Текст книги "Спаситель мира"

– Не надо гадать. Вячеслав Валерьевич читает еще не изданную вещь, – пришел на помощь Тема. Тут уж старший лейтенант не сдержался:

– Тебе язык подвесили, чтобы пользоваться им как метлой? Тогда тебе не в милиции работать, а в собесе.

– А я что? Я ничего, – растерялся юноша и снова сделался красный, как помидор.

– Ой как интересно! У вас есть экземпляр незаконченного романа? – словно не заметив перепалки между молодыми милиционерами, воскликнула журналистка.

– Не важно, – пробурчал Слава.

– Вы не имеете права скрывать это от почитателей таланта покойного. Это же гуманитарное преступление, – закричала в микрофон Тихонева. – Покажите нам этот роман. Радиослушатели его не увидят, но я донесу до них мое впечатление.

– Впечатление от чего? – усмехнулся Слава. Белобрысая дамочка начинала его раздражать.

– От того, что держу в руках последнюю рукопись известного писателя, никем еще не прочитанный роман «Спаситель Мира», – выпалила Елизавета.

– Откуда вам известно его название? – насторожился старший лейтенант.

– Из интервью писателя. Он же говорил об этом романе, – выкрутилась журналистка, но Синицын был уверен, что она врет.

«Больно наигрывает. Что-то мне в ней не нравится», – подумал он и резко ответил:

– У меня этого текста больше нет. Я его отдал.

– Кому? – завопила Елизавета.

– Обратитесь к Светлане Рачевской. Ее издательство имеет договор на последний роман писателя и обладает правами на его электронный вариант, – ушел от ответа старший лейтенант.

Тихонева выключила магнитофон и посмотрела на часы. Голос ее теперь звучал сухо и безразлично:

– Мальчики, у меня через двадцать пять минут прямой эфир. Могу подбросить, если успею…

– Сами доберемся, – отказался Синицын. – Мы проводим вас до машины.

– Не стоит. Допивайте кофе, доедайте пирожные. За все уплачено, – поговорила журналистка и быстро зашагала к выходу.

– Ты чего варежку развязал? – проследив за тем, как Тихонева, повиливая бедрами, исчезла за дверью, набросился на Тему Синицын.

– А что я такого сказал? – попытался оправдываться Тема.

– Зачем трепаться о тексте незаконченного романа? Я читаю его в интересах следствия и очень не хочу, чтобы об этом знали посторонние. А эта Елизавета Тихонева – штучка та еще.

– Какая Тихонева? – удивился стажер.

– Ты что, сбрендил? Или от капучино крыша поплыла? Такая, которая сейчас встала с этого стула.

– Странно, – задумался Тема.

– Что тебе странно, студент прохладной жизни? – поморщился Синицын. Больше всего на свете его бесило тупоумие.

– Я, когда мы проходили вахтера, заглянул в ее пропуск. Там точно было написано – Луиза Чихоненко. А вовсе не Елизавета Тихонева, – припомнил Лапин.

– Ничего себе виражи! Ты точно это видел? Чего же тогда не удивился, что я ее называю по-другому?

– А вы ее при мне никак не называли.

– Может, и не называл. – Синицын не хотел пользоваться фамильярным Элиз, а выговаривать Елизавета ему было противно. – Не путаешь, стажер?

– С моим ростом заглянуть к ней в руки труда не составило. Посмотрел я машинально, а зрительная память у меня есть. Точно говорю, в документе значилось «Луиза Чихоненко», и карточка была ее. А вы сами у нее удостоверение не спрашивали?

Тут уже смутился Синицын:

– Эту бабу Саня Рушало привел. Я подумал, что они на проходной ее докуметы просветили.

– Рушало, Чихоненко… Она с ним пару слов на мове сгутарила, и он обо всем забыл, – предположил стажер.

– Может быть… – задумчиво согласился Слава. – Выходит, мы оба мудаки. – Сделав такое заключение, Синицын торжественно пожал стажеру руку.

Они допили под остывший кофе, аккуратно ложечками расправились с пирожными и покинули прокуренный зал бара Центрального дома работников искусств.

Оказавшись на «свежем воздухе» Пушечной улицы, Слава ткнул Тему пальцем в живот, как поступал с ним Лебедев, и взял его за пуговицу:

– Вот что, студент. Езжай на Суворовский бульвар в Союз журналистов и выуди все об этой дамочке. Понял?

– Так точно, старший лейтенант, – улыбнулся Лапин и зашагал к метро.

Синицын добрался до райотдела на троллейбусе. Рабочий день заканчивался.

Молодой следователь заперся в кабинете и открыл роман Каребина.

* * *

С моря дул легкий бриз, и в открытом море «Альму» изрядно мотало. Но в фиорде бухту прикрывал гранит скалистого берега, и волна тут гасла. Небольшая, видавшая виды паровая посудина шла из Риги в Стокгольм с грузом латышского бекона и завернула к финским берегам, чтобы оставить здесь двух пассажиров.

Капитан Янес Таркулис обычно посторонних на борт не брал, но горбун Шульц и сухопарый субъект, назвавший себя мистером Тоуном, заплатили столь щедро, что старый морской волк изменил привычке. Двести пятьдесят франков горбуна и сто пятьдесят фунтов Тоуна составляли чуть ли не половину суммы, полученной капитаном за фрахт.

Шульц плыл налегке и, кроме чемодана из потертой кожи, багажа не имел.

Мистер Тоун тоже держал при себе лишь один маленький саквояжик, который не выпускал из рук ни на минуту. Тоуна звали Вилли. И это была единственная информация, полученная Шульцем от попутчика, хотя горбун проявил завидную изобретательность, чтобы завязать беседу с англичанином. Что Тоун уроженец туманного Альбиона, Шульц понял по ужасающему акценту, с которым Вилли произнес по-русски несколько слов благодарности и свое имя. Благодарил Тоун горбуна за предложение воспользоваться лодкой.

Горбун знал от капитана, что англичанин, как и он сам, оплатил путешествие до местечка Пахти. Этот факт в основном и насторожил Шульца, который заподозрил в попутчике конкурента. «Альма» подходить к рыбацкой пристани не могла из-за своей низкой осадки. Капитан перегрузил трюмы свининой и боялся сесть на мель.

Маленький рыбацкий причал предназначался лишь для легких парусников и на торговые суда рассчитан не был. Шульца должны были встретить на лодке, вот он и предложил Тоуну воспользоваться этой лодкой вместе с ним.

Чем ближе судно подходило к берегу, тем гуще становилось молоко тумана. На большой воде ветер разогнал белую муть, а тут, в укрытой бухте, плотная завеса затрудняла работу. Капитан Янес сам стоял у руля и пристально всматривался в окутанные туманом очертания берега. Заметив в смутной дали свет пахтинского маяка, он с облегчением вздохнул, затем, отдав приказ бросить якорь и выдать сигнал, удалился в свою каюту. Издав три протяжных гудка, «Альма» прекратила движение. Затихла паровая машина, с грохотом скатилась в воду якорная цепь, судно погрузилось в туман и тишину.

Пассажиры поднялись наверх. Высокий и сухопарый Тоун в шляпе и при зонтике рядом с горбатым Шульцем выглядел великаном. И тот и другой топтались на палубе уже три четверти часа и нетерпеливо поглядывали в сторону суши. Шульц кутался в черный плащ и мерз. Англичанин в сюртуке, застегнутом на все пуговицы, чувствовал себя превосходно. Видимо, туманы родины приучили его к сырости, и джентльмен не обращал на погоду внимания.

Лодка с гребцом возникла из белой пелены внезапно, словно мираж. Огромный рыжий финн размеренно, как хорошо отлаженный механизм, опускал весла и производил мощный толчок. Через две минуты его ялик пришвартовался к «Альме».

Матрос зацепил за борт небольшую лесенку, и Шульц с удивительной для калеки ловкостью скатился по ней в лодку. Тоун, прижимая к груди саквояж, опускал свое прямое сухопарое тело чрезвычайно торжественно. Наконец оба пассажира уселись, и финн оттолкнулся от борта шхуны. Через минуту они услышали, как сзади запыхтели ее двигатели. Само судно разглядеть в густом тумане не удавалось.

Лишь по удаляющемуся шуму винтов нетрудно было сообразить, что «Альма» двинула в открытое море.

Туман плыл над водой рваными клочьями. В его разрывах на несколько мгновений возникали скалы фиорда и притулившийся к ним маленький городок, но потом все снова исчезало. Шульц устроился сзади англичанина и, продолжая мерзнуть, пытался закутаться в плащ как можно плотнее. Его постоянная возня раздражала Тоуна, но джентльмен молчал. Берег медленно приближался. В очередном просвете уже отчетливо различались черепичные крыши домиков, когда они снова погрузились в плотное облако тумана. Даже нос лодки растворился в этом густом молоке. Шульц снова принялся возиться со своим плащом. Англичанин головы не повернул и не увидел, как тот вынул из глубин своей одежды сверкающий белой сталью меч ордена розенкрейцеров и всадил его Тоуну в бок. Англичанин не успел вскрикнуть, а лишь замычал и тихо повалился с лавки. Шульц сразу перестал мерзнуть, скинул плащ и тщательно обшарил карманы Тоуна. Гребец поднял весла и, придерживаясь за скамью, молча потянулся вперед. Посопев немного от усердия, извлек из-под лавки веревку и тяжелую железную шестерню, служившую якорем.

Затем также молча привязал веревку к ногам Тоуна и скинул англичанина в воду.

Шульц опустил руку с носовым платком за борт, стер намокшей тряпицей капли крови со скамейки и выбросил платок в море.

Когда лодка выбралась из белой завесы, на ней восседал один горбатый пассажир, бесстрастно взирающий на мерную работу весел в руках опытного гребца.

Сделав возле причала последний взмах, огромный финн ловко выпрыгнул на дощатые мостки и, придержав корму, помог Шульцу выбраться. Теперь в руках горбуна, кроме портфеля из потертой кожи, имелся еще и саквояж. Англичанину, нашедшему свой последний приют на дне фиорда, багаж был больше не нужен.

Они быстро миновали единственную улочку городка и зашагали вверх к маяку.

Рыжий финн работал там смотрителем, и его звали Пекко Саунен. Его домик притулился к скале и имел со стороны фиорда два этажа, а с тыльной, прислоненной к горе, всего один. Дверца ограды открывала путь к выбитым в скале ступеням. По ступеням финн каждый день поднимался на работу в маяк. И домик, и башню строили одновременно, немногим менее сотни лет назад. Черепичная крыша поросла мхом, но небольшой, аккуратно выстриженный газончик и ухоженный сад не допускали мыслей о запустении. Шульц покосился на цепного пса, злобный лай которого хозяин остановил движением здоровенной руки, и поднялся на каменное крыльцо. В камине гостиной уютно потрескивали дрова и пахло пивом.

– Ты хорошо поработал, Пекко. В Москве тобой довольны, – сообщил Шульц, усаживаясь в кресло и вытягивая длинные худые ноги в черных штиблетах к огню.

Пекко скривил полные губы в улыбку и принялся охотничьим ножом стругать тушку вяленой камбалы. Делал он это ловко, и ломтики получались тонкие, прозрачные, как янтарь. Пока хозяин готовил закуску к пиву, Шульц открыл саквояж своего бывшего попутчика и стал внимательно изучать его содержимое, затем перевернул пустой саквояж вверх дном и потряс. Удостоверившись, что внутри больше ничего нет, выхватил из рук финна нож и подрезал дно. На пол посыпались паспорта и конверты.

– Как я и предполагал, мы скормили треске не простого гражданина Великобритании, – проговорил он, раскладывая на столе трофеи.

– Не хотелось бы в нашем тихом местечке начать международный скандал, – мрачно изрек Пекко, отбирая у Шульца свой нож.

– Не думаю, что мистер Тоун, он же Галлори, он же Каллеган, сообщил кому-либо о маршруте этого путешествия, разумеется, кроме «Сикрет Интеллидженс сервис». Но разведка ее величества огласки не любит, – усмехнулся горбун, разглядывая фальшивые паспорта англичанина.

– Гляди-ка, а тут и фото девицы. Красавицей ее не назовешь, но недурна. И надпись имеется: «От Бобо любимому брату».

– Сестрица… А я думал, вдова, – мельком взглянув на карточку, изрек финн.

– Сестрица, – подтвердил Шульц. – Живет в Америке, спит с моим агентом и не подозревает, что Вилли пошел на корм треске.

– Скоро здесь появятся их люди, – предположил Пекко и, покончив с рыбой, старательно вытер ножик и руки салфеткой.

– Не сомневаюсь. Но Стерн уже будет далеко, а ты парень не промах, и тебя они не раскусят, – успокоил его Шульц и, распечатав один из потайных конвертов английского разведчика, извлек из него пачку валюты:

– Вот тебе и вознаграждение за сегодняшний экспромт. Только не вздумай менять фунты в здешнем банке. – Горбун протянул финну конверт с деньгами и продолжил изучать багаж англичанина. – Вот и письмецо к нашему подопечному, – обрадовался он. – Какая удача, из старика письмеца выжать не удалось, а тут такой подарок.

Рябинин пишет по-английски и не указывает имени Тоуна. Придется товарища Рябинина на всякий случай отправить в камеру.

– Выходит, мы не прозевали, – подмигнул финн.

– Прямо в яблочко, – закивал Шульц. – Уверен, эти фунты английский агент вез Святославу Альфредовичу. Если бы они успели его завербовать, мы бы остались с носом. Его превосходительство наверняка предпочел бы фунты мировой буржуазии нашим пролетарским рубликам. Удивляюсь, как тебе удалось приручить этого барина…

– Не может привыкнуть к еде бедняков. А я кормлю его настоящими бифштексами, – усмехнулся Пекко, подкладывая в камин сухие березовые чурки.

– Молодец, – похвалил Серафим Маркович своего резидента. – Ты не заметил, чтобы им, кроме нас и бедного англичанина, еще кто-либо интересовался?

– Кому здесь дело до русского эмигранта? – ответил смотритель маяка, подвигая к креслам столик с пивом и соленой рыбой.

Ломтики камбалушки таяли во рту. Мужчины молча тянули из кружек янтарую жидкость и смотрели на огонь. Пламя лизало вновь подложенные чурки, медленно охватывая их своими трепетными язычками.

– Во сколько он появится? – прервал наконец молчание Шульц.

– В шесть вечера. Как обычно, – спокойно изрек хозяин.

– Стерн закончил свою библию? – Горбун допил пиво и подтянул под себя ноги. Пламя сделалось слишком жарким, и подметки его штиблет накалились.

– Пока нет. На пустое брюхо трудно думать о благе человечества. – Пекко тоже разделался с пивом и открыл очередную бутылку.

– Ты говоришь по-русски, как истый петербуржец, – похвалил произношение финна горбун.

– За двадцать лет службы на императорском флоте и обезьяна научится трепаться, – безразличным тоном отреагировал финн, но Шульц почувствовал, что похвала пришлась ему по вкусу.

– Как ты думаешь, Пекко, Стерн созрел?

– Нищета – хороший помощник.

Шульц понимающе хмыкнул.

– Москва торопит с Гуру. Там вообразили, что Стерн сможет создать, пользуясь своими мистическими связями, тайное общество с колоссальными возможностями. Представляете, сколько стоит такой агент?!

– Меня больше волнуют цены на пиво. Здесь все дорожает, – проворчал финн.

Шульц отомкнул свой портфель и, покопавшись в нем, извлек пачку ассигнаций.

– Прими компенсацию за местную дороговизну, но уже не из Лондона, а из сейфов ОГПУ, – пошутил он, вручая пачку финских марок смотрителю маяка.

– Это самый приятный момент в моей работе, – удовлетворенно хмыкнул Пекко, старательно пересчитывая вознаграждение.

– Если Гуру клюнет, получишь в десять раз больше, – пообещал горбун.

– Это по вашей части. Я свою работу сделал, – бесстрастно заметил финн и снова наполнил кружки.

– Пока только полработы, – возразил Шульц, затем достал из портфеля лист бумаги и быстро написал: «Рябиновую настойку срочно убрать с Мойки, поставить в погреб и как следует обработать. Она может оказаться необходимым лекарством для нашего пациента». – Окончив писать, протянул листок финну. – Быстро передай в Центр.

Пекко кивнул и отправился на почту. Горбун проводил его до дверей и снял с себя черный плащ. Серафим Маркович наконец отогрелся.

Ко дню прибытия посланника ОГПУ в тихий финский городок Стерн уже год как жил на берегу фиорда и работал над новым Учением. Но в последние время вдохновение его покинуло. И не потому, что мыслитель выдохся. Заботы о хлебе насущном все чаще уводили Святослава Альфредовича в бытовые низменные сферы.

Запас золотых монеток, зашитых супругой в подкладку его жилета, быстро таял. А платить за создание новой религии человечество пока не торопилось. Тогда Стерн вспомнил, что закончил Академию художеств, и взялся за кисть. Но его сухие заумные полотна финские рыбаки покупать не желали. Стерн уже жалел, что встал в позу и гордо выгнал агента Советов Воровского. Тот предлагал ему организовать выставку в Берлине и даже обещал найти на картины покупателя, готового выложить приличную сумму заранее, не видя произведений. Но Стерну это предложение показалось темной аферой, и он выставил красного эмиссара за дверь.

Потом, узнавая из газет о провалившемся красном перевороте в Германии, Святослав Альфредович почти догадался, зачем он понадобился советскому агенту.

Тогда Стерн, думая, что «октябрьская заварушка» продержится недолго, надеялся на продолжение придворной службы и доходы с имения. Он носился с идеей превратить родительскую усадьбу в современный сельскохозяйственный комбинат и стричь с нее купоны. Большевики нарушили планы предприимчивого мыслителя, и спустя год он понял, что надежды на прошлые блага призрачны. Явись Боровский сегодня, возможно, петербургский эмигрант стал бы менее щепетильным. Но посланник красных больше не приходил.

Положение семьи Стернов выглядело скверно не только от отсутствия средств.

Возникли и другие проблемы. Царские паспорта потеряли силу, а кроме того супруги неожиданно оказались на территории совсем другой страны. Вождь мирового пролетариата отпустил финских соседей в свободный полет. Те ставили Ульянову-Ленину памятники в знак признательности Советам за обретенную государственность. К белой эмиграции отношение изменилось к худшему. Лично семейства Стернов это пока не коснулось. В маленьком рыбацком поселке к художнику из Питера относились с доброжелательным любопытством. Но официальное лицо русские эмигранты теряли.

– Ты выйдешь к ужину? – позвала Алиса Николасвна.

Святослав Альфредович вспомнил о жареной салаке, вонь от которой тянулась с кухни, и отрицательно помотал головой:

– Нет, милая, я не голоден. Закусите сами. – Призывая человечество к пище нравственной, Учитель толк в кулинарии знал и от меню, составляемого женой по соображениям экономии, мучился нещадно.

– Тебе надо сохранять силы. Ты нужен миру. Да и салака на сей раз крупная и очень нежная, – продолжала соблазнять супруга ужином Алиса Николасвна.

– Нет, милая. Я же сказал, трапезничайте без меня.

Этим вечером Стерна ждал смотритель маяка Пекко Саунен. Бывший мичман императорского флота раз в неделю приглашал его себе на вист и кормил прекрасным ужином. Поэтому глотать дома опостылевшую салаку Святослав Альфредович воздержался.

Мадам Стерн смирилась с отказом мужа, и шаги ее затихли. Глава семьи извлек рукопись и еще раз перечитал последнюю главу. В ней Учитель обращался к человечеству с воззванием жить с улыбкой. «Землянин при виде себе подобного должен испытывать мистическую радость и приветствовать встречного доброй открытой улыбкой. И вовсе не важно, знаком ли вам странник, или это случайный попутчик по земному мигу. Ваша улыбка скажет ему, что он желанен, и он ответит вам тем же. Если люди научатся одаривать друг друга улыбками в полях и дубравах, на улицах, в магазинах и в конторах, мир станет чище и светлее».

Стерну так понравилось написанное, что он не удержался, вышел в столовую и зачитал главу жене и детям.

– Ты великий человек! – воскликнула Алиса Николасвна. – Придет время, когда закон об улыбке запишут в международном праве. Этот закон заставит улыбаться весь цивилизованный мир.

– Папа, а если у меня болят зубы? Как я смогу растягивать рот? – спросил десятилетний Юлик.

– Это умный вопрос, мой мальчик, – похвалил отец. – Человеку дана сила воли для испытания. Римскому юноше под плащ запускали дикую лисицу, и она рвала его плоть. Если юноша сносил страдание без гримас и крика, он становился воином. Мне кажется, что улыбнуться при зубной боли куда проще.

Юлик почесал стриженый затылок и принялся за салаку. Стерн с улыбкой обвел взглядом ужинающую семью и не торопясь вернулся в кабинет. Только что он проверил сказанное на себе. При виде салаки его тошнило, но он заставил себя улыбнуться. Убрав рукопись в стол, Святослав Альфредович удовлетворенно вздохнул и надел пальто. Пора было идти в гости. Жена уже разливала чай. Стерн заглянул в столовую и, кивнув ей, сообщил, что идет прогуляться.

– Конечно, милый, тебе надо побыть в одиночестве. Глядя на море, ты укрепишься и получишь душевный заряд для своей великой книги.

Но выйти из дома Учителю не пришлось. Открыв дверь, он столкнулся с горбатым сухощавым субъектом. Пришелец кутался в длинный черный плащ, удерживая свободной рукой огромный портфель из потертой кожи.

– Здравствуйте, Святослав Альфредович. Какая удача, что я вас застал, – произнес незваный гость и оскалился столь радостно, что Стерну показалось, будто незнакомец тоже слышал его новую главу, только что зачитанную в столовой.

– Извините, сударь, но я не припомню, чтобы мы были знакомы, – насторожился Стерн.

– Не напрягайте память. Мы с вами не встречались. Меня зовут Серафим Маркович Шульц. Я прибыл из Риги только для того, чтобы повидать вас, – ответил тот и, приблизившись к уху Стерна, прошептал:

– Роза и крест.

– Вы состоите в братстве? – Голос Святослава Альфредовича потеплел, и он распахнул дверь, давая дорогу горбуну.

– Да, я мастер-наблюдатель рижского союза.

– Алиса Николасвна, у нас гость! – крикнул Стерн жене, помогая рижанину раздеться.

Заинтригованная супруга тут же появилась в прихожей. Серафим Маркович присосался к ручке хозяйки и зашептал:

– Вот вы какая! Мы наслышаны, что суженая Святослава Альфредовича – богиня, но вы еще прекраснее, чем о вас говорят. У меня для вас подарочек. – Продолжая восхищаться красотой хозяйки, горбун проследовал в гостиную, раскрыл свой портфель, долго рылся в нем, чем-то позвякивая, и наконец достал маленькую коробочку:

– Вот, извольте примерить.

Смущенная дама осторожно приняла коробочку из рук Шульца и аккуратно ее раскрыла:

– Боже, что это?!

– Вещица с тайным смыслом, который вам, матушка, должен быть понятен, – вкрадчиво пояснил гость.

Алиса Николасвна дрожащими пальчиками извлекла брошку с рубиновой розочкой и белым, составленным из алмазов крестом. В центре его сиял крупный бриллиант удивительной чистоты.

Стерн недурно разбирался в камнях, так что сразу отметил, что они в брошке настоящие и стоит эта вещица огромных денег.

– Простите, господин… – От волнения Стерн забыл имя гостя и теперь мучительно пытался его припомнить.

– Шульц, а если без церемоний, то просто Серафим, – пришел на помощь даритель.

– Господин Шульц, мы не можем согласиться на такой презент от человека, которого видим впервые. Мы сейчас не в царском Петербурге, чтобы иметь возможность ответить вам тем же. А принимать дорогие подарки в нашем теперешнем положении недостойно, – гордо заметил Стерн.

– Да, вещица прекрасная, но я согласна со Святославом Альфредовичем. К сожалению, вынуждена отказаться, – не без грусти в голосе поддержала мужа Алиса Николасвна и, взяв себя в руки, добавила:

– Прошу в столовую.

– Оставим на время этот спор. Пусть брошечка полежит здесь на столике, надеюсь, что после беседы с вашим супругом вы решение перемените, – таинственно проговорил Серафим Маркович и последовал за хозяйкой. Он быстро оглядел кухоньку, отметив холодным взглядом составленную посуду с остатками рыбных косточек, и попросил дать ему чая:

– Я только что отужинал и есть не смогу, а вот стаканчик чайку, по русскому обычаю, откушаю с удовольствием.

Чайник еще не остыл, Алиса Николасвна подала два стакана в серебряных подстаканниках и сахар. Сладостей к чаепитию семья давно себе не позволяла.

– Чаевничайте с мужем. Мы с детьми только от стола, – пригласила она мужчин и с надменной улыбкой уплыла за дверь.

Шульц взял щипчики, отколол от сахарной головы изрядный кусочек, бросил его в стакан и, помешивая ложечкой, обратился к хозяину:

– Я очень ограничен временем. Что, если мы совместим мужскую беседу с чаепитием?

– Милости прошу ко мне, – предложил Стерн.

Мужчины взяли стаканы и направились с ними в кабинет. Шульц поставил серебряный подстаканник на письменный стол и выскочил за дверь. Через секунду он вернулся, держа в одной руке потертый портфель, а в другой нечто длинное, завернутое в тряпицу.

– Перед тем как перейти к делу, разрешите выполнить печальное поручение…

Альфред Федорович Стерн наказал мне перед смертью передать эту вещь вам. – С этими словами Шульц размотал тряпицу и выложил перед изумленным сыном отцовский меч.

– Папа умер? – Святослав Альфредович перекрестился и дрожащими руками принял клинок.

– В Петрограде голод и холод. Ваш отец – гордый человек и обратился к нам за помощью, когда помочь ему уже было нельзя. Он скончался от воспаления легких. Я был одним из последних, кто видел его живым. Мои вам соболезнования.

Стерн дрожащими пальцами погладил холодную сталь, затем наклонился к мечу и поцеловал лезвие. Шульц выдержал скорбную паузу и вкрадчиво заговорил:

– Мы в Риге наслышаны, что вы готовите труд для заблудшего человечества.

– Я пока о своей работе не заявлял, хотя не скрою, ваши слова мне приятны.

Откуда у вас такая информация?

– Я как мастер-наблюдатель недавно был в Петрограде и встречался с господином Рябининым. Вы понимаете? – многозначительно поинтересовался горбун и вручил Стерну письмо, изъятое у зарезанного попутчика.

– Вы знакомы с Николасм Константиновичем? – изумился Стерн, надевая очки.

И хотя письмо было написано по-английски, почерк Рябинина Святослав Альфредович сразу узнал. «Податель сего послания человек во всех отношениях достойный и член нашего общества. Примите посланца свободного мира и выслушайте его предложения». Дальше следовала подпись: «Ваш Доктор».

– Так вы знакомы с Рябининым? – повторил свой вопрос Стерн, но уже совсем другим тоном.

– Да, я имел честь быть ему представленным, – потупил взор Серафим Маркович. При этом его худое вытянутое лицо удивительно напомнило Стерну какое-то животное.

– Внимательно вас слушаю, – ободрил он гостя.

– Мы бы хотели помочь вам в вашей работе. В наш мятежный век нужен новый духовный наставник. Пора покончить с примитивным делением на мусульман, христиан и буддистов. Пришел час объединить людей всех вероисповеданий в одну семью. Земля становится слишком тесной. Вы как никто другой подходите для этой благородной миссии.

Стерн подозрительно покосился на горбуна, но насмешки в его глазах не заметил. Шульц и не думал шутить.

– Я должен закончить Книгу. Но отвлекает проза жизни, – задумчиво проговорил Святослав Альфредович, уклоняясь от оценки своей персоны. Серафим Маркович тем временем продолжил развивать свою мысль:

– Мы понимаем, что вы ограничены в средствах, поэтому я и здесь. Рижские Братья вместе с Московской ложей, где ваш питерский друг Рябинин имеет огромный авторитет, собрали мне в дорогу портфельчик. – С этими словами Шульц потянулся к своему портфелю, открыл его и, отодвинув стаканы с чаем, высыпал на стол груду золота и украшений. – Вот, на первое время.

Стерн от волнения вскочил:

– Откуда? Здесь целое состояние!

– Пустяки. Подобного добра у нас хватает. Теперь вы сможете продолжить работу. На завершение Книги достаточно. Но чтобы о вас узнал весь цивилизованный мир, нужны миллионы. И они будут. Я вам обещаю.

Стерн задумался. Гость не мешал, хотя пауза затянулась на несколько минут.

Наконец Святослав Альфредович очнулся, внимательно посмотрел в глаза Шульца и тихо произнес:

– Я не мальчик и прекрасно понимаю, что просто так манна с небес не падает. Политикой я не занимаюсь. Чем я должен это отработать? Кто за вами стоит?

– За мной стоит известное вам тайное общество. Мы и не просим вас заниматься политикой. По Библии любая власть от Бога. Мы хотим, чтобы вы стали Богом на земле.

– Кто это мы? – Стерн в упор уставился на горбуна.

Тот взгляда не отвел:

– Если вы готовы поднять этот крест, то мы вам в этом поможем. Какая разница для вас, как называть людей, финансирующих благородное дело?

– Для меня это не безразлично, – без былого напора возразил Стерн.

– Хорошо, я вам отвечу. В Москве создан цех нашего тайного общества под названием «Трудовое Братство». Туда входят разные люди, в том числе и работники Кремля. Мы обладаем огромной финансовой мощью и хотим трансформировать кровавый террор революции в новую форму человеческой цивилизации.

– Николай Константинович Рябинин с вами?

– Доктор Рябинин с нами. Вы же читали его письмо, – не сморгнув, соврал Шульц.

– Что я должен делать?

– Заканчивайте ваш труд и готовьтесь в дорогу. Скоро вы отправитесь по миру. Мы сделаем ваше учение достоянием человечества.

– Какую дорогу? У меня нет даже законного паспорта, – покачал головой Стерн.

Шульц усмехнулся и запустил костлявую кисть во внутренний карман:

– Вот российские паспорта для всей вашей семьи.

Святослав Альфредович недоверчиво принял из рук горбуна пахнущие типографской краской документы и с удивлением обнаружил на каждом из них свеженькие фотографии себя, жены и детей и в каждом – бессрочная виза Финской Республики.

– Это невероятно… – прошептал он.

– Не волнуйтесь, документы настоящие. Теперь вы гражданин новой России и член общества «Трудовое Братство», – заверил Серафим Маркович.

Стерн еще раз просмотрел паспорта и, отметив хищный взгляд горбатого гостя, понял, какое животное тот ему напоминает. Серафим Маркович смахивал на довольного хорька.

* * *

– Когда ты уже сделаешь мне предложение? – Лена в коротком халатике, обхватив руками коленки, сидела в кресле и внимательно изучала спящего друга.

Синицын от ее взгляда проснулся и ошалело огляделся. Ночевал он у Шмелевой в Сивцевом Вражке впервые.

– Ты мне что-то сказала?

Шмелева покинула кресло и присела на краешек постели.

– Я спросила, не надумал ли ты на мне жениться? – повторила она, с интересом наблюдая за реакцией Славы.

Кавалер зевнул, потер глаза, обнял девушку и отозвался:

– Если ты считаешь, что это надо, давай.

– Не слышу влюбленного энтузиазма, – усмехнулась Лена. – Знаешь, почему я об этом заговорила?

– Откуда же мне знать? Я не Сабсан, не Тимур и даже не Стерн, – ответил Синицын.

– Это еще что за мужики? – удивилась Лена, но потом вспомнила роман Каребина, из которого прочла только первую главу, и догадалась:

– Герои твоего писателя?

– Вот-вот. Просвечивать мысли, как они, не умею.

– А ты попробуй дедуктивный метод. Ты же следователь, – не отставала Шмелева.

– Ленка, мне своих головоломок хватает. Не тяни за душу.

– Так и быть, – смилостивилась она. – Тебе известно, что мои предки вывезли Веру Сергеевну на сутки из Москвы.

– Конечно, известно. Именно поэтому мы прекрасно провели время. Мне так понравилось, когда ты встретила меня в моей квартире и усадила обедать… Это был класс…

– Так вот, можешь себе представить, о чем наши предки эти сутки говорили?