Текст книги "Зона Посещения. Тропами теней"

Глава 8
Многомерный прорыв

Восьмая лаборатория располагалась по соседству с хранилищем аномального материала в подвале корпуса и, так же как и хранилище, для посторонних была недоступна. Вхожими за стальную клепаную дверь с невзрачной цифрой «8» были лишь академик Станислав и его младшая научная сотрудница Алина Калинина. И тому были свои причины.

Весь внутренний вид восьмой лаборатории не только у рядового человека, но и у любого специалиста с высшим техническим образованием вызывал реальную детонацию мозга. Гипотетическая лаборатория доктора Франкенштейна, насколько нам могла ее нарисовать самая извращенная фантазия, нервно курила в сторонке в сравнении с восьмой исследовательской.

Здесь на многочисленных стендах академиком саморучно были собраны опытные образцы устройств, о назначении которых, наверное, никто, кроме самого Стаса, и не знал, ибо все эти устройства так и не заработали. Все, кроме двух. За провал испытаний первого аппарата он когда-то и попал в немилость, в результате которой так судьбоносно был сослан сюда, к черту на кулички.

Но с тех пор его нуль-генератор научился автоматически подстраиваться к смене фаз нуль-циклов и уже работал стабильно и без сбоев. Сейчас генератор, прикрученный к бетонной станине, скромно стоял в углу лаборатории и негромко гудел. Станислав усовершенствовал устройство, и оно уже могло работать в шестнадцати различных режимах. За счет резонанса с предполагаемыми иными слоями пространства генератор черпал и перекачивал в наше пространство энергию, характерную для той чужой реальности. На данный момент из всего того разнообразия, что он мог дать на выходе, генератор вырабатывал примитивное «холодное» электричество, которое и запитывало второй рабочий агрегат.

Именно вокруг второго загадочного устройства сейчас и копошились академик со своей помощницей. Из плетения кабелей и цветных проводков выступали рыжие индукционные катушки, разрядники, маховики и совсем уж невообразимые элементы. И непонятный сплав зеркал, механики и электроники в стеклянном коконе был не самым необычным из всех модулей устройства. И что самое странное, на вершине этой монструозной горки оборудования находился самый обыкновенный изогнутый и отполированный лист алюминия, размеренно вращающийся вокруг вертикальной оси.

А то, чем сейчас занимались академик и его помощница, научными исследованиями назвать было трудно. Они на пару хихикали, словно обкуренные, и метали в гудящее работающее устройство всякий хлам, который им подворачивался под руку. Можно было бы решить, что эти люди действительно приняли чего-то веселящего или элементарно сошли с ума, если бы не одно «но».

Все летящие в это антинаучное месиво предметы в большинстве случаев не падали на плетение проводов, а зависали перед устройством в воздухе и очень плавно и медленно опускались вниз по незримой преграде. Складывалось впечатление, что брошенные вещи, зависая в воздухе, все же продолжали свой полет, но в каком-то другом сжатом пространстве, где их продольное перемещение визуально было неразличимо, а гравитация была явно меньше земной. А когда лист металла поворачивался вогнутой стороной к смеющимся людям, повисшие в воздухе предметы как ни в чем не бывало продолжали свой стремительный полет и звучно ударялись о прозрачные кожухи блоков.

– Ой, таймер! Я сейчас еще на пару циклов поставлю! – звонко вскрикнула девушка, когда устройство замерло, а брошенная ею гайка беспрепятственно пролетела незримый барьер и ударила корпус трансформатора.

– Не надо, Алина, хватит! – Радостный академик остановил ее. – Я считаю, что на сегодня уже достаточно. Завершим все завтра. Завтра и документировать начнем.

– Как скажете, Станислав Викторович! – Младшая научная сотрудница, пританцовывая, подскочила к академику, повисла на его шее и, подпрыгивая от радости, заверещала: – Поздравляю с огромнейшим и гениальным прорывом! У нас получилось!

– Разве это прорыв, Алина? Три с половиной кубометра научного барахла пародийно повторили работу вот этой маленькой штучки. – Стас навел на себя показушную скромность, отстранился от ликующей помощницы и взял со стола диск «кинетического поглотителя».

– Ну, не знаю, ничего в этом зазорного не вижу, – пожала плечиками Алина, – любая техника имеет тенденцию к миниатюризации. Наступит время, и «гибщик пространства» академика Михеля станет портативным средством защиты всех профессиональных военных. Главное, что мы раскусили принцип действия «поглотителя» и смогли его скопировать, если образно, то при помощи ржавых гвоздей и проволоки. К тому же самому «поглотителю» для работы необходим не просто сторонний источник питания, а очень особенный источник. При такой инертности всех наших ученых мухоморчиков только на осознание самого принципа запитывания «кинетического поглотителя» может уйти не одна сотня лет. И я не говорю уже, что об этом скрытом свойстве артефакта на данный момент знают всего два человека в мире – вы и я.

– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить еще раз. – Стас согнал улыбку с лица и строго глянул на девушку. – Наш уговор остается в силе. Даже после публикации работ ни ты, ни я не должны проговориться о том, что «гибщик» имеет аномальный прототип.

– Ну, сколько можно, Станислав Викторович? Вы же меня знаете практически с пеленок, и после того, как мой отец исчез там, – Алина тяжко вздохнула и кивком указала в сторону границы шестой аномальной, – сами стали мне отцом. И я прекрасно понимаю, какими могут быть последствия. Я не хочу стать причастной к изобретению еще одной «мирной атомной бомбы». На этот счет можете даже не переживать. Да и потом, куда страшнее свойство «рубиновой булавки», которое мы выявили здесь на прошлой неделе…

– А об этом даже не упоминай! – Стас нахмурился и пригрозил помощнице пальцем.

– Все, я – могила. – Девушка заулыбалась и жестом изобразила, что ее рот отныне на замке.

– Ладно, давай завершать, – махнул рукой Стас и позволил добродушной улыбке вновь растянуть губы, – сегодня тихонечко празднуем и отдыхаем. Я артефакты сдам, а ты, Алин, прибери тут все, отключи. И не забудь закрыть лабораторию!

– Будет сделано, Станислав Викторович, мне не в первый раз «посуду мыть» и убирать со стола великих научных открытий. А вы хоть один раз за этот год вернетесь домой на полдня раньше и с Сеней пообщаетесь, отметите событие в кругу семьи.

– Так и сделаю! – Академик сложил в переносной контейнер артефакты и унес их в хранилище.

Пребывая в хорошем расположении духа, Стас еще перебросился словами с вахтером на проходной и, пройдя нерабочую рамку детектора артефактов, быстро зашагал в сторону комплекса общежитий.

Здесь за невысокой металлической оградкой текла своя размеренная жизнь. Первый корпус общежития навсегда закрепили за бывшим филиалом, а остальные здания дали на откуп местным дельцам. И хоть формально это научное учреждение уже не стояло на балансе института, здесь все еще могли работать и изучать шестую аномальную разного рода деятели отечественной и зарубежной науки.

Последние сюда ломанулись толпами сразу же после того, как Союз признал факт существования аномальной чумы, прекратил официальную добычу и снял жесткие ограничения на присутствие иностранцев в зоне своего стратегического интереса. Но эта волна так же быстро схлынула, как и накатила. После нескольких летальных случаев у грани преломления и идентификации у всех побывавших в карантинной зоне добровольцев симптомов чумы Михеля большинство деятелей науки отчалили от шестой аномальной и направились на более безопасные площадки по изучению Посещения.

И хоть сюда периодически наведывались энтузиасты со всего мира, но их визиты были редкими, краткосрочными и, как правило, ограничивались несколькими экскурсиями по пустующим лабораториям, скромному хранилищу артефактов и галерее институтского музея. А поэтому корпус научного общежития наполовину пустовал.

Тут на первом этаже уже практически прописался бывший директор филиала. Стас с сыном занимал просторные апартаменты из трех смежных перестроенных номеров. Все окна его жилища выходили на задний дворик, где раскинулся небольшой ухоженный скверик. В лучшие времена здесь гоняла и строила свои халабуды целая орава ребятишек, но когда опасное место работы покинули все семьи сотрудников филиала, Сеня остался единственным ребенком во всем комплексе общежитий. И теперь из его сверстников в Ростке были лишь двое ребят – отпрыск известного местного дельца и племянник хозяина «Ударника», с которыми и водился сын академика.

Стасу не нравилось, что Арсений дружит с этими недалекими ребятами, и целенаправленно грузил своего двенадцатилетнего ребенка программой обучения чуть ли не технического вуза. Идея гиперобучения сына изначально была не его. Это мать Сени, педагог по образованию, желая в свое время вылепить из сына гения, с пеленок утрамбовывала знания в голову несчастному ребенку. И стремление это проистекало больше из ее эгоистичного желания в будущем хвастаться своим одаренным ребенком в кругу «избранных» на столичных тусовках.

После громкого скандала и развода Стас продолжил обучение сына, но уже по своей альтернативной программе, добавляя в классическую науку современные достижения и открытия, недоступные широкой общественности, и весьма нетрадиционные на тот момент научные теории. И, несмотря на столь юный возраст, Сеня справлялся практически со всеми заданиями к приходу отца и только потом убегал гарцевать по поселку со своими друзьями.

«Домашние задания» отец выдавал Арсению традиционно на ночь глядя. Так он пытался привить сыну один из основных своих жизненных принципов – планирование завтрашнего дня сегодня и отхождение ко сну с мыслями о делах, которые необходимо сделать завтра. Вот и вчера вечером Станислав серьезно озадачил сына криволинейными интегралами и двумя задачами по вычислению нуль-фаз двух разных гипотетических пространств. Так сурово и безжалостно он поступил лишь потому, что ему предстоял очередной запуск «гибщика», который обещал быть столь же безрезультатным, как и двадцать семь предыдущих. Но сейчас академик раскаялся в содеянном и спешил домой, чтобы освободить сына от необходимости решать столь сложные и недетские задачки.

Прорыв в исследованиях временно высвободил из темницы сознания ту часть академика, которую условно можно было назвать родительской функцией любви и заботы. Совесть поклевывала темечко Стаса. Сколько раз он уже себе обещал, что прекратит эту начатую женой практику и позволит ребенку элементарно заниматься ерундой, играть в войнушки с друзьями-оболтусами, читать дурацкие фантастические книжки о приключениях неуязвимых героев в далеких-далеких галактиках.

Но сегодня по пути домой он все же принял твердое решение поговорить с сыном и разрешить ему заниматься тем, к чему у него действительно лежит душа. И не важно, пусть даже это будет какое-то кузнечное дело или же рисование, к которому он когда-то проявлял интерес. Да пусть он хоть у его знакомых патрульных обучается стрельбе из минометов – лишь бы ему это все было в радость! Стас и не подозревал, что через каких-то несколько часов он серьезно пожалеет о своем решении. Но в том и заключался стержень его человеческой натуры, Стас никогда не отступал. И если он что-либо решил, значит, так тому и быть, его решение – закон, как минимум для него самого.

– Сеня, бросай заниматься ерундой! – Это первое, что выкрикнул академик, едва отворил дверь в жилище. – С сегодняшнего дня у тебя начинается новая жизнь! Сеня, ау! Сеня, ты заснул, что ли?!

Сын не отзывался, какое-то нехорошее чувство всколыхнуло Стаса, но он решительно отогнал его. Стас пришел в обеденное время, а потому Арсений мог сейчас сидеть у соседки тети Клавы и за обе щеки уплетать ее знаменитый украинский борщ.

Мысль о душевном блюде соседки навеяла желание захватить припрятанную бутылочку и пообщаться с Клавдией Петровной о жизни, да так пообщаться, чтобы вечер с песнями под гитару плавно перетек в ночь философских рассуждений, а ночь завершилась утром в постели хозяйки. В конце концов, даже академикам ничто человеческое не чуждо.

На всякий случай Стас все же заглянул в комнату сына. Здесь, как всегда, царил порядок. Кровать аккуратно заправлена, книжки ровными рядами на полках, раскрашенные пластмассовые модельки самолетов висят под потолком на лесках, рабочий стол с инструментами и маленькими станочками убран, незавершенная модель бригантины стоит в самом его центре. А вот на письменном столе пока еще царил рабочий беспорядок. Учебники и справочники стояли на подставках, раскрытые на нужных страницах, тетради, ручки, линейки и карандаши хаотически раскиданы по всему полю сражения с криволинейными интегралами.

Ради интереса Стас все же заглянул в густо исписанные формулами листочки и обомлел. В этих тетрадях абсолютно все сложнейшие задачки уже были решены, оставалось лишь написать в конце слово «ответ» и выписать туда несколько длиннющих формул из решений. Задание, которое, по расчетам Стаса, должно было занять весь сегодняшний день и утро следующего дня, было готово. Чернила подсохли уже давно.

Чувство гордости за интеллект сынишки тут же сменилось нарастающей тревогой. Выходило так, что все это время Арсений жаловался на сложность заданий лишь для вида, а сам их щелкал как орешки за несколько часов и убегал из дома до самого вечера, когда уставший отец должен был прийти с работы. И пока Стас весь день посвящал исследованиям, спокойный и уверенный в том, что его сын сидит и занимается дома, Арсений шастал со своими корешами неизвестно где и набирался у них неизвестно чего.

Стас не мог терпеть в этой жизни двух вещей – обмана и предательства, а потому радостное настроение и мысли о любви к сыну мгновенно сменились желанием всыпать Сене по первое число, да так, чтобы денек-другой сына кушал стоя.

С этим настроением и солдатским ремнем в руке академик влетел к соседке Клавдии. Оказалось, что она не видела Арсения с самого утра, а обедать к ней он заходит крайне редко и в основном забегает со своими товарищами за щедрой торбой бутербродов. Не оказалось Сени и в мастерской пожилого умельца Петровича, не было его и во дворе в излюбленной подземной халабуде. Да и все немногочисленные соседи лишь пожимали плечами на расспросы Станислава о сыне. И только одноногий отставной майор-пограничник, часами просиживающий в скверике, сказал, что частенько замечал, как Сеня с Маратом, сыном известного барыги черного рынка, часиков около девяти-десяти шастают по густому кустарнику сквера и убегают играть куда-то в сторону периметра карантинной зоны.

Разгневанный академик посетил и ряды местной барахолки, где устроил раздолбай всем местным барыгам, которые, как оказалось, очень хорошо знали Арсения и частенько продавали ему разного рода товары, не свойственные интересам ребят его возраста. Откуда Сеня брал деньги, чтобы отовариваться у них, Стас не хотел даже знать. В торговой лавочке главного барыги этих двух оболтусов тоже не оказалось. Крепкий, налысо бритый дядька, отец Марата, лишь отмахнулся и сказал академику, чтобы тот не переживал. Мол, нет причин для беспокойства, ибо с Сеней вместе гуляет его сын, который на четыре года старше, и он присмотрит за своим младшим товарищем. Но его уверения, высказанные чуть ли не на фене, почему-то Стаса не успокоили.

Станислав еще наведался в «Ударник», где для нервной разрядки пропустил рюмашку-другую, и узнал, что племянник хозяина сегодня тоже отпросился от работ по заведению и с самого утра, как он сказал, убежал с друзьями играть в сталкеров на лысые холмы у границы. Знакомые же пограничники, сидящие на стационарном посту у этих холмов, сказали, что не видели резвящихся поблизости ребятишек.

Стас уже хотел было выйти на связь с внутренними патрулями карантинной зоны, но решил, что это уже будет явный перегиб. Академик никогда не брал своего сына с собой на закрытые территории, чему и был несказанно рад, когда выяснилось, что карантинная зона смертельно опасна. Да и Сеня сам прекрасно знал, что такое аномальная чума и что происходит с людьми, которых эта болячка иссушает. Нужно было быть совсем уж полным идиотом, чтобы после всех этих страшилок сунуться за колючку периметра.

Закончил свои поиски академик уже ближе к четырем часам дня. Под конец хаотичных метаний по поселку Стас решил прошерстить колючий кустарник, в котором были замечены сорванцы. И то, что он там обнаружил, повергло его в шок. В яме под куском брезента, аккуратно присыпанного землей, оказалась коробка патронов к пистолету, два автоматных рожка, новый складной спиннинг, большой моток чистой «черной паутины», солидная пачка рублей, два не особо дорогих артефакта и еще какая-то мелочевка. Стас выгреб абсолютно все обнаруженное среди колючек в детском схроне и разложил это в гостевой комнате на столе. Рано или поздно мелкий проказник должен был вернуться сам. А отец ему уже заготовил сюрприз в виде двух широких ремней.

Ожидание скрашивал целый ящик газированной воды «Тархун», прилетевший прямиком из столичного ботанического сада АН СССР. Его накануне переслал сюда по своим каналам благодарный друг академика Виталий. И чтобы рука не тянулась к начатому «Арарату», Стас нервно пил безалкогольный напиток бутылку за бутылкой. И когда на столе уже выстроилось в ряд пять пустых нольтридцатьтретьих стекляшек, в коридоре общежития послышался какой-то шум и недовольные возгласы Арсения. Видимо, кто-то все-таки отыскал сорванца и сейчас тащил его за ухо к отцу, который на эти самые уши уже поднял большую часть поселка.

Стас, подхватив ремень потяжелее, грозовой тучей двинул к двери. Дверь отворилась, и в помещение влетел визжащий возмущенный Сеня. Он был одет в перешитый на его размер иностранный камуфляж, на ногах красовались сшитые под заказ берцы, на спине удобно лежал такой же заказной рюкзак с множеством кармашков, а на широком поясе красовалась пустая штатная кобура ПМ. Сын, увидев хмурого отца, тут же смолк и большими молящими глазами стал зыркать то на него, то на большой ремень в руках.

– Ну-ка, подь сюда!

Стас схватил сорванца за шиворот, перегнул через колено и взметнул ремень. Но прежде чем перетянуть им сына по заднице, Стас все же глянул на того, кто приволок его домой. Так, с поднятым ремнем и с застрявшим на устах крепким словечком, он и застыл.

На пороге стоял… монах с татуировками на лице, тот самый буддийский, тибетский или шаолиньский, хрен их разберешь. Тот самый, который по всем современным представлениям науки и даже религии тут стоять попросту не должен был.

Ошибки быть не могло. Именно этот тип пялился на него в «Ударнике», и именно он неизвестно каким образом узнал, где Стас запланировал лов артефактов и притопал туда с группой своих духовных братьев. И сто процентов, это он тогда задержался на склоне и последним перешагнул призрачную черту, за которой растворился без следа. И словно контрольным выстрелом в развороченную мыслями голову академика стал тот факт, что под сложным рисунком татуировок Стас угадал очень знакомое лицо. Лицо родом из молодости, проведенной в увлекательных научных экспедициях.

– Но как?!! – только и смог произнести ошарашенный Станислав.

– Все просто, – на чистом русском ответил гость, – молодого человека не заметить было очень трудно. Я его сразу нашел. С той стороны видно, как от его тени все паразиты шарахаются и облетают ее метров за двадцать…

– Стоп. Я ни хрена не понял. Я другое спрашивал. – Стас перебил монаха и протянул к нему дрожащие руки, то ли просто вопрошающе, а то ли для того, чтобы вцепиться ему в горло и не отпускать его до тех пор, пока не получит ответ на свой вопрос. – Ка-а-ак?! Как ты смог вернуться оттуда… Тимур?

– Хм, все же признал… – улыбнулся монах.

– Оттуда – это откуда? – подал вдруг голос перегнутый через отцовское колено Сеня и, вися в столь уязвимой позиции, как ни в чем не бывало эмоционально выпалил свою короткую историю: – Ты бы видел, пап, как этот гад из ниоткуда перед нами появился, все наши стволы отобрал и оплеух навешал! Марат даже пальнуть не успел!

– Вот я тебе сейчас пальну! – Ремень со свистом опустился и хлестнул сына по мягкому месту.

Арсений дернулся, заверещал, ловко извернулся, вырываясь из отцовских объятий, и убежал в гостиную, оставив в мертвой хватке Стаса свой отстегнутый рюкзак.

– Зайди, дверь закрой! – крикнул разгневанный папашка монаху и кинулся в погоню.

Гость лишь улыбнулся и покачал головой, но все же принял приглашение и зашел в жилище академика.

А тем временем облава продолжалась. Как положено, с криками и воплями, Стас гонялся по квартире за сорванцом и хлестко обстреливал ремнем те места, где мигом раньше мелькал тыл Арсения. В процессе погони, под свист воспитательного приспособления, и продолжился душевный разговор отца и сына.

– В сталкеров, значит, решил поиграть?! – рычал академик, прицеливаясь перед очередным прострелом ремня. – К Зоне ходить вздумал?!

– А чего? Тебе можно, а мне нет?! – огрызался сын, вычисляя будущую зону поражения отцовского орудия.

– Ах ты, сопляк! – Ремень громко щелкнул, но удар на себя принял том детской энциклопедии, сорванный с полки за секунду до попадания. – Я уже болен, мне уже нечего терять! А ты, говнюк, как ты мог туда пойти, зная о чуме, зная о том, сколько народу от нее сдохло?!

– А что мне в этой дыре еще делать?! – выкрикнул Сеня, проскользил по паркету на заднице и нырнул под дубовый стол. – Или ты хотел, чтобы я всю жизнь над твоими идиотскими задачками себе мозги сушил?!

– Мозги?! Да нет у тебя мозгов, если к Зоне полез! – Академик предугадал маневр сына и, пока тот глиссировал и поднимался, скинул домашние тапки и точно так же, проехав с ускорением по паркету, вышел практически ему в тыл. – А вот тебе!

В этот раз удар попал точно в яблочко, а точнее, пришелся по обеим «булкам» сынишки.

Тут же в квартире поднялся такой вой, что зазвенела под потолком хрустальная люстра. Стас невольно прикрыл уши, а орущий Сеня, потеряв пути к отступлению, забился в угол у дивана и, закрываясь своими маленькими ручонками от орудия возмездия, заплакал навзрыд.

– Я-а не зна-а-а-ал! – выл Сеня.

Стас, видя беспомощного ревущего сына, немного оттаял и обуздал свой родительский гнев, но ремень все же откладывать не стал.

– Ну, как ты не поймешь, дурачок? Можно десять раз там пройти, и пронесет, но на одиннадцатый раз чума точно за горло схватит и уже никогда не отпустит. Никогда, понимаешь? Скажи мне честно, сына, сколько раз ты в карантинную зону бегал?

– Сколько-сколько? Нисколько! – Сеня шмыгнул носом и вытер слезы рукавом. – Я туда с Першиными, Никульскими и всеми остальными пацанами из общаги ходил, еще когда этот твой институт дурацкий работал. Мы лягушек в Зону швыряли, они там исчезали прикольно. И не знали мы тогда ничего об этой твоей чуме. А если меня за три года чума не взяла, значит, и сейчас не достанет. Иммунитет у меня, пап.

– Что?! Так ты уже три года втихаря в карантинку бегаешь, да еще и друзей с собой тягаешь?! – Ремень вновь взлетел вверх, со свистом рассекая воздух.

– Ай! – Сын прикрылся подушкой, она пыхнула целым облаком пыли.

– Иммунитет, говоришь? А у остальных ребят он есть, этот твой иммунитет?! Ты разве не понимаешь, что ты всем, кого с собой к Зоне брал, выписал билет в один конец?! – Стаса бросило в холодный пот, когда он осознал, что его ребенок мог быть причастен к заражению всей институтской детворы. – Ну, все, чума тебя не убила, так я прибью!

– Я же не знал! Не знал ничего! – завопил Сеня, видя, как взлетает к потолку пряжка солдатского ремня. – И не случилось же с ними ничего! Ты же сам всех пацанов видел, сам провожал своих институтских! Все здоровыми отсюда уехали! Разве не так?!

– Я бы тебе, Стас, рекомендовал более бережно относиться к сыну, – в разговор неожиданно встрял монах, – а то ведь действительно случайно прибьешь единственный известный мне антибиотик от твоей аномальной чумы.

– Что?.. Что ты сказал?

Стас, конечно, расслышал все произнесенные гостем слова и однозначно точно понял их смысл, но сказанное оказалось абсолютно невпихуемым для осознания. За все это время никто так и не понял, что это за чума такая, а тут кто-то утверждает, что против нее уже есть лекарство, и более нетрадиционное, чем шаманские танцы с бубном у костра.

– А разве ты этого сам не смог понять? – спокойно произнес монах и, словно прочитав мысли Стаса о шаманизме, продолжил развивать тему: – Как думаешь, за счет чего в карантинной зоне стаи мародеров выживают? Слышал же, что в каждой банде свой шаман есть. Для чего-то же они нужны?

– Ну да, ты еще скажи, что они умеют злых духов отгонять и тем самым излечивают тела своих воинов… – иронично усмехнулся Стас.

– Именно так! – кивнул улыбающийся гость. – Думаешь, эти слухи на пустом месте появились? Да ты на себя посмотри! Ты должен был уже иссохнуть давным-давно, но жив почему-то. Сколько раз ты в карантинной зоне был? Сотни, тысячи? И даже если бы ты, Стас, каждый день килограммами кушал «золотую пыль», то все равно уже бы давно превратился в тазик… перегноя. Это твой сын тебя все это время спасал. Ты подцепишь там паразита, он тебя только высасывать начнет, а ты – домой, к Сене. А он для них словно огромное облако цианида. Но откуда у него такое замечательное свойство – я не знаю. Так что все, кто с Сеней в опасных землях ходил, были защищены от чумы на все сто.

– Погоди… Шаманы, духи, паразиты… Что ты имеешь в виду?

Слушая гостя, Стас забыл о конфликте с сыном и уже повесил ремень на спинку ближайшего стула. Даже легкий хмель от принятых в «Ударнике» чарочек отступил. В голове академика наконец некоторые мелкие пазлы начали собираться в какое-то очертание целой картинки. Он отправил проштрафившегося сына на кухню ставить чайник, а сам пригласил гостя присесть за стол.

Сбросив пустую тару и содержимое детского схрона на диван, Стас поставил перед монахом огромную хрустальную вазу печенья, достал с полки коробку конфет и ногой пододвинул к нему ящик с газировкой. От угощения гость отказался, но крикнул вдогонку Арсению, что пьет только зеленый чай и исключительно без сахара.

– Ладно, давай рассказывай, Тимур, как ты вообще до всего этого докатился? – Станислав поводил пальцем по монашеским одеждам старого знакомца. – И еще поподробнее об этих своих паразитах разъясни. А то я хоть и академик, но все равно ни в зуб ногой…

– А что рассказывать? – пожал плечами старый товарищ. – Скажи, что именно тебе интересно? Ведь целая вечность прошла с последней нашей встречи, много чего изменилось, я уже совсем не тот, каким ты меня знал по тем затяжным походам по Сибири, Алтаю и прочим безлюдным местечкам. Все сразу и не расскажешь.

– Ты начни, – академик откупорил еще одну бутылочку «Тархуна», – а я уж постараюсь с вопросами.

– Ну, если вкратце, то это ты, Стас, на меня так повлиял. Это благодаря тебе я стал таким.

– Да ладно тебе! Это как же так?

– Вот так! От тебя я тогда заразился духом исследователя. И, помнится, не один я попал тогда под волну твоего энтузиазма. Это у тебя я научился на вещи смотреть непредвзято или с позиции, как мы говорили, «помидора» – отсутствия ранее приобретенных догм. Долго можно описывать мои научные похождения, но они не особо интересны. Главное, что я в конце концов понял – вся наша советская наука настолько инертна, настолько распята всеми пещерными догмами, что суть даже самых очевидных из наших открытий придется объяснять и доказывать академическим ослам не одну жизнь. А жизнь-то у меня одна. И зачем мне кому-то что-то доказывать, не знаешь? Тем более что я замахнулся на самое святое – решил постичь суть мироздания.

– У-у-у, куда хватил! – протянул Стас. – Ну и как успехи, постиг?

– Какое там! – отмахнулся гость. – Одной жизни для этого как-то маловато…

– Пап, а можно я тоже послушаю, – донесся скулящий голосок Сени из коридора, – мне тоже интересно.

– Заходи давай, – расщедрился папаша, – все равно там за дверью стоишь, уши развесил.

– Так вот, – монах, подмигнув подсевшему за стол Арсению, пододвинул к нему поближе вазу сладостей и продолжил: – Я выбрал другой путь развития и познания мира, на котором не нужно бороться с легионом заслуженных невежд. Этот путь принято называть духовным. И знаешь, Стас, я ни разу не пожалел об этом. Обладая багажом современных знаний, я с другой стороны глянул на этот самый духовный путь, а разного рода «духовные знания» обработал через уже приобретенный научный инструмент познания природы. То есть зерна от плевел отделять уже умел. И в первые же годы обучения я узнал такое, до чего наша консервативная наука будет ползти не одну тысячу лет. Я вышел на новый уровень понимания всего сущего и не один раз на практике подтвердил истинность приобретенных знаний. Но как оказалось, все эти знания все равно лишь проекция одной большой общей истины. Проекция на холст моей души или, как принято говорить, истина, прошедшая через призму моего восприятия и мировоззрения.

– Ну, ты гнешь, Тимур! – Заинтригованный академик захрустел печеньками. – И где же ты обучался? Кто тебя и чему учил?

– Этого я рассказать не могу. И не даст тебе эта информация ровным счетом ничего. Учителя, у которых я обучался, всегда приходят сами и лишь тогда, когда ученик готов к обучению. Но хватит обо мне! – Монах решительно направил разговор в другое русло. – Давайте о самом интересном! Могу рассказать, что такое Зона и что такое аномальная чума, конечно, с нашей точки зрения.

– Да, давайте! – взвизгнул Сеня и схватил бутылочку сладкой газировки.

– Так вот, то, что вы все называете гранью преломления, – это граница разрыва континуума, огромный разлом в структуре мироздания, который позволил на маленьком пятачке пространства пересечься двум разным мирам, двум слоям реальности. И этот другой мир – один из многих демонических миров, как их называют наши братья. Впрочем, они любые миры, отличные от нашего, называют либо демоническими, либо обителью богов. Но на самом деле не все так страшно, как звучит. Это всего лишь разница в терминологии. Можно называть эти миры параллельными, другими слоями реальности или измерениями – это дело исключительно вкуса. Главное – суть понимать.

– Ха! Я так и знал! – подпрыгнул на стуле академик. – Я знал, что есть еще пространства.

– О да, и ты удивишься, узнав, насколько великолепно и многогранно мироздание, если не смотреть на него сквозь призму царящих догматов.

– Так что там Зона? Что там пришельцы нам поломали? – Стас вернулся к главной теме разговора. – И про паразитов ты еще ничего не сказал.