Текст книги "Широко шагая"

Сумеречными теплыми вечерами…

Сумеречными теплыми вечерами мы, будучи, еще мальчишками, с упоением увлекались одним из любимых занятий – хождением на ходулях. Словно, сказочные великаны, наши силуэты вычерчивались темными фигурками на фоне вечернего южного кубанского неба. С трудом взбираясь, мы на эти деревянные конструкции, делали это, чтобы потом долго поднимать горячую пыль на дорогах, видеть мир с высоты.

Тетя Лида говорила нам, чтобы мы оставили это занятие: «Не ходите на ходулях, лучше займитесь чем-нибудь другим, поиграйте в догонялки. Иначе…». На этом слове старая женщина замолкала, видимо, что-то вспоминала из прошлых лет. Мальчишки тоже молчали, смотрели на нее внимательно, пытаясь узнать заранее, смысл недосказанных слов.

– Иначе, что? – спросил Илья.

– Иначе, случится война. Примета такая, когда мальчишки начинают играть в войну и ходить на ходулях, потом начинается война, и солдаты ходят на костылях.

Все тут же убеждались в необъективности и суеверности слов старой женщины. Мы бежали дальше, кто на своих ногах, кто на ходулях, совершал семимильные шаги. Южное небо дышало теплом и счастьем, и война не вписывалась в эту идиллию детского мира. Груши, тутовые деревья выделялись темными контурами, на фоне градиентной заливки неба. Солнце, скрывшись за горизонтом, почему-то не могло долго сохранять светлый небосвод, звезды прорезали темноту ярким светом.

А меньше через полгода, по радио сообщили, что на юге Кавказа началась новая война. Мать пугалась, что война дойдет и до нас, отец успокаивал и говорил, что до нас не дойдет. Я смотрел в окно своего саманного домика, через виноградные сплетения листвы видел синеву неба, и думал о тех ходулях, на которых мы ходили…

(2010).

Боль с экрана: Удар с небес

11 сентября 2001

…Тот день запомнил, наверное, каждый из нас. Эта новость облетела весь мир, ее слышали, ее все видели все, те страшные кадры с экранов телевизоров и компьютеров, а кто-то и наяву. То сентябрьское утро было теплым и солнечным, не предвещающим ничего ужасного, жизнь в этом городе шла своим чередом с будничностью и насыщенной оживленностью. По улицам сновали машины, по тротуарам спешили люди. Однако это все было разрушено внезапно и вероломно.

Сидя за столом перед телевизором Антон вполуха слушал текущую сводку новостей. И лишь странная новость запомнилась ему тогда особенно четко и ясно. То, что начало твориться по ту сторону экрана, не укладывалось в голове. Самолеты не летели больше своими маршрутами, они просто врезаются в небоскребы Нью-Йорка. Может быть, это ошибка или фильм-катастрофа?

– Вы смотрите трансляцию событий из Нью-Йорка, – говорил ведущий передачи новостей, картинки сменяются на экране. Ошибки быть не может. Это правда! Небесная железная птица идет, словно на таран, которая больше ничего не хочет, как только погибнуть и принести наибольший вред другим. Самолет погружается в пространство гиганта дома целиком, разрушая силовые конструкции. И там же внутри уже разгорается сильный пожар, авиационный керосин делает свое губительное дело. Антон, не отрываясь, смотрит на то страшное зрелище. Взгляд прикован к уже превращающимся руинам дымящегося торгового центра – северной башни. Сколько же сейчас там людей, и все они, наверняка, пытаются спастись и выбраться из ловушки высотки. Работники торгового центра самых разных профессий, национальностей и возрастов бегут по лестницам или же оказались в ловушках офисах окутанных удушающим дымом и неумолимым огнем. Кто способен передвигаться спасаются от угрозы, спускаются вниз или прыгают из окон.

Антон вдруг начинает чувствовать, весь тот ужас, какой может испытать обычный горожанин этого города при виде такого ужасного зрелища. Вся боль, вся трагедия, свершающаяся на его глазах, вдруг становится его переживаниями. Первый канал отменяет все передачи, вещает о событиях с места трагедии, да и остальные каналы телевидения уже наводнили эти пугающие новости. Однако, это не конец. Рейс 11 выполнил задумки террористов, но они не успокаиваются, у них еще есть заложники, у них еще есть самолеты. Американские военные и спецслужбы в кажется растерянности перед таким шокирующим, дерзким нападением на экономическую столица США. Хаос и несобранность действий ощущается во всем.

Восточный сектор ПВО запоздало передал о том, что самолет столкнулся с северной башней, когда эта информация ничем не могла помочь. И два F-15 поднимаются в небо, надеясь сбить рейс 11, не зная того, что самолет уже поджег северную башню. Репортеры телекомпании WNYWоказываются практически в эпицентре этих событий, именно поэтому телеканалы мира вещают миру новую реальность, новые угрозы двадцать первого века. Именно эти угрозы заставят сплотиться всему цивилизованному миру, заставят утихнуть прошлым антагонизмам и разногласиям возникающие раньше.

Еще один рейс 175. На борту уже совершен переворот, террористы у штурвала, самолет держит курс на Нью-Йоркскую южную башню. И где-то там в поднебесье в последние минуты своей жизни мальчик Питер звонил своему отцу Ли Хенсону: «Всё плохо, отец. Стюардессы ранены. У них (угонщиков), похоже, ножи и газ. Они говорят, что у них есть бомба. Ситуация на самолёте очень плохая. Пассажиры в панике, некоторым плохо. Самолёт совершает резкие движения. Я не думаю, что это пилот управляет самолётом. Я думаю, что мы идём вниз. Я думаю, что мы направляемся в Чикаго или еще куда-нибудь и врежемся в здание. Не волнуйся, папа. Если это произойдет, все будет очень быстро. Боже мой, Боже мой…» Синева детского неба этого мальчика обернулась для него вдруг бетонной реальностью южной башни. Еще одно мгновение и столкновение 175 рейса. Второй небоскреб погружается в марево огня и дыма. Начинается паника. Люди нижних этажей южной башни эвакуируются.

Федеральное управление гражданской авиацией США принимает решение о запрете всех воздушных рейсов в направление Нью-Йорка. Перебои телевизионной трансляции погружает всех наблюдателей мира в неведенье. Антон также ждет других новостей из того далекого города, в котором случилось схожее, что случалось в его же стране. На какое-то время все кадры начинают повторять. Опять тот рейс 11, который уже сохранился на картинках и пленках, совершает свой последний полет…

Рейс 93 захвачен. Это сообщили диспетчеры Кливленда. Самолет разворачивается над Огайо, летя в восточном направлении. Еще одна птица смерти под номером 77 летит уже в Вашингтон. Однако все это стало потом, ясно, а пока телевизионщики пытаются передать хронологию и события, передать, как можно больше и точной информации о тех событиях. В столице Америки начинается эвакуация Белого дома.

А потом кадры экрана опять ожили. Теперь уже дымящийся Пентагон. Западное крыло этого здания охвачено огнем. Рейс 77 «приземлился» там. Опять смерть людей, опять напряжение и лихорадочные попытки правительства предотвратить новые теракты.

Еще двадцать минут лихорадочного ожидания. Люди Нью-Йорка наблюдают разрушение южной башни. Тонны пыли, конструкции небоскреба разносятся и расползаются по улицам города. Горожане, как в каком-то фильме-катастрофе пытаются убежать, спасаются без оглядки, пока лавина серого дыма не накрывает все в округе. И лишь северный гигант еще стоит крепко на своем основание, испуская клубы темного едкого ужаса, в коридорах которого люди еще делают попытки спасения.

Пассажиры захваченного рейса 93 взбунтовались, они пытаются вернуть контроль над самолетом, но террористы закрылись в кабине. Ломающийся треск дверей, стуки и крики обреченных людей, превратились в эхо воспоминаний, когда самолет рейса 93 упал юго-восточнее Питтсбурга. Просто врезался в землю…

Антон ловит обрывки пока еще противоречивой информации с экрана. И неудивительно, там, в отдаленной точке земного шара такая суматоха, там полная путаница и паника. Диктор опять и опять возвращается к кадрам случившегося, а также обещает держать в курсе дальнейших событий.

А дальше начинается продолжение последствий событий, захвативших всех врасплох. Крыло Пентагона разрушается, конструкции его не выдерживают. В Нью-Йорке второй близнец также разрушается, выеденный изнутри пожарами и многочисленными повреждениями опорных конструкций здания. Не выдерживая падения двух гигантов, рушится и отель Мариотт. Идет эвакуация комплекса ООН. В бункере вице-президент Чейни отдает запоздалые приказы о разрешение сбивать самолеты.

Небо расчищается, теперь там патрулируют небо истребители. Ситуация уже контролируется. И на пресс-конференции мэр Нью-Йорка Руди Джулиани на вопрос о количестве жертв отвечает: «Больше, чем вы можете вынести». Лишние комментарии ни к чему. Весь масштаб ясен и очевиден…

***

Эта трагедия изменила мир, заставила пересмотреть многие вопросы. Все вдруг вспомнили про взрывы домов в Волгодонске, Москве (на улице Гурьянова и Каширского шоссе). Угроза масштабности терроризма сплотила Россию, США и всю Европу, заставила по-новому посмотреть на реальность двадцать первого века…

P.S.В память о всех погибших в терактах во всем мире…

(2010).

Счастье-свет

Человек пристально всматривался куда-то в пустоту небес. Он смотрел на маленькое пушистое облачко, и ему казалось, что оно похоже на облик какого-то диковинного зверя, вроде рыси или другого верного спутника Сварога. Иван выглядел нелепо в этот момент, он морщился от света солнечных лучей и при том еще улыбался с каким-то блаженно-наивным выражением. Ярило, не скупилось на тепло и свет в этот прекрасный весенний день. Весна ощущалась повсюду. Черноватые контуры изб выглядели немного угрюмо на фоне небесной лазури. Девки селения уже скинули платки, ходили со счастливым лицами. Парни обхаживали их, зажимали где-нибудь в укромных местечках и целовали их в губы. Девицы краснели, еще больше хорошели от румянца-стыда. Но это было со всеми остальными, Иван же все также беззаботно смотрел в небо.

– Юродивый, иди, гуляй где-нибудь в сторонке, – гаркал на Ивана кузнец, прогоняя его со своего двора. И Иван-дурак, словно, спохватывался, хватая свою шапку, спешил по размокшей от воды дороге. Колеяот колес телег тут оставалась еще долго, до того времени, когда весеннее солнце окончательно победит остатки сил злой Морены.

Кузнец начинал стучать железом на дворе, собирая после сошедшего снега ржавые инструменты. Топоры, спицы, мечи, плуги – все это предстояло переплавить и отковать мастеру по железу, а Иван смотрел на него, наблюдал за работой кузнеца издали.

– Иван, а я тебя люблю, – смеясь с иронией, говорила ему раскрасневшаяся от игр в догонялки, Дарья.

Иван смотрел на нее, такую красивую с русой косой куда-то убегающую по дороге дальше, а за ней бежал добрый молодец Евдоким. Похоже, достанется ему эта сочная девка, и только Иван глуповато улыбаясь, смотрел ей вслед и думал дурак, правда его она любит. В голове у парня играла мелодия весны. Он тоже чувствовал, что нужно кого-то любить, кого-то встречать. Даже Стрибог на небе, начинал, надувать ветра свежести и новизны, наполненные только новой жизнью весны и, конечно же, самой любовью. Берегини в березовых лесах на берегу рек начинали распевать свои немного заунылые песни, завлекая горячих юнцов.

Иван шел по дороге дальше вперед, которая упиралась в последний дом, на отшибе деревни. Там жила старая Мара со своей внучкой. Никто не желал общаться с этой старухой и ее дочерью. Одни считали их ведьмами, другие считали нелюдимыми. И только Ивану-дураку было невдомек. Он был безразличен к чужим предрассудкам и сплетням, нравилась Манечка – внучка Мары и все тут. В мыслях парнишка часто вспоминал о той девахе с рыжеватыми волосенками и симпатичными конопушками на носу и щеках. Манечка была хороша собой и стройна телом. Гибкий стан и личико этой девицы привлекали многих парней в округе. Да только не давалась никому эта девка, сторонилась, чуждалась всех подряд. Ивана же почему-то принимали как своего как старая Мара, так и молодушка Маня. Бабы всего селения очень не любили Маню, злые языки поговаривали про нее всякую-всячину.

– Манечка, – говорил немного осипшим голосом Иван, завидя ее на крыльце своего дома. Лицо его расплывалось в улыбке искренней и простой.

– Иванушка! Заходи, потчевать будем пирогами тебя. А ты за это нам дров наколи, а то баньку некому истопить, – приветливо кричала в ответ Манечка.

И шел Иван-дурак поспешно, поглядывая на глубокое весеннее небо. Редкие облачка уже убежали, оставив за собой только необъятный простор стихии воздуха. Ветра и лучи света, ниспосланные самим Даждьбогом, приносили на своих крыльях весну теплую и своевременную.

А в доме Манечки и ее родительницы Мары темно и сумеречно, солнышко вроде и радо бы пробиться в избу, да окошки слишком малы. Бычий пузырь вместо стекла прозрачного, лавки голые деревянные вместо устеленных тканями лежанок. Грубый стол да самовар на нем. Бабка старая на печи лежит, греется, кости свои прогревает. Весна ей такая еще нипочем, выходит, если на улицу, то, наверняка, в платке, тряпицах теплых и серых. Лихо живут и Мара старая, и внучка ее Манечка. Бедность не в радость, в могилу много кого отправила раньше сроку.

– Садись за стол Иванушка, чаю пробуй из смородины. И дрова наколи, а то Мара баба моя изнемогла от старости, кости болят, просить баню истопить.

Кивает головой Иван, дует на горячий чай, а сам Манечкой любуется.

– Да, – соглашается он, за руку поймать ее порывается. Ощутить тепло девичьх рук ему нужно, не меньше чем какому-нибудь черноволосому Евдокиму или русоволосому Руслану, что девок всего села обхаживают. Уклоняется Маня, в сторону смотрит в пол, потом на печку. Ворчит там старая Мара, жалуется про что-то свое прошлое наболевшее. Видимо, недолго осталось старой жить: пожелтела, похудела, кожа иссохла. И грустно и боязно Манечке остаться одной на этом белом свете, плачет иногда по ночам в подушку свою махонькую. Боль одиночества, страх перед будущим на слезы спускает.

Смотрит на нее Иван, в мыслях девичьих пытается разобраться.

– Не плачь, – говорит. – Люблю я тебя Манечка.

Смеется от слов таких Маня, лукавство промелькивает в глазах.

– Ты пей, Иванушка, работа тебя ждет немалая, – отвечает Маня ему. Кажется, Ивану или правда, горят глаза девичьи. Любит его, наверное. И легко от это на сердце у дурака. Солнце даже ярче будто светит, что прячется за бычьим пузырем окном бедной хаты.

Чай допит. Дрова колоть самый раз. Иван не боится такой работенки, берет топор и вперед во двор. Колет дрова прилежно и старательно, хочет, чтобы дрова у Манечки в баньке лучше горели. Солнце греет, весна идет, а парень молодой колет с легкостью и размаха поленья березовые. Колет Иван полешки, а сам о девице той думает все время. Весна все-таки на дворе. Кровь бурлит в венах молодых, чувства особенные пробуждаются сильно в эту пору.

– Все готово, – радостно сообщает Иван, когда девушка в баньку зашла. Дрова сложены, ждут затопки. И где-то в недрах темной баньки прячется тощий старикашка Банник. Наблюдает он за беседой молодых. Видит, не любит и обманывает Ивана девка молодая. Использует, как просто силу.

– Ой, спасибо тебе Иван, – поцелуй, даря в щеку, шепчет Манечка.

– Люблю я тебя Манечка, – опять завелся Иван, обнять ее все порывается, да неуклюже у него это получается. Не любил он девок еще до этого, один мытарился по дворам, да по улицам селения своего.

– Все Иван тебе пора, собирайся домой иди, – отпихиваясь от Ивана говорит Маня. – Мне сейчас еще старуху звать, мыть, ей кости старые отогревать.

И пошел Иван черед двор, опять на улицу. Весна играет, дети на дворах бегают, резвятся, молодые тоже заигрывают, любовь строят, и только Иван стоит посреди улицы и по сторонам смотрит. Дурак он, вот и делать больше нечего. Ногами только грязь месить на улочке своей может.

Дед Митрофан хлопочет тоже на дворе своем. Ставни дома своего пригожего отлаживает, потускнели, отсырели они за зиму. Конь во дворе в полном здравие топчется, землю значит вспахивать будет Митрофан ближе к лету, с ежегодной неизменной будничностью.

Облака опять поплыли по небу, а Ивану горько на душе. Почуял сердцем, не любит его Манечка. Побродил он часик-другой по деревне и обратно к Манечке заспешил. Глядит с расстояния шагов двадцати, целуется Манечка с парнем Ярославом, а тот ее к себе прижимает, тискает ее за плечи и бедра. Побагровел Иван-дурак, что-то закричал непонятное, потом бросился бежать прочь. Сердце колотится, в горле злость клокочет.

– Иван, Иван… – кричала ему вслед Маня, только не оборотился юродивый, дальше побежал. Парни с девками возле изб расселись, заливаются, смеются над ним тоже. Судачат лишь обо одном – мол влюбился дурак в красотку дикую. Вот смеху-то тут сколько. А Ваньке уже все равно, брови насуплены, а глаза как у быка, когда кровью наливаются. Слушать никого не хочет Иван, в лес убежал.

Здесь хорошо. Дерева стройные стоят, раскинули ветки вверх под синим небосводом. Земля-мать чернеет, глотает свет и тепло. Птицы песни поют свои хорошие, а с ними и Гамаюн, вещает по миру про дурака, который влюбился, да сердце себе искалечил любовью глупой. Понял Иван, что счастлив был, до того, как никого не любил, жил один.

– Забери меня с собой, птица-Гамаюн, – попросился он, глядя вверх на диковинное существо.

– А что ты сделал хорошее для других Иван? – спросила птица, женский взгляд ее зорок, коса черная, плетеная, как у девицы настоящей.

– Много чего делал. Кузнецу помогал, Митрофану помогал, Манечке с Марой помогал, батьке и матушке своей тоже помогал. Я старался, – зашептал Иван, голос у него сорвался, испугался, что не возьмет с собой его птица диковинная.

– Добрый ты молодец! Это верно, но не любят тебя Иван. Юродивым считают, девки с лица воду черпают, Иван. Да, еще хотят, чтоб простаком не казался паренек их, а так ты неглуп, вроде, – отвечала женщина-птица человеку.

– Спасибо тебе птица, забери меня с собой. Очень прошу. Плохо мне здесь, любить некого, и не любит никто. – Признался Иван птице, а у самого слезы, как у мальчугана малого текут по щекам. Думы мрачные овладели им.

– Не могу я забрать тебя с собой сейчас. Приходи через три дня ночью в это же место под полной луной, тогда и заберу тебя, Иван.

Согласился Иван-дурак, домой заковылял. Домой вернулся, а там батька с матушкой его журить начали, что он людей добрых смущает, по деревне бегает с криками благими. Рассердился Иван, ушел от них, закрылся в сарае хилом старом. Коса там лежала неострая, с жатвы прошлой осталась. Ткнуть в себя хотел Иван с горя, да обиды, умереть, да на тот свет попасть, а потом передумал. Грешно это, да и боязно немного. Потом еще вспомнил, о словах птицы-Гамаюн. Три дня не срок, подождать он может, чтобы улететь потом отсюда навсегда.

Лежал на лавке своей Иван-дурак эти три дня, из дому своего не выходил, хоть и солнце-Ярило разошлось не на шутку. Теплым ветром дуло, когда батька в избе дверь открывал. Забыты запахи гари, дыма, а также холода и зима. И только парню не до этого, дождался он сроку своего, в лес пошел. Про Манечку уже тоже не вспоминал. Ночью при полной луне пришел он в лес, по подсохшей земле. Среди берез искал птицу-Гамаюн.

– Ты готов уже Иван? – окликнула нежданно она парня, что тот испугался, вздрогнул. На ветке черного тополя сидит Гамаюн, на него смотрит внимательно.

– Да готов, забирай меня с собой, – натерпелся дурак, устал ждать даже.

Рядом птица громадная по земле вышагивает, не то орел, не то жар-птица. Забрался на спину Иван птице этой огромной. Птица-Гамаюн порхнула куда-то в темноту, как мотылек-бабочка, летающий во мраке. Исполин-птица за ней. Вот и лес под Иваном внизу, вот и деревня его под серебристым светом луны, стоит незыблемая и молчаливая.

– Прощайте, – крикнул Иван напоследок, но во мраке никто его не услышал. Слезы опять потекли по щекам Ивана. Понял он, что любит тех, с кем жил, да только плохо ему было с ними.

– Мы летим далеко, туда, где есть счастье-свет, – прокричала из сырой темноты ему птица-Гамаюн.

– А что такое счастье-свет? – удивился Иван, за перья птицу громадину держит крепко при том. Ветер свистит в ушах. Ночью ничего не зги, как только луна за тучкой прячется.

А потом ухнуло что-то во мраке, и Иван полетел куда-то вниз и стремительно. Испугался Иван, подумал конец ему пришел, умереть ему с высоты разбившись в лесу темном и дремучем. Зажмурил глаза, а когда распахнул их, теплый свет обжег взгляд. Красивые цветы, красные девушки в сарафанах кругом, Ивану-дураку улыбаются, манят его куда-то за собой. Впереди светит ярко солнце или не солнце, но что-то яркое и доброе, как Ярило. Понял Иван, что это и есть счастье-свет, и что здесь ему будет хорошо. Прошел еще пару шагов, вышел из зелени цветущих кустов, а там град какой-то огромный и красный, люди по мощеным улицам нарядные ходят.

– Не пропадешь ты здесь, живи с умом, суженую себе найдешь и счастья получишь сполна, – крикнула напоследок птица-Гамаюн и растворилась в пустоте уже светлых небес…

(2010).