Текст книги "Спаситель мира"

Стерн глянул вниз. Водитель тщательно протирал ветровое стекло лимузина.

Другие окна он уже успел очистить от налипшей грязи. Спиной почувствовав взгляд хозяина, шофер оглянулся. Святослав Альфредович кивнул ему и отправился вместе с капитаном и прежним владельцем осматривать судно.

Все помещения после ремонта пахли свежей краской. Внутри яхта «Спаситель мира Стерн» производила не меньшее впечатление, чем с пристани. Роскошная отделка, красное дерево, кожа, сияющие медные ручки и светильники несли печать старомодного комфорта, что Стерну импонировало. Все выглядело богато и солидно.

Кроме кают на яхте был большой зал, прекрасно меблированный, способный принять человек пятьдесят, кабинет для владельца с огромным письменным столом и книжными шкафами.

– Извините, но свою библиотеку я забрал. Библиотека – это как жена, у каждого своя, – виноватым тоном признался Толсенсен, заметив брошенный Стерном взгляд на пустые полки. – Уверен, что у вас свои книжные пристрастия. Книжка в плавании – штука весьма пользительная.

– Напрасно извиняетесь, полностью с вами согласен. Я вообще никогда не давал моих книг на вынос. Хотите читать – садитесь и читайте, а брать уж извольте, – поддержал Стерн прежнего хозяина.

Они осмотрели паровую машину, вотчину русского кочегара Саши, заглянули в трюм, где находился гараж лимузина. Стерну показали сложное подъемное устройство, доставляющее автомобиль к специальному трапу, и закончили знакомство великолепным обедом в кают-компании.

– Я несколько лет жил на этой яхте, – поднимая бокал, обратился Толсенсен к Стерну. – Хочу выпить за то, чтобы она стала и вам родным домом. Слыхал, что вам предстоят великие дела. Вы несете в мир новое Учение. Большому кораблю – большое плавание.

Стерн поблагодарил и уже на пристани возле машины, пожимая прежнему хозяину руку, тихо спросил:

– Какое имя носила моя яхта раньше?

– «Матильда», в честь моей любимой женушки, которая покинула этот мир десять лет назад. Тогда-то я с горя и пустился в путешествие. А первый владелец слыл большим оригиналом и окрестил яхту «Флегетон». Маляры долго не могли закрасить на борту это страшное слово. Алые буквы кровью проступали вновь. Да и сейчас, если присмотреться, старое название можно обнаружить.

– Мрачный, видно, был субъект, – отозвался Святослав Альфредович и уселся в автомобиль. Приподнятый тон, возникший у него после осмотра своего нового приобретения, улетучился. Имя судна, взятое странным первым владельцем из дантовского ада, испортило ему настроение. Он хорошо знал «Божественную комедию». Флегетоном поэт называл кровавый ручей, впадающий в реку смерти Стикс.

«На кой черт мне эта яхта?» – подумал он и, вспомнив о письме Шульца, запустил руку во внутренний карман. На конверте значилось лишь одно слово «Гуру». Стерн распечатал конверт и достал листок, на четверть исписанный аккуратным прямым почерком:

«Как только яхта «Спаситель Мира Стерн» будет отремонтирована, вам надлежит перевезти на нее свои вещи и перебраться туда вместе с семейством.

Маршрут вашего дальнейшего следования получите позже».

Ни обращения, ни подписи корреспондент поставить не удосужился. Святослав Альфредович перечитал текст и поначалу пришел в ярость. Раньше ему никто никогда не приказывал. Но проявлять эмоции в одиночестве глупо. Даже водителю пожаловаться трудно – он за толстым стеклом. Тяжело вздохнув, он убрал листок в конверт, спрятал конверт в карман и стал глядеть в окно.

Дорога подсохла, назад Шамиль ехал быстрее. Под впечатлением от последних событий Стерн вовсе забыл о магическом хрустале. На яхте жар от камня его не беспокоил. А вот сейчас на груди вновь потеплело. Святослав Алфредович потрогал бархатный футляр под жилетом и снова обжег пальцы.

«Если второй камень рядом, я его добуду», – твердо решил он. Возле дома, когда Шамиль распахнул перед пассажиром дверцу, Святослав Альфредович изучающе оглядел своего водителя и, поблагодарив его за дорогу, произнес на прощание:

– Мне кажется, нас с вами, молодой человек, связывает не только служба-Водитель ничего не ответил. Стерн собрал всю свою энергию и повторил вопрос мысленно.

«Поступки человека, как и его судьба, предначертаны в книге жизни», – услышал он ответную мысль Шамиля. Молодой человек без труда принимал его сигналы и с такой же легкостью посылал их назад.

«Отдай мне камень», – продолжая смотреть в глаза водителю, без слов приказал Святослав Альфредович.

«Я не могу отдать то, что мне не принадлежит. Камень сам найдет своего хозяина».

«Я могу купить его за любые деньги».

«Золото в руках мудреца – булыжник с мостовой». Со стороны водитель и пассажир выглядели весьма странно: они стояли друг напротив друга и молчали.

«Ты пришел, чтобы убить меня?»

«Я пришел охранять вас от злых людей и поступков».

«Хорошо, будем делать вид, что ты простой водитель, а я простой хозяин». – Стерн повернулся и направился к своему дому. Слишком много сил потребовал от него этот день, и телепатический сеанс в финале добил мистика окончательно.

В прихожей он скинул с себя пальто, буркнул супруге, что ужинать не станет, и, не снимая костюма и башмаков с калошами, повалился на диван в своем кабинете. Как Алиса Николасвна расшнуровывала ему шнурки и стягивала ботинки, Стерн уже не слышал. Он крепко спал.

* * *

Соболева и Крестовского привезли на допрос после обеда. Первым Синицын решил допросить долговязого блондина, надеясь распотрошить его быстро. В переулке он его хорошо разглядел, и тот показался ему слабаком.

– Садитесь, гражданин Крестовский. Предупреждаю, что наша беседа записывается на кассету.

Блондин уселся на стул и вместо ответа растянул свои тонкие губы в идиотскую улыбку.

– Вам, я вижу, весело? Я бы на вашем месте не улыбался. Вы проходите по делу как соучастник покушения на должностное лицо. Единственно, что вас должно радовать, это моя персона. Да, именно моя персона, – отвечая на немой вопрос парня, пояснил Синицын. – Если бы я не выжил, вы имели бы совсем другую статью.

– И Синицын включил магнитофон. – Ваше имя, фамилия, год и место рождения? Да перестаньте вы, наконец, лыбиться!

– Меня зовут Борисом Аркадьевичем Крестовским, родился я двадцать девятого марта одна тысяча девятьсот восемьдесят пятого года в Москве. А улыбка при первом знакомстве с незнакомым человеком, простите за невольный каламбур, необходима, как показатель доброжелательности и открытости собеседника. Так пишет во второй главе своей Книги великий Стерн.

– Вы и ножичек в бок мне втыкали с улыбкой?

– А ножичка я вам никуда не втыкал.

– Не важно, держали ли вы клинок в своих руках или помогали преступнику иначе. У вас найдены вещи потерпевшего, что является неоспоримым доказательством вашей вины.

– Ну зачем вы так говорите, гражданин следователь? Тетрадку и пасквиль на нашего Учителя я нашел в метро, по дороге домой, случайно. Прочитал на листках святое для меня имя Святослава Альфредовича и взял, чтобы эта скверна не попала к людям.

– И следили за мной тоже случайно?

– Я за вами никогда не следил. Это вам показалось.

– И с Павлом Соболевым вы тоже, конечно, не знакомы?

– С Пашей мы учимся в одной гимназии, мы с ним братья по великой цели. Но вне стен альма матер не встречаемся.

Синицын поставил в тетрадке галочку. В деле имелась запись беседы Лебедева с родителями парня. Те не скрывали, что их сын дружил с Соболевым и тот часто бывал у них дома.

– Вот вы, Борис, тут высказались, что с Павлом Соболевым вы братья по так называемой великой цели. Вас не смущает, что Павел ради этой «великой цели» пошел на преступление? Его подозревают не только в нападении на следователя, но и в убийствах писателя Каребина и издательницы Рачевской.

– Я ничего не знаю об этом, гражданин начальник. Но эти люди хотели опорочить великого Стерна, и мне их не жаль.

– А откуда вам, подозреваемый, известно об этом?

– О чем – об этом?

– О том, что Каребин и Рачевская хотели, по вашим словам, опорочить «великого» Стерна? Может быть, из уст вашего директора, господина Абакина?

– Не трогайте нашего Отца! Это святой человек. Он несет в мир свет Стерна!

– Как приятно видеть вас без улыбочки. Вам, Крестовский, улыбка не идет.

Без нее вы куда привлекательнее. А насчет Абакина у меня мнение другое. Разве вы не знаете, что ваш «отец» два раза сидел за мошенничество? Он не святой человек, а обыкновенный рецидивист.

– Ложь! Василий Николасвич живет с улыбкой великого Стерна. А великий Стерн писал, что открытая улыбка не может скрывать тьму. Открытая улыбка – это вестник будущего света из космоса.

– Ну, вестник так вестник. Вернемся к нашим баранам. Откуда вам известно, что писатель Каребин и генеральный директор «Издательского дома» Рачевская хотели опорочить Стерна?

– Я этого не говорил.

Синицын молча остановил магнитофон и нашел нужное место. «Эти люди хотели опорочить Великого Стерна, и мне их не жаль», – повторила машина.

– Я же нашел в метро листки гадкой книги…

– Зачем вы врете, Крестовский? На листках, которые вы якобы нашли, только вторая часть романа, и фамилии писателя там нет. Первую, где автор указан, вы сперли у меня в электричке. Но вы же за мной не следили? Так откуда вам известно имя писателя, а тем более Рачевской?

– Мне сказал Паша.

– Вот это другой разговор. Будете отвечать честно, заработаете очки для суда.

– Буду отвечать честно. Можно я достану из кармана платок?

– Достаньте и высморкайтесь. Вас тут не бьют, чего плачете?

– Это нервы.

– А вы улыбайтесь. Так написано во второй главе книги «великого Стерна».

Следить за мной вам и Павлу поручил Абакин?

– Да, Василий Николасвич. Он не мог допустить выхода этой гадкой книги. Мы взялись добыть дискету и текст.

– И прирезать меня тоже он поручил?

– Нет. Паша решил добыть роман любой ценой. Он вас ненавидит. Мне много дадут?

– Срок определяет суд. Если удастся доказать ваше участие в обоих убийствах, мало не покажется.

– Мы никого не убивали. И Паша тоже.

– Разберемся. Откуда Абакин узнал о готовящейся публикации романа?

– Не знаю. У Отца в директорском столе лежит пьеса Каребина. На титуле написано, что пьеса – инсценировка романа. Больше мне ничего не известно.

Слава выключил магнитофон.

– Почему ты называешь Абакина отцом? У тебя оба родителя живы. Наш сотрудник встречался с твоим родным отцом, и Аркадий Владимирович произвел на него очень приятное впечатление.

– Его так все гимназисты зовут.

Крестовского увели.

– Вводить второго? – заглянул в дверь сержант Рушало.

– Дай чаю выпить. Заведешь через пятнадцать минут, – распорядился следователь, но чай заваривать не стал, а раскрыл окно и уставился на карту района.

Карта Синицына не интересовала, он ее не видел. Старший лейтенант думал о Лене. Слава не знал, как поступить. В его положении даже объясняться с девушкой было смешно. Что ей скажешь? «Да, мы спали с Барановой в одной кровати, но я ее не трахал. Идиот», – резюмировал свои переживания Синицын.

– Можно заводить, товарищ старший лейтенант? Пятнадцать минут прошло. – Конопатый Саня Рушало напряженно ожидал ответа.

– Заводи, – разрешил Синицын и снова закрыл окно. Шум с улицы мешал вести допрос.

– Садитесь, Соболев. Прикончить меня вам не удалось, поэтому теперь отвечайте на вопросы. Моя жизнь не на вашей совести. А вот писателя Каребина и генерального директора «Издательского дома» Рачевскую уже не воскресить. Что вы на меня так смотрите, Соболев? Я всего лишь следователь райотдела, и моя обязанность довести до суда дело об убийстве. Ничего против вас лично, даже несмотря на дырку в боку, я не имею. Говорю это вполне искренне. Выбрав работу, где встречи с уголовниками и убийцами – ситуация весьма обыденная, я не имею права на жалость к своей персоне и слюни.

– Я не уголовник и не убийца! Я никого не убивал!

На крик Соболева в двери тут же возникла конопатая физиономия сержанта Рушало.

– Все нормально, Саня, – кивнул Синицын, и Рушало исчез.

– Говорите, что вы не убийца и не уголовник? А между тем отпечатки ваших пальцев обнаружены на месте убийства Рачевской и в квартире Каребина. Писателя и издательницу застрелили из пистолета, а у вас разряд по стрельбе из этого оружия. Все это факты, Павел, и они подшиты к делу. Да и меня вы могли отправить на тот свет. Я выжил не вашими молитвами, а умением хирурга Петра Гордеевича, за что я ему буду благодарен до конца дней. Ну что вы молчите? Вы хоть понимаете, что в лучшем случае вам грозит пожизненное заключение? А в худшем – сами знаете. Смертную казнь у нас пока не отменили. Правители насчет нее еще спорят и совещаются.

– Я не убивал.

– Поймите, что в вашем положении невиновность надо доказывать фактами.

Фактов о вашей виновности выше крыши. А других, говорящих о том, что вы не убивали, нет. Постарайтесь их найти или признавайтесь в убийствах. Признание смягчает вину. Такая возможность у правосудия имеется.

– Я не убивал.

– Хорошо. Давайте по порядку. Зачем вы залезли в квартиру Каребина и попортили ему процессор?

– Я не уголовник. Я ученик гуманиста и мудреца Святослава Альфредовича Стерна. Каребин решил измарать его имя, и я должен был это этому помешать. Имя Учителя свято, никто не имеет права его пачкать.

– Выходит, вы застрелили писателя в затылок, чтобы остановить неугодный вам роман? Кстати, вы прочли ту часть романа, которую сперли у меня в электричке?

– Я не открывал эту мерзость.

– А писателя, не зная, о чем он пишет, застрелили?

– Я не стрелял в писателя. И вообще, я в спины и затылки врагам не стреляю. Враг должен знать, кто и за что его казнит. Я не убивал писателя и эту тетку. А компьютер его я размолотил и не жалею.

– В особняке «Издательского дома» найдены отпечатки ваших пальцев.

– Я там был. Тоже хотел испортить ей компьютер, но мне помешали.

– Кто помешал?

– Помешали, и все.

– Давайте еще раз. Я спрашивал, что вы делали в издательстве. Так?

– Так.

– Вы ответили, что и там хотели испортить процессор.

– Да, ответил.

– И вам помешали?

– Да.

– Кто помешал? Мужчина, женщина? Как он или она выглядели?

– Я не помню.

– Вы получите вышку, Павел. Только я начинаю нащупывать хоть какую-то зацепку, подтверждающую, что вы не врете, и пожалуйста, опять пустота. Вы хоть понимаете, что речь идет о вашей жизни?!

– Это была невероятно толстая баба.

– Керн тебя видела?

– Какая Керн?

– Не важно… Эту толстую бабу, как вы изволили выразиться, зовут Софьей Леонардовной Керн. Так она вас видела?

– Конечно, видела. Встала и пялится. Я еле ее обошел. Весь коридор своей тушей прикрыла.

– Вы проникли в помещение. Давайте все подробно.

– Ну чего подробно? Была суббота. Я думал, что в издательстве никого нет.

Люк я уже знал, потому что накануне забирался на крышу. Влез, зашел в один кабинетик – пусто. Только сумка на столе лежит.

– И шоколадка. Чего краснеете?

– Я не вор. Там в сумке деньги были, я же не тронул, а плитку взял.

– Зачем же вы с таким хорошим воспитанием заглядывали в чужую сумку? Ведь это дурной тон, Соболев.

– Я посмотрел, нет ли там дискеты романа. – Значит, только шоколадку?

– Я машинально ее прихватил. Очень люблю «Аленушку» и вообще шоколад. Мне теперь за этот поступок стыдно. Никогда не воровал. Учитель Стерн завещал, что улыбаться может человек только с чистой совестью. Я виноват перед его памятью.

Но я уже повинился Василию Николасвичу, и он меня простил.

– Это по его приказу ты испортил процессор писателя, залез на чердак издательства и воткнул мне в бок кинжальчик?

– Нет! Нет! Вы подлый тип. Я с вами стал говорить как с человеком, а вы…

– Твой друг уже раскололся. Хочешь послушать его голос?

– Я больше не скажу вам ни слова.

И не сказал. Синицын выключил магнитофон, открыл свой кейс и достал распечатку романа:

– Ты не глупый парень, Соболев. Каребин написал свой роман по документам, которые ему разрешили посмотреть в архиве ФСБ. Этот роман исторический, и любой эпизод в нем не случаен и не выдуман. Прочти его, и после поговорим. Если ты и дальше останешься поклонником этого человека, твое дело. Но с зашоренным глупцом разговаривать трудно.

Парень взглянул Синицыну в глаза и брезгливо, словно гада, взял в руки распечатку.

Оставшись в одиночестве, Синицын прокрутил пленку. Как он и предполагал, долговязый блондин оказался хлюпиком, быстро сдал товарища и своего «отца».

Соболев – совсем другая личность. Не попадись на его пути Абакин, мог бы стать классным парнем. А теперь – тюрьма. Похоже, бывший мошенник сумел круто запудрить мозги своим гимназистам, и они действительно держали его за отца родного. Стерн на небе, а Абакин на земле. Ясно, что Соболев директора не сдаст. Хотя уже и так прокололся, ляпнув, что просил у Абакина прощения. Не стал бы он виниться в своем проступке с шоколадкой, если бы директор не знал, зачем его гимназист попал в издательство. Абакина можно брать по показаниям Крестовского. Обыск у него сделать и тетрадочку с пьесой Каребина прихватить в вещдоки. А Соболев выглядел убедительно. И вполне искренне смутился, уличенный в воровстве сладости. Деньги в сумке Керн видел, но не взял. А если действительно не он убийца? Тогда кто? Хотя слишком многое сходится. Отпечатки, разряд по стрельбе, ножичек…

Озадачило Славу и поведение главной редакторши. Понять, почему она скрыла от следствия встречу с подростком, он не мог. Весьма странно выглядело в новом свете и заявление Керн, что Рачевскую убил ее собственный муж. Размышления молодого следователя прервало начальство.

– Герой, вступил в строй? – настежь распахнув дверь комнаты и наливаясь торжественностью, срифмовал Грушин. Подполковник в кабинеты своих сотрудников заглядывал в исключительных случаях. Видимо, возвращение на службу раненого подчиненного он так и расценил.

– Здравствуйте, Михаил Прохорович, – вскочил со стула Слава.

– Можешь не вставать. Я переживу. Вижу, болит, – разрешил подполковник, заметив, что Слава схватился за бок.

– Ничего, пройдет, – отозвался Синицын.

– Обрадовать тебя пришел. К внеочередному званию дело движется. Ты, Славка, без пяти минут капитан. Бумаги твои на столе министра. А генерал 4 подмахнет. Он молодежь выдвигать любит. – Грушин продолжал пыжиться, ожидая реакции.

– Пока не за что меня поощрять. Следствие еще не закончено, – вместо бурной радости возразил Синицын.

– Ну ты, Славка, и артист! Пальчики у нас. Ребятки в камерах. Чего еще?

Можем направлять дело в суд. Дожми формальности и заканчивай. Выпить нам с тобой, Слава, пора. Ты, говорят, трезвенник, но иногда мужику расслабиться не грех. По себе знаю. Я рад, что в тебе не ошибся. Теперь пойдешь в рост. Есть повод отметить твое выздоровление плюс успешный конец дела. – Грушин довольно потер руки.

– Я, Михаил Прохорович, не пью. И причина вовсе не в моем возрасте, а в убеждениях. Я считаю, что отмечать успехи или заливать горе водкой – признак дикарства. Это туземцы без «огненной воды» не могут, а нам, русским, пора перестать быть дикарями.

– Ну-ну… Может, ты и прав, но мне отвыкать поздновато. Видно, туземцем и в землю зароют, – не без обиды произнес начальник.

– Я вас, Михаил Прохорович, не имел в виду. Вы водку и не пьете. А пиво с воблой – это скорее гастрономическое пристрастие, чем алкогольная зависимость, – постарался смягчить бестактность Слава.

– И на том спасибо. Ты дело кончай, а как отметить, найдем, – закруглился подполковник и быстро покинул комнату.

Синицын снова уселся за стол. Но думать о работе больше не мог. Снова вспомнилось бледное лицо Лены и ее дрожащие от обиды губы. Он тяжело вздохнул, поднял голову и вздрогнул. На стуле, который освободил Соболев, сидел седой мужчина и смотрел на него темными остановившимися глазами.

– Кто вы? Как вы сюда попали? – почему-то очень тихо спросил Синицын.

– Меня здесь нет. Это лишь мой образ. Слава потер глаза. Посетитель не исчез, а заговорил:

– Этот мальчик, Соболев, сделал много зла, но он творит зло, веря, что совершает благородные поступки. Он никого не убивал. Убийцу ищите в тексте романа. Там есть его имя.

Странный посетитель медленно поднялся и пошел к двери.

Как он вышел из нее, Слава не заметил. Он выскочил в коридор, спустился к дежурному, пытаясь понять, как этот человек проник в комнату. Но ни дежурный, никто другой из сотрудников райотдела постороннего седого мужчину не видели.

Старший лейтенант вернулся к себе в кабинет и, как лунатик, уселся за стол. Он еще некоторое время оставался в оцепенении, поэтому от телефонного звонка вздрогнул.

– Вячеслав Валерьевич, – прозвучал в трубке женский голос.

Слава сразу вспомнил его обладательницу.

– Здравствуйте, Ирина Николасвна. Что-нибудь случилось?

– Ничего страшного, ответила Старовцева. – Хотела лишь вам сказать, что Сабсан у меня был и вещицу Каребина забрал. И еще, я договорилась о встрече, о которой вы просили.

– С разведчиком Гришей? обрадовался С лава.

– Да, с ним. В четверг будьте на Кузнецком мосту, возле выставочного зала.

Гриша вас сам найдет. Вашу внешность я ему описала.

– А в какое время? Не весь же четверг мне там околачиваться.

– О времени вам сообщат накануне.

Слава поблагодарил и положил трубку. Затем что-то вспомнил, судорожно порылся в столе, отыскал телефон Старовцевой и теперь сам набрал ее номер.

– Ирина Николасвна, как выглядит Сабсан? Вы можете его описать?

– Сабсан калека. У него нет рук и он слепец, – ответила Старовцева.

Синицын вынул из дела распечатку «Спаситель мира», поскольку свою отдал Соболеву, поехал домой, заперся в комнате и снова открыл роман Олега Ивановича Каребина. Теперь следователь искал в нем имя убийцы.

* * *

– Он пришел. Он уже в пути, – многозначительно произнес Гувер и взглянул на небо.

У Маши Митчел расширились зрачки, и ее маленький, окрашенный в малиновый цвет ротик раскрылся.

– Я его увижу?! – прошептала она со сладострастным ужасом.

– С одним условием, – тоже шепотом ответил Гувер.

– Все что хотите. Только дайте мне на него взглянуть, – воскликнула Митчел, привлекая своим криком внимание окружающих.

Гувер приложил палец к губам.

– Тише. Это тайна. Вы никому не скажете, что узнали об этом от меня.

Можете говорить, что вам явилось откровение свыше, а меня не упоминайте.

– Умоляю, покажите мне его… Клянусь кровью дочери, никто не услышит вашего имени из моих уст.

– Я вам обещаю – вы увидите его первой, – тем же значительным тоном заверил собеседник.

Чернокожая официантка в белоснежном переднике поднесла бокалы с коктейлями и выжидающе замерла. Гувер взял в руку бокал, подождал, пока Маша последует его примеру, и, чокнувшись с ней, сказал еле слышно:

– За его приход.

Митчел выпила до дна и уронила бокал. С женщиной началась истерика. Гувер быстро прошагал в дальний угол гостиной, украшенный огромной пальмой, и присоединился к трем молодым людям, оживленно обсуждающим последнюю бейсбольную победу команды из Мичигана. Выигрыш парней с Севера стал сенсацией, и о нем много говорили. Сомерест с ходу вступил в беседу, краем глаза наблюдая из-за пальмы за суматохой, возникшей вокруг Митчел. Несколько дам взяли Машу под руки и вывели из гостиной. Через несколько минут дамы вернулись, но уже без нее.

Сомерест с удовлетворением отметил, что они переходят от одной группки гостей к другой и что-то сообщают. Гувер знал только одну из трех дам – жену владельца сети автоматических прачечных Регину Стивенсон. Она сегодня и принимала гостей по поводу открытия очередной прачечной мужа с диковинными автоматическими стиральными машинами. Госпожа Стивенсон перемещалась в его сторону. Сомерест кивнул молодым людям, продолжающим горячо обсуждать игру мичиганцев, и медленно зашагал навстречу Регине.

– Рад вас видеть, мадам Стивенсон. Чем вы так взволнованы? Ведь сегодня ваш праздник…

– Не поверите! Маша Митчел знает, что к нам идет второй Спаситель, – ответила супруга владельца прачечного комплекса.

– Наверное, нанюхалась кокаина. Не секрет, что Маша экстравагантна. Вы приняли ее слова всерьез? – полюбопытствовал Гувер и побрел дальше, как бы вовсе не интересуясь ответом.

Госпожа Стивенсон догнала его и схватила за воротник смокинга.

– Напрасно вы, Сомерест, так говорите. Маша ясновидящая, и кокаин тут не при чем. На прошлой неделе она предсказала трехпроцентный подъем акций электрической компании. Кто наутро побежал эту информацию использовать, стал богатым человеком. Маша не ошиблась.

– Бывают в жизни любопытные совпадения, – спокойно возразил Гувер. Он прекрасно знал, что Митчел имела интимную связь с одним из директоров компании, и догадывался – информацию о повышении курса акций она получила в постели.

– Вот вы где, мой дорогой! – Лионет Тоун возникла словно из-под земли и, взяв Гувера под руку, оскалилась ослепительной улыбкой Регине. – О чем вы спорите с моим другом?

Слово «моим» Бобо немного выделила, словно предупреждая Регину, что Гувер принадлежит ей.

– Мадам Стивенсон утверждает, что Маша Митчел предсказала второй приход Мессии. Она уверена, что Спаситель мира уже в пути. Я позволил себе усомниться.

Вот и весь спор, моя дорогая, – небрежно пояснил Гувер.

– Ваш друг черствый натуралист. Я верю Митчел. Маша не раз предсказывала события, и они сбывались, – настаивала Регина.

– Боюсь, что даже если Мессия и заявится к нам на самом деле, этого никто не заметит, – усмехнулась госпожа Тоун. – А если даже и заметят, все столь заняты биржевыми сводками, что отвлекать себя на такие пустяки не станут.

– Я с тобой согласен, моя дорогая. Человечество в наше время скопило столько грехов, что ни один спаситель не в состоянии искупить их своей кровью.

Крови не хватит, – поддержал подругу Гувер.

– Как вы можете так кощунствовать?! возмутилась Регина.

– Подумай сама, дорогуша, еще один спаситель на кресте… После газовых атак на германском фронте, когда в страшных муках гибли десятки тысяч, кого тронет его жертва? – спросила Бобо и поправила колечки своей прически.

– Вы оба несносные циники, – вздохнула госпожа Стивенсон и пошла делиться новостью дальше.

– Ты останешься? Говорят, что сюда на десерт заявится знаменитый индусский фокусник. Потом мы могли бы поехать ко мне, и я соорудила бы твой любимый коктейль, – продолжая улыбаться, проговорила Бобо, когда они остались вдвоем.

Но Гувер смотреть фокусы не собирался, да и любимый коктейль его не слишком привлекал. Он знал, чем это обычно кончается. Сославшись на запланированную заранее встречу с комментатором Стивом Форестом, Сомерест поцеловал запястье своей подруги и, ощутив от ее кожи привкус лекарства, быстро покинул гостиную особняка Регины Стивенсон.

Усаживаясь за руль своего «Бентли», Гувер взглянул на часы. Стрелки показывали без пяти десять, и он газанул с места. Форест хоть и не принадлежал к числу богатеньких нью-йоркских денди, но опаздывать на встречу с ним было рискованно. Радиобуи охватил Америку. Передачи слушали целыми семьями, собираясь у приемников после работы. Поэтому популярность ведущих радиокомментаторов была необычайно велика. Не удивительно, что Стив Форест свое время ценил.

Дорога до клуба «Грин-хауз», который находился здесь же на Манхэттене, заняла всего двадцать минут. Гувер ехал не спеша, даже притормозил у новенького небоскреба в тридцать один этаж, который он успел прикупить для Стерна, и все равно прибыл на место за пять минут до назначенного времени.

Форест был уже в клубе, и его окружали несколько мужчин из числа завсегдатаев. Гувер не знал их по именам, но со всеми всегда здоровался. Стив заметил приход бывшего лондонца и посмотрел на часы.

– Да, Форест, ты еще пять минут имеешь право не видеть меня в упор, – словно отвечая на мысль радиокомментатора, вместо приветствия бросил вошедший.

Форест усмехнулся, но оставил компанию и подсел к Гуверу.

– Выпьешь что-нибудь? – спросил Сомерест.

– Четверть стакана водки, – ответил Стив и добавил:

– Без содовой.

Гувер заказал водки и, пока ее не принесли, говорил о пустяках. Форест его не торопил, поскольку понимал, что богач Гувер зря беспокоить не будет. Ради этой встречи Стив не поехал за город к своей новой подружке. Манекенщицу Мэрлин Рууд он зацепил недавно, и отложить свидание с девчонкой Форесту стоило некоторых усилий.

– Сколько ты бы взял за интервью с дурой? – поинтересовался Гувер, дождавшись, когда радиокомментатор залпом осушит свой стакан.

– Хороший вопрос, – усмехнулся Стив, закусывая выпивку маслинкой.

– Надеюсь на хороший ответ. – Сомерест себе алкоголя не заказал, а тянул минеральную. – Сие зависит, насколько она дура и что я должен с ней обсуждать. – Стив перестал лыбиться и воткнул острую палочку в следующую маслинку.

– Даму зовут Маша Митчел. Сегодня на презентации очередной автоматической прачечной в особняке Стивенсонов, она утверждала, что к нам идет новый Спаситель. Мне бы хотелось, что бы ты дал ей на эту тему высказаться, – предложил Сомерест.

– Маша Митчел… – задумчиво повторил Стив и наморщил лоб. – Это не та ли идиотка, которая предсказала трехпроцентное повышение акций электрической компании?

– Именно она, – кивнул бывший лондонец и взял со стола сигару. – Но тогда ее предсказание попало в точку. Выходит, не такая уж она и идиотка…

– Ты же прекрасно знаешь, откуда она это взяла, – подмигнул комментатор.

– Личная жизнь Маши меня волнует мало, – уклонился Сомерест.

Стив не настаивал. Они друг друга прекрасно понимали.

– Хочешь, чтобы американцы поверили ее бреду, или я должен сотворить из госпожи Митчел мокрое место?

– Я хочу, чтобы ты в эфире довел ее до истерики. Это вовсе не сложно. И Маша в трансе призовет всех к ожиданию Спасителя, – пояснил заказчик.

Радиокомментатор задумался. Гувер его не торопил. Наконец Стив внимательно поглядел в глаза собеседника.

– Если это разовая хохма, то я возьму за интервью пятьсот долларов. Если же это начало какой-то большой игры, меньше чем за тысячу делать из себя дурака не стану.

– Сто тысяч и по рукам, – подмигнул Сомерест.

– Я не ослышался? Значит, это не разовая хохма? – сделал вывод Стив и попросил еще водки.

– Я не хочу, чтобы кто-то знал о моем участии, – подзывая официанта, предупредил Гувер. Форест утвердительно кивнул.

– Я не трепач, но сто тысяч за одно интервью с истеричкой не платят… За такие деньги в моем деле мотаются не один год.

Сомерест полез в карман и достал вчетверо сложенный листок. Форест добыл из пиджака очки и углубился в чтение. Лакей поставил перед ним стакан водки, но радиокомментатор к ней не прикоснулся.

– Тут все, кроме имени. Не себя ли господин Гувер хочет превратить в господа бога? – откладывая бумажку, поинтересовался Стив.

– Нет, такая ноша мне не по плечу. Его зовут Святослав Стерн. Он эмигрант из России, – ответил Сомерест, убирая листок обратно в карман.