Текст книги "Удар судьбы"

– Бей, бей его, сволочугу!

– Сзади, сзади!

– Ах, ты кусаться?!

– Леонидис, пригн-и-и-ись!

– У-у-у! Сволочи, всю бочину отбили!

– Это тебе еще мало!

Вдруг, буквально на какие-то секунды, все затихло – протокуратор Андроник Калла в сопровождении слуг покидал залу, возмущенно поджав губы.

Ему – пожалуй, единственному – удалось уйти просто так. Остальным же…

Немного поостыв, драка возобновилась с новой силой!

Дерущиеся добрались уже до тех, кто просто сидел, неспешно потягивая вино.

– Ты чего расселся, а?

– Да вот, пью… Никого не трогаю.

– Я всегда знал, что ты не наш! На! Получи-ка в ухо!

Бух!

Сидевший кубарем полетел со скамейки. Отлежался, пришел в себя, озлился… И, схватив в руку валявшийся на полу погнутый медный кувшин, с яростным ревом бросился на обидчика:

– Убью-у-у-у!!!

А на улице было так чудесно, так мило, так хорошо и тихо! В бархатно-черном небе мягко светила…

Глава 19
Май – июнь 1440 г. Константинополь
Узилище

Придите, здесь вас ждет гостеприимный кров.

Федор Студит. Монастырская гостиница

…Луна.

– Ну? – судебный чиновник, отойдя от решетчатого окна, вновь обернулся к Лешке. – Так скажешь наконец, зачем ты учинил драку? Да что там драку – целое побоище! Псы-крестоносцы – и те нанесли городу гораздо меньше ущерба! Гораздо меньше! Подумать только: сломано четыре стола, шесть скамеек, разбито двенадцать амфор и двадцать восемь – двадцать восемь! – фужеров. Да не каких-нибудь, а самых дорогих, из тонкого цветного стекла. Ты хоть знаешь, сколько все это стоит?

Лешка понурился.

– Нет, ты не знаешь, сколько это все стоит, – удрученно покачав головой, продолжал чиновник. – А портьеры? Портьеры ты зачем изорвал, да еще – зубами?

– Зубами? – юноша поднял голову с большим розовато-бордово-коричневым синяком под левым глазом. – Не, зубами – это не я!

– А кто же? Старший тавуллярий? Мхх… ты, между прочим, еще много там чего учудил, в том числе разорвал платье госпожи Дудники Феранцы, разорвал платье госпожи Аристархи Монты, разорвал платье…

– А чести я их, случайно, девичьей не лишил?

– С этим еще не разобрались, – серьезно ответил чиновник.

Лешка неожиданно засмеялся – уж больно вся эта картина напомнила ему известный всем фильм.

– Ты что смеешься-то? – судейский удивился. – Плакать надо!

– А часовню я случайно не разваливал?

– Часовню?! – с какой-то непонятной радостью вдруг переспросил чиновник. – Я так и знал, что это – тоже твоих рук дело! А говорили – турки, турки… Какие турки – когда вот он, человек сам признался. Ничего не поделаешь, придется восстанавливать.

Лешка сидел, словно в прострации – и в самом деле не знал, смеяться ему или плакать?

– Ну, иди пока в камеру, – следователь махнул рукой. – Посиди, подумай.

– О чем думать-то?

– О том, куда делись три золотых блюда, два серебряных, непочатая амфора с дорогим хиосским вином, противни для жарки блинов и кирпичи от разрушенной тобою часовни!

– Господи! – Лешка схватился за голову. – Противни-то мне зачем понадобились?

– Вот уж этого не знаю, – пожал плечами чиновник. – Сиди, вспоминай.

* * *

А был уже вечер, почти что ночь, и снова в окно светила луна, мешала спать, будоража сердце и душу, слишком уж властно нахлынули вдруг воспоминания. Воспоминания о… Лешка даже не знал сейчас – было это иль не было?

Он уселся в углу, на старой соломе, подтянув колени к груди. Загремели цепи. Сквозь затянутое решеткой оконце издевательски подмигивали звезды.

Ну вот, докатился… Верней – докатался. Вот уж поистине правду говорят – от тюрьмы да от сумы не зарекайся.

Правда, пока ничего, обращались вежливо. Не били, не угрожали, только вот заковали в цепи да бросили в камеру. Не очень-то тут удобно – ни скамеек, ни нар, одна гнилая солома.

Снаружи загремел засов. Вошли два стражника:

– Поднимайся. Идем.

– Куда?

– Увидишь.

Ну да, конечно. Мог бы не спрашивать.

Гремя цепями, Лешка зашагал между стражами по полутемному тюремному коридору.

– Стой! – его поставили лицом к стене, загремели ключами. Похоже, пришли…

И где же вчерашний следователь?

– Заходи.

Лешка очутился в небольшом помещении с низким потолком и покрытыми серой штукатуркой стенами. Потрескивая, горели свечи. Посередине, прямо напротив дверей, стоял большой стол, за которым сидел какой-то лысеющий усатый чиновник в темно-коричневой далматике – нет, не следователь, другой. Слева от стола, у стены, имелась длинная скамья… С нее поднялись сразу двое:

– Алексей!

Лешка заморгал глазами от радости:

– Владос! Георгий! Вы как здесь?!

– Благодаря милости господина куратора, – оба разом поклонились усатому.

– У вас время только до восхода солнца, – потеребив усы, напомнил тот. – Говорите быстрее.

– Хорошо, – Владос повернулся к Лешке: – Так вот, пока ничего не спрашивай, слушай…

Юноша слушал, время от времени кивая головою. Оказывается, виновником столь крутых изменений в его судьбе оказалась не столько драка, хотя и она имела место, а гнусные происки избалованного сыночка столичного протопроедра Герасима, настрочившего обстоятельнейший донос в канцелярию автократора-базилевса, в котором, кроме драки, обвинял неосторожного юношу во всех грехах, какие только смог выдумать. Нельзя сказать, чтоб Лешка сильно удивился сему известию. Герасим… Ну, кому еще? Разве что, Никифору Макриту? А вот бы их стравить!

– Неплохая идея, – засмеялся Владос. – Обязательно стравим. Но сейчас пока не о том надобно думать – как тебя отсюда вызволить, вот вопрос!

– Да уж, – покосившись на занимавшегося своими делами куратора, Лешка махнул рукой. – Представляете, обвиняют черт знает в чем – и на полном серьезе!!

– Это неважно, – покачал головой Георгий. – То есть неважно в твоем случае. Видишь ли, у протопроедра хватит возможностей продавить любое решение… Нет, нет, о казни речь не идет, но долгосрочная каторга – тоже вещь малоприятная. Эх, хорошо бы тебе скрыться из города хотя бы на полгода. За это время много воды утечет, и много чего изменится.

– Как же мне отсюда уехать? – недоуменно переспросил Лешка. – Ведь тюрьма!

Он опасливо оглянулся на тюремного куратора, но тот даже усом не шевельнул. Сидел себе, читал какие-то свитки, да время от времени делал в них пометки, обмакивая остро заточенное перо в яшмовую чернильницу.

– О том подумаем, – ободряюще улыбнулся Владос. – Ведь с тобой-то мы свиделись, а это, я скажу, не так-то просто! Кстати, привет тебе от всех ваших – через старика тавуллярия. Хорошо о тебе отзываются, добрая, говорят, драка, хорошо повеселились!

– Как вы узнали, что я здесь?

Георгий улыбнулся:

– Помогла некая дева… кстати, тебе знакомая.

– Ксанфия?!

– Тсс! Никаких имен.

– Но она ж вас не знает!

– Зато знает, где ты живешь. Вернее – нашла. Ну а дальше уж мы взялись…

Усатый тюремный чиновник вдруг оторвался от своих бумаг и важно сказал:

– Время!

– Да-да, – спохватились Владос с Георгием.

Послушник мягко улыбнулся:

– Увы, Алексий, но мы вынуждены уйти. Не падай духом и надейся не только на Господа! Мы еще свидимся, ну а пока – прощай.

– До свидания, – улыбнулся Лешка. – До скорого свидания, друзья!

Когда он вернулся в свою камеру, сквозь решетчатое окно уже виднелись золотящие утренние облака лучи – первые лучи восходящего солнца. Лешка прижался спиною к стене и задумался. И в самом деле – было над чем подумать.

Правда, не дали – подсадили еще одного узника, высокого крепкого парня на вид чуть постарше Лешки.

– Фирс, – сразу представился он. – Как здесь соломка, мягкая?

– Да я б не сказал, – Лешка вполне искренне улыбнулся – ему и в самом деле понравился нежданный сосед – вроде ничего себе парень, веселый.

– А тебя как зовут? – устраиваясь напротив, поинтересовался Фирс. Лицо у него было широкое, толстогубое, смешное, волосы русые, лохматые, а глаза – не понятно, какого цвета глаза, темновато было.

– Я – Алексей, – Лешка поежился. – Сижу тут за кучу самых гнусных преступлений, которых не совершал.

– Все мы не совершали, – сокамерник тряхнул головой. – Я вот тоже ничего такого не совершил, просто треснул по морде десятника.

– Ты строитель?

– Почему строитель? Акрит, воин.

– Воин? – Лешка удивленно хлопнул глазами. – А разве воинов судит гражданский суд, а не свой, воинский.

– Понимаешь, дело-то происходило не на службе. Так расслабились маленько с ребятами, выпили, а тут десятник – негоже, говорит, позорить славное имя императорских акритов гнусным и непотребным пьянством! Ну, представляешь, пьяным мужикам такое сказать?

– Представляю, – улыбнулся Лешка. – Все равно, что показать быку красную тряпку. И что, все на тебя повесили?

– Да, понимаешь, ребята сразу в гарнизон подались, а я не успел – завис тут у одной красули. Теперь вот расхлебываю.

– А вообще, как служба?

Лешку сильно интересовал этот вопрос, ведь еще в конце прошлого года ему исполнилось восемнадцать и, он, вообще-то, должен уже был вовсю служить в родной Российской армии. Тянуть, так сказать, лямку… или, нет – выполнять конституционный долг, приличествующий каждому порядочному человеку – так гораздо лучше!

– Как тебе сказать? – Фирс задумчиво посмотрел в окно. – Наверное, если кто-то слишком привык к Константинополю, к девкам, театрам и прочим развлечениям, тому, верно, служба в дальней крепости покажется пресной и скучной. Но я привык. Даже нравится – как говорится: подальше от начальства, поближе к Господу!

Фирс размашисто перекрестился:

– Нет, и в дальних гарнизонах жить можно! И не хуже, чем в столице.

– А турки? – негромко спросил Лешка.

– А что турки? – сокамерник пожал плечами. – Турки – везде турки. Не такие уж они и страшные. К тому же и польза большая от них – по дальним крепостям проверяющие крайне редко ездят. Так что служба, я тебе скажу, очень даже ничего. Да ведь и платят… Вот ты на кого работаешь?

– На государство.

– Понятно. И какое жалованье?

– Пять аспр в день…

– Маловато. У нас самый паршивый водонос семь аспр получает! А сотник – целый иперкир. Представляешь – тридцать золотых монет в месяц!

– Да, неплохо…

– Я бы многим посоветовал завербоваться в акриты. Не на всю жизнь, конечно, а на определенный срок – послужил, подкопил деньжат – и на госслужбу! Ты в каком чине?

– Тавуллярий.

– О! А тут почти сразу в кураторы можно выйти. Ну сначала, конечно, по мелким делам, а потом и по крупняку. Сплошные выгоды.

Лешка задумался, прокручивая в голове услышанное. Дальний гарнизон, пограничная служба… опасно, конечно, но ведь на то он и мужчина, чтобы не чураться опасностей. Уехать, переждать, как советовали друзья…

– Слышь, Фирс. А в акриты на какой срок записаться можно?

– Да на какой хочешь.

– Гм… А из тюрьмы возьмут?

– Из тюрьмы? – Фирс почесал за ухом и улыбнулся. – А почему бы и нет? Поди-ка потом, найди на военных управу, особенно – в дальних крепостях. У нас ведь каждый человек на счету. Вот ты как думаешь, с чего я тут веселюсь?

– С чего? И в самом деле.

– А с того, что прежде чем сюда попасть, переговорил я с одним стратилатом из Силистрии. Ему опытные воины во-от так нужны! – Фирс чиркнул себя ребром ладони по шее. – Как, впрочем, и не опытные. Чувствую, не сегодня-завтра он за мною пожалует.

– Фирс, дружище! – решительно произнес Лешка. – А, может, твой стратилат и меня возьмет в эту, как ее…

– Силистрию.

– Ну да.

– Что ж, переговорю, – важно кивнул Фирс. – Парень ты, я смотрю неплохой – ну, подумаешь, в тюрягу попал – с каждым может случиться. Точного результата не обещаю, но, так и быть – переговорю о тебе обязательно.

– Да и я еще посоветуюсь. С друзьями и еще… с одним человеком.

– Вот-вот, посоветуйся, – сокамерник лениво зевнул и снова посмотрел в окно.

Острый солнечный лучик, прорвавшись сквозь разрыв облаков, ударил…

Глава 20
Лето 1440 г. Силистрия – Великая степь
И вновь!

Достойно вышел юноша из тяжких испытаний.

Поэма о Василии Дигенисе Акрите

…Прямо в грязную лужу, рядом с которой, ужасно сверкая глазами, валялась отрубленная голова Фирса. Да, неудачей кончилась эта лихая вылазка! Кто бы мог предсказать?! А ведь так здорово все было придумано – выскочить из ворот крепости, помахивая мечами и копьями, налететь, ошеломить, а затем притворным отступлением заманить турок в засаду! Все так и случилось: выскочили – почти все свободные от стражи воины, во главе с десятником Фирсом – налетели… А вот с засадой вышел облом – перебили засаду-то! Заранее перебили, вырезали почти всю, кроме вот, Лешки – у парня что-то схватило живот, и как раз вовремя. Пока сидел в кустах, все и произошло единым махом. Янычары, конечно, нашли бы и его, да только не успели – к урочищу уже скакали ромеи, навстречу своей гибели и позору.

Сеча была яростной и короткой, выскочивший из кустов Лешка тоже принял в ней посильное участие, орудовал коротки копьем, как мог, вернее – как сумел его научить Фирс. Эх, Фирс, Фирс, славный парень!

Как лихо он бился, как крушил длинным мечом налево и направо бесконечные орды турок! Да, да, именно так – бесконечные, – настолько их казалось много. Конечно, такой новобранец, как Лешка, едва только еще набиравшийся опыта в воинском деле, не мог долго противостоять янычарам, однако и не собирался сдаваться, проявив хитрость, попытался на время укрыться, подобрать брошенное кем-нибудь копье взамен сломанного. Подобрал бы и меч или саблю, да только вот беда, как-то так получилось, что с копьем юноша тренировался больше…

И все же, успел, подобрал… А когда оглянулся, на него уже пер янычар, устрашающе размахивая кривой тяжелой саблей. Глаза турка – или кто он там был – блестели, как у наркомана после хорошей дозы, тонкие губы кривились в ухмылке, ноздри раздувались в предвкушении христианской крови.

Удар!

Лешка, как учили, подставил копье, так, чтобы вражеский выпад пришелся по наконечнику.

Звон! Искры! Горящие глаза врага!

Теперь отскочить назад. Так… Копье куда длиннее сабли, единственный выход – держать противника на расстоянии. Ага… Еще удар! Маши, маши своей сабелькой, все равно не достанешь! Тебе ведь надо подобраться поближе, а как? Только хитростью, каким-нибудь обманным маневром, а не напрямик, как ты сейчас делаешь, глупо вращая глазами. Ага, да ты тоже не так уж и опытен! Молод, горяч… Сделать тебя еще погорячее? Разозлить? Запросто! Как там учил Фирс?

– Эй, скушай свининку, падаль! – внимательно следя за противником, по-тюркски выкрикнул Лешка и, набрав в рот побольше слюны, с силой плюнул, целя сопернику в морду. Конечно же, не попал, не было опыта, как ни крути, а плеваться его не тренировали… Однако… Ага! Янычар зарычал, заорал что-то гнусное, завращал своей саблей, так, что клинок просто-напросто превратился в сияющий серебряный круг.

Юноша чуть-чуть отодвинул копье… Ну, давай! Давай же!

Опа!

Заорав – Алла-а-а! – турок ринулся в атаку…

Давай! Ты, кажется, в кольчуге? Думаешь, сильно она тебя защитит? От сабли, может быть, да…

– Ну, давай быстрее, свинья!

– Ал-ала-и-и-и!

Отлично! Оп!

Сделав резкий выпад, Лешка выставил острие копья вперед и, проткнув кольчугу, насадил на него турка, как на булавку жука.

Глаза неприятеля удивленно выпучились, рот приоткрылся, и с последним вздохом из него хлынула вязкая черная кровь.

Поспешно бросив копье с наколотым на него турком, юноша упал на колени и отполз в кусты – его неудержимо мутило, рвало, – а перед глазами все стояли выпученные глаза янычара…

А затем кто-то что-то громко скомандовал.

Турки как-то быстро собрались и свалили, так быстро, что блюющий в кустах Лешка ничего толком не понял и только уже потом, услыхав громкий клич ромейской тяжелой конницы, сообразил, что к чему! Наши! Господи, неужели все?! И тут же вновь со всем омерзением ощутил снова нахлынувший спазм, увидев рядом с собой отрубленную голову Фирса! Турки, видать, не успели прихватить ее с собой в качестве трофея, а может быть, просто не нашли – слишком уж далеко она отлетела, слишком силен был удар.

Между тем конники подъехали ближе:

– Эй, есть кто живой?

Лешка вдруг устыдился показываться своим в таком виде – весь в блевотине и крови. Наоборот, пополз к оврагу, к ручью – умыться, прийти в себя, а уж потом… А то потом не отмоешься от насмешек.

– Здорово их накрыли, – негромко – но юноше было хорошо слышно – произнес командир.

– Знали! – отозвался другой голос, уверенный, насмешливый, наглый. – Все знали – и про вылазку, и про засаду.

– Ты хочешь сказать, Кириак, что…

– Что в гарнизоне предатель, мой командир! И я тебе уже говорил – кто!

– Лекса? Не слишком ли он юн для предательства?

Что? Лешка затаил дыхание! Так значит… Так значит они…

– Он никакой не Лекса, а Али, – заявил наглый. – Турок! Янычар! Посмотри, командир, ведь здесь, среди убитых и раненых его что-то не видно. Сделал свое черное дело – и ушел к своим.

– Подлый пес! Жаль, я не верил тебе, Кириак…

– Клянусь, я лично выслежу и убью предателя… если он еще жив.

– Да жив. Здесь-то его нет! Бежал, тварь такая!

Лешка затаился на дне оврага, среди колючих кустов. Сердце его ныло от недоумения и обиды. За что они его так? За что?

Воины уехали, и кони ржали вдалеке, а Лешка сидел у ручья, низко повесив голову. Куда теперь идти? Что делать? Ясно, что в крепость возвращаться нельзя – командир крут на расправу. Сначала отрубят голову, а уж потом будут выяснять – виноват ли? Если вообще будут. Жаль, жаль, что погиб Фирс, он бы заступился, он бы…

Если нельзя к своим, то куда тогда? К туркам? Еще хуже – это и впрямь будет предательством. Значит, нужно искать другой выход, другой… Как в случае с точками-кружками – выйти за пределы рисунка. Не к своим, и не к туркам… а на побережье! В селение, к рыбакам!

А примут его рыбаки? Рыбаки-то не примут, а вот местные башибузуки, сиречь – бандюки… Надо только их побыстрее найти… Хотя, а чего их искать? Зайти в любую деревню. Башибузуки – только по ночам бандюки, днем они очень даже мирные граждане – крестьяне, рыбаки, ремесленники.

Убедившись, что поблизости нет ни своих, ни чужих, Лешка выбрался из оврага и быстро зашагал в сторону моря. Куда идти – знал, ездил пару раз с Фирсом за местным вином. Дорога была свободной, турки дислоцировались совсем в другой стороне, но тем не менее юноша пару раз прятался в колючих кустах, завидев вдалеке всадников… Слава богу, обошлось – до деревни парень добрался безо всяких приключений и сразу же заглянул в местную корчму – Фирс как-то вскользь говорил, что кабатчик – явный бандит.

Он и в самом деле походил на бандита – здоровенный бугай с покатыми, словно коромысло, плечами и буйной рыжей бородищей. Увидев Лешку, ухмыльнулся в усы:

– Вина, молодой господин?

– Вино будем после пить, – негромко возразил парень. – Есть одно дело.

– Что за дело?

– Не нужно ли вам оружие? Сабли, мечи, кольчуги?

– Ты можешь продать? – оглянувшись, заинтересовался кабатчик.

– Я могу показать, где взять. Только пусть твои люди собираются побыстрее – иначе оружие подберут другие.

– А с чего ты взял, что я…

– Как хочешь, – Лешка пожал плечами и направился к выходу. – Я предложил – ты отказался. Пойду, поищу других.

– Мы не башибузуки!

– Так я же говорю, поищу…

Лешка подошел уже к самой двери, чуть замедлил шаг… Неужели – зря?

– Эй, парень!

Не зря!

– Постой!

Лешка вовсе не собирался прибиваться к башибузукам просто так, от нечего делать. Выйти «за границы рисунка» он надеялся как можно дальше, так далеко, что, пожалуй, можно было б дотянуться и до русских земель. Да-да, вот именно! И ведь дотянулся-таки!

Естественно, поначалу башибузуки ему не доверяли, присматривали, никуда одного не отпускали, а не убивали лишь потому, что у них был на счету каждый боец. Юноша приспосабливался, рисковал, ходил – а куда деваться? – в набеги. В основном на турецкие обозы, конечно, но люди старины Харчаллы – так звали кабатчика – не брезговали и крестьянскими возами, под вечер возвращавшимися с рынка. Правда, своих, христиан, старались не убивать, и Лешка был этому крайне рад. Все ж не хотелось превращаться в совсем уж отмороженного беспредельщика. К тому ж объявилась одна девчонка – племянница Харчаллы Алия. Юная, довольно смазливенькая, но не в Лешкином вкусе – слишком уж тощая – совсем не красавица по местным меркам. Юноша, конечно, поначалу терзался совестью, но потом для себя решил, что для возвращения домой все средства хороши. Тем более, завести шашни с девчонкой – это ведь не кого-нибудь убить! Совсем другое дело, очень даже приятное с обеих сторон!

Да, несомненно, Алие было приятно встречаться с не по-здешнему красивым парнем. Первый раз Лешка подловил ее у колодца – наплевав на возможные насмешки, помог дотащить тяжелые кадки с водой. Потом – слово за слово – познакомились, девчонка бойко говорила по-гречески – и стали встречаться, сначала украдкой, а потом и почти что открыто. Но пока все шло целомудренно, даже до поцелуев еще не доходило – просто сидели, да трепали языками, – и Лешка решил форсировать события, уж слишком мало времен оставалось до осени, каких-то два месяца. Ну, сентябрь-октябрь еще ладно – а дальше? Как зимой проберешься на Русь? Холодно. И коням нечего есть. Так что побыстрее надо было с Алией… вернее, с ее дядькой.

Шла уже середина июля, когда Харчалла послал девушку на луга, за свежим сеном – погода стояла солнечная, и копны как раз должны были успеть высохнуть. Лешка – а жил он при корчме в небольшой хижине – понаблюдал, как девушка запрягает лошадь, выбрался за ворота первым… И неожиданно выскочил на пути из кустов:

– Ага! Не ждала?!

– Ждала! – расхохоталась Алия. – Видела, как ты за мною подсматривал. Не стыдно?

Усевшись на телегу, Лешка посмотрел девчонке в глаза:

– Очень бы хотелось, чтоб было стыдно… А тебе?

– Да ну тебя, Али…

– Ты знаешь, как это здорово – целоваться?

– Нет, нет… что ты… ну, пожалуйста…

Губы девушки говорили одно, а глаза – совсем другое.

Крепко обняв Алию, юноша принялся со всей – ничуть не наигранной – страстью целовать ее в губы и шею…

– Перестань, перестань… Увидят!

– Тогда поехали побыстрее на луг! Гони же лошадь, гони!

– Гоню… Но имей в виду – только один поцелуй! Хорошо – два.

А телега уже тряслась по кочкам луга. Вот и жнивье… Лешка живо покидал в телегу копны, упарился – тяжело и жарко – стащил через голову рубаху и лукаво взглянул на девчонку:

– Кто-то обещал поцелуй!

– Н-ну… – Алия тревожно огляделась по сторонам. – Ладно. Только один.

– Ты же говорила – два.

Губы молодых слились в поцелуе, Лешкины руки выпростали из-под широкой юбки Алии белую льняную рубашку.

– Что… – шептала девушка. – Что ты делаешь?

– Я хочу перецеловать все твое тело… Пупок… – Лешка задрал рубаху повыше. – Грудь…

– Ой…

– Тебе неприятно?

– Мой дядя…

– Потом погорим о дяде, ладно?

Полетели в траву и стащенная наконец рубаха, и юбка… Голая Алия потянулась к юноше всем своим телом…

И, конечно, об этом узнал Харчалла, а Лешка и не старался, чтоб не узнал, наоборот. Позвав парня к себе, кабатчик вперился в него тяжелым взглядом. Лешка опередил готовые сорваться с его губ слова:

– О, уважаемый Харчалла! Осмелюсь ли я попросить руки твоей милой племянницы?

– Алии? – уточнил кабатчик.

– Ну, у тебя же одна племянница! Мы любим друг друга.

– Одной любви мало! – Харчалла задумчиво посмотрел на Лешку. – Спору нет, ты неплохой парень и смелый боец… Но вот, честно тебе скажу – слишком уж беден! Кто я – и кто ты?

– Я тоже об этом подумал! – улыбнулся юноша. – И решил пойти в набег с отрядом Косого Абдуллы!

– Но он же мусульманин!

– Ну и что? Ему тоже нужны хорошие воины. До богатых городов урусутов неблизкий путь.

– Однако, – Харчалла покачал головой. – Ты выбрал нелегкий путь. Урусуты!

– Я пригоню много рабов и скота! Посмотрим еще, кто из нас будет беднее!

– Вах! – Кабатчик немного помолчал, а затем махнул рукой. – Уговорил. Клянусь, если ты приведешь к зиме скот и рабов, Алия будет твоей!

Лешка улыбнулся:

– Спасибо на добром слове, дорогой родственник!

* * *

Косой Абдулла с удовольствием принял нового воина, к тому же рекомендованного самим Харчаллой – а кабатчика уважали по всему побережью. Отряд прибился к большой и многолюдной орде Кадай-бека, сильной и молодой орде – у каждого воина было по три заводных коня – жаждущей богатств и славы. И то, и другое можно было получить в земле урусутов. Туда и пошли.

Степь, бескрайняя голубая степь, бесконечным ковром расстилалась под копытами коней, и горьковатый запах полыни будоражил Лешкино сердце предчувствием близкого дома. Потом потянулись леса, сначала небольшие рощицы, а потом и очень даже непроходимые буреломы. Там юноша и сбежал в одну из темных ночей. Долго мыкался по деревням, даже пристал к скоморошьей ватаге, и все расспрашивал про окрестные болота.

Скоморохи смеялись:

– Да что тебе дело до этих чертовых болот?

– Не до чертовых, а до Черного!

И нашел-таки!

В одной из деревень крестьяне с ужасом кивали головами – да, мол, есть такое болотце, там частенько пропадает скот и люди, верно – утаскивает леший или болотник.

– А точно – Черное болото называется?

– Да, точно!

– А никаких… гм… необычных предметов там нет?

– Необычных?! Господи! А ты-то откуда знаешь?

– Ну, ну?!

– Там, на Черной болотине-то, стоит дом болотника! Ну, того что в болоте живет да людей утаскивает.

– Да не может быть!

– Может! Антип, мужик наш, видал – ужас, говорит, какой страшный! Сам железный, синий весь, как небо. А впереди – глаза!

– Неужто, глаза?

– Вот те крест! Так Антип говорил. Страшные, большие – так и смотрят, так и смотрят… Насилу ушел, Антип-то, а на следующий месяц – помер.

– Так покажете мне болото?

– Как идти – скажем, а уж сами с тобой не пойдем, извиняй.

– Ну, спасибо, мужики и на этом.

Селяне не обманули, привели к самой гати – отсель, сказали, иди. А в воздухе пахло грозою, небо сделалось темным, а над дальним лесом уже вовсю полыхали зарницы. Гроза… Это хорошо, что гроза…

Лешка заметил трактор еще издали – вон он, родной, синеет! Все так же сидит в болотине по самые уши, понятно, вытаскивать некому. И даже не поржавел нисколько! Не чувствуя, как текут по щекам слезы, Лешка ухватился за ручку распахнутой дверцы и забрался в кабину. Господи! Как хорошо-то!

И тут, над самой головой, громыхнул гром, и синяя молния ударила прямо в трактор! Свет померк в закатившихся глазах Лешки, и последнее, что он помнил, была Ксанфия. Она неслась в белой своей повозке по ночным улицам, залитым ярким электрическим светом, и попадавшиеся на пути светофоры подмигивали девушке желтым лукавым светом. Вот она, Ксанфия… Вот улицы… Светофоры… И вот – совсем ничего. Одна темнота… Темнота…

Лешка очнулся от солнца. Отражаясь от наружного зеркала, оно било в глаза, да так ярко! Юноша покрутил головой, выпрямился на сиденье. Где это он? Ага, в тракторе! Стоп… Гроза ж была! Как-то она быстро кончилась… А вокруг все то же болото, чахлые кустики, гать. Чуть подольше – лес. Густой, темно-зеленый… Господи!

Лешка вздрогнул. Что там за оранжевое пятно, у леса?

Выскочил из кабины, рванул, не обращая внимания на вязнувшие в болотной жиже ноги…

«ДТ-75»! Гусеничник! Так, значит, пригнали? Приехали!

– Леха-а-а! – послышался в лесу чей-то крик. – Лех-а-а-а!

Юноша бросился было бежать на голос, но вдруг застыл. Он же вот… Ладно – грязный, но заросший, в чудной одежке, с саблей…

Саблю Лешка поспешно спрятал в кустах…

И тут к трактору выбежал Вовка. В тех же своих зеленых шортах. Живой!

– Вовка!!!

– Ой… Слышь, парень, ты Леху-практиканта не видел? А то его тут мужики давно ищут, приехали вот, вытаскивать, а его унесло в деревню. Обещал прийти.

– Обещал – придет, – поспешно отворачиваясь, буркнул Лешка. Все ж таки хорошо, что Вовка его не узнал. Сейчас быстренько домой – помыться, подстричься, переодеться, а уж потом…

Лешка обернулся. Вовка все еще смотрел на него:

– Так, если Леху увидишь, скажи, чтоб быстрее шел, ладно?

– Ладно. Скажу!

Юноша повернулся и зашагал прямо через кусты…