый поцелуй длился не меньше часа, и молчаливое сидение бок о бок, кстати, тоже. Сегодня светлая ночь. Несмотря на то что луна уже пошла на убыль, на небе ни облачка, и морское дно залито волшебным серебряным светом.

Внезапно мне приходит в голову идея.

– Слушай, – поворачиваюсь я к Шесть-Пальцев, – а не мог бы ты отвезти меня к метановой шахте?

Он ошарашенно смотрит на меня.

– Что?

– Ну, метановая шахта, которую мне показывал твой отец, ты знаешь, где она? – не сдаюсь я.

– Конечно, знаю.

– А ты смог бы убедить Маленькое-Пятнышко отвезти нас туда?

Выражение его лица становится все более скептическим.

– Ты хочешь сказать – сейчас?

Я решительно киваю.

– Может быть, так мне удастся узнать что-нибудь полезное для твоего отца.

Я понятия не имею, что бы это могло быть, но я точно понимаю в механизмах людей воздуха больше, чем любой субмарин. Может быть, всё окажется очень просто. Может быть, мне будет достаточно проплыть вокруг здания и заглянуть в окна, чтобы обнаружить внутри субмарина, запертого в резервуаре с водой. А это, собственно, всё, что нам нужно узнать.

Шесть-Пальцев втягивает щеки.

– Если что-то пойдет не так, король нам головы поотрывает.

– Да что тут может пойти не так? – возражаю я, преисполнившись отчаянной решимости.

Прежде чем ответить, он задумчиво кусает губу и хрустит пальцами. А потом говорит:

– Ну хорошо. Я тебя отвезу.

22

Я не знаю, чего я боюсь, но я боюсь. Может быть, Высокого-Лба. Ну да, скорее всего, так оно и есть. Хотя, может быть, и мертвой зоны, к которой мы приближаемся.

Маленькое-Пятнышко ведет себя куда менее послушно, чем тот кашалот, на котором мы плавали сюда с Высоким-Лбом. Если бы я не видела раньше, как легко Шесть-Пальцев договаривается с китом, я бы ни за что не поверила сейчас, что он Серый Всадник. Зверь упрямится, рвется в разные стороны или вовсе резко останавливается на месте. Хуже всего приходится, когда Маленькое-Пятнышко отряхивается и сбрасывает нас со спины, а мы беспомощно болтаемся на ремнях до тех пор, пока он снова не успокоится.

– Я справлюсь с ним, – уверяет меня Шесть-Пальцев в те короткие мгновения, когда одна рука у него оказывается свободной.

Я только киваю. Я уже совсем не уверена в том, что отправиться на станцию было такой уж хорошей идеей.

Ночь всё такая же светлая. Морское дно заливает бледный свет. Вокруг нас двигаются серебряные огни и глубокие тени – но никого живого рядом нет. Это только блики, отражения, игра света. Дно безжизненно. Белый порошок перемолотых костей зловеще мерцает в лунном свете. Мне это только кажется или дорога сегодня действительно длиннее, чем накануне? По крайней мере, плывем мы явно дольше.

Маленькому-Пятнышку не по себе, это чувствую даже я. Если бы он был человеком, я бы сказала, что он вот-вот бросится на пол и начнет колотить ногами. Шесть-Пальцев приходится постоянно удерживать его от того, чтобы развернуться и поплыть в противоположную сторону, а я сижу рядом и чувствую себя мучителем животных, ведь именно я всё это затеяла. Но самим нам такой дальний путь не осилить. Мне – уж точно. Тем более по этой смрадной местности, где от воды дерет горло. Киту достаточно один, ну, может быть, два раза взмахнуть хвостом, чтобы унести нас веред на такое расстояние, которое самостоятельно я преодолевала бы никак не меньше четверти часа. Один раз мы всё же останавливаемся. Вернее, это Маленькое-Пятнышко останавливается, а Шесть-Пальцев приходится приложить немало усилий, чтобы не позволить ему рвануть назад.

В какой-то момент мне всё же начинает казаться, что зверь смирился с тем, что мы сюда приплыли и поворачивать не собираемся. Маленькое-Пятнышко по-прежнему плывет неохотно, но теперь он, видимо, решил, что чем быстрее всё это будет позади, тем лучше.

Вскоре вдали показалась постройка. Смутный силуэт, приплюснутый овал на ходулях. Можно разглядеть пару светлых точек: окна, в которых горит свет. Шесть-Пальцев останавливает кита.

– Ближе не получится, – говорит он. – И поплыть с тобой я тоже не смогу. Если я оставлю его здесь одного, он удерет.

Я киваю. Меня это вполне устроит.

– Никаких проблем. Главное, чтобы ты меня дождался.

– Это я тебе обещаю, – отвечает он.

– Хорошо. – Я снимаю с себя петлю страховки, поправляю рюкзак и всплываю повыше. На мгновение я ощущаю чрезвычайно сильный импульс поцеловать его на прощание, но тут же вспоминаю, что он почему-то считает, что ему этого нельзя. Так что я подавляю импульс и ограничиваюсь коротким:

– До встречи. Я не знаю, сколько времени это займет.

– Я в любом случае тебя дождусь, – обещает он. – Не важно, сколько придется ждать.

Я киваю.

– Я постараюсь побыстрее. – И уплываю.

После долгой и, несмотря ни на что, быстрой поездки на ките мне теперь мне кажется, что я со своими жалкими гребками вообще не двигаюсь с места. Словно я застряла. Словно вокруг меня не вода, а желе. Я всё плыву и плыву, а шахта совершенно не приближается.

Очень скоро я понимаю, что устала, но не от напряжения, а от безжизненной, мертвой на вкус воды, которой вынуждена дышать. Может ли быть такое, что кислорода в ней меньше, чем в нормальной морской воде? Понятия не имею. Но в любом случае в ней содержится что-то, от чего кружится голова, а ноги и руки делаются слабыми.

Наконец в полуобморочном состоянии я добираюсь до здания. Оно больше, чем казалось издали, и, хотя света едва хватает, чтобы различать очертания, я замечаю на обшивке до боли знакомый логотип – плавающую в воде букву «Т» от «Тоути Индастрис». Какое совпадение. Я невольно вспоминаю, как Джеймс Тоути называл субмаринов «отродьями», которые «плодятся как помойные мухи», «отвратительными монстрами, которых сумасшедший профессор выпустил в мир, потому что так захотела его больная фантазия». Вспоминаю его планы создать вирус, который уничтожил бы их всех.

Ничего удивительного, что я нахожу логотип его компании здесь, посреди этой зоны смерти. Теперь мне страшно. До этого момента я была так сконцентрирована на том, чтобы добраться сюда вопреки своим жалким плавательным навыкам, что вообще не думала об опасностях, которые могут мне здесь угрожать. О камерах, датчиках движения, радарах и тому подобном. Очень может быть, что внутри уже давно надрывается сигнализация и я в любой момент могу столкнуться с боевыми ныряльщиками.

Для этого, правда, здесь на удивление тихо. Сигнал тревоги я бы отсюда услышала, равно как и шаги людей, спешащих к своим гидрокостюмам. Но я не слышу ровным счетом ничего. Я жду, пока успокоится мое выпрыгивающее из груди сердце, потом подбираюсь совсем близко к зданию, так, что могу дотронуться рукой до одной из опор. Это изящная решетчатая конструкция из тонких перекрещивающихся балок и перекладин, за которую удобно держаться.

Я осторожно прикладываю ухо к одной из более толстых вертикальных балок. Тишина. Я слышу только едва различимое далекое гудение – наверное, это работает система жизнеобеспечения – и больше ничего. Ну хорошо. Значит, нет причин медлить. Я отталкиваюсь от балки, подгребаю ногами и медленно поднимаюсь к гигантской стальной конструкции, нависающей надо мной как огромное темное пятно.

Странно. Предположим, что я не слишком внимательно слушала на уроках, когда мы проходили глубоководную добывающую промышленность, – но разве возле метановой шахты не должно быть огромных резервуаров, в которых хранится добытый метан, пока за ним не приплывут корабли? Или трубопровода в сторону континента? Но здесь я не вижу ни того ни другого. Равно как и бурильной установки.

Я осматриваю нижнюю часть постройки и невольно качаю головой. Всё, что я вижу, – это открытая шлюзовая камера и крепеж, на котором держится мини-подлодка. Это не шахта. Это должно быть что-то другое.

Поэтому я поднимаюсь выше, до тех пор, пока мои пальцы не касаются обшивки. Я плыву дальше вдоль здания, аккуратно огибаю его и начинаю обследовать его верхнюю часть.

Здесь много окон, причем на удивление больших, если учитывать, что мы находимся под водой, а окна считаются слабыми местами подводных конструкций. Большинство окон мягко светятся в темноте. Я подплываю к ближайшему окну, медленно, очень-очень медленно, и аккуратно заглядываю в него.

Я вижу своего рода кухню с круглым обеденным столом посередине. Вокруг стола стоят пять стульев. В помещении прибрано и пусто, над дверью светится небольшой белый плафон. Гм. Не знаю, что и думать. Вид довольно повседневный. Кто-то здесь живет. Впрочем, это было понятно и так.

Я плыву дальше. В следующем окне я вижу шлюзовую камеру. Здесь такое же мягкое ночное освещение. В центре – темный круг воды, вдоль стен на специальных стойках расставлены баллоны с кислородом и сушатся гидрокостюмы. Всё выглядит как-то неряшливо, особенно если сравнивать с идеально прибранной кухней. Удивительно, но выход в море, похоже, и правда открыт. Мне нужно всего лишь подплыть снизу и пролезть в одну из коротких труб в нижней части постройки – и окажусь внутри. Похоже, здесь никто не опасается незваных гостей. С другой стороны, ну кого им бояться здесь, в центре мертвой зоны?

Плыву дальше. В паре следующих окон темно, и я даже не пытаюсь что-либо за ними разглядеть: если там всё же кто-то есть, он заметит мой силуэт на фоне освещенного луной моря.

Еще окна, большие и светлые. Я обогнула уже около трети здания. Здесь за стеклом я вижу… что это? Рабочие помещения. Лаборатории. Какие-то устройства. Но пленника нигде не видно. Впрочем, это было бы слишком просто. В старинных замках темницы не просто так находились в самых глубоких подвалах, там, куда не так-то легко пробраться.

Я замыкаю круг вокруг здания и снова останавливаюсь у окна, сквозь которое видно шлюзовую камеру. И что же теперь? Узнала ли я что-нибудь полезное, о чем могла бы рассказать Высокому-Лбу? Ничего я не узнала. Я даже не понимаю, что это за постройка! Это явно не метановая шахта, но что же тогда? И, самое главное, я так и не нашла, где они держат пленника, да и есть ли он там вообще. Иначе говоря: я возвращаюсь с пустыми руками.

Но я так не хочу. Совсем не хочу, потому что знаю, каким взглядом посмотрит на меня король. Я еще раз изучаю внутренности шлюзовой камеры, осматриваю стены в поисках камер или еще каких-нибудь устройств, похожих на то, как я себе представляю сигнализацию, – но ничего не нахожу. Всё выглядит совершенно беспечно, безобидно и незамысловато. И вход открыт. Я запросто могу вынырнуть из этой черной дыры с водой, тихонечко полазать внутри и как следует оглядеться. Именно это я и решаю сделать.

Я отталкиваюсь от стены и ухожу на глубину. Главное – не размышлять об этом слишком долго, а то я в конце концов передумаю. Глубже, глубже, пока я не оказываюсь под брюхом здания, потом пара гребков, и вот я уже возле входного люка. Я хватаюсь за край трубы, вплываю внутрь, и моя голова выныривает из воды.

Здесь по-прежнему тихо. Не взревела сирена тревоги, не начал мигать красный свет, ничего такого. Слышно, как с одного из гидрокостюмов капает вода, слышно далекое жужжание – наверное, это система вентиляции, – то и дело раздаются металлический стук и скрип, происхождение которых остается для меня загадкой.

Мне вспоминается один очень давний урок физики в школе. Тогда учитель мистер Энеско объяснял нам принцип устройства водолазного колокола. Он взял обычный стакан и поставил его кверху дном в аквариум, наполненный водой. Но сначала он спросил нас, что произойдет. Не меньше трети класса были уверены, что стакан просто наполнится водой. Что, конечно же, не так – на самом деле внутри стакана была видна серебристая граница, над которой находился оставшийся в стакане воздух. Точно так же, объяснил нам мистер Энеско, можно взять любое полое тело и погрузить его в море отверстием вниз. Если забраться внутри повыше, можно остаться сухим и воздуха тоже будет достаточно, по крайней мере, на какое-то время. Всё это, конечно, при условии, что полое тело водонепроницаемо, иначе воздух из него выйдет, а внутрь попадет вода. А самое главное – давление воды и давление воздуха в этой ситуации всегда будут равны. Если бы аквариум был достаточно большим, а мистер Энеско смог опустить стакан на глубину в десять метров, то давление воды стало бы в два раза сильнее, следовательно, воздух внутри сжался бы до половины объема.

Значит, давление воздуха в шлюзовой камере достаточно высоко, чтобы удерживать воду снаружи. И это чувствуется. Когда я стараюсь максимально бесшумно выбраться из воды, мне кажется, что мои легкие заполняются не воздухом, а какой-то непривычно вязкой, почти клейкой субстанцией. В какой-то момент я начинаю задыхаться, и мне приходится сесть на рифленый металлический бортик и отдышаться. Я чуть было не отказываюсь от своего плана и не ретируюсь обратно в море. Но потом это проходит. Странное ощущение остается, но я снова могу нормально дышать.