Текст книги "Эромагия"

Аниту обдало такой концентрированной сверхпряностью, что она опрокинулась на спину, задрав ноги. Вокруг что-то проносилось – смутные быстрые тени, мгновенно меняющиеся силуэты, разноцветные разводы лилового, фиолетового, шафранового и оранжевого, кольца, овалы и треугольники из дыма…

– …ы-х-х-хлюп!.. – прозвучало напоследок, и затем все смолкло.

Она кое-как села. Кальян стоял наискось, на покатом ребре стеклянной емкости, странным образом не падая, но и не выравниваясь. Фазаны забились в угол клетки, изогнув шеи, прикрыли головы крыльями и тревожно выглядывая из-под них. Обе служанки с опахалами упали. Одна начала вставать, упираясь концом древка в пол… А где же Великий Визирь?

Оказалось, что его снесло за возвышение. Оттуда донесся невнятный возглас, шелест, стук…

– И что у нас тут, что у нас тут, что у нас здесь?

Кривоватая фигура в развевающихся одеждах вынеслась из-за возвышения, подмигивая и быстро двигая бровями, обежала вокруг Аниты – борода волочилась следом по полу, – ущипнула ее за плечо, хихикнула, цокнула языком, причмокнула, заморгала…

– Шпион с запада… эй, да ты не муж! Что я вижу? Женщина! Ха!

Визирь отскочил, обеими руками придерживая стелящуюся по полу бороду, попятился к возвышению, вдруг приподнял ногу в украшенной бриллиантами открытой тапочке с загнутым носком, почесал пятку, подмигнул и опять хихикнул. Служанки подступили к нему сзади и вовсю заработали опахалами. Третья поспешно чистила лимон. Анита растерянно глядела на старикашку. Великий Визирь напоминал банан на ножках: весь какой-то скособоченный, изогнутый, продолговатый…

– А где второй, где второй, второй где? – Старик подскочил к ней и вдруг ткнул пальцем в ребра.

– Ай!.. – взвизгнула ведьма, отталкивая его.

Визирь залился счастливым смехом и принялся бегать между возвышением и фонтаном. Брюнетки мотались следом, стараясь держаться за спиной у повелителя, но не наступить при этом на бороду, и беспорядочно взмахивали опахалами.

– Где? Ну, где?!

Третья служанка вновь склонилась, прижимаясь лбом к полу и протягивая очищенный лимон. Ядовито-желтый, лоснящийся, он казался разбухшим от сока, даже слегка пузырился…

– А! – Визирь схватил лимон и враз сожрал его. У Аниты свело челюсти и на глазах выступили слезы, до того тот с виду был кислым.

– Прислали ведьмы тебя? Да ты ж сама ведьма! Я ждал, ждал спасательного отряда из обители… Так где второй? Второй где?! – Визирь был уже рядом и склонился, заглядывая поблескивающими беспокойными глазками в глаза Аниты. Ведьма увидела, что зрачки его стали размером с булавочные головки.

– А мне тяжело, я же носильщик, грузчик, столько работы, сплошные лишения, тяжести[1]1
  Визирь (по-арабски: носильщик тяжестей) – титул высших государственных сановников на магометанском Востоке. Великий Визирь в Турции – глава всей администрации, как военной, так и гражданской (Брокгауз и Ефрон).


[Закрыть]… Накшиш доложил: двое вас было, двое, двое! Второй что, тоже женщи… не-е, не может быть, Накшиш сказал: здоровый муж, всем мужам муж, супермуж, гипермуж, метамуж… Ладно, найдем и его, отыщем, раздобудем… Мустафа! – вдруг взревел Визирь так, что Анита отшатнулась. Старикашка спиной вперед взбежал на возвышение и плюхнулся задом в парчу. – Мустафа-а-а!!!

Ведьма лишь молча захлопала глазами, когда кальян, все это время стоящий в том же положении, качнулся. Он закрутился, будто монета, которую уронили на пол, все медленнее и медленнее, пока не встал вертикально… В емкости забулькало; угли на фольге, которой был накрыт табак в керамической чаше, вдруг разгорелись сами собой. Взбурлила вишневая жидкость, и шланг начал извиваться, мотая тонкой головой-мундштуком. Брюнетки с визгом отскочили, не прекращая махать опахалами и баламутя воздух по всей комнате. Шланг согнулся подковой, мундштук с хлопком вылетел из него и ударил в потолок.

Из отверстия начало выпячиваться нечто вроде дымчатого пузыря – сначала размером с глаз, потом с кулак, затем как человеческая голова… На ней обозначились черты: приплюснутый нос, впалые щеки, всклокоченная борода…

С громким чпокающим звуком наружу выскользнули плечи. Стало видно, что толстую как бревно шею опоясывает широкий ошейник из червленого золота. Две руки – плотные, имеющие цвет, но все же не настолько материальные, чтобы сквозь них не просвечивалась стена, – уперлись в края отверстия. Теперь существо формой напоминало острый треугольник, нижний конец которого был все еще погружен в шланг. Анита прижала ладонь к разинутому рту, широко раскрытыми глазами наблюдая за происходящим, затем, поймав себя на этом слишком уж типично женском жесте, убрала ладонь и не слишком успешно попыталась приобрести скептический вид – мужчины часто принимают такой, когда сталкиваются с чем-то неожиданным, показывая, что они якобы контролируют ситуацию и ничуточки не удивлены…

Стоящий торчком шланг мелко задрожал, а потом судорожным рывком опрокинулся набок. С хлюпаньем Мустафа вылетел из него, как пробка из бутыли забродившего сидра, пронесся, скользя по полу, и остановился возле Аниты. В клетке фазаны душераздирающе заорали. Ведьма стала медленно отползать на коленях.

– М-мы… – промычал джинн из кальяна, лежа на боку лицом к ней. Большие разноцветные зрачки медленно вращались в разных направлениях. Бочкообразный волосатый торс – вроде и плотный, но все равно слегка просвечивающийся – был опоясан широченным цветастым поясом. Огромная белая чалмища напоминала снежный сугроб. – М-му-у…

Анита замерла, разглядывая его. Джинн перевернулся на живот, мучительно икнул, содрогнувшись всем своим мощным оплывшим телом, выпустил изо рта дымный пузырь и приподнялся, упираясь ладонями в пол.

– М-м-мустафа прибы-ыл…

– Забери ее! – прокричал Великий Визирь, вскакивая и сбегая с возвышения.

Вдруг вращающиеся глаза джинна с почти слышным хлопком закрылись, голова упала на грудь, и сам он рухнул животом на пол – после чего захрапел так, что позади мелко задребезжали какие-то детали в кальяне.

– В гарем! – Великий Визирь, подскочив к Мустафе, с размаху пнул его загнутым носком тапочки по огромной, обтянутой блестящим шелком ляжке. – Доставь в гарем нашего солнцеликого!

Джинн всхрапнул, заворочался, с трудом приподнялся. Разноцветные глаза – правый зрачок был зеленым, а левый – желтым – уставились на Визиря.

– Ты хто? – спросил он.

Голос будто доносился из глубокого гулкого ущелья.

– Твой повелитель, твой, твой, повелитель я твой!

Аните показалось, что действие затяжки подходит к концу: Визирь двигался уже медленнее, чуть качаясь, волоча за собой бороду, будто длинную мочалку. Он стал сутулиться, да и говорил теперь тише.

– Аллах всемогущий, с кем приходится работать… Сколько гнета на мне, сколько ответственности… Я твой повелитель, болван! – взвизгнул он. – В Шахназарскую башню ее! В гарем к нашему лунообразному!

Ведьма сидела, крутя головой и глядя на обступивших ее – на вставшего Мустафу, Великого Визиря и двух служанок с опахалами.

– Ну же?! – взвизгнул старик.

Джинн вновь икнул, повращал глазами и схватил в охапку одну из брюнеток. Та заверещала и начала колотить его опахалом по чалме.

– Не эту! – заорал Визирь, тыкая Мустафу кулаком в бок. – О, какой я злой! Что за убогие обалдуи окружают меня, что за скудоумные губошлепы населяют это государство?!

Мустафа отпустил служанку и схватил Аниту. Она тоже заверещала – даже громче.

– Эта?.. – невнятно спросил джинн.

– Да, да! Доставь на верхний этаж, там ее встретят и отведут куда следует!

Мустафа оглядел Аниту и вдруг осклабился.

– Ы… – Он провел шершавым пальцем по ее щеке. – Красива эта…

Ведьма уже собралась было стукнуть джинна кулаком по носу, но тут они взлетели.

4

– Э… погодите!

Кое-как достигший пола Тремлоу нашел в обломках ступы дорожную лампу из бронированного стекла, разжег ее и поднял над головой.

Его окружало дно общества, ковровые маргиналы – бомжи, облезшие и рваные. «А не оторван ли у одного из них угол…» – подумал было Шон, но затем отмел эту мысль: там была дорогая вышивка, здесь же… Нет, в обступившей рыцаря толпе тоже попадалась бывшая знать, но ясно было, что с тех пор, как эти ковры лежали на полах и висели на стенах дворцов и богатых домов, минул не один год.

– Так, может, шпиён это падишяха? – промямлил облезлый старикашка, стоящий на двух своих дрожащих нижних углах, как на хилых кривых ножках.

– Убить его! – тонким голоском согласился другой, квадратный придверный коврик. – Давайте его поднимем повыше и сбросим. Он будет падать и дрыгать ногами!

– Лучше задушить… – красивым контральто произнесла узкая ковровая дорожка, парящая в метре над головой рыцаря.

– Я… э… – Шон попытался собраться с мыслями. Ему еще не приходилось бывать в подобном обществе, и он слегка растерялся.

– Нет-нет, давайте разберемся… – с придыханием прошептал третий, украшенный когда-то длинными и пышными, но ныне полуоборванными свалявшимися кисточками, и с поблескивающими шелковыми нитями, вплетенными в изящный узор.

– А я говорю – задушить! – кровожадно повторила дорожка. Она зловеще заколыхалась, изогнувшись, опустилась ниже и попыталась накрыть Шона с головой. Тремлоу, быстро поставив лампу, ухватил дорожку за конец, взмахнул и шмякнул ею об пол – не слишком сильно, но вполне чувствительно. Она ахнула, другие ковры загудели. Рыцарь разжал пальцы, дорожка поползла от него, сгибаясь и разгибаясь, будто покалеченная змея.

– Расступитесь, товарищи! – произнес решительный голос, и вперед протиснулся большой прямоугольный половик с бледным узором. Его сопровождали два решительных гобелена.

– Что здесь происходит?

– Щеловек, Аладдин… – пожаловался облезлый старикашка. – Джеретщя…

– Дерется? – Ковер завис перед рыцарем. Глаз у него не было, но Шон ясно понимал, что его разглядывают.

– Аладдин? – с удивлением спросил он.

– Мое имя, гражданин, – откликнулся половик. – А что вас смущает?

Узор на нем был в виде перекрещивающихся кувалды и косы, а на гобеленах были вышиты какие-то боевые сцены.

– Нет, просто… А, понял! Вы – люди, которых злой колдун превратил в ковры, и вы мечтаете вернуть себе прежний облик…

– Да нет… – удивленно откликнулся Аладдин. – Просто ковры.

Он вдруг пошел мелкими волнами и как-то скукожился – будто человек, сморщившийся от боли. Только сейчас Шон разглядел, что почти в центре его зияет дыра с обугленными краями.

– Вождь! – Придверный коврик метнулся к Аладдину. – Тебе опять пло…

– Во, а я тебя узнал! – объявил Тремлоу. – «Крылатый орел», помнишь? Ну точно, ты один из тех, кто под палубой…

– Расползется, потом не сшить… – донесся вдруг из-под ног рыцаря тонкий голосок. Несколько ковров удивленно ахнули, а Тремлоу подскочил. Все это время он стоял над обломками ступы, и теперь среди них что-то зашевелилось. Рыцарь шагнул назад, глядя под ноги. Тюк с вещами сам собой перекатился на другой бок, затем там что-то закопошилось… и наружу, волоча за собой клубок с воткнутой в него парой спиц, выбрался волосатый шар на ножках, заканчивающихся узкими человеческими ладонями с подвижными пальцами.

– Ты! – Бладо поправил широкополую шляпу и ткнул пальцем в Аладдина. – Изделие! Мануфактурное? Двойной узел, Бладо видит, а металлическую нить вплели для крепости, хорошая работа, но не выдержала прямого попадания, не выдержала…

Аладдин взлетел чуть выше, гобелены-охранники зависли над пауком. Ковры заволновались, зашумели.

– Так мы будем его убивать или нет? – спросил коврик-подросток. – А это что за существо? Его тоже?..

– Я попросил бы вас не трогать человека, товарищи, – негромко произнес Аладдин. – Он спас меня и других солдат из капиталистического плена. Скажи, – он повернулся к Шону, – что это за странный гражданин?

Бладо тем временем взволнованно бегал кругами, бряцая спицами, тыкал в сторону ковров ручками и что-то пищал.

– Преподаватель вышивания и вязания, – пояснил Тремлоу. – Ну, учитель, в смысле. Лучший специалист этого дела на Западе.

– Вязания… – пробормотала дорожка. – Так он – лекарь?

– Да, точно, лекарь, – согласился Тремлоу. – Как тебя… Аладдин, позволь ему помочь тебе. Он справится.

– Ложитесь, больной! – велел Бладо.

Ковры переглянулись, затем Аладдин опустился ниже, расправился и тяжело лег на полу между обломками. Бладо тут же взобрался на него, приблизившись к дыре, озабоченно над ней склонился, затем убежал к тюку и вернулся, волоча широкую полоску кожи, на которой в петельках висели крючки, наперстки, иглы и спицы разных размеров. Еще там был мешочек с мотками нитей.

– Всем разойтись! – повелительно пискнул паук, вешая полоску на себя, будто перевязь с оружием. – А вас и вот вас попрошу остаться. Будете ассистировать.

– Ох, я боюсь этого… – прошептал ковер с изящным узором и бахромой. – Даже при виде катушки сознание теряю…

– Руми, ты такой… нежный! – презрительно сказала дорожка и повысила голос: – Все – улетайте. Ты, Габар, останься. Я тоже буду помогать доктору.

Она с одним из гобеленов опустились к Аладдину, а остальные ковры и Шон пошли прочь.

Под дальней стеной Тремлоу сел на колченогую софу и устало вытянул ноги. Ковры повисли рядом, с любопытством разглядывая его.

– Так ты с Запада, человек? – спросил бахромистый Руми.

Тремлоу молча кивнул, думая о другом. Не о внезапном появлении Бладо: тот, надо полагать, заинтересовавшись узором на куске ткани, решил предпринять исследовательское путешествие на Восток и, поскольку Беринда из-за нехватки кадров официально его не отпустила бы, сделал это тайно – «в целях пополнения эрудиции и повышения квалификации». Так что тут все ясно, а вот что сталось с Анитой…

Издалека донесся писк:

– Дышите… Не дышите… А, вы вообще не дышите? Вышивка болит?

– Слышали вы что-нибудь о дервишах? – спросил Шон. – Я сюда с… со знакомой прилетел, и ее схватили дервиши. Потащили куда-то. Куда?

– Дервиши… – испуганно протянул бахромистый, опускаясь на диван рядом с Тремлоу и как бы невзначай кладя угол на его плечо. – Это ужасные, ужасные существа. Они работают на Великого Визиря. А он – страшный человек! Хуже, чем просто человек!

– И чем же он страшен? – поинтересовался рыцарь, слегка отодвигаясь от Руми.

– Всем. А еще он живет рядом с Шахназарской башней. Жуткое, жуткое место… Хуже, чем просто место!

Больше всего Аните не понравилось, когда джинн попытался лететь вниз головой. Нет, конечно, он при этом крепко сжимал ведьму в объятиях, но все равно ее начало тошнить… А тут еще у Мустафы закрылись глаза. Всполошившись, она заорала и ухватила его за нос. Джинн взрыкнул и проснулся. Помотав головой, перевернулся наконец в более подходящее для полета положение.

– Мустафа! – позвала она.

Небо чуть посветлело – близилось утро, и теперь ведьма хорошо видела большое красное лицо. Выпученные разноцветные глаза уставились на нее.

– Мустафа, мы куда летим?

– Ва-а… – сказал джинн.

Вдруг он ухмыльнулся и дружески пихнул ведьму мизинцем в бок, так что у нее заболели ребра.

– Хорошая… – невнятно пробормотал джинн.

Двигался он как-то вихляюще, будто пьяная ведьма на кривом помеле. От дворца Великого Визиря они сначала неслись низко над окружающими небольшую гору домами, а затем стали подниматься вдоль склона. Анита и не думала никогда, что у нее в жизни будет такое приключение – полет с джинном, – и поедала глазами окружающее. Заросший лесом вулкан высился в отдалении, здесь же был город, сплошные крыши и купола внизу. Мимо иногда проносились ковры с седоками и без, лампы, из которых торчали головы джиннов, хотя метел и ступ она не видела.

Дворец Визиря находился на отшибе, возле леса. У подножия и в нижней части склонов стояли все больше дома бедноты, но чем ближе к вершине – тем богаче становились постройки. Шахназарская башня высилась над всем ландшафтом, исключая разве что вулкан. Странное дело, в нижней ее части не было видно ни одной двери или ворот. Лишь от середины постройки начинались окошки, балконы и террасы. Видимо, башню как раз ремонтировали – вся она была окружена строительными лесами, мостками из сколоченных досок и свисающими канатами. Анита решила, что ничего величественного в постройке нет. Наоборот, какая-то она неказистая, даже вроде бы кривоватая… Но определенно очень основательная, мощная. У цоколя, где лесов было больше и они образовывали что-то вроде лабиринта, окружившего здание, на некоторых балках и мостках висели ковры – спали, надо полагать.

Мустафа вдруг зевнул.

– Эй, эй! – закричала Анита.

Они приближались к вершине башни. Джинн поворочал головой, зрачки его разбежались в разные стороны… и веки закрылись.

– Не спать! – Обеими руками она ухватилась за пухлую нижнюю губу, изо всех сил оттянула ее и отпустила. Со звуком, будто свернутой мокрой простыней ударили по камню, губа вернулась на свое место, чуть подрагивая, как резиновая. Веки – каждая ресница была длиною с палец – затрепетали и поднялись.

– Гы… – Рот растянулся в ухмылке.

– Вот, слушай! – прокричала Анита. – Приходит как-то гендерный чародей к плотнику и говорит: у моего посоха отваливается набалдашник. А плотник ему и отвечает: так это тебе не ко мне надо, а к врачу…

Она выжидающе уставилась на джинна. Тот молчал, слегка хмурясь. Потом глаза вновь стали закрываться. Аните и самой этот анекдот никогда не нравился, глупый и пошлый. Но она плохо запоминала анекдоты.

– Мустафа! – Она, будто по поверхности арбуза, стукнула по закрывшемуся веку. – Слышь! Вот еще… Спрашивает один гендерный чародей у другого: «Почему рыбы молчат?» «И почему?» – интересуется тот. «А ты засунь голову в реку и попробуй что-то сказать!» – отвечает первый.

Глаза приоткрылись. Зеленый и желтый зрачок съехались к переносице – джинн думал. Затем слегка пожал плечами и вновь стал засыпать.

– А знаешь, сколько нужно гендерных чародеев, чтобы сжечь одну ведьму? – закричала Анита что было сил. – Ни одного! Потому что все равно они не умеют…

И тут они достигли вершины башни. Здесь тянулся ряд окон, а вокруг летали ковры странной формы и раскраски: треугольные, сплошь ярко-красные, с узорами в виде перекрещивающихся кривых сабель… Охранники скорее всего.

Когда появился Мустафа, часть их приблизилась, трепеща в потоках воздуха короткой бахромой. Затем, видимо, узнав его, ковры вернулись, вновь образовав кольцо вокруг вершины. Мустафа изменил направление полета, приближаясь к одному из окон.

– Молчат… – вдруг невнятно пробасил он.

– Что?

– Рыбы… голову в реку! Хы… Хы… Хы… ХЫ!!!

– Ты чего?! – испугалась ведьма.

Он закачался из стороны в сторону, содрогаясь в приступах хохота, то крепче сжимая ее, то почти отпуская.

– Прекрати, я же упаду!

Но Мустафа уже влетел в окно, и у Аниты зарябило в глазах при виде просторного коридора, украшенного статуями, гобеленами, драпировками с золотыми и серебряными узорами и пышной потолочной лепниной. Все это посверкивало, переливалось в свете многочисленных ламп…

Коридор тянулся по широкому кругу, опоясывая вершину башни: в стене слева были окна, в стене справа – двери, ведущие во внутренние помещения. Мустафа уже отсмеялся. Плюхнувшись на пол и не отпуская ведьму, он присел.

И зевнул.

Анита замерла, ожидая, что будет дальше. Из-за поворота донеслись шаги. Мустафа зевнул опять – и лег на бок. Веки его закрылись с почти слышным хлопком, руки разжались.

– Хыр-р-р…

Анита мягко выскользнула из объятий джинна, согнула и разогнула ноги, разминаясь, поглядела по сторонам…

Звуки шагов звучали все ближе – вот-вот кто-то появится из-за поворота. Ведьма попятилась, обходя джинна, осмотрелась, затем быстренько подбежала к одной из дверей, толкнула ее, заглянув в открывшееся помещение, шагнула вперед и захлопнула дверь за собой.

Утро застало Шона де Тремлоу на обращенном к городу краю руин – присев на камень, он разглядывал далекие крыши и гору над ними. Час назад придверный половичок, которого звали Мулин, смотался куда-то и вскоре вернулся, притащив кусок черствого лаваша и дыню.

– Люди безжалостно выбрасывают нас на улицу, когда мы ветшаем, – жаловался он, возбужденно летая вокруг Шона, пока тот завтракал. – Они относятся к нам, как… как… как к утвари! А мы – живые существа! Мыслящие… Аладдин говорит – мы члены общества!

– А от чего это зависит? – перебил Тремлоу с полным ртом. – В караван-сарае тоже были ковры, но они не разговаривали…

Мулин пожал углами.

– Некоторые ковры получаются разумными, некоторые – нет. До сих пор никто не знает…

– То есть дело не в том, что ткач должен быть магом?

– Нет, вовсе нет. Это есть великая тайна рождения! Но как вы, люди, относитесь к нам? Разве не похожи мы? – Половик даже затрепетал от возмущения и взвыл, декламируя нараспев: – Когда нас щекочут – мы смеемся. Ударьте нас ножом – и полезут нити…

Рыцарь кашлянул.

– Ну, вообще-то не очень похожи. Если нас ударить ножом, то пойдет кровь. И еще мы не плоские. А ваш предводитель Аладдин, он…

– Он мужественен и силен! – вскричал половик. – Аладдин был солдатом далеко на севере. Его захватили в плен меховые подстилки, что служат северянам, а после продали в рабство на запад. Там он долгое время был в плену, а затем вместе с несколькими другими военнопленными бежал. Он говорит, что после этого осознал важность классовой борьбы и перекова… перевязался. Здесь он пытается организовать профсоюз свободных ковров. Аладдин объединил нас, благодаря ему мы ощутили себя свободными вязаными изделиями! Он благороден и справедлив. Дорожка по имени Зульфия любит его всем сердцем, как и парадный ковер Руми…

– Что, и Руми тоже? – переспросил рыцарь. – Это тот… с бахромой, да?

Выплюнув шкурку дыни, он оглянулся на дворец Безумного Падишаха. Странное, должно быть, здесь высилось раньше сооружение. Шон плохо помнил старую легенду о сумасшедшем правителе. То ли падишах сперва сошел с ума и велел выстроить дворец по собственноручно нарисованному плану, то ли из-за каких-то ошибок в проекте здание выглядело так, будто его перевернули вверх тормашками, а потом уж падишах сбрендил, проведя несколько лет здесь… Во всяком случае, Шон видел: пол соседней залы расписан голубым и украшен лепниной, а то, что осталось от потолка, покрыто паркетом. И потому прилепившиеся под сводами ковры выглядели вполне естественно, будто лежат, как им и положено, на паркетном полу – только вот вся картинка опрокинута вниз головой. Да, что-то самаркундские правители все со странностями, решил Шон. Может, это у них семейное, традиция такая?

Несколько уже вылеченных пациентов слетали в город, и теперь весть о том, что в древних руинах открылась клиника, которой руководит заморский чудо-лекарь, разошлась по всему острову, а может, и по всему архипелагу. Ковры слетались отовсюду – ковыляя (если, конечно, можно ковылять по воздуху), подергиваясь, судорожно извиваясь…

– Ладно, спасибо за еду, – сказал Шон. – Пойду погляжу, как там дела.

Хмурясь, он направился к пролому на месте ворот, положив ладонь на рукоять меча – еще ночью Тремлоу извлек его из обломков ступы.

Теперь зал дворца был полон движения. На полу, на мебели, на вбитых в стену крючках лежали и висели рваные гобелены и лохматые подстилки, истоптанные ковровые дорожки и порванные безворсовые сумахи. Шон заметил даже несколько занавесов и одно большое махровое полотенце веселенькой расцветки.

– Больной, не вставайте! – взволнованный писк доносился откуда-то спереди. – У вас жар, узор горит, будьте добры укрыться! Нечем… так укройтесь самим собой!

Привстав на цыпочки, Шон разглядел в падающих сквозь многочисленные дыры косых солнечных лучах Бладо, суетящегося в центре зала. Ему помогали несколько грязно-белых простыней.

– Здесь придется зашивать… Медсестра, принесите крючок номер три и золотую нить, – командовал паук. – А вы перевернитесь на живот. Нет-нет, сказано же, изнанкой кверху, и нечего стесняться!

В стороне сидел, изогнувшись, Аладдин – будто человек, вытянувший ноги и привалившийся спиной к стене. По сторонам от него находились два гобелена, рядом парили ковер-старикашка, Зульфия и Руми.

Когда рыцарь подошел, вождь приветственно махнул углом. Дыра была аккуратно заштопана, и чувствовал себя Аладдин явно лучше.

– Благодарю тебя еще раз, товарищ, – произнес он. – Ты привез с собой этого прекрасного врача, и теперь все свободные ковры Самаркунда восстанут…

– Против кого восстанут? – спросил Тремлоу.

– Не против кого, а из чего, – поправил Руми. – Из нищеты и грязи.

– Ну, нищета-то никуда не денется, – возразил Шон.

Мимо пронеслась пара половичков. Миновав Шона с Аладдином, они устремились к дальней стене, где возился замызганный коврик, весь заляпанный масляной краской. Рыцарь с удивлением увидел, что коврик набрасывает на оштукатуренной поверхности рисунок. Похоже, он собирался изобразить Бладо, исцеляющего вязаные изделия Самаркунд, причем в масштабе приблизительно двадцать к одному. Ковры были изображены в виде громадных прямоугольных силуэтов, возвышающихся наподобие большущих стен, а паук сновал между ними по нитям собственного производства… Паук? Коврик придал Бладо облик атлетически сложенного человека в странной маске, отдаленно напоминающей паучью. Половички спикировали к художнику и затараторили:

– Вот, добыли, нашли!

– Держи, Рафаил! Вот краски!

– Только красная и синяя? А чем же я стану расписывать костюм великого лекаря? – заволновался коврик-живопсец.

Аладдин сказал:

– Мы решили покинуть эти места. Среди здешних жителей слишком мало подобных тебе и доброму Бладо. Несознательный народ… Далеко на Востоке лежит великая пустыня, за которой – большой оазис. В мире людей нам не место, и я давно мечтаю увести ковровье племя туда, но раньше лишь единицы смогли бы преодолеть этот путь. Теперь же… но ты так и не рассказал, для чего прибыл в наши земли со своего буржуазного Запада, человек.

– Мы вообще-то ищем одного нашего знакомого, – пояснил Шон. – Его похитили, и на том месте мы нашли обрывок ковра. Бладо сказал, что ковер из этих мест, я сюда и прилетел с подругой, но вчера ее тоже похитили, только не ковры, а дервиши.

– Да, они служат Великому Визирю, – пояснил Аладдин хмурясь. – Цепные псы прогнившего режима.

– Служат Визирю… Ага, а где он живет? Надо мне, значит, к нему идти…

– Да, но вообще-то Визирь, кроме прочего, занимается еще и тем, что поставляет падишаху жен. И если твоя знакомая приятна видом для самцов вашего племени… скажи, это та, что была с тобой тогда, когда мы спаслись? Тогда я разглядел вас сквозь щели в палубе.

– Ага, она. И она вправду очень даже ничего… – ответил рыцарь с беспокойством.

– Ну, тогда ее скорее всего отправили в Шахназарскую башню. Гарем где-то там, под крышей.

– Значит, надо побыстрее идти туда!

– Не спеши, товарищ. В башню просто так не попадешь, там дверей нет. Только по воздуху.

Тремлоу повернулся к обломкам ступы и с сомнением почесал затылок.

– По воздуху – это сложнее… – пробормотал он.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь стонами больных и командным писком Бладо.

– Мы сможем подлететь к башне, – решил наконец Аладдин. – Но позже. Ее охраняют. В полдень, в самую жару – лучшее время для скрытного проникновения. Потерпи немного.

– А скажи, смельчак… – начала Зульфия, и тут в зал проник низкий гул. Задрожал пол, где-то посыпались мелкие камешки…

– Это что такое? – спросил Тремлоу.

– Рух! – ахнул Руми, испуганно прижимаясь к Аладдину, который углами оттолкнул его от себя.

– Веди же себя мужественно! – прикрикнула на бахромистого Зульфия. – Ты, пародия на мужчину!

– Это чудовище из вулкана? – уточнил Шон. – Оно что, как раз сейчас…

– Срок должен был настать лишь через десять лет, – произнес Аладдин. – Но чудовище пробудилось раньше, несколько дней назад. Оно выползало уже трижды, с каждым разом спускаясь все ниже по склонам. Этой ночью падишах должен будет сразиться с Рухом, а иначе тот сожрет всех людей, живущих на этом острове.