Текст книги "Спаситель мира"

– И откуда он к нам заявится? Надеюсь, не из Кремля? – Форест наконец заметил водку, поднял стакан, посмотрел на прозрачную жидкость, но пить не стал. Странное предложение Гувера его обеспокоило, и он желал иметь трезвую голову.

– Приплывет по океану из Европы. Твоя задача, чтобы его встречали не менее десяти тысяч Нью-Йоркцев. Можешь набирать любую команду. Количеством сотрудников я тебя не ограничиваю. Так же, как и средствами на кампанию. Сто тысяч – твой личный гонорар. Остальные расходы – мое дело.

– Все это дурно пахнет, – поморщился Стив. – Мне надо подумать.

– Двести тысяч, – откликнулся Гувер.

– Пожалуй, я пойду ополосну лицо холодной водой. Что-то стало жарковато, – сказал Стив и встал из-за стола.

Гувер кивнул лакею и, заказав себе водки, запалил сигару. Когда водку принесли, он взял салфетку с вензелем клуба, подвинул ею стакан Стива и, бросив в него маленькую таблетку, размешал палочкой для маслин. Затем так же, при помощи салфетки, вернул стакан на место, после чего, попыхивая сигарой, уставился на дверь. Форест вернулся минут через пять, лицо его было бледным:

– Гувер, мне очень лестно, что ты выбрал меня для твоего бизнеса. Таких денег, как ты предлагаешь, я не видел даже во сне. Но я не могу принять твое предложение.

– Почему не можешь? – наивно удивился Сомерест.

– Имя можно запачкать один раз, и никакая автоматическая прачечная Стивенсонов его не отмоет. А для меня имя – это возможность заниматься любимым делом.

– Очень жаль, Стив. Давай выпьем водки и будем считать, что этого разговора между нами не было.

– Ты не обиделся? – облегченно вздохнул комментатор. – Поверь, я к тебе отношусь с симпатией, но бизнес на душах мне не нравится.

– Конечно, не обиделся. И в подтверждение позволь поднять стакан водки, который я специально для этого заказал, за твои дальнейшие успехи, – улыбнулся Сомерест, и они оба залпом выпили.

Пожимая на прощание Стиву руку, Гувер отметил, что она влажная. Он пересек зал, возле дверей обернулся к Форесту, который успел вернуться к компании завсегдатаев клуба, и громко крикнул:

– Стив, ты неважно выглядишь. Советую не засиживаться, а отправляться домой и хорошенько выспаться.

Сам Гувер именно так и поступил. Но перед тем как лечь, он позвонил Шиме Грохману и поручил ему рекламную кампанию Стерна. Шиме можно было дать пять тысяч долларов, и он за них сделает все что угодно. Конечно, Грохман не Форест, и имя у него немного попачкано, но зато он назойливый, как муха, и там, где другой стукнет два раза, Шима будет долбить сто. Покончив с этим, Гувер принял ванну с экстрактом мангового дерева и спокойно уснул.

В восемь утра его разбудил Гарри. Негр вошел в спальню с телефонным аппаратом в руке.

– Госпожа Тоун, – виновато доложил он.

– Почему так рано? Что-нибудь случилось, Бобо? – сонным голосом поинтересовался Сомерест у своей подруги.

– Ужасная новость. Пришла телеграмма из Лондона. Пишут, что у меня исчез брат. Я взяла две каюты на «Джорже Вашингтоне». Он отплывает в полдень. Очень надеюсь, что и ты поплывешь со мной. Одной мне в Лондоне страшно.

Сомерест выдержал значительную паузу. Он давно ждал этого сообщения и думал, как с меньшим подозрением увязаться в Лондон с Бобо, а тут она сама так славно все сделала. Но выказывать свои чувства красный агент не стал, а лишь сухо согласился:

– Хорошо, дорогая.

– Это очень нарушит твои планы? – забеспокоилась Лионет.

– Естественно, что в трудную минуту я должен быть рядом, – с пафосом ответил кавалер.

– Я тебе так благодарна! Ты попросишь Гарри заехать за мной? Кэт не поднимет чемодан с вещами. Я же не знаю, какие церемонии нам предстоят, и беру одежду на все случаи, включая траур…

– Конечно, дорогая. Гарри в твоем распоряжении. Сейчас я его к тебе и отошлю, – продолжал разыгрывать любящего друга Гувер.

– Как мило с твоей стороны. Так до встречи на пароходе, – проворковала Бобо. – Кстати, ты говорил вчера, что едешь беседовать со Стивом Форестом. Все утренние газеты сообщают о его скоропостижной смерти.

– Я заметил, что он неважно выглядит. Кажется, даже посоветовал ему поехать домой и выспаться, – зевнув, ответил Гувер и, попрощавшись с мадам Тоун, надел халат и отправился на кухню.

Овсянка, с которой он по лондонской привычке начинал день, уже стояла на столе. Сомерет не торопясь принялся за кашу. В отличие от многих, кто ест овсянку исключительно как лекарство, Гувер ее любил, но не любил, когда ему мешали завтракать. Поэтому на своего слугу, когда тот осмелился заглянуть в столовую, посмотрел сердито.

– Сэр, вас спрашивают какие-то люди. Кажется, из полиции и… – но договорить Гарри не успел.

Двое крепких мужиков в одинаковых плащах и шляпах отпихнули чернокожего и, подскочив к Гуверу, защелкнули наручники на его запястьях.

– Порядок, – удовлетворенно рявкнул один из копов, что был постарше.

– В чем дело? – возмутился любитель овсянки.

– Вы обвиняетесь в убийстве радиокомментатора и в шпионаже в пользу красной России, – радостно произнес тот, что был помоложе.

– Можно я доем? – спокойно попросил Гувер.

– Доешь, но в наручниках, – ухмыльнулся старший.

Гувер поблагодарил и принялся не спеша, ложку за ложкой, отправлять в рот кашу. Сообразив, что, глядя на его трапезу, копы расслабились от умиления, он внезапно рванул к раскрытому окну и прыгнул.

– Какой это этаж? – спросил молодой коп у напарника, заглядывая вниз.

– Тринадцатый.

– Несчастливое число, – многозначительно изрек молодой коп.

Старший коп не возражал.

* * *

Синицын заснул только под утро. До часу ночи он старательно выписывал имена из романа Каребина. Но люди и события, о которых там рассказывалось, имели столь солидный возраст, что перенести их в сегодня сознание молодого следователя отказывалось. «Что, если я схожу с ума?» – Эта поганая мысль являлась к Славе за вечер несколько раз.

Он встал, подошел к зеркалу, долго и внимательно разглядывал отражение. Но особых перемен в своей внешности не отметил. Глаза не бегали, глюки, если не считать странного появления седого мужчины в кабинете, его не беспокоили.

Молодой человек выглядел лишь несколько бледнее обычного. Но недавнее ранение, размолвка с Леной и работа эту бледность объясняли.

Тревогу у старшего лейтенанта вызывали чудеса, происходившие с ним в последнее время. В романе Каребина описывались мистические вещи. Хоть книга Олега Ивановича и называлась историческим романом, все же это была художественная литература, а значит, авторская фантазия имела право на существование. Все места, в которых Каребин описывал необъяснимые таинственные явления, старший лейтенант к ней и относил. Но приход седого мужчины и его слова, что имя убийцы надо искать в романе, ему не приснились. «Меня здесь нет.

Только мой образ», – вспомнил он заявление этого типа. Синицын видел седого уже в третий раз. Первый в дверном глазке квартиры вдовы, второй – в окне пельменной, и вот сегодня. Если первую встречу еще можно с натяжкой назвать случайной, то две других никак.

После пельменной Седой загнал его в театр. Слава в этот день туда не собирался. В театре от бухгалтерши он узнал о сборище стерновцев пятого июня.

Застрелили писателя через неделю после него. А сборище происходило по случаю приезда внука Стерна Сергея Юльевича. Уж не он ли заказал Каребина и Рачевскую?

Если предположить, что пьесу прикарманил в театре Абакин, как скорее всего и было, то он вполне мог поделиться с почетным председателем своими опасениями.

Да, в театр Слава попал не по своей воле. Седой человек явно шел с ним на контакт. Но чего он добивается и какую роль играет в деле, Синицын пока уяснить не смог. Устав от умозаключений, к четырем ночи молодой человек наконец уснул.

В девять утра его разбудила мама.

– Пусик, у нас опять Маша, – сказала Вера Сергеевна каким-то обреченным тоном. Так говорят, когда соседи с верхнего этажа заливают квартиру в очередной раз.

Слава тер глаза и ничего не понимал. Посмотрев на часы, он только сообразил, что опаздывает на работу.

– У нас опять Маша, – повторила Вера Сергеевна.

Первое чувство, которое охватило Синицына спросонья, была ярость.

– Я не хочу ее видеть, мам, – застонал он.

– Она принесла сыр, сливки, кекс и собирается с нами завтракать, – вздохнула Вера Сергеевна.

– Гони ее в шею.

– Ну Пусик, как можно прогнать человека? Ведь у нее убили мужа, – развела руками мама. – И потом, ты же с ней провел ночь…

– Ладно, я пошел умываться.

Маша Баранова в легком ситцевом платьице ценой не меньше двухсот долларов, с новой короткой стрижкой и при жемчужных бусиках выглядела «простенько, но со вкусом». При виде Славы она виновато улыбнулась:

– Очень не люблю завтракать одна… А у вас так уютно.

– Я уже знаю, что ты не любишь одна спать, теперь выясняется, что и завтракать тоже, что еще ты не любишь делать одна? – мрачно поинтересовался Слава, усаживаясь за стол.

– Ты сердишься? Ну прости. Я знаю, что тебя ранили, и очень переживала. Не пришла в больницу потому, что Вера Сергеевна мне сказала про Лену. Я тебе даже пирог испекла… Пришлось съесть самой.

– Маша, объясни, что происходит? Мы знакомы по делу убийства твоего мужа.

Частным образом видеться с тобой до конца следствия я не имею права. Что тебе от меня надо? – не выдержал Синицын.

– Слава, но я же осталась одна…

– Может, мне лучше уйти? Вы сами объяснитесь? – Вера Сергеевна почувствовала себя лишней при этом разговоре.

– Ну что ты, мам? И не о чем нам объясняться. Я сказал тебе, что провел ночь с этой девушкой, но ты меня не так поняла. Между нами ничего не было. Маша попросила, чтобы я посидел рядом на постели, потому что ей страшно. Я и посидел. Вот и все дела.

– Господи, старая я дура! – всплеснула руками Вера Сергеевна. – Вот беда!

Машенька, у нас горе. Лена из-за тебя оставила Славу, – и женщина рассказала Маше о размолвке сына с невестой.

– Я лучше уйду. – Маша отодвинула чашку и собралась подняться.

– Нет уж, пришла завтракать, ешь свой сыр. Нечего тут обиды разводить, – приказным тоном остановил Слава гостью.

Маша послушно подвинула чашку назад.

– Хорошо, если ты просишь…

– Прошу, прошу, – пробурчал Синицын, быстро разделался с кофе, оставил дам и побежал на работу.

Проходя в свою комнату, он заметил сидящего в коридоре мужчину. Старшего лейтенанта поразила нездоровая бледность этого человека и его полный тоски взгляд. «Странный субъект», – подумал он и поспешил к себе. Слава боялся, что коллеги разойдутся, и он не сможет с ними посоветоваться. Но Лебедев с Геной ждали его и тоже пили кофе.

– Помирился? – вместо приветствия спросил Саша. Синицын промолчал. – Значит, нет, – заключил капитан.

– Давайте о деле, – попросил Слава.

– О деле потом. Там в коридоре тебя ждет отец Соболева. Придется его принять. На мужике лица нет. Мы пока погуляем, а ты уж поговори с ним. – И Лебедев с Конюховым быстро ретировались.

– Вы слишком молоды и, наверное, меня не поймете, – начал отец обвиняемого с порога.

– Вы присаживайтесь. Из дела я знаю отчество сына, вас зовут Алексеем, а вот вашего отчества я не имею. Давайте знакомиться.

– Алексей Владимирович Соболев, протянул руку отец Павла.

– Вячеслав Валерьевич Синицын, следователь райотдела. – Слава пожал протянутую руку и подумал, что дежурная фраза «очень приятно» сейчас вряд ли уместна. Очевидно, Соболев подумал о том же, и мужчины, поняв друг друга, переглянулись.

Эта мелочь сразу сняла служебную броню с Синицына и подала посетителю надежду на человеческое отношение следователя.

– Я вчера вернулся из командировки и узнал эту страшную новость от сестры.

– Вам же дали телеграмму. Почему вы не приехали раньше? – спросил Слава, скорее чтобы не молчать. Боль этого человека словно передавалась ему, и начинать разговор с ним ему было тягостно.

– Телеграмму я получил только на материке. Я вулканолог. На острове, где мы работаем, со связью постоянные проблемы. На день залетел попутным вертолетом во Владивосток и там нашел телеграмму. Это было позавчера. Теперь – не старая добрая империя, добраться до столицы не так-то просто. Мне еще повезло… – Соболев говорил глухо, и при слове «повезло» краешками губ виновато улыбнулся.

– Честно говоря, не поверил…

– Я вас понимаю. В такое поверить трудно. Но улик очень много. Ваш сын наследил пальчиками и в «Издательском доме», где застрелили Светлану Михайловну Рачевскую, и на квартире писателя. В том, что Павел был там, он и не отрицает.

И был не в качестве добропорядочного посетителя или гостя, а как взломщик. Эти эпизоды доказаны, и по ним ему все равно придется отвечать. А что касается его причастности к убийству – будем работать. Но повторяю, улик слишком много.

– Да-да, улик… – думая о чем-то своем, эхом отозвался Алексей Владимирович. – Как их застрелили?

– Обоих выстрелом в затылок.

– Не верю…

Слава искренне сочувствовал посетителю. Перед ним сидел настоящий серьезный человек, который примером своей жизни не мог подтолкнуть сына к преступлению. Но сочувствовать отцу потенциального убийцы следователю не полагалось, и Синицын решил спросить то, что его интересовало:

– Скажите, откуда взялся у Павла слепой фанатизм к этому деятелю? Судя по роману Каребина, Стерн пакостная личность, желавшая поклонения масс. Теперь выясняется, что его раскрутили на деньги ОГПУ. Это, конечно, не был рядовой агент, Стерна вывели на мировой масштаб, но по сути, он все равно платная шестерка органов.

Соболев поморщился.

– Стерн – это наше несчастье. Вы говорите верные вещи, но не все так просто с этой личностью. Святослав Альфредович отчасти был ученым, был он и неплохим художником. Царская академия бездарей не держала. И второй диплом юриста он, естественно, получил заслуженно. Поэтому считать его простым стукачом большевистских спецслужб смешно. Еще в добольшевистской России Стерн проявился как ловкий делец. Он умел крутить делишки и лихо продавал картины.

Художники его не любили, называя «обмылком», но все же с ним общались. У меня есть подозрение, что он связался с разведкой еще в царской России…

– Я вижу, для вас причастность Стерна к ОГПУ не новость? Но писателю Каребину удалось познакомиться с фактами в архивах ФСБ, а вам откуда это известно? – удивился Слава.

– Надо немного пошевелить извилинами. Картины Стерна до сих пор сотнями находятся в собрании музеев, куда их дарила вдова, а потом и дети Святослава Альфредовича. Их и сейчас во владении семьи пропасть. Значит, художник при жизни продать полотна не мог. А на какие деньги нищий живописец может организовать экспедицию из шестисот вооруженных людей, с автомобилями, конями и пулеметами? Если бы тибетскую акцию оплатили американские богачи, о чем имеется официальная версия, англичане не чинили бы ей препятствий. Вот и вся логика.

– Вы так хорошо владеете темой. Почему же не растолковали сыну, кто его кумир? – продолжал удивляться Синицын.

– Господи, да я знал о Стерне столько же, сколько знает любой образованный обыватель. И только когда Паша попал к этим людям и я почувствовал, что сын превращается в зомби, попытался разобраться. Но было уже поздно. Паша не слышит правды. Все негативное он воспринимает как наветы врагов. Поверьте, мальчик там находится из самых благородных побуждений. Паша свято верит руководителям этой секты. Я допускаю, что эти люди завладели его душой настолько, что он выполнил их приказ. Но стрелять в затылок человеку Паша не будет.

– Ваш сын мне сказал примерно те же слова, – припомнил допрос Павла Синицын.

– Я вас заклинаю всем, что для вас дорого, – ищите настоящего убийцу.

– Будем работать, – заверил старший лейтенант и протянул руку. – Приятно было познакомиться.

– И мне тоже. – Алексей Владимирович снова улыбнулся краешками губ, поднялся со стула и положил Славе на стол визитку. – Сообщите, если сочтете нужным, как станет двигаться ваша работа. Теперь я вижу, что вы не формальный чурбан, и от этого на сердце немного легче.

* * *

– Живой? поинтересовался Лебедев, вернувшись с Конюховым в комнату, как только Слава освободился.

– Классный мужик. Жалко мне его, – ответил Синицын – Бывает, – согласился капитан.

– Родственники у них случаются похожими на людей. Тогда это еще хреновее.

– Ну, теперь можем о деле, – напомнил о прерванном разговоре Слава.

– О деле так о деле. Вот у Гены есть конкретное предложение, – отозвался капитан и постучал Конюхова по плечу.

– Мы прослушали пленку с допросом. Будем брать директора гимназии? – Старший оперуполномоченный любил конкретные действия и с удовольствием в них участвовал.

– Решать тому, кто ведет дело, – кивнул Лебедев на Славу.

– Абакина я пока не брал бы, а вызвал бы для дачи показаний и снял бы с него подписку о невыезде, а ты, Конюхов, походил бы за ним и посмотрел, что он предпримет. Надо получить разрешение в прокуратуре на под слушку всех его телефонов. Что, если Абакин запросит помощи из Ниццы?

– Широко мыслишь, старший лейтенант. Я тоже об этом думал. Только своего почетного председателя стерновцы не сдадут, даже если заказчик – внук Стерна.

Да и гражданина иностранной державы трогать без Интерпола нельзя.

Представляете, какое лицо будет у Электрика, если мы ему предложим такое? – Лебедев скорчил рожу. – Кстати, куда делся роман из дела?

– Я дал свой текст почитать Соболеву. Пусть парень подумает. Вдруг заговорит. А распечатку из дела взял себе и ночью выписывал фамилии героев. Мне приснилось, что в романе есть фамилия убийцы, – соврал Синицын. Признаваться, что ему об этом сказал седой призрак, Слава не стал.

– Если роман тебе сегодня не нужен, я бы его посмотрел со списком твоих «снотворных» имен. Вдруг что придет в голову. – Капитан хотел ткнуть старшего лейтенанта пальцем в живот, но, вспомнив о его ранении, руку отдернул.

Слава отдал ему распечатку и поехал в издательство. Ему очень хотелось повидать еще раз Софью Леонардовну и выяснить, почему мадам Керн умолчала о встрече с Соболевым.

* * *

Вера Филлипова открыла глаза и огляделась. Все вокруг было незнакомо, и девушка не сразу поняла, где находится. Затем постепенно она стала вспоминать, как осталась одна на хуторе Матти. Припомнила лучи фонариков и выстрелы. Она бежала, потом были злые собаки и какой-то пожилой мужчина поспешил ей навстречу. Она протянула к нему руки. Больше ничего вспомнить не удалось.

Кошмар того утра вновь сжал сердце, и Вера застонала.

В комнату кто-то вошел и склонился над постелью. Вера отметила сеточку морщин возле усталых серых глаз, седоватую щетину на щеках, но узнать лица не могла.

– Очнулась, дочка. Вот и хорошо. Ты сможешь поговорить с нашими пограничниками. Я успел их предупредить. Они прогнали бандитов, но те успели поджечь хутор, и мой сосед остался без дома. Одного из этой компании им удалось задержать. Расскажи нашему офицеру, что ты видела.

Вера кивнула и хотела подняться.

– Не надо вставать. Ты еще очень слаба, доктор велел неделю держать тебя в постели, а прошло только три дня. Офицер сам придет сюда.

Вера послушно опустила голову на подушку:

– Как вас зовут? Мне так неловко, что я вас побеспокоила.

– Пустяки, дочка. Зовут меня Юри Кунн. Я живу один, и юная душа мне в радость. Слава Богу, что ты проснулась в здравом уме. Доктор опасался за твой рассудок. Но ты, я вижу, в порядке.

– Спасибо, Юри. Я вам очень благодарна. А где Матти, Кристина? Что с ними?

– Матти с семьей в городе у младшего брата. Он завтра тебя навестит. А пока расскажи офицеру, что знаешь, потом я тебя покормлю. – Юри вышел и через минуту вернулся с молодым человеком в военной форме.

– Здравствуйте, Вера, я липник эстонской пограничной службы Ян Вейке. От Матти о вас мне все известно. Теперь расскажите мне, что вы видели.

Вере поначалу говорить было трудно, но молодой офицер был терпелив и ободряюще улыбался. Девушка рассказала все, что видела и слышала. Припомнила она и автомобиль на том берегу, остановившийся напротив хутора Матти, и линзы бинокля, которые, сверкнув на солнце, ее тогда напугали. Липник все старательно записал в толстую синюю тетрадь и, поблагодарив девушку, попросил:

– Мы задержали одного из их компании. Этот человек утверждает, что он рыбак и оказался среди вооруженных людей случайно. Когда ты немного окрепнешь, его приведут, чтобы ты посмотрела на задержанного и сказала нам, видела ли ты его раньше?

– Ой, мне страшно… – прошептала Вера.

– Бояться тебе нечего. Он войдет без оружия и под охраной наших бойцов, – успокоил военный.

– Хорошо, я постараюсь, – согласилась девушка.

Офицер улыбнулся ей на прощание и тихо вышел. Вера утомилась от беседы и опять задремала. Проснулась оттого, что ее трогают за плечо. Она открыла глаза и увидела Юри. Тот сидел рядом и держал в руках фарфоровую миску.

– Поешь, дочка. Я сделал куриный бульон. Тебе надо восстанавливать силы, и ты должна поесть.

Вера благодарно кивнула и попыталась приподняться, но не смогла. Тогда Юри наклонился к ней, и она почувствовала, как большая и сильная рука приподняла ее голову за подбородок. Юри кормил больную с ложки.

После еды Вера опять подремала, а проснувшись, почувствовала себя гораздо увереннее. Силы начали к ней возвращаться. Она уселась на подушку, глянула в окно и увидела своего нового хозяина. Юри аккуратно укладывал дрова в поленницу. Причем делал это он столь красиво и добротно, что Вере показалось, что Юри строит из поленьев сказочное здание. Потом послышался цокот копыт, и девушка увидела, как к хутору катит двуколка на резиновом ходу. Долговязым голенастым мерином правил незнакомый сухощавый старик в овечьем тулупчике. Юри приветливо поздоровался с седоком, помог ему выбраться из экипажа и привязал мерина к столбу. В сенях послышался топот и эстонская речь. Мужчины поговорили немного, и высоченный старик с черным саквояжем в сопровождении Юри появился в комната – Это доктор Шотер. Он уже смотрел тебя, только ты спала и ничего не чувствовала. Теперь ты можешь ему рассказать о своем здоровье, – сообщил Юри и удалился.

Шотер открыл свой потертый черный саквояж, достал трубку, ложку и очки с выпуклыми линзами.

– Барышня, посмотрите на потолок. – Вера послушно выполнила просьбу доктора и увидела потемневшие от времени доски. Шотер оттянул ей веки и через свои выпуклые очки обследовал глазные яблоки. – Хорошо, милая, теперь поднимете повыше вашу рубашечку, я послушаю сердце.

Вера покраснела и замерла.

– Не надо смущаться, я ведь врач и не любуюсь на прелестные грудки, а пытаюсь понять, как бьется ваше испуганное сердечко, – пояснил Шотер.

Вера посмотрела на него и увидела добрейшие искрящиеся юмором глаза. Ей сразу стало хорошо и спокойно.

– Я не смущаюсь больше, заверила она и подняла рубашку к подбородку.

– Вот и умница. – Врач послушал ее в трубку, постучал по лопаткам, заглянул в горло и, надев другие очки, принялся выписывать рецепты. – Завтра сможете немного вставать и даже прогуляться по воздуху. А сегодня вы еще очень слабая, поэтому постарайтесь побольше дремать и часто, но понемногу подкрепляться. Рецепты я выписал, и лекарство вам привезут. – Проговорив все это, старик поднялся, погладил Веру по голове и пошел к двери.

Она заметила, как он пригнулся, чтобы не задеть головой дверной косяк, улыбнулась и тут же уснула.

Проснулась ночью. В темной тишине дома отчетливо слышалось тиканье настенных часов. Вера лежала с открытыми глазами и думала. Она вдруг осознала, что добрая и гостеприимная семья Матти из-за нее лишилась крыши над головой.

Постоялица принесла им несчастье. Как теперь смотреть в глаза рыбака, его жены и детей? Ведь она сделала их нищими. Потом Вера подумала о Тимуре. Вспомнила его голос, спасший ее от страшных людей. Зачем они пришли? Неужели несчастная сирота может так беспокоить пролетарскую власть? От всех этих мыслей у Веры начала болеть голова, и она снова задремала. Очнулась от приглушенных голосов за стеной. Слов она разобрать не смогла, но поняла, что говорят по-эстонски.

«Матти приехал», – догадалась Вера, встала, быстро оделась и вышла из комнаты.

Матти и Юри сидели в гостиной и пили кофе. При виде Веры оба вскочили и двинулись ей навстречу.

– Зачем ты поднялась? – забеспокоился Юри.

– Тере, Вера, – улыбнулся Матти.

Она заставила себя встретиться с ним взглядом, но ни обиды, ни горечи лицо рыбака не выражало. Только синеватые круги под глазами говорили, что за эти дни хозяин сгоревшего хутора немало пережил.

– Я так виновата перед тобой. Мне стыдно, – призналась Вера.

– Ты тут ни при чем. Эти парни сами работать не умеют и ненавидят нас за то, что мы трудимся и живем, как люди. Садись, надо поговорить, – и Матти указал на свободный стул рядом.

Юри налил Вере кофе и подвинул сахар. Девушка уселась за стол и, прихлебнув из чашки, затихла.

– Мне, Вера, здесь снова, курат, хозяйство не поднять. Я написал старшему брату в Канаду. Он зовет к себе и обещает помочь обустроиться. Я с семьей решил ехать. – Матти допил кофе, поставил чашечку на блюдце и продолжил:

– Твой муж оста вил мне деньги. Я спрятал его золото, и оно после разбоя уцелело. Ты можешь поехать с нами, можешь остаться у Юри. Решай сама. Вера задумалась. Оставаться рядом с границей ей было страшно. Филлиповой казалось, что чекисты не успокоятся и могут появиться вновь. Но если она уедет, как Тимур ее найдет? Эта мысль стала решающей.

– Я очень благодарна тебе, Матти, за все. Но Тимур вернется за мной сюда, а меня нет. Поэтому, если Юри не против, я бы осталась у него.

– Я буду очень рад, дочка, – ответил старый эстонец.

– Придется мне, курат, довольствоваться одной хозяйкой, – пошутил Матти, но голос его звучал грустно. Он достал из-за пазухи мешочек и положил его возле Юри:

– Вот червонцы Тимура. На них можно жить долго. Я когда увидел вместо моего дома пожарище, испугался, что эти парни, курат, нашли деньги Веры. Но они не так сообразительны. – Мати встал из-за стола и протянул Вере руку.

– Я вас всегда буду помнить. – Вера хотела еще что-то сказать, но слов не нашла, бросилась на шею рыбака, чмокнула его в щеку, покрытую светлой колючей щетиной, и убежала. Сдерживать слезы она больше не могла.

До обеда Вера с постели не вставала. Юри несколько раз заглядывал в комнату, но девушка притворялась спящей, и он уходил. Днем послышался рев мотора, и на двор хутора въехал грузовой автомобиль с крытым кузовом. Юри заглянул к Вере и на этот раз решительно направился к ее постели.

– Сюда привезли задержанного бандита. Липник хочет, чтобы ты на него посмотрела. Сейчас его приведут.

– Подождите минутку, я оденусь и выйду, – пообещала Вера и, как только за Юри закрылась дверь, вскочила, причесалась. Одеваться ей не пришлось, потому что она лежала в юбке и блузке.

Девушка уселась возле стола в гостиной и не отрываясь смотрела на входную дверь. Через минуту она открылась и на пороге возникли двое молодых людей в военной форме, а между ними – небритый угрюмый человек в стеганом ватнике и валенках. Его провели в комнату и поставили возле стола. За ними вошел знакомый Вере офицер Ян Вейке.

– Посмотри на этого типа внимательно, – попросил он.

Вера стала бледной как мел, но заставила себя взглянуть на угрюмое лицо, заросшее темной щетиной. Мужчину она узнала сразу. Он был в ее особняке. Только тогда не в стеганом ватнике, а в кожанке и брюках. Это он снимал портки в ее спальне, готовясь к насилию.

– Я знаю этого человека. Он чекист и расстрелял моего отца. Фамилия его Козелков, – крикнула Вера. Ей овладела страшная ярость. Девушка сжала кулаки и бросилась на задержанного.

Ян Вейке с трудом ее остановил.

– Не надо, Вера. Он получит по заслугам.

– Сука… – прошипел чекист, и Козелкова увели.

Вера опустилась на стул и горько заплакала.

– Не плачь, дочка. Бандит не стоит твоих слез, – услышала она голос Юри и поняла, что больше этих людей не боится. Она их ненавидит.

* * *

В «Издательском доме Рачевской» царило уныние. На вахте вместо охранника сидела секретарша Юля, которую Синицын видел впервые. В день убийства Юля не работала, поскольку Рачевская по выходным ее не занимала.

Финансовые дела «Издательского дома» после гибели генеральной директрисы оказались плачевными. Светлана Михайловна решала служебные проблемы, пользуясь своими личными отношениями с партнерами. И теперь выяснилось, что две последние книги типография печатала ей в долг. Деньги за книги скоро не вернешь, их реализация растягивается на месяцы. Поэтому, выплатив долг, осиротевший «Издательский дом» был не в состоянии выдать зарплату сотрудникам. Один за другим начали самораспускаться отделы. Отдел охраны прекратил свои функции первым. Но мадам Керн продолжала каждый день к восьми утра являться на работу.

– Здравствуй, малыш, никак ты опять по мою душу? Вот уж не думала… – но при этом в басе главной редакторши особенного удивления Синицын не заметил.

– Здравствуйте, Софья Леонардовна. Вы угадали, опять по вашу душу.

– Присаживайся, малыш.

Синицын сел и отметил на столе Керн помимо папок с авторскими текстами плитку шоколада «Аленушка».

– Не та, не думай, – поймав взгляд следователя, заверила Софья Леонардовна. – Ту умыкнули, как я тебе, малыш, и доложила. Поймали убийцу?

– Пока я не могу об этом говорить, – уклонился Слава.

– И не поймаете. Васик спрятался от правосудия в сумасшедшем доме. Запил якобы с горя и тютю на лечение. – И Софья Леонардовна, откинувшись всей своей массой в кресле, царственно посмотрела на Синицына.

– Почему вы не допускаете самого простого? Он любил свою жену и тяжело переживает утрату.

Керн снова взглянула на Славу, но теперь так, словно перед ней сидел настоящий сумасшедший:

– Тетку на пятнадцать лет себя старше? Молодой красивый кобель? Ты, малыш, в своем уме?!

– А почему нет? Такие примеры известны даже у знаменитостей. Любил же свою супругу Кончаловскую поэт Сергей Михалков и, кажется, прожил с ней до ее смерти. А Кончаловская имела с мужем такую же разницу, как Васик с Рачевской.

– О чем ты, малыш? Михалков поэт, личность необыкновенная. Их связывало с Натальей духовное родство. А Васик инженер-электрик, да еще и пьяница!

Софья Леонардовна говорила столь убежденно, что Синицын решил спор не продолжать.

– Я пришел к вам, чтобы спросить, почему вы в нашей прошлой беседе умолчали об одной важной детали?

– Я все сказала, малыш. – Софья Леонардовна от волнения отломила кусочек плитки и положила в рот. – Прости, что не угощаю. Но плитка шоколада – мой дневной рацион.

– Не беспокойтесь. В отличие от некоторых молодых людей я к шоколаду равнодушен, – успокоил даму Слава. – Вы умолчали, что встретили в коридоре юношу.

– Я умолчала?!

– Да, вы. Вы пришли на работу и, по вашим словам, сразу отправились в туалет. А на обратном пути в коридоре вы встретили парня. Неужели не помните?