Текст книги "Удар судьбы"

– Еще чуть-чуть, – прямо в ухо прокричал Владос. – Там, внизу, есть пещера.

– Что?

– Пещера?

– Почему вчера?

– Да не вчера – пе-ще-ра! Идем!

Грек потянул приятеля за руку. Спуск стал заметно положе, а затем тропинка и вообще юркнула под кроны деревьев.

– Сюда, – остановившись у плоского камня, Владос махнул рукой.

Интересно, как он здесь разбирался, в этой мгле?

Грек кивнул вперед:

– Вон, там – пещера.

Хоть убейте, но Лешка не видел в указанной стороне ничего похожего на пещеру. Там и скал-то вроде бы не было – одни кусты да деревья.

– Идем, идем! – подбадривал Владос.

Господи, опять колючки! Ну, хорошо – не ущелья.

Следом за греком юноша юркнул в кусты, снова царапая лицо и руки. Колючки кончились, пошел самшит, ивы…

– Эй, Владос!

Приятель внезапно пропал! Вот только что шел впереди и…

– Сюда! – донеслось из кустарников.

Лешка пошел на голос…

И в самом деле, это оказалась пещера. Со всех сторон прощупывались каменистые своды, а видно ничего не было – одна кромешная тьма. Ну, хорошо хоть сухо, это уж парень чувствовал. Рядом тяжело дышал грек.

– Ты в порядке? – отдышавшись, негромко спросил Лешка.

Владос не понял:

– В чем?

– Ну, как себя чувствуешь?

– Бывало и хуже.

– Сейчас бы костерок развести, одежку просушить, согреться, – Лешка мечтательно потянулся. Да, обсушиться бы не мешало. – А то можно и воспаление легких схватить!

– Чего? – опять не понял напарник.

– Костер бы, говорю, хорошо.

– А… Сейчас разведем.

– Что? – теперь наступила Лешкина очередь удивляться. – У тебя что, спички есть?

Владос не отозвался, лишь послышались удары камня об что-то железное.

– Алныз положил в мешок огниво, – пояснил грек. – А дрова тут есть, правда, немного – этой пещерой частенько пользуются пастухи, как раз вот в таких случаях.

– Пастухи?! – Лешка насторожился. – А сюда они не придут?

– Ну и придут? Ничего… Мы тоже прикинемся пастухами Ичибея Калы. Перегоняли, мол, скот, да вот заплутали в бурю. Погодка-то…

– Да уж, так и шепчет – займи, но выпей!

– На! – Владос протянул флягу. Ту самую, серебряную, с узором.

Лешка глотнул – вино! Вкусное, согревающее.

– Ну, клево! Живем!

Тем временем грек все ж таки высек искру и, раздув трут, стал потихоньку подкладывать хворост. Трепетные язычки желтого пламени, занявшись, потянулись кверху – видать, где-то там имелось отверстие – дымоход.

Сняв мокрую рубаху, Лешка пододвинулся поближе к огню, протянул руки:

– Хорошо! Как ты думаешь. Владос, не пора ли поужинать?

– Поесть? – грек примостил рядом с костерком плащ. – А пожалуй.

Он вытащил из котомки лепешки и мясо:

– Кушайте на здоровье, уважаемый господин Али! Не прикажете ли подать жареного на вертеле кабана, фаршированного шафраном, гвоздикой и тушенными в белом вине перепелами?

– Спасибо, господин Владос, – с полным ртом отозвался Лешка. – Фаршированного кабана мы, пожалуй, оставим на завтра.

Оба захохотали. Они смеялись долго, видно, сказывалось нервное напряжение, полученное за день. А снаружи бушевала буря, и порывы ветра порою швыряли в пещеру холодные звонкие капли, плотные, как пулеметная очередь. Уютно пахло дымом.

– А наш костер не заметят? – отсмеявшись, запоздало озаботился Лешка. – Ведь ночью огонь виден издалека!

– Сейчас буря, – меланхолично отозвался грек. – И дождь. Не думаю, чтобы хоть кто-то здесь шастал в этакую непогодь. Проведем здесь ночь, а утром, пораньше, уйдем.

– Логично, – улыбнувшись, кивнул Лешка.

Подстелив уже почти высохший плащ, он лег на живот и долго смотрел на огонь и незаметно уснул, вытянув руки.

Проснулся от холода – костер в пещере давно погас, а вино, увы, кончилось – Владос со смешными ужимками тряс флягу. Снаружи пробивался утренний свет, и Лешка, недолго думая, высунулся на улицу – в небе сияло солнце!

– Солнышко! Вот здорово, Владос!

Помочившись в траву, юноша повернулся к пещере… И вздрогнул – прямо перед ним, в окружении верных воинов, стоял Ичибей Калы и гнусно…

Глава 8
Осень 1439 г. Крым
Сваты

Родные не смущают их, сосед им не помеха;

И стыд забыв, они любви становятся рабами…

Поэма о Василии Дигенисе Акрите

…Скалил зубы!

Вот, гад! Выследил все-таки, сволочь!

Позади, за Ичибеем, маячил здоровяк Кызгырлы и кудрявый мальчишка Алныз.

И этот здесь… предатель!

По знаку хозяина, слуги, словно пущенные с тетивы стрелы, набросившись, скрутили беглецам руки.

– Шакал! – подойдя ближе, Ичибей Калы хлестнул Лешку по щекам, а затем больно пнул в бок.

Юноша застонал, скривился и, сплюнув кровь, с ненавистью уставился на хозяина:

– Сам ты шакал, паразитина! Сквалыжник чертов! Владос, переведи, брат. Пусть позлится, все веселей помирать. Скажи этому уроду, что…

– Думаю, он и сам догадывается о твоих словах, – повернув голову, через силу улыбнулся грек.

– …что у меня есть одно хорошее предложение насчет его доченьки!

– Что говорит этот пес? – нахмурившись, осведомился Ичибей Калы.

Владос добросовестно перевел и, скосив глаза, удивленно посмотрел на Лешку. Тот, ничуть не смущаясь, подмигнул приятелю, и нагло потребовал отпустить руки.

– Что ты можешь знать про мою несчастную дочь, подлая урусутская собака?! – воздев руки к небу, гневно вопросил Ичибей. – Ты же сам ее обесчестил – об это судачат все мои соседи – и скоро понесешь заслуженную кару! О, ты, шакал, не умрешь быстро, нет, ты будешь стонать, реветь, как…

– Ой, надоело уже слушать все эти угрозы, – Лешка сплюнул. – Владос, скажи ему, он намерен разговаривать по делу или так и будет брызжать слюной?

Грек подождал, пока красноречие Ичибея иссякнет, потом перевел и тут же передал ответ:

– Будет. Правда, добавил, что это все равно не спасет тебя от смерти… впрочем, и меня тоже.

– Ладно, еще посмотрим…

– Что ты задумал, Али?

– Увидишь.

Лешка вел себя так важно, будто сейчас просто-напросто снисходил до беседы с бывшим хозяином. А у самого все внутри сжималось холодом – сырая была идея, только-только пришедшая в голову. Ее бы обдумать как следует, вот тогда… Но – некогда было обдумывать.

Уступив, Ичибей для начала велел отпустить пленникам руки и усадить обоих на землю.

– Ну вот, – Лешка растер запястья. – Давно бы так… Теперь поговорим. Итак, первое. Я – хороший знакомый того богатого купца из Кафы, ну, с которым этот сквалыжный черт так породниться хочет…

– А, Гвидо Сильвестри! – вспомнил Владос и, подавив удивление, в точности перевел слова приятеля.

– Этот шакал – знакомый столь уважаемого человека? – не поверил Ичибей Калы. – А, наверное, он был у него в слугах.

– Не в слугах, а в компаньонах, – заносчиво отозвался юноша. – Просто мне не повезло, и мои корабли попали в бурю…

– Если ты скажешь, что богат – сквалыга тут же назначит выкуп, – не меняя тона, быстро предупредил Владос.

– …с тех пор я совершенно разорен! Лишь Гвидо Сильвестри всегда ссужал меня деньгами, всегда…

– Купец Гвидо – не только богат, но благороден и жалостлив, – Ичибей покивал. – Так ты, говоришь, что хорошо его знал?

– О, очень хорошо! От него я и услыхал о твоей дочери. Гвидо очень ее хвалил, и вообще отзывался восторженно. Все вздыхал – мне бы такую жену! Не пожалел бы и перейти и мусульманскую веру…

– Ну, с верой ты загнул! – предупредил Владос. – В это наш скряга ни за что не поверит, даже и толмачить не буду.

– Как знаешь… – Лешка собрался с мыслями и продолжил, старательно подавляя усмешку, – вот уж никогда не думал, что так будет горазд врать! А что делать – на кону стояла свобода и жизнь.

– Впрямь ли Гвидо Сильвестри так богат, как про него рассказывают?

Уж Ичибею ли не знать про богатства старика-итальянца? Хитер, ох, хитер старый скряга!

– Да уж не беден. Шесть кораблей у него, яхта, не хуже, чем у Абрамовича, три новых «мерина» в гараже…

– Ичибей, как и я, не знает, кто такой Абрамович, – скосил глаза грек. – Не буду про это. А вот про меринов скажу… только не три, а тридцать три! И не только мерины, но и волы, и быки, и прекрасные иноходцы!

– И вот у такого богача, как Гвидо, совсем нет родственников, которым бы он мог передать свою фирму…

Последние слова ушлый Владос перевел, как «завещать все свое богатство».

– …а ведь он уже далеко не молод.

– Вах! – Ичибей всплеснул руками. – Ты что-то говорил про мою дочь?

– Да, теперь о дочери, – важно кивнул Алексей. – Хочу тебе сразу сказать, что между нами ничего такого не было… Не было, не было, клянусь честью! А что соседи насплетничали, ну, тут уж я ни при чем, – юноша развел руками. – Впрочем, это очень даже неплохо для нашего плана. Итак, твоя дочь Гюльнуз и я… в общем, в глазах соседей нас связывают какие-то там отношения. Типа любит она меня прям до безумия! Готова отдаться хоть сейчас… Э, Владос, этого не переводи! Короче, фишка вот в чем: соседи ведь скоро узнают, что у тебя был побег… узнают, узнают, не кривься, кто-нибудь да протреплется, хоть тот же красавчик Алныз.

Все, как по команде, повернув головы, посмотрели на Алныза, и тот побледнел:

– А я чего? Я ничего. Я вообще никогда ни о чем не болтаю.

– Слушай дальше, уважаемый Ичибей. Итак, соседи про побег пронюхают, тут уж не скроешь, узнают, и кто бежал… Дальше рассказывать? Ну, не тупи! Что непонятного? Если бежал я – как все почему-то считают, любовник твоей дочери – то почему бы и ей не сбежать вместе со мной… Вполне правдоподобно получится. Потерявшая голову от любви дочка сбежала с невольником. Безутешный отец рвет волосы на жо… на бороде. Все в лучших традициях российских сериалов! А на самом деле, твоя доченька, само собой, в окружении верных людей, плывет себе на каком-нибудь паруснике в Кафу, навстречу с любимым олигархом.

Ичибей покривился:

– Чушь какая!

– А по-моему – классный план! Кстати, у Гюльнуз имеется соперница… одна блондинка из подтанцовки… Глупая, но хваткая. Уж та ни за что не отдаст миллионера, только вот, как назло – я ей так нравился, спать не могла!

– Перетолмачу, что ты ее жених?

– Давай! Короче, я – жених, Владос – друг жениха – без нас двоих эта история хорошо не закончится! В общем, Ичибей, придется тебе нас отпустить, да еще и денег дать на дорогу. Ну а Гюльнуз отправляй в Кафу, да как можно быстрее!

– Ну, ты и жук, Алексий! – восхищенно присвистнул грек. – Вот уж не думал.

– Да, мы, трактористы, такие!

Ичибей Калы задумчиво посмотрел на двух аферистов и хлопнул в ладоши.

– Будете при мне, – жестко произнес он. – До самой Кафы. До тех пор, пока все не сладится. Ну, а задумаете бежать… Кожу с живых сдеру, ясно!

Да уж, неясного мало, все очень конкретно.

Владос грустно покачал головой:

– Похоже, влипли мы с тобой, друже! Как та обезьяна в слоновий помет.

– Ничего, – весело подмигнул ему Лешка. – Главное, сейчас сошло. Дорога до Кафы, я так понимаю, не близкая?

– Но и не дальняя.

– Ничего! Еще посмотрим, кто во что влип!

Большая, пропахшая рыбой фелюка, принадлежавшая старому приятелю Ичибея Калы греку Никандру, неспешно разрезала носом пенные волны моря. Жгло палубу сиявшее в вышине солнце, свежий ветер наполнял паруса, над единственной мачтой судна, крича, кружили белые чайки. По левому борту фелюки лениво двигался скалистый берег, с правой же стороны открывалась безбрежная морская синь. Хитрый Ичибей, оценив Лешкин план вполне положительно, тем не менее вовсе не горел желанием отпускать беглецов – свою свободу те еще должны были заработать, устроив обещанную свадьбу. А уж потом…

Свесившись через борт, Лешка, нарушая все морские традиции, плюнул в воду:

– Сваты, блин, недорезанные! Вот уж кем никогда еще не был! Слышь, Владос! Даже свидетелем на свадьбе – и то не был, а тут сразу сватом!

– Кто ж тебя гнал?

Оба беглеца сидели рядом, на всякий случай привязанные к борту фелюки прочной пеньковой веревкой. Позади ворочал большим кормовым веслом кормщик, изредка пробегали матросы, а у самой мачты были раскинуты два небольших шатра – один для Гюльнуз, другой для ее папаши.

Вообще, Гюльнуз и не скрывала радости. Так же радовался и Алныз, и даже вечно угрюмый здоровяк Кызгырлы – последний был приставлен к девушке на правах «верного человека», чем очень гордился. Что же касается хозяйского мальчика для любви Алныза – то тот, похоже, вышел из доверия, и лишь вмешательство Гюльнуз спасло его от наказания.

– Они меня вынудили, – улучив момент, поспешил оправдаться Алныз. – Проверили мешок, увидали лепешки, мясо… Били… Ну, я и рассказал все… Но я не желал вам зла! Клянусь!

– А, ну тебя, – лениво отмахнулся Владос, а Лешка даже подмигнул парню, в конце концов тот когда-то проявил к нему участие, там, в яме. И, наверное, не его вина, что…

– Город, по левому борту город! – вдруг встрепенулся Лешка. – Кафа!

– Нет, это еще не Кафа, успокойся, – грек покачал головой. – Кафа будет позже. Это Солдайя, Сурож.

– Сурож? – пялясь на каменную крепость, задумчиво повторил юноша. – Так вот он какой, Сурож.

Город напоминал стайку маленьких белых домиков, спускающихся с гор к морю. Зубчатые стены, грозные башни, уютная гавань с торчащими мачтами кораблей и рыбачьих лодок, кое-где – явные следы недавних разрушений и пожарищ. И море. И горы, и золотые полоски песчаных пляжей.

– Так, говоришь, скоро приедем? – Лешка обернулся к приятелю. – Пора что-нибудь думать.

– Давно пора, – усмехнулся тот. – Вообще, зря мы прогнали Алныза, он бы мог кое-что прояснить.

– А я его и не прогонял, – вполне справедливо заметил Лешка. – Это все ты. Давай, зови теперь… Поболтаем.

Как правильно рассудили приятели, Алнызу, по идее, должно было быть хорошо известно о том, что знает его хозяин о синьоре Гвидо Сильвестри, почтеннейшем негоцианте из Кафы. Никаких подробных сведений, как тут же выяснилось, у Ичибея, по сути, не было – что касалось лишь личной жизни купца, а не его прибылей, уж о них-то скряга был осведомлен досконально. Насчет же всего прочего знал лишь одно: синьор Сильвестри бездетный вдовец, не имеющий ни близких, ни дальних родственников, проживает в собственном богатом доме, в окружении преданных слуг. О Гюльнуз знает… Но вот женится на ней… нет, здесь еще, пожалуй, все было писано вилами по воде.

– Так надобно ускорить процесс! – тут же высказался Лешка. – Невеста не против, как говорится, осталось уговорить жениха.

– А вот это, пожалуй, будет трудновато, – Владос вздохнул. – Видишь ли, синьор Сильвестри всегда отличался большой подозрительностью.

– Надо что-то делать с Ичибеем, – оглянувшись по сторонам, заметил Лешка. – Одних он нас в город не выпустит, да и вообще…

– …скорее всего, пришибет где-нибудь, после того, как…

– Да… Не сам, так его люди. Тот же Кызгырлы.

– Значит, думать надо.

– Конечно – думать.

Через некоторое время за скалистым мысом показалась лазурная, изогнутая пологой подковой бухта, вокруг которой расположились каменные дома, стены и грозные башни. Тут и там виднелись шпили католических храмов, в бухте было полно кораблей, а над широким заливом повисло голубое, с палевыми оттенками небо. Кафа!

Хитрый скряга Ичибей Калы дал парням всего лишь три дня, за которые новоявленные сваты и должны были устроить дело с женитьбой. Перед самым заходом в бухту Кафы, приятели нарочно поскандалили, даже демонстративно подрались – это чтоб у Ичибея не возникло нехорошей идеи оставить кого-нибудь из них на фелюке в качестве заложника. Наверное, тот так и собирался поступить, но, поразмыслив и посмотрев на побитые физиономии беглецов, брезгливо махнул рукой.

– Идите оба! Но, помните, мои люди будут приглядывать за вами и при малейшем подозрении убьют.

Лешка пожал плечами. Мог бы и не говорить, и так догадались, что не просто погулять выпускают. Ну, естественно, под строгим контролем, странно было бы, если б по-другому.

Город не знали ни тот, ни другой. Владос, правда, как-то раз бывал здесь, еще будучи ответственным за груз на скафе богатого константинопольского купца, но, кроме портовых таверн, ничего не видел. Туда для начала и отправились, в таверны. Шли, крутили по сторонам головами – больно уж интересно было. Каменные двух– и трехэтажные здания, улочки, мощенные круглым булыжником, массивные и вместе с тем, рвущиеся к небу храмы. Позади шел Кызгырлы и плевался – уж больно ему, мусульманину, не нравились питейные заведения, во множестве располагавшиеся по обеим сторонам улицы. Наверное, от этой назойливой опеки можно было бы убежать – что, подумав, и предложил Лешка – вызвав лишь скептическую ухмылку Владоса.

– Полагаю, что кроме Кызгырлы за нами присматривают еще несколько человек. Только они делают это скрытно. Ичибей Калы хоть и скряга, но совсем не дурак. Кызгырлы это так, чтоб чувствовали присмотр…

– Вот бы нам остальных вычислить!

– Думаю, куда легче будет уговорить жениться купца. К тому же помни, Ичибей обещал нам неплохо заплатить в случае удачи.

– Ты веришь этому скряге?

– Нет. Но все-таки… Приятно осознавать, что кто-то тебе должен.

Лешка засмеялся – и в самом деле приятно. Чтобы «господа сваты» не выглядели полными оборванцами, Ичибей скрепя сердце выдал им – вернее, Кызгырлы – несколько серебряных монет – дирхемов, которые друзья тут же, в порту, и потратили на торжище, облачившись в узкие штаны с остроносыми башмаками и длинные греческие хламиды с шелковыми поясами. Гламурненко так вышло – разноцветные штаны, алые шелковые пояса с медными бляшками, зеленовато-лазурные туники. Как авторитетно заявил Владос – «парни стали, хоть самим женись!». А Кызгырлы, посмотрев на все это безобразие, лишь гнусно выругался: понадевали, мол, какие-то женские платья, стыдно смотреть! Мало того! Друзья заглянули к цирюльнику, подстриглись – так, чуть-чуть – по-модному завили локоны, побрились.

– Ну, прямо хоть в модный журнал! – поглядев на себя в зеркале, ухмыльнулся Лешка. – Чем не сваты? Пойдем теперь искать жениха, Владос. Ты, кажется, говорил, что хорошо знаешь итальянский?

– Не очень хорошо. Но знаю.

– Тогда идем… – Лешка осмотрелся и, приметив уютный подвальчик с висевшей над ним завлекательной вывеской в виде кружки и кренделя, показал рукой. – Во-он, хотя бы туда.

Заведение, куда они спустились – естественно, вместе с Кызгырлы, – конечно же, оказалось харчевней. К посетителям тут же подскочил шустрый паренек в длинных полосатых чулках и, вежливо улыбаясь, поинтересовался, что угодно синьорам?

– Тебя как зовут, парень? – осматривая харчевню, спросил Владос.

– Фабио, синьор.

– Вот что, Фабио, тащи нам кувшинчик вина, чего-нибудь закусить по мелочи и… Что имеется для магометан?

– Кумыс, – Фабио скривился. – Велите сейчас подавать?

– А то когда же?

Парнишка оказался проворным – вмиг принес и вино, и кумыс, и кружки.

– Кушайте пожалуйста, синьоры. Вижу, вы не из людей Каридиса.

– Грацие. А при чем тут этот… Каридис?

– О, Каллос Каридис – известнейший скупердяй. Его слуги только что были здесь – такие же скупцы.

– А он богат, этот Каридис?

– О, очень богат.

– А молод?

– Скорее стар.

Быстро покончив с вином, друзья переглянулись, и Владос вновь подозвал Фабио, расплатиться:

– Вот что, друг, – отсчитывая монеты, негромко произнес грек. – Ты знаешь синьора Гвидо Сильвестри?

– Того, у которого корабли? Кто ж его не знает, особенно здесь, в порту?

– А что он за человек? Видишь ли, один наш знакомый хочет наняться слугой. Не знаем, стоит ли?

Вопрос был подкреплен монетой.

– Конечно, не стоит! – Монета тут же исчезла в узкой ладони служки. – Вы, синьоры, я вижу, не местные, а то бы знали, что Гвидо Сильвестри, как бы вам сказать… известен своей подозрительностью. Везде ему видятся какие-то проходимцы, готовые его облапошить, позарившись на имущество и доходы. Очень, очень подозрительный тип этот синьор Сильвестри – об этом все знают.

– Вот, значит, как? Подозрительный? И что – совсем никому не доверяет?

– Даже в дом не пускает! А слуги у него – звери! Чуть что, сразу хватаются за кинжалы.

– Как же можно так жить?! – выслушав перевод Владоса, вполне искренне ужаснулся Лешка. – Без друзей, без привязанностей, без веселых женщин. Один как перст! Ну, не считая слуг, конечно… Но ведь должно же быть у человека хоть какое-то увлечение! Не может такого быть, чтобы не было. Один марки собирает, второй – женщин, третий – деньги… Ну хоть что-нибудь!

– Кажется, он любит послушать итальянские песни. Ну да – канцоне! У него даже как-то были в гостях певцы… аж из самого Турина!

– Ну, на певцов мы с тобой точно не потянем, – Лешка шмыгнул носом. – А что, здоровье у синьора Сильвестри крепкое?

– Старый черт крепок, как дуб! – тут же заявил Фабио. – Но любит прикидываться болящим. Все лекарей к себе таскает – якобы что-то у него там болит.

– И что, никак не вылечится?

– Могила его вылечит, извините за прямоту, синьоры! Не успеют старому Гвидо одну болячку вылечить, как он сразу десять новых отыщет. Да еще лекарям нагрубит – вот, дескать, плохо лечили!

– А не собирается ли он, случайно, жениться?

Еще одна монета упала в ладонь харчевного служки.

– Раньше собирался. – Фабио вдруг наклонился и, подмигнув, понизил голос: – Но, говорят, ото всех снадобий у него сломалась кое-какая нужная мужская штука.

– Вот оно как! – Приятели переглянулись. – Что, совсем-совсем сломалась?

– Да пытался вылечить… Но, ходят слухи, напрасно! Так что теперь ни о какой женитьбе старый Гвидо и слышать не хочет! Наоборот, злится, как увидит какую-нибудь красивую девку. Всем, говорит, им одно надобно!

– Ну, это ж ясно… – Лешка уныло повернулся к Владосу. – Ну, лекари из нас точно – никакие. Еще хуже, чем певцы… А петь ты, конечно, не умеешь?

– Не умею, – со вздохом признался грек.

Лешка задумчиво улыбнулся:

– А я вот могу, кажется… Только вот ни на чем не играю – лень было научиться.

– И я не играю.

– Плохо! Спроси-ка у этого, – юноша кивнул на Кызгырлы, угрюмо потягивающего кумыс.

К большому удивлению приятелей, Кызгырлы, оказывается, играл! На домре!

– Это такой инструмент типа лютни, кажется, с тремя струнами, – поспешно пояснил Владос. – Припоминаю, что еще и Алныз умеет играть и сама Гюльнуз.

Лешка замахал руками:

– Ну, эти двое нам без надобности. Нужны, как бы это сказать, совсем левые люди.

– Какие-какие?

– Ну вот, как Кызгырлы.

Бритоголовый надсмотрщик долго упирался, говорил что не дело правоверному мусульманину ублажать музыкой каких-то там христиан, да и вообще – недостойное занятие – для кого-то играть, иное дело – для собственного благолепия или для какой-нибудь пэри.

– Будет тебе пэри! – засмеялся Лешка. – Госпожа Гюльнуз устроит?

Надсмотрщик зыркнул глазами:

– Не пачкай светлое имя молодой хозяйки своим поганым языком, гнусный ишак!

– На ишака обижаться не буду, – выслушав перевод, бестрепетно промолвил Лешка. – Вообще, я на дураков редко обижаюсь. Да-да, так ему и передай – дурачина ты, скажи, почтеннейший господин Кызгырлы, не понимаешь своего счастья и счастья молодой госпожи Гюльнуз. Не поможешь нам, так и будешь до конца жизни своей хвосты коровам крутить, не дождавшись никакой осязаемой благодарности от скупого Ичибея. А если поможешь… – Лешка улыбнулся. – Ты только представь себе! Трехэтажный особняк со всякими там фронтонами и прочими красивыми штуками, кованые решетки, бассейн, подземный гараж на три «мерина». И – посреди всего этого великолепия ты – в белых шальварах! А вокруг слуги – так и суетятся, так и бегают – что для вас сделать, господин Кызгырлы, будет исполнено, господин Кызгырлы? разрешите бегом? А из окна… нет, с лоджии… посматривает молодая вдова – старик Гвидо уж к этому времени помрет – и так, улыбаясь, говорит – о, достойнейший Кызгырлы, скажите шоферу – мы едем сегодня в боулинг!

Кызгырлы даже глаза прикрыл – до того заслушался! И в самом деле… Чем коровам хвосты крутить… В белых шальварах!

– Ладно, – сказал он. – Я согласен. Домру только надо купить.

С раннего утра они уселись в харчевне, из распахнутых окон которой хорошо просматривался дом престарелого синьора Сильвестри. Почти точно такой, как и представлял себе Лешка – трехэтажный, с красивостями. Правда, ограда была не кованая, а из камня, да и виднелся лишь верхний этаж, но тем не менее особняк производил впечатление. Весьма, весьма производил.

– Эй, почтеннейший! – Владос подозвал хозяина. – Что, слуги синьора Сильвестри часто к тебе захаживают?

– Каждый день, – важно кивнул хозяин – высокий горбоносый грек или армянин. – Вот и сейчас заглянут, прежде чем идти на рынок… А, вот и они!

В харчевню вошли двое угрюмых молодцов и, не глядя по сторонам, молча направились к дальнему столу. Лешка быстро нагнулся и подсунул им под ноги длинный гриф домры.

Один из парней чуть было не споткнулся:

– Черт побери! Это еще что тут?

– Ах вы, разбойники! – визгливо возмутился грек. – Сломали наш инструмент! Вы за это заплатите, негодяи! Непременно заплатите!

– Но, но, ты потише! – оглядываясь по сторонам, произнес слуга. – Вы вообще, кто такие?

– Ха! Ты не знаешь, кто мы такие, деревенщина? Мы знаменитые артисты из… из…

– Из Сан-Ремо!

– Да, из Италии! Здесь случайно, проездом из Константинополя в Лондон. А ты нам весь инструмент перепортил, пес худой! Давай, плати триста дирхемов!

– Сколько?! – слуги возмущенно переглянулись.

– Ну, двести пятьдесят. Домра-то – из красной египетской сосны! Чего шушукаетесь, злодеи? Ждете, когда мы позовем стражу?

Парни явно озадачились – уж никак не ожидали такого напора.

– Стража, эй, стража! – выглянув в дверь, заорал Лешка.

Слуги посмотрели в его сторону с явным страхом.

– О, вряд ли вы удержите этого господина! – нагнетал обстановку Владос.

А Кызгырлы ничего не говорил, лишь дико вращал глазами и время от времени хватался за заткнутый за пояс кинжал.

– Одно может вас спасти от позора, – неожиданно сбавил обороты грек. – У нас сейчас есть время, и мы б с удовольствием развлекли почтеннейшую публику в каком-нибудь богатом доме. У вас есть такой на примете, голодранцы?

Парни снова переглянулись, на этот раз – радостно.

– Есть, есть! – закричали они хором. – Наш господин, почтеннейший синьор Гвидо Сильвестри будет рад видеть вас, уважаемые господа музыканты!

Немного подождав внизу, в довольно-таки узком зале, приятели, а следом за ними – и Кызгырлы, поднялись по крутой лестнице на второй этаж, где их уже с нетерпением дожидался хозяин дома, пресловутый Гвидо Сильвестри – сухонький старичок с белой реденькой бородкой и обширной лысиной, на которую он тут же надел тюрбан. На шее старичка, поверх длинной бархатной куртки, сияла толстенная золотая цепь, кривые подагрические ноги смешно обтягивали модные штаны-чулки – левая штанина (или чулочина) была в желто-синюю полоску, правая – в красно-белую клетку. Острые носы башмаков загибались вверх так круто, что их приходилось привязывать к щиколотке тонкими серебряными цепочками.

– Однако, – удивленно покачал головой Лешка. – Ну и лыжи! Интересно, как он в них ходит?

– Приветствуем тебя, о почтеннейший! – с поклоном произнес Владос.

Лешка тоже вежливо кивнул, а Кызгырлы – дурачина – так и стоял со своей домрой, как пень.

– Ты странно говоришь, – вместо ответа проскрипел старик. – Слуги сказали, что вы – итальянские музыканты. Но вы никакие не итальянцы, – он зло прищурился. – Обманщики!

– Мы никого не обманывали! – гордо заверил грек. – Разве ж мы говорили твоим слугам, что итальянцы? Нет! Мы только сказали, что мы из Италии, но ведь не каждый, кто там живет, итальянец.

– Мудро ты рассуждаешь, парень, – Гвидо Сильвестри покачал головой. – В каком же городе вы жили?

– В Неаполе!

– В Неаполе? Так вот откуда твой странный говор! – губы старика презрительно скривились. – Неаполь – никакая не Италия! Так, деревня… Ну и что вы будете петь?

– Песни, почтеннейший синьор!

– Я понимаю, что не молитвы. Ну, что стоите? Пойте, раз уж пришли, а я послушаю.

Лешка вышел вперед и, обернувшись к Кызгырлы, махнул рукой:

– Играй!

– Не могу, одна струна сорвана! – через Владоса предупредил надсмотрщик, надо сказать – довольно запоздало.

– Ну и что? – усмехнулся юноша. – Играй на оставшихся двух!

– На двух? Хмм… А что играть-то?

– Да все, что хочешь. Бренчи себе на одной ноте – трям-брям, трям-брям – ну, как на «Фабрике звезд».

– Йэх, – совсем как бригадир Михалыч вздохнул Кызгырлы и, сев по-турецки на пол, ударил по струнам.

– Жанна из тех королев, – громко запел Лешка, – что любит роскошь и ночь!

Хотя слушателей было мало – старик и несколько слуг – юноша даже несколько волновался, все ж таки он пел со сцены второй раз в жизни. Первый раз было лет пять назад, в оздоровительном лагере, и тогда вышло неплохо, а значит – и сейчас получится.

 
– Слышишь, Жанна-а-а!
 

– В этой грустной песне поется о девушке, которая искала себе жениха, – усевшись рядом с хозяином дома, бесстрастно «переводил» Владос (над «переводом» друзья думали почти всю ночь). – Ей не нужны были молодые дурачки – слишком уж они глупы…

– О, да-да, очень верно подмечено, – закивал старик.

– И не нужны были бедняки – ибо они тоже не отличаются особым умом.

– То так!

– А вот люди опытные, уже пожившие – совсем другое дело!

– Вот-вот! И что, что эта девушка, нашла она своего жениха?

– А вот об этом – следующая песня!

 
Я свободе-е-ен,
Словно птица в небесах!
 

– О, как прекрасны белые пальцы Гюльнуз!

 
Я свободен,
Я забыл, что значит страх…
 

– Как строен ее стан! Как черны брови! Уши ее – словно морские раковины, а глаза – словно звезды. Лицо – как молодая луна. И лицо это печально. Скучает Гюльнуз у себя в далекой горной деревне. Хоть отец ее и богач, но… Несчастная девушка так мечтает жить в красивом доме, в большом и шумном городе!

– Гюльнуз… постой-постой! Я, кажется, о ней слышал!

– Мы тоже бывали у нее в гостях, и эти все песни – о ней.

 
Холодное тело к воде я поднес…
 

– Однажды к Гюльнуз прислал сватов молодой джигит Джульбарсы…

 
И в лодку ее положил…
 

– Молод и глуп этот Джульбарсы, – решила Гюльнуз. – Вот, если б он был опытным и богатым. И бархатный костюм его украшала бы золотая цепь…

– О-о-о! какие хорошие песни!

– И ночью он бы не лез со всякими глупостями, а спокойно б себе спал…

– У-у-у! Как верно замечено!

– У молодых ведь одна похоть на уме. Как им верить?

– Вот именно!

– Иное дело – пожилые, солидные люди – истинная надежда и опора для молодой неопытной девушки.

Лешка уже заколебался петь, уж и слова позабыл, начал все песни по новой… А хитрый грек все болтал, болтал, болтал…

Хозяин до того расчувствовался, что даже оставил гостей на обед. И, надо сказать, обед был более чем приличный – Гвидо Сильвестри не поскупился.

– О, Гюльнуз, Гюльнуз, – потягивая из серебряного кубка вино, качал головою старик. – Как бы я хотел помочь этой чудесной девушке!

– Она сейчас здесь, синьор.

– Как здесь? – Гвидо Сильвестри расплескал вино.

– Ее пригласил в гости Каллос Каридис, купец.

– Каллос Каридис? Этот поганый работорговец?! Гюльнуз что, сошла с ума?