Текст книги "Спаситель мира"

– Прекрасно помню. Я сразу и сказала об этом охраннику. Но этот юнец оказался его внуком. Гурьевич меня выслушал и потом, когда провожал на встречу с вами, очень просил о его внуке не говорить. Ведь мальчишка ушел до убийства Светы. Я и не стала.

– Соболев-внук вашего охранника?! Ничего себе виражи! – воскликнул Слава и, не прощаясь, вылетел из кабинета главной редакторши.

В райотделе ни Конюхова, ни капитана Синицын не застал. Он вынул из ящика письменного стола визитку со служебным телефоном отца Соболева и тут же позвонил:

– Алексей Владимирович, здравствуйте! Мне необходимо срочно вас повидать.

Если не возражаете, я сам подъеду.

Соболев не возражал, и Слава, записав адрес, поспешил к нему на Минское шоссе, где находился научный институт, поскольку на четырнадцать часов он вызвал на допрос его сына.

Алексей Владимирович его уже ждал, нервно прохаживаясь по огромному холлу.

Светлое здание из стекла и бетона строили в последние годы советской власти, и его масштабы внушали уважение.

– Что случилось, Вячеслав Валерьевич? Вы с хорошими новостями или с худыми?

– Я не с новостями, а с вопросом, от которого может зависить многое, – поспешил с ответом Слава.

– Хотите, поднимемся ко мне в кабинет?. – предложил Соболев.

Синицыну было любопытно, как выглядит кабинет вулканолога, и он согласился. Они вошли в лифт и поднялись на пятнадцатый этаж. Огромные коридоры выглядели пустынно, и, миновав с десяток дверей, старший лейтенант с Соболевым никого из сотрудников не встретили.

– У вас что, все в отпусках? – поинтересовался Синицын, подивившись непривычному для учреждения покою.

– Нет, но большинство наших летом трудятся в «поле», а те, кто есть, тихо сидят за компьютерами, – ответил Алексей Владимирович, открывая Славе дверь своего кабинета.

Синицын зашел и огляделся. Это была очень маленькая комната с огромным, почти во всю стену окном. Десять квадратных метров были завалены книгами и всевозможными коробками. Папки с бумагами громоздились штабелями вперемешку с кусками вулканической породы, альбомами и диаграммами. На столе, кроме процессора с монитором, стоял еще и принтер. Малюсенькое свободное место занимал электрический чайник, банка растворимого кофе и пачки сигарет «Ява».

Пепельница не вмещала окурки, и часть их выпала на стол.

– Извините за бардак, но для моей привычки так работать это идеальный порядок. Присаживайтесь, – пригласил Соболев.

Слава опустился на единственный свободный стул и с трудом пристроил ноги между коробками.

– Алексей Андреевич, простите, если мой вопрос покажется нескромным, но я задаю его не из праздного любопытства, – начал Синицын.

– К моему глубокому удивлению, мне показалось, что во время нашей первой встречи мы прекрасно поняли друг друга, – с присущей ему манерой улыбаться лишь краешками губ отозвался Соболев.

Слава отметил, что отец обвиняемого сегодня не так бледен, и в его взгляде уже не сквозит столь отчаянная тоска.

– Что же вас так глубоко во мне удивило? – предполагая причину, усмехнулся он.

– Да, именно это, – подтвердил догадку следователя Соболев. – Мне казалось, что в милиции работают совсем другие люди.

– Примитивные болваны? расшифровал Слава.

– Ну, так грубо я не стал бы формулировать. Но по сути, вы не слишком далеки. Я милиционеров болванами не считал, но что ваш контингент не слишком рафинирован, думал, – признался Соболев. – Поэтому побаивался встречи с сотрудником данного ведомства. Так, давайте вопрос.

– Ладно, оставим характеристики моим коллегам на вашей совести. Но поверьте, в милиции, простите за банальность, как и везде, встречаются люди разные. К сожалению, не только болваны, но и воры, взяточники. Однако стричь нас всех под одну гребенку не правильно. А вопрос мой таков: что представляет из себя ваша семья? Опишите подробно ее членов.

– Семья? – переспросил Соболев и достал из пачки сигарету. – Можно я закурю?

– Курите, только откройте окно пошире. Не люблю табачной вони, но нюхать дым все равно приходится часто.

– Тогда потерплю. – Алексей Владимирович убрал сигарету обратно в пачку и на мгновение задумался. – Семьи как таковой у меня нет. Лина ушла к другому мужчине, пока я сидел на моих вулканах. Паше было двенадцать. Лина переехала с новым сожителем в Питер, сын пожил с ними полгода и удрал ко мне. Там все было.

Мужик, к которому ушла Лина, крутится в бизнесе и денег зарабатывает кучу. Но атмосфера, в которой теперь пребывает мать, Паше показалась душной. Там только деньги. Сын пару раз сбегал ко мне, а три года назад остался. У Лины появился маленький ребенок от бизнесмена, она утешилась и больше не скандалит. Теперь мальчик со мной, но я часто отсутствую по работе, поэтому постарался воткнуть сына в спорт, чтобы парень был загружен и не болтался на улице. Во время моих командировок Паша живет у сестры. Вот и вся история.

Синицыну становилось понятнее, как парень попал в секту. Слишком много времени он был предоставлен самому себе.

– Павел, пока вы сидели на вулканах, нашел семью в гимназии Стерна?

– Нет, они сами его нашли. Абакин посещал спортивные секции и отбирал перспективных подростков. Он увлек сына идеалами гимназии. Стерн проповедовал «жизнь с улыбкой». Не надо желать большего, чем есть, – радуйся, твори и улыбайся. «Живая улыбка Стерна» подразумевает чистую открытую душу. Улыбайтесь, и это вас очистит от скверны. В устах человека, который мировую популярность получил из рук палачей, это звучит жутко. Но молодежь правды не знает и заглатывает приманку. Чем Абакин и пользуется.

– А бабушки, дедушки у Павла есть? – Слава мог сразу выложить нужный вопрос, но хотел дать Соболеву высказаться.

– Я вырос в детдоме, а у Лины мать жива, но она тяжело больна и обитает под Харьковом. Поэтому можно считать, что ни бабушек, ни дедушек у нас нет.

– Фамилия Гурьевич вам ничего не говорит? Это случайно не ваш родственник?

– Впервые слышу, – не задумываясь, ответил Соболев.

– Странно… – пробурчал Слава.

– Почему странно? Я чистокровный русак, Лина по матери хохлушка, а Гурьевич – фамилия или белорусская, или еврейская. Я против тех или других ничего не имею, но в нашем роду их нет.

– Если вы выросли в детском доме, откуда знаете свои корни? – на всякий случай решил дожать тему Слава. Он сам не помнил отца. Валерий Николасвич Синицын погиб в автомобильной катастрофе, когда мама еще лежала в родильном доме, а Славе шел первый день жизни.

Но Соболев отца с матерью помнил:

– Я попал в детский дом в восемь лет. Мои родители летели с юга на самолете. Самолет упал. А бабушку и деда расстреляли в Карелии и похоронили в общем рву. Поэтому у нас с могилами предков напряженно, а с корнями все в порядке.

– Тогда у меня больше вопросов нет, – заторопился Синицын – Кофе попьете?

– Времени мало. После нашего разговора работы у меня прибавилось. – Расставаться с Соболевым ему не очень хотелось. Этот мужик нравился Славе все больше, и он бы выпил с ним кофе, но новый поворот событий требовал быстрой реакции.

Соболев проводил Славу до холла и, вызвав лифт, попросил:

– У вас есть роман Каребина. Не могли бы вы дать мне его на денек? Я читаю быстро.

– У меня есть два экземпляра. Но один читает в камере Павел, а второй является вещественным доказательством, и кроме сотрудников отдела я никому доверить его не имею права, – объяснил Синицын.

– Вы дали сыну почитать роман?! – поразился Соболев.

– Да, я решил, что ему это будет полезно. Через сорок минут у меня с Павлом в райотделе очередная беседа, поглядим, не изменилось ли его отношение к этой секте…

– Вы и. вправду удивительный милиционер. Если это не выходит за служебные рамки, скажите Паше, что я ему верю.

– Не выходит, – заверил старший лейтенант и, ступив в кабину, добавил:

– Когда Павел закончит чтение, распечатку романа получите вы.

После чего двери лифта закрылись.

* * *

Наладив революционное подполье в Минске, Глеб Иванович Бокий в начале мая вернулся в Москву. Выглядел он бледнее обычного, поскольку туберкулез весной дает вспышку.

Первый день в столице начался бурно. В десять утра его уже ждал председатель ВЦИК, к двенадцати надо было успеть на Лубянку, там Феликс Эдмундович собирал секретное совещание, на которое опаздывать не следовало.

Посыльный от Дзержинского предупредил, что и после обеда у Глеба Ивановича свободного времени не будет, поэтому на сегодня никаких личных встреч ему лучше не назначать. Даже свидание с братом Бокий вынужден был отложить на следующий день, хотя время Бориса Ивановича было расписано не менее жестко, чем у него, – он восстанавливал для Советов Российскую горную академию и свободной минуты не имел.

Позавтракав в «Савойе», где для него забронировали номер, Бокий вышел на улицу. Из Кремля ему по телефону сообщили, что «Роллс-Ройс» Владимира Ильича из ворот вышел, и Глеб Иванович в ожидании автомобиля прогуливался возле парадного.

На московских тополях, захлебываясь весенним теплом, чирикали воробьи, по тротуару прохаживались парочки. И даже несмотря на голодное время, девушки умудрялись выглядеть по-весеннему привлекательно. Но приезжий, поглощенный своими мыслями, ничего не видел и не слышал. В Белоруссии Бокий устал, даже не от работы, которую делать умел, а от своего странного положения. Он понимал, что сослан в Минск, чтобы не злить Зиновьева, который терпеть не мог бывшего соратника. Куда теперь ему прикажут убраться? Глеб Иванович в подковерных сварах никогда участия не принимал и относился к ним с брезгливым презрением. В боевые революционные времена это всех устраивало. После переворота, когда наступил час дележки черствого «русского пирога», его откровенное пренебрежение к земным благам многих раздражало. «Что вожди придумают на этот раз?» – думал он о своем предстоящем назначении. Глеб Иванович ничего не знал, и от этого немного нервничал.

Он так задумался, что не заметил машины. Кремлевский водитель вынужден был подать сигнал клаксоном. Бокий вздрогнул, поднял голову и, увидев автомобиль, быстро зашагал к нему. Шофер хотел открыть дверцу, но Бокий раздраженным жестом пресек его намерение и забрался на сиденье без посторонней помощи.

Бывший председатель Петроградского ЧК ожидал увидеть в кабинете Ленина массу народа. Он несколько раз бывал здесь и всегда заставал невероятную суматоху. Но сегодня, к его удивлению, вождь сидел в кабинете один. При виде Глеба Ивановича он резво выпрыгнул из кресла и мелкими шажками побежал навстречу.

Бокий мельком оглядел кабинет и заметил на письменном столе нечто вроде завтрака. На никелированном подносе с выгравированным глухарем стояло два стакана чая, вазочка с вареньем и тарелочка с печеньями.

– Вот видите, к чайку не притронулся. Вас жду. А жажда, батенька Глеб Иванович, вещь архинеприятная, – улыбнулся Ленин и, обняв Бокия правой рукой, повел его к креслу. – У нас с вами предстоит серьезный разговор, и горлышко промочить весьма полезно. Ну, здравствуйте товарищ Кузьмич!

– Здравствуйте, Владимир Ильич. Не ожидал увидеть вас без окружения, – улыбнулся Бокий, усаживаясь в кресло. Он даже в мягкой коже умудрялся сидеть по военному прямо, словно на жестком стуле.

– Я всех выгнал. И до конца нашей беседы не велел никого впускать. Поэтому расслабьтесь и пейте чай. О деле потом, а пока расскажите мне, как немцы в Белоруссии? Сильно зверствуют?

– Пустяки. По сравнению с нашими орлами они ягнята, – усмехнулся Бокий. – Чтобы расстрелять подпольщика, чуть ли не ждут разрешение из Берлина. До нас им далеко…

– Да-с, вы, я вижу, от террора устали. Я знаю, что вы не сошлись с Зиновьевым по этому вопросу. Я вас понимаю. Кровь – вещица неприятная. Но мы на этой самой крови пришли к власти, и иного пути, чем террор, у нас нет. Стоит нам надеть перчаточки и начать раскланиваться с несогласными элементами – задушат. Что вам, чекисту, это объяснять? А кровушка – дело верное. Нас должны уважать, а значит, бояться. Пейте, чаек остынет, – предложил Ленин и первым взял стакан с подноса. – И вареньице пробуйте. Крестьяне в Горках меня им снабжают. Земляничное, чуете аромат?

– Я все понимаю, Владимир Ильич. – Бокий взял стакан и, отхлебнув, вернул на поднос. – Но стихийные расстрелы ведут не к порядку, а к хаосу. А это для неокрепшего государства опасна Наказывать надо тоже логично. Иначе Россия обезумит и превратится в неуправляемое стадо.

– В управляемое… – поправил вождь. – Страх ой как хорошо управляет. Надо напугать до смерти, тогда и можно будет работать без помех. Нет у нас времени на цирлих-манирлих. Дадим слабину – потеряем все. Логика наказаний у нас есть, и она проста – «кто не с нами, тот против нас», и их к стенке. – Неожиданно Ленин замолчал и, помешивая ложечкой в стакане, отсутствующим взглядом посмотрел на посетителя. Затем резко вскочил и со стаканом в руках зашагал по кабинету. – Давайте теоретические споры до времени оставим. Вы пейте чай, а я вам расскажу, что надумал.

Глеб Иванович наблюдал за маршем вождя по кабинету и терпеливо ждал.

Казалось, что Ленин мучительно ищет слова для начала разговора. Наконец он вернулся в кресло и просто сказал:

– Я хочу иметь свой отдел в ЧК. Вы меня понимаете?

– Пока не очень, Владимир Ильич.

– Назовем его, к примеру, «Специальный». Вы старый конспиратор и человек кристально честный. Я хочу, чтобы вы организовали этот отдел и возглавили его.

– Чем должен новый отдел заниматься? – спросил Глеб Иванович, уклоняясь от ответных слов на комплименты Ленина.

– Всем. Во-первых, вы должны знать подноготную каждого заметного руководителя страны. Кончилось время, когда мы делали одно дело. Теперь многие пытаются тянуть одеяло на себя, и я должен иметь возможность щелкнуть их при нужде по носу. Вам, с вашим опытом и огромным архивом подполья, это по плечу.

Новых людей среди нас пока не слишком много. Но это небольшая часть работы отдела. Я хочу, чтобы вы стали моим интеллектуальным глазом. Все интересное и перспективное в науке, особенно пригодное к войне, все, о чем пока мало знают, включая телепатию, гипноз и другие средства воздействия на психику человека. В Питере этим балуется господин Барченко. Приглядитесь к нему и возьмите под крылышко. Деньги на разработку подобных вещей я вам обещаю, поскольку уверен – эти направления тоже в дальнейшем могут стать военными. Товарищ Кузьмич против расстрелов?! Замечательно. Научитесь управлять мозгами населения и воздействуйте на подсознание. Вы же в прошлом мистик. – Ленин снова встал и зашагал по кабинету. Но теперь на ходу он заговорил, отрубая каждую фразу жестом руки:

– Это далеко не все. Вам надо создать еще много направлений.

Охрана секретных объектов, шифровка и дешифровка дипломатической почты, системы подслушивания, глушение враждебного радиовещания и тому подобное. Одним словом, я хочу при ЧК создать элитарное подразделение, подчиненное лишь председателю ВЦИК, и поручить вам его руководство.

Глеб Иванович внимал Ленину, затаив дыхание. О многом, что сейчас говорилось в кремлевском кабинете, Бокий уже размышлял. Ему показалось, что Ленин подводит итог их прежним беседам. И лишь первое направление – слежка за руководством страны – была ему неприятна. Работая в подполье по выявлению провокаторов, Глебу Ивановичу уже приходилось это делать, и действительно, досье на многих видных революционеров он с тех времен сохранил. Но то было подполье. А теперь ему предлагали возродить политическую полицию царской России в ее самой зловещей форме. Но он об этом промолчал. Ленину виднее. Бокий лишь спросил:

– Почему мне?

– А кому еще? Вы из семьи интеллектуалов. Отец – химик, брат – академик, сами вы горный инженер, плюс ваша кристальная честность и полное презрение к собственному обогащению. Выходит, вы не сможете по складу своего характера использовать секретнейшую информацию в корыстных целях. Это мое личное решение, и этим решением я вас назначаю, – пояснил Владимир Ильич.

– Я готов работать. У вас есть еще пожелания?

– Есть. Дзержинскому удалось завербовать некоего господина Стерна. Вы, увлекаясь спиритизмом, должны были его знать по Питеру. – Ленин снова уселся в кресло и принялся жадно есть варенье прямо из вазочки.

– Если вы имеете в виду Святослава Альфредовича, то я и вправду несколько раз бывал в его квартире на Фонтанке. Но дружбы мы не завели. Стерн производил впечатление надутого индюка и пытался всех учить. Меня это раздражало.

– Воздержимся от эмоций, – отмахнулся Ленин. – Мы в этого господина втюхали огромный капитал. Буржуазная пресса создала ему ореол от Европы до Америки. Недурно было бы уже получить от товарища Стерна дивиденды. Мы задумали послать его на Тибет. Пришел час поднять над этой горной страной красное знамя.

Монголия с нами, теперь дело за Тибетом. Там правят двое лам. Яша Блюмкин их поссорит. Он мастер на такие штуки. Постреляет родню одного и другого, свалит это на их же окружение, и каша заварится. Останется только не опоздать. Для этого надо организовать туда армейский рейд под видом научной экспедиции.

Англичане будут мешать, но мы их обманем. Во главе экспедиции поставим Стерна.

Его мировое имя послужит прекрасным прикрытием. Пускать Стерн войдет в Лхасу и усядется там на трон. Представляете, какую козу мы вставим «Сикрет Интеллидженс сервис» ее величества! Вот об этом вы и поговорите сегодня на совещании у Феликса Эдмундовича. Кстати, я хотел бы, чтобы руководство этой акцией также осуществлял бы созданный вами специальный отдел. Глеб Иванович нервно потер виски.

– Хотя Феликс Эдмундович мне и намекал, но это были лишь прожекты, а слушая вас, я понимаю, что они уже жизнь. Внушительный замысел.

– Архивнушительный. Большевики обязаны мыслить глобально. Памир в переводе с фарси «Крыша мира» а там и Тибет, и Гималаи. Пора над этой крышей водрузить наше пролетарское знамя.

– А если этот индюк Стерн возомнит себя царем и станет на самом деле управлять Тибетом, не советуясь с нами?

– Чепуха. Он завербованный агент ОГПУ. Но если взбрыкнет, Блюмкин его пристрелит. Яша будет рядом, – ответил вождь и нервно взглянул на часы.

– Это все? – спросил Глеб Иванович, заметив, что хозяин кабинета торопится.

– В основном да. Частности у Дзержинского. Он полностью в курсе моего замысла и может обсудить с вами данный вопрос подробнее. – Ленин поднялся и, сощурившись, улыбнулся, пожал Бокию руку. – А чаек так и не допили? Значит, не судьба. Сейчас появится Анатолий Васильевич Луначарский, он его и выпьет. Не вздумайте в приемной сболтнуть нашему наркому, что уже из этого стаканчика отхлебнули, – предупредил Владимир Ильич и зашелся пронзительным смехом.

Покидая кабинет, Глеб Иванович Бокий еще долго слышал хохот вождя.

«Роллс-Ройс» Ленина дежурил у подъезда. Шофер снова кинулся открывать дверцу, но Глеб Иванович в машину не сел:

– Передайте Владимиру Ильичу, что автомобиль мне не нужен. У меня час времени, а до Лубянки рукой подать. Я пройдусь пешком. Давно по Москве не бродил.

Выйдя из Кремля, Бокий не торопясь двинулся по Никольской. Здесь москвичи создали импровизированный базар и торговали тряпьем, фитилями к керосиновым лампам и самыми невероятными вещами. Сухенький старичок в пенсне предлагал глобус.

Поражало обилие нищих и беспризорных детей.

Один из таких мальчишек попытался залезть к Бокию в карман. Но реакция у Глеба Ивановича была молниеносная. Он схватил воришку за руку и, крепко сжимая его кисть, попытался заглянуть парню в глаза. – Тебе не совестно? Здоровый оболтус, шел бы работать, – пристыдил его Бокий.

– Я есть хочу, – угрюмо ответил вор, пряча глаза.

– Дурак. В тюрьме кормят плохо, – усмехнулся Глеб Иванович, свободной рукой роясь в кармане. – Вот тебе полмиллиона, иди и купи хлеба.

С этими словами он вложил деньги в пятерню парня и отпустил его руку.

Тот моментально растворился. Бокия окружила толпа из десятка таких же оборванцев.

– Мы тоже есть хотим! Дай и нам на хлебушек! – кричали подростки.

«Благодетель» с трудом выбрался на свободу и быстро зашагал в сторону Лубянской площади. Он уже понял, что революция превратила половину населения Российской империи в бродяг и воришек, поэтому голодных лиц старался не видеть, но неожиданно остановился. Возле порога знаменитой булочной на Никольской сидел босой старый таджик в стеганом халате и перебирал четки. Смуглолицый дед не просил милостыни и не замечал прохожих. Его глаза смотрели мимо. Азиат видел иные миры.

– Ты нищий? спросил Бокий, опасаясь оскорбить старца подаянием, если тот обосновался здесь по другой причине.

– Я богач, – серьезно сообщил аксакал.

– Ты шутишь, дедушка, – не понял Глеб Иванович. – Мне ничего не надо, поэтому я богач. А тебе, сынок, я вижу, надо много, значит, нищий – это ты, – ответил смуглый мудрец, продолжая перебирать четки.

– Для себя, отец, мне ничего, как и тебе, не нужно. Я хочу сделать счастливыми других, – решил оправдаться Глеб Иванович.

Старик взглянул на него с некоторым интересом:

– Счастье, сынок, нельзя надеть человеку, как ошейник псу. Счастье и горе каждый обязан познать сам, и не стоит ему мешать. Оставь эту заботу Аллаху.

Революционер не знал, что возразить. Таджик напомнил Бокию его мечту о Шамбале, загадочной горной стране мудрецов, где, возможно, есть ответы на сложные загадки бытия. Вспомнил Глеб Иванович и Сабсана Карамжанова. Картина страшной ночи во дворе питерского ЧК снова возникла перед ним. Он тогда сдержал слово и выполнил просьбу гура, приказав розыск его сына прекратить. Бокий не знал, что новый хозяин питерского кабинета приказ предшественника отменил и начал за Тимуром Карамжановым и его невестой настоящую охоту. Глеб Иванович вздохнул и вышел на Лубянскую площадь. Ему снова предстояло работать среди палачей буржуазии, но теперь он подчинялся только Ленину.

* * *

Слава спешил из института «вулканов» в райотдел, чтобы побыстрее провести допрос Соболева и помчаться в «Издательский дом Рачевской». Там он надеялся найти концы Гурьевича. Слава не записал, от какой фирмы работал охранник, потому что не предполагал, что тот исчезнет из особняка вместе с отделом.

Теперь молодой следователь должен был исправить свою ошибку и отыскать координаты бывшего чекиста в бухгалтерии «Издательского дома». В автобусе, что курсировал по Минке до метро «Киевская», у Синицына зазвонил мобильник.

– Срочно возвращайся, у нас ЧП, – сообщил Лебедев.

– Что случилось?

– Павел Соболев сбежал из-под стражи.

– Еду, – ответил Слава. Увидев из окна сотрудника дорожной инспекции, старший лейтенант выскочил из автобуса и кинулся к нему. – Мне нужно срочно в райотдел, – крикнул он, раскрывая на ходу служебное удостоверение.

Инспектор оказался понятливым, и Синицын был посажен в первый же проходящий мимо микроавтобус. Но выезд на Садовое кольцо оказался так забит транспортом, что он пожалел о своем поступке. На метро добрался бы быстрее.

– Все у подполковника. Тебя ждут, – сообщил дежуривший на вахте лейтенант Краюхин.

Слава поднялся в приемную, где, увидев его, Тома вскочила со стула.

– Почему так долго? Михаил Прохорович уже три раза о тебе спрашивал.

– Москва – это не Петушки, а летать я не научился, – проворчал Слава и поспешил в кабинет.

Кроме Грушина и Конюхова с Лебедевым, за длинным столом подполковника сидели его зам Ко-телин и незнакомый Синицыну мужчина.

– Наконец-то, – изрек Грушин. – Уже полчаса тебя дожидаемся.

– Приехал как мог, товарищ подполковник, – оправдался Слава.

– Садись, капитан. Звание тебе, Синицын, подписано, а убийца на свободе, – сердито сообщил Грушин, но сердитость его явно была не слишком серьезной. – Знакомься. Это подполковник Николай Дементьевич Савельев из Управления.

– Здравия желаю, товарищ подполковник, – пружинно поднялся Слава.

– Сидите, капитан. Поздравляю с присвоением внеочередного звания, – улыбнулся гость с Петровки.

Лебедев и Гена Конюхов, воспользовавшись словами приезжего начальства, поспешили пожать Славе руку.

– Мы тут уже успели посовещаться. Соболева надо словить быстро, – начал руководитель райотдела. – Ты, Слава, больше всех в курсе подвигов этого парня и его возможностей. Прикинь, где его искать? «Перехват» уже задействован, но Соболев парнишка ловкий.

– Как это произошло? – поинтересовался Слава.

– Очень просто. Его везли к тебе на допрос. Здесь у нас, внизу, вывели из машины. Парень в наручниках, впереди и сзади охрана. Он сиганул, как белка на стену, перелетел за забор булочной и, пока наши орлы суетились, был таков. Это же обезьяна, а не человек, – вздохнул Грушин.

Слава доложил, что в Питере живет мать Павла, и возможно, он отправится туда. За домом в Москве тоже необходимо наблюдение, как и за институтом отца, на случай если Соболев попробует связаться с родителем.

– Конюхов опекает Абакина и заодно приглядит, не объявится ли беглец в гимназии Стерна, – добавил Лебедев.

С предложениями по поимке Павла все согласились и капитану Лебедеву поручили связаться с Питером. Дорожные службы, включая автомобильную трассу Москва – Санкт-Петербург, взялся перекрыть подполковник с Петровки, поскольку возможности райотдела так далеко не распространялись. Синицыну же предложили допросить Крестовского, чтобы тот назвал друзей Павла, и если у того имеется подруга, то и ее имя, координаты.

– Успеха, капитан! – улыбнулся на прощание подполковник Савельев.

Слава поблагодарил и покраснел. К новому званию он пока не привык и потому смущался.

– Вернем Соболева в камеру – отметим твою звездочку, – сменив сердитый тон на отеческий, пообещал Грушин.

Крестовского привезли в райотдел через сорок минут. Так быстро службы ведомства работали только в экстренных случаях. Обычно заявки на допрос подавались за сутки. Слава лишь успел сходить в пельменную и позвонить маме.

– Пусик, Маша Баранова совсем не плохой человечек. Если бы не Лена, я бы против такой невестки не возражала, – высказалась Вера Сергеевна.

– С чего ты сделала такой вывод? – недовольно спросил сын. При упоминании имени вдовы писателя у него сразу портилось настроение. События последних часов требовали нервного напряжения, и Слава хоть и продолжал переживать по поводу ссоры с невестой, слишком был занят делом. Когда мама напомнила ему о Лене, внутри опять резануло.

– Ты спрашиваешь, Пусик, с чего я сделала такой вывод? Мы с Машей после твоего ухода еще два часа завтракали. Мне кажется, все будет хорошо, – таинственно заключила Вера Сергеевна.

Слава немного был заинтригован тоном матери, но в дверь заглянул сержант Рушало и ему пришлось с ней проститься.

– Товарищ старший лейтенант, ой, товарищ капитан, Крестовского можно запускать?

– Давай, – улыбнулся Синицын. Он понял, что новость о внеочередном звании уже обошла всех.

Крестовский явился в сопровождении двоих конвойных и на этот раз без улыбки. В связи с побегом Павла долговязого блондина доставили на допрос с усиленной охраной и в наручниках.

– Наручники можно снять, распорядился Синицын, и когда конвойные вышли, обратился к Крестовскому официально:

– Борис Аркадьевич, если вы сейчас нам поможете, то я лично напишу суду. докладную с просьбой смягчить ваше наказание.

– Я же все рассказал честно, – : жалобно ответил подследственный.

– Не сомневаюсь. А теперь постарайтесь вспомнить, с кем особенно дружил Соболев? Сверстники по гимназии, друзья из его прошлой школы, и если у него была любовь, то и имя этой девушки.

– Наша гимназия мужская, девиц к нам не принимают. А говорить на эту тему Паша вообще не любил. Но думаю, девушка у него все-таки была, – наморщил лоб Борис.

– С чего вы сделали такой вывод?

– Мне неловко, это дело чести, – покраснел Крестовский.

– Мы с вами не на балу, Борис Аркадьевич. Поэтому давайте не будем о высоком, – обрезал его Синицын.

– У нас работает лаборантка Ира. Половина ребят втрескалась в нее по уши.

Красивая девчонка, и ножки как у козочки. – Крестовский замолчал, продолжая заливаться краской.

– Ну, хватит играть в невинность, Борис Аркадьевич. Мы же мужчины, начали говорить – договаривайте!

– Я нечаянно подслушал разговор Иры с Пашей. Это было в спортивном зале после занятий. Они там оказались вдвоем, я зашел, а они меня не заметили…. – И Крестовский опять замолчал.

«Все-таки зачатки совести у него есть», – подумал Слава, отмечая, как тяжело дается Борису доклад об интимной жизни друга.

– Ну вошли, а дальше?

– Ира призналась Павлу в любви. А он ответил, что у него уже есть девушка.

Ира заплакала и убежала. Вот поэтому я и думаю о Паше такое.

– Ни имени, ни фамилии своей подружки Павел не назвал?

– Нет. Больше он ничего не сказал, а я тихо смылся, чтобы он не знал… Ну не знал, что я подслушивал…

– Хорошо, теперь о друзьях, – закрыл лирическую тему Синицын.

– Среди сверстников он дружил только со мной. Но у него был старший друг.

Это его тренер по стрельбе из пистолета.

– Как его имя и где он проводит тренировки? – заинтересовался Слава.

Информация показалось ему важной, и на этот раз Синицыну повезло.

Крестовский знал не только имя тренера, но и его рабочий телефон. Соболев проводил на стрельбище много времени и оставил номер Борису для экстренной связи. Слава закруглил допрос и, оставшись один, тут же позвонил тренеру.

– Федор Андреевич, вас беспокоит следователь Синицын из райотдела МВД.

– Это по поводу Павла? – не дав договорить Славе, перебил его тренер.

– Да, именно так, а почему вы поняли?

– Соболев ушел от меня пятнадцать минут назад и не сдал свой спортивный пистолет. Такое с ним никогда раньше не случалось.

– Ждите. Я к вам выезжаю, – бросил Синицын и побежал к начальству. Через пять минут водитель Турин мчал его с группой захвата на Беговую улицу. Но в секции, как и предполагал Слава, Соболева уже и след простыл. Ничего нового тренер Павла добавить не мог. Он не скрывал, что к Соболеву относился с большой симпатией, и метил его в большие спортсмены. По словам Федора Андреевича, Павел был предельно дисциплинированным и честным учеником, поэтому данный его поступок наставнику казался необъяснимым.

– Каким вы его нашли? Озлобленным, взвинченным, или ничего необычного в поведении вашего питомца не заметили? – поинтересовался Слава.

– Паша был немного хмур, но такое и раньше с ним случалось, особенно когда он отстреливался не очень удачно. А сегодня Соболев стрелял откровенно плохо. Я сделал ему замечание, и он ушел. Когда хватился пистолета, Павла тут уже не было.

– Почему вы не позвонили в милицию? Вы не знали, что Соболев задержан?

– Понятия не имел. Мне пришла мысль обратиться в милицию. Но тут вы сами позвонили.

Желанию обратиться в милицию Синицын поверил не очень. Видно было, что тренер парня любит и доносить на него ему неприятно. Но зачем Соболеву понадобилось оружие? Этот вопрос требовал срочного ответа. Синицын вернулся в райотдел и каждые полчаса связывался с сотрудниками, ведущими наблюдение за домом Синицына, за институтом его отца, проверял происшествия на транспорте, однако Соболев нигде не проявлялся.