Текст книги "Удар судьбы"

Шли молча. Лешке говорить было пока не с кем, да и не о чем, к тому ж – и опасно, парень уже не раз перехватывал пристально-злобный взгляд бритоголового. Парни с корзинами, похоже, тоже не отличались особой разговорчивостью, а хозяин Ичибей угрюмо клевал носом в арбе.

Процессия быстро миновала еще одну площадь с красивым фонтаном, охраняемым двумя воинами с длинными копьями, затем арба резко свернула вправо и оказалась у крепостной стены, прямо напротив приземистой башни с распахнутыми воротами. Судя по ржавым петлям и обленившимся толстякам-стражниками, ворота эти не закрывались вообще никогда – нападений врагов тут, похоже, не опасались. Или – надеялись на какую-то другую защиту?

Проехав ворота, арба – а следом за нею и слуги, – не спеша, покатила по неширокой степной дороге, поднимая колесами желтую скрипучую пыль. По обеим сторонам дороги росли невысокие деревья и кустарники, кое-где изредка виднелись поля, колосившиеся, на Лешкин взгляд, довольно-таки скудно. Куда веселее было глядеть на виноградники и сады – уж этого добра здесь хватало.

Дорога казалась пустынной, лишь пару раз попались встречные повозки – такие же арбы. Сидевшие в них люди здоровались с Ичибеем без особого энтузиазма, впрочем, и хозяин тоже не очень-то приветливо им кивал. В синем небе все так же неудержимо сверкало солнце, становилось жарко, и Лешка чувствовал, как бежит по спине пот.

Ичибей хлопнул по плечу кудрявого возницу, и тот проворно натянул над арбою полог, укрепив его на четырех тонких шестах. Лешка вздохнул – судя по этому действию, идти было еще долго. А как надоело уже! Все надоело. И эта унылая дорога, и угрюмые слуги, и ядерно-палящее солнце, и скрипучие колеса арбы…

Что такое? Лешка дернул головой, внезапно услыхав песню. И кто тут мог петь, неужто бритоголовый? Нет, уж слишком нежный и тонкий был голосок. Ага – это ж возница ублажает хозяина! А песня ничего, веселая, чем-то похожая на детскую считалку или песни «Рамштайн»:

 
Раз, два, три! Посмотри! Пионеры там идут, Песню Ленину поют!
 

Да, очень похоже! Именно так возница и пел. Еще и в ладоши прихлопывал.

 
Раз, два, три, Раз, два, три…
 

С такой песней идти стало гораздо легче и веселее. Ноги шагали сами собой, в такт ритмичной мелодии. Эх, еще б добавить бас и барабаны!

Лешка засмеялся, представив себе установленную на арбе ударную установку или хотя бы большие дискотечные колонки с пультом.

 
Раз, два, три,
Посмотри…
 

Здорово бы было! А если звук погромче врубить, может, и хозяина бы с арбы унесло! Валялся бы сейчас на песке, ругался, как бригадир Василий Михалыч на слесарей-пьяниц. Лешка вдруг загрустил, вспомнив колхоз «Светлый путь», практику, трактор. Вечера в сельском клубе… Чувство жуткой горечи, обмана и несправедливости нахлынуло на него с новой силой. Ну почему все так? Зачем? Так ведь просто не может быть… Не может.

Арба резко остановилась, и Лешка едва не врезался в нее лбом. Что такое? Приехали? Нет… Оказывается, лишь сделали остановку у узенького ручья. И как его еще заметили-то, в траве?

Напоили быков, напились сами. Вода оказалась противной, какой-то солоноватой и теплой, почти горячей, но все же это было вода. Пришлось пить и такую, ледяной, из холодильника, пепси-колы или пива ведь никто не подаст! Придется пить, придется…

Утолив жажду, отправились дальше. Лешка как-то совсем перестал обращать внимание на солнце, жару и пыль, наверное, привык, а, скорее, просто стало уже все равно. Сколько они добирались до места назначения, парень не мог бы сказать – может, полдня, а может, и больше. Складывалось такое впечатление, что отмахали уже километров двадцать, а то и все двадцать пять, когда наконец быки, резко дернувшись, прибавили шагу, почуяв родное стойло. Приободрились и парни с корзинами, переглянулись, повеселев – оба тощие, смуглые, горбоносые, чем-то напоминающие общипанных орлов.

– Хей, гей! – приподнявшись в арбе, звонко закричал возница. – Хей, гей!

На крик его тут же откликнулись, и Лешка с любопытством вытянул шею. Впереди, на горном отроге вздымалась сложенная из плоских камней стена с деревянными воротами, которые тут же и распахнулись. За стеной виднелась сторожевая башня, довольно корявая, на Лешкин взгляд, и – большой, крытый черепицей дом, тоже каменный. Затолкав арбу во двор – в гору, – слуги остановились, ожидая распоряжения хозяина.

Искоса рассматривая двор, Лешка чувствовал спиной любопытные взгляды. Вот кто-то пробежал. Вот – хихикнули. Вот уронили чашку или кувшин.

Парень быстро оглянулся – нет, все пустынно. Двор, хозяйственные постройки, две крытые соломою хижины. Собака – огромный злой пес – на привязи. Интересно, почему ж он не лаял? Наверное, чуял хозяина, но лаять от радости был не приучен.

По знаку хозяина, Лешка вместе с двумя парнями разгрузили арбу и занесли корзины в амбар, после чего парни куда-то свалили, оставив только что купленного раба одного. Так и стоял Лешка посреди двора, моргал глазами, любуясь начинающимися прямо за домом предгорьями. Впрочем, ждал он недолго. Из дому вышел огненно-рыжий парень примерно одного с ним возраста, одетый в какую-то рваную безрукавку из козьей шкуры и узкие короткие штаны.

– Меня зовут Владос, – произнес парень по-русски. – Хозяин велел показать тебе твое место и объяснить наши порядки. Знаешь какое-нибудь ремесло?

Лешка отрицательно покачал головой.

– Это плохо, – усмехнулся Владос. – Тогда сейчас пойдешь таскать камни для новой ограды. Вот твой дом, – он показал на одну их хижин. – Вот дом господина, а вон там – выгребная яма, тебе придется ее чистить.

На дворе показался бритоголовый и парни.

– Ну, пока все… – поспешно закончил новый знакомец. – Иди, делай, что скажет лысый Кызгырлы, да смотри, будь с ним поосторожнее – высечет, если что не так!

Лешка вздохнул – ну, спасибо, утешил.

– Кто ти звать? – бритоголовый вперился в юношу бесцветными, как у дохлой рыбы, глазами.

– Лешка… Алексей…

– Али, – кивнул Кызгырлы. – Будешь Али.

Лешка пожал плечами – Али так Али, какая разница?

– Сейчас идем таскать камни, – громко объявил лысый. – Будешь работать якши – вечером получать еда, плохо – плеть. Ясно?

Юноша кивнул: чего уж тут неясного?

Камни пришлось таскать почти до самых сумерек, которые здесь, в предгорьях, наваливались внезапно, как прыгнувший из засады волк. Вот, только что было светло, а уже – оп! Темнотища, да такая, что и собственных рук не увидишь.

Юноша чувствовал, что сильно устал, очень сильно, так, что даже есть не очень хотелось. Помня предупреждение Владоса, Лешка старался изо всех сил. Не то чтобы камни были уж очень тяжелыми – к таким никто и не подступался – просто уж больно неудобно их брать и таскать: плоские, скользкие, с острыми, рвущими кожу краями. Поди, поноси такие! Лешка едва не зашиб ногу – все ж таки, не удержал парочку, выронил. И услышал за спиной обидный смех парней. Вот уж были уроды! Нет, чтоб объяснить новичку, ну или, даже не зная языка, хотя бы поддержать жестом, доброй улыбкой – так нет же! Шептались про меж собой, все что-то шипели, как змеи, а при каждом Лешкином промахе ржали, что твои лошади, да гыркотали по-своему – очень было неприятно слушать. Да и – Лешка заметил – шланговали, твари. Когда подходил Кызгырлы – бегали, что твои кони, да и камни выбирали побольше, а как только надсмотрщик отвлекался, тут же принимались гыркотать. Сволочи, одно слово!

Один даже пнул нагнувшегося Лешку в зад. Не больно – обидно! И оба засмеялись, гнусно эдак, мерзко… Ах, вы так?! Не выдержав, юноша бросился на обидчиков, вернее, на обидчика, того, кто оказался ближе. Подскочил, с размаху ударив кулаком в челюсть! Хоть и не умел боксировать, а все ж удар вышел хороший – обидчик с воем полетел на землю. Правда, тут же вскочил и, что-то зло гыркотнув, ринулся на Лешку. Не один, конечно же, не один, а в паре со своим гнусным приятелем! Лешка четко соображал – ему нужно сейчас держаться подальше, на расстоянии удара, не дать ухватить себя, если кто-то из нападавших ухватит, второй тут же этим воспользуется. Оп! Лешка ударил ногой неосторожно подскочившего парня, не того, что начал драку, второго. Целил в пах, но попал под колено – тем не менее вражина зло заскулил.

– Ну? – Лешка запрыгал, став в боксерскую стойку. Боксировать он, конечно, не умел, но видел бои по телевизору. – Подходите, подходите, твари!

Сделав несколько выпадов, он взбил кулаками воздух. Странно, но эти манипуляции юноши весьма охладили пыл «тварей». Те переглянулись, гыркотнули по-своему, и… Ну, конечно же, можно было предвидеть! Испугавшись честной драки – хотя какая же честная двое на одного? – схватились за камни. Ну, сволочуги – они сволочуги и есть!

Лешка тоже, отпрыгнув, нагнулся, взяв в руки сразу два камня. И если соперники сдуру похватали довольно увесистые булыжники – далеко не метнешь, надорвешься! – то Лешка как раз выбрал камешки полегче, поудобнее. Выставив вперед левую ногу, ухмыльнулся недобро – учебную-то гранату он в училище на «пятерку» метал!

– А ну, положьте булыжники! – Юноша с угрозой подкинул на ладони один из камней. – Иначе и пикнуть не успеете – разобью лбы!

Надо сказать, выглядел он довольно убедительно, по крайней мере, сволочуги, хоть, кажется, и не понимали русского, но тем не менее поспешили исполнить столь настойчиво высказанную просьбу.

Наклонились, положили камни и, льстиво улыбнувшись, вытянули вперед руки ладонями вверх. Да, еще и глаза скосили, ну ясно – на надсмотрщика. Вовремя тот появился, ничего не скажешь!

Перед самой темнотой бритоголовый внимательно осмотрел притащенную с отрогов кучу и недовольно скривился. Один из парней что-то сказал ему, указывая на Лешку. Надсмотрщик кивнул и, подойдя к юноше, с размаху отвесил ему такую увесистую плюху, что Лешка кубарем полетел наземь. А два урода смеялись, сволочи! Впрочем, досталось и им, но куда в меньшей степени.

Пошатываясь от усталости, Лешка зашел в хижину и молча повалился на старую солому. Злая обида жгла грудь, не хотелось ни есть, ни что-либо делать.

– На, похлебай, – уселся рядом Владос. – Поешь, говорю, иначе завтра не сможешь работать.

– И что тогда?

– Тогда либо забьют камнями в назиданье другим, либо сбросят в пропасть. Хозяин не любит, когда его рабы бездельничают.

– А кто он, этот хозяин? – Лешка и сам не заметил, как втянулся в беседу. И в самом деле, любопытно стало, да и что отмалчиваться, коли подвернулась хоть какая-то возможность прояснить ситуацию?

– Ичибей Калы – самый богатый человек в округе, – с нарочитой – как показалось Лешке – гордостью произнес Владос. – Семь сыновей – все, как огонь, джигиты – двое погибли в земле урусутов, пятеро вновь ушли в набег.

– Понятно, – Алексей скрипнул зубами. – И не надоест им воевать?

Невидимый в темноте Владос явственно усмехнулся:

– Сердце воина – схватка, дом – седло, а жена – поверженная пленница. Джигитам хорошо – они не знают и не хотят другой жизни. Рабы – это богатство и хорошая, достойная жизнь. А где взять рабов – конечно, на войне, в набегах на земли поляков, литовцев, руссов. Хороший джигит – удачливый джигит.

– Мне кажется, – заметил Лешка, – богатства можно достичь и иначе. Не за чей-то счет.

– Я согласен с тобой, можно, – Владос тихонько засмеялся. – Как у нас, в Константинополе.

– Где?

– Боже! Такое впечатление – ты первый раз услышал!

– Да нет, – тут же соврал Лешка. – Много хорошего слыхал, конечно.

– Хорошего? – собеседник хмыкнул. – Странно… Обычно никто сейчас не хвалит нашу дряхлую империю. Даже мы сами.

– А как… Как ты оказался здесь?

– Видишь ли, мой отец, умирая, оставил мне шесть керамических мастерских…

– Ничего себе! Так это же здорово!

– И в придачу к ним – немереное количество долгов. Вот за них-то и ушли мастерские. Я, конечно, пытался занять деньги и у евреев, и у генуэзцев… Но – проценты, проценты – для них я какой-то впавший в нищету грек… К тому же у меня не было поручителей.

– Знакомая история, – Лешка слушал с большим интересом. Вот, оказывается, в Константинополе-то – почти как в России, в той, его России… – И что ты?

– А что я? – усмехнулся грек. – Нанялся на корабль к одному торговцу. Не матросом, упаси Господь – управляющим грузами.

– Ага, по-нашему – логистиком.

– Надо же! – хохотнул Владос. – Вот не знал, что и в русских княжествах до этого же дошли. Ты из каких земель?

– Из-под Мценска…

– Не слыхал, – подумав, признался собеседник. – Новгород слыхал, Москву, Киев… Впрочем, Киев – это уже в Литве.

– Да кто тебя сказал, что Киев – в Литве? – возмутился Лешка. – Отродясь такого не слыхивал!

– В какой же дыре ты жил, что не знаешь общеизвестного? Ну-ну, не обижайся… Приятно поговорить с тобой… Здесь вообще не с кем…

– Ладно, проехали… Так ты, говоришь, нанялся на корабль?

– Ну да, на «Гордость Никеи», так он назывался. Большая такая скафа с четырьмя мачтами, обширными трюмами и каютами для пассажиров. Ходили на Крит, в Александрию, в Кафу… Как-то раз попали в бурю – пришлось войти в Смирну… Там и попались туркам. Те продали перекупщикам – и вот, Владос Костадинос – здесь, в рабстве у гнусного скряги Ичибея! В краю, столь далеком от цивилизации, что… гм… не знаю, как и выразить…

– Что хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь, – охотно подсказал Лешка. – А еще можно так: если и есть у Вселенной хоть какой-нибудь центр, то… блин, дальше забыл. Да ты что, сам не помнишь? Это про планету Татуин. «Звездные войны» смотрел?

– Звездные войны? – удивленно переспросил грек. – Красивое название. Нет, не видел. Это что, новая драма?

– Драма? – Лешка закашлялся. – Ну, можно сказать и так.

– А в каком театре шла?

– В самом продвинутом!

– А, в том, что на форуме Быка! Постой… – Владос осекся. – Откуда знаешь? Ты же ведь не был в Константинополе!

– Слыхал, – отоврался Лешка. – Ты про местные порядки обещал рассказать.

– Ага. Слушай. Итак – здесь, как ты уже успел заметить, все рабы вкалывают… ну, за небольшим исключением. Работа тяжелая, трудная, тупая… Не хочу тебя расстраивать, но здесь всегда так. Теперь о людях. Ну, хозяина ты уже знаешь, о сыновьях его я тоже уже говорил, есть еще его жены, дочери и мальчишка Алныз – ты его тоже видел, – но все они вряд ли до тебя снизойдут. Кроме того, имеются еще скотники – рабы-грузины, сторож – армянин Легост, русских, кроме тебя, нет… как и ромеев…

– Кого?

– Ой, Али… Не слишком ли ты… как это? Тупишь! Есть такое слово?

– Да есть, – Лешка шмыгнул носом. – Только оно обидное.

– Хорошо, не буду больше его к тебе применять.

– А этот, бритый? – Кызгырлы? Он тоже невольник, но злобен и предан хозяину, словно пес. Правда, Кызгырлы честен и даже способен иногда проявить благородство. И все же, опасайся его. Впрочем, не только его – всех, здесь каждый готов въехать в рай на горбу ближнего.

– Да я уже заметил. Эти двое горбоносых парней, что таскали камни, они…

– Каим и Гаша. Они не очень хорошие люди, Алексий… Я бы даже сказал – подлые. Скоро они заявятся, и мы не сможем больше разговаривать.

– Они тоже понимают по-русски? – удивился Лешка.

– Нет. Но обязательно доложат хозяину о том, что мы с тобой имеем привычку много разговаривать. Это очень, очень плохая привычка, по мнению нашего скряги.

– Так наш хозяин скуп?

– Не то слово. За медяху удавится. Ты заметил, как он нас кормит? Поистине в Константинополе последняя собака лучше питается.

– Да-а, – согласился юноша. – Этак недолго и ноги протянуть. А ты, Владос… Ты где работаешь? Скотник?

– О, нет, – грек расхохотался. – Я, видишь ли, хороший керамист… э-э… как это по-русски? Горшечник! Еще в детстве научился, пока у отца были мастерские. Кстати, там работало много русских, с тех пор я и знаю язык.

– Вы держали рабов?

– Хо, рабов! Как же! Наемный рабочий – так вернее сказать. Они очень неплохо зарабатывали, бывало, и по несколько солидов в месяц, правда, не все, только самые умелые. Вообще, в Константинополе живет много русских. Ну, отдельных кварталов они не составляют, так, как, к примеру, евреи или генуэзцы, но все же их достаточно много.

– Вот бы побывать в твоем городе!

Владос на это ничего не ответил, лишь вздохнул. Лешка тоже замолк и больше ничего не спрашивал, тем более что в хижину пришли Гаша с Каимом. Не вовремя приперлись, уроды!

На следующий день с раннего утра невольников выгнали на очередные работы. Владос ушел в гончарную мастерскую на заднем дворе, из соседней хижины отправились по хозяйским делам скотники, ну и, так сказать, разнорабочие тоже не остались без дела – на этот раз бритоголовый Кызгырлы погнал их копать канаву – отводить со двора водосток. Земля здесь оказалась твердая, каменистая, и большей частью приходилось орудовать не лопатой, а киркой, выгребая руками камни. Лешка на этот раз действовал похитрее – экономил силы. И – точно так же, как и его горе-напарники, Гаша с Каимом – зорко следил за надсмотрщиком. Как только тот отходил – так откровенно филонил.

– Эщщ! – как-то по-звериному осклабился Гаша (или Каим, они были чем-то похожи). – Ти, урусут! Работай! Работай!

Лешка перехватил кирку поудобней и ухмыльнулся:

– А не пошел бы ты к белой верблюдице в зад?!

– Ащщ! Щякал!

– Ну, что прищурились, уроды? – разозлился Лешка. – А ну, подходи под раздачу! Что, неохота?

Оба парня опасливо попятились – видать, хорошо помнили вчерашнюю драку. А Лешку уже несло: зло прищурив глаза, он выбрался из выкопанной наполовину канавы и, размахивая киркой, пошел, словно в последний бой.

– Стой!

Лешка обернулся: невдалеке стоял Кызгырлы и целился в него из лука.

– Ну?! – повернувшись к нему, закричал юноша. – Давай, гад, стреляй! Чего ж ты не стреляешь? А, не хочешь погубить хозяйское добро?

– Положи кирку, Али, – вдруг опустив лук, невозмутимо посоветовал бритоголовый. И где он так выучился русскому? Надо же – весь акцент пропал!

– Положи, отдохни и работай, – спокойно продолжал Кызгырлы. – Ты, конечно, будешь потом наказан. Как и эти два ишака! – надсмотрщик бросил злобный взгляд на Каима с Гашой. Те виновато потупились.

А бритоголовый, отбросив в сторону лук, уселся на камень… если б здесь курили, так, наверное, и закурил бы – выдержка у него оказалась железная. Можно было бы, конечно, ударить его с размаху по шее, затем разогнать остальных, затем… А что затем? Лешка чувствовал, как уходит из него весь боевой запал, да и ударить с размаху безоружного как-то не получалось. Ну, просто невозможно было!

Лешка с силой воткнул в землю кирку и тяжело уселся рядом.

– Молодец, – одобрительно кивнул Кызгырлы. – Отдыхай. Вон там кувшин – можешь попить.

Лешка напился.

– Отдохнешь, начинай работать, – поднявшись на ноги, бритоголовый подобрал стрелы и лук и удалился, многозначительно посмотрев на Гашу и Каима.

Лешка немного посидел, потом взял кирку… И работал уже так, как хотел. Получилось даже более производительней, нежели раньше. Уроды – Гаша и Каим – делали вид. Что Лешки вообще с ними нет. Не подкалывали, не орали, не гыркотали по-своему – лишь иногда шипели, как змеи, – «ишь, ишь».

А вечером, как честно предупредил Кызгырлы, наказали всех троих. Просто говоря, разложили на вытащенных во двор козлах, да высекли. Больно, но не очень сильно, так, чтоб назавтра работать могли. Разве ж нужны хозяину больные рабы? Нет, понятно…

Назавтра была опять та же канава, потом еще одна, потом из камней складывали забор, после месили и таскали глину… Работы в хозяйстве Ичибея хватало. И большей частью это был труд тяжелый, монотонный и отупляющий – как раз для рабов. Каждый день одно и то же. Ну, почти одно и то же. Днем – работа, вечером – жиденькая похлебка и сон. Утро – вечер. Работа – похлебка – сон. И так, одуряюще, день за днем. По-прежнему было жарко, но по ночам все чаще затягивалось тучами небо, и шли дожди, и гремели грозы. Только Лешка их не замечал. Он вообще теперь мало что замечал… Даже с Владосом не разговаривал, а, поев, сразу же засыпал. Утро – вечер, утро – вечер. Работа – похлебка – сон…

Точно так же, впрочем, вели себя и остальные рабы. И вот однажды…

Они в очередной раз таскали глину с берега когда-то высохшего, а после вчерашней грозы – вполне полноводного ручья. Гаша с Каимом и Лешка. Все трое – большими корзинами, грязные. Кызгырлы даже не требовалось за ними никакого присмотра – и так бы никуда не делись эти почти превратившиеся во вьючных животных рабы. Тем не менее надсмотрщик, конечно, исполнял свой долг, время от времени внимательно наблюдая за невольниками. День выдался чудесный – солнечный, но не жаркий. Чистое небо блестело лазурью, с сиреневых гор долетали порывы прохладного ветерка, пахло яблоками и сливами. На зеленом лугу, недалеко от ручья, паслись тучные овцы. В вышине, над лугом, высматривая добычу, парил орел. Кызгырлы, усевшись на плоский камень и положив на колени лук, внимательно наблюдал за птицей. Конечно, барана бы она не унесла, но все же…

Лешка тащил уже черт знает какую корзину, тупо соображая, что скоро наконец и вечер. Миска теплой похлебки, сухая солома, сон. Что может быть лучше? А завтра снова работа… но лучше не думать о том, что будет завтра, гораздо приятнее жить сегодняшним днем, тогда все кажется проще, уютнее – работа, похлебка, сон; работа, похлебка, сон; работа, похлебка…

Лешка и сам не понял, что его так поразило в светлых водах ручья. Вроде пронеслось что-то, несомое быстрым течением. Пронеслось… Да мало ли грязи? И все же – прорвалось в сознание, взорвалось – господи, да что ж это было?

Пластиковая пивная бутылка! Она самая! Большая такая, родная, с вымокшей желто-синей этикеткой, самое дешевое – «Жигулевское»! Откуда она здесь… Нет… Если она здесь, то…

Бросив корзину, Лешка побежал по берегу ручья, разбрасывая по сторонам комки мокрой глины. А стремительное течение словно бы убегало от него, журчало под камнями, ловило стремниной солнце. А Леша бежал, бежал, бежал, всматривался, нисколько не опасаясь споткнуться, позабыв о корзине, о невыполненной на сегодня работе, о бритоголовом надсмотрщике Кызгырлы, обо всем…

Только бы не упустить, только бы догнать, рассмотреть… И тогда… И тогда? И тогда!

Кажется, впереди что-то блеснуло. Во-он, под тем камнем… Ага! Юноша спрыгнул в воду, нагнулся, зашарив под камнем руками… Нет! Не может быть! Он не мог так ошибиться… Ведь видел же! Точно видел. И вот…

Просто кусок старого сена – желто-коричневый, с какой-то синей прилипшей тряпкой, ничуть не похожий на полуторалитровую пластиковую бутыль. По Лешкиным щекам потекли слезы. Ну, как же? Ну, как? Как же он мог так ошибиться?

С раздражением отбросив мокрое сено, юноша запрокинул голову и посмотрел в небо – синее, чистое и высокое и долго стоял так, глотая горькие слезы.

В этот момент и накинул на него аркан бритоголовый надсмотрщик Кызгырлы. Свалил с ног, потащил по каменистой почве. Острые камни царапали щеки, больно впивались в ребра. Лешка не реагировал.

– Ты знаешь, что полагается за побег? – заглянув ему в лицо, начал было бритоголовый, но, присмотревшись, лишь махнул рукой и сделал знак парням:

– Тащите в дальний амбар. Пусть хозяин решает.

Хозяин, Ичибей Калы, выглядел зло и хмуро. Под стать ему была и охрана, и даже согнанные во двор невольники: скотоводы, привратник и прочие. В центре двора, голый по пояс, стоял Лешка – Али, – время от времени окидывая собравшихся презрительно-безразличным взглядом.

Грозно осмотрев всех, Ичибей произнес весьма прочувствованную речь, которую Лешка, может, с удовольствием бы и послушал, да только вот беда – не понимал ни слова. Впрочем, хозяин недолго злоупотреблял терпением публики. Злобно ощерившись, обернулся, дав знак Кызгырлы…

В общем-то, ничего нового. Снова козлы, вытащенные на середину двора, снова плеть, только удары на этот раз оказались куда как болезненней, крепче. Так, что Лешка едва не кричал. Но, странное дело, с каждым ударом из него выходила та апатия, что владела юношей вот уже недели три.

Лешка стиснул губы.

Бей, бей. Кызгырлы! Ударь, ударь еще. Сильнее, чтоб лопнула кожа… Что б не привыкал. Что б не казались столь уж желанными сон и похлебка. Что б знал – здесь всегда могут сделать с тобой все, что хотят. Что б наконец думал. Что б снова стал человеком! Уй!!! А не ко всему безразличным животным! Бей, бей, Кызгырлы!

Экзекуция вскоре кончилась – Лешка даже не понял, когда. Спину, конечно, жгло. Но так, вполне терпимо. А ведь бритоголовый был достаточно силен для того, чтоб одним ударом перешибить позвоночник. Мог бы… Но не делал этого, да и вообще, бил довольно щадяще – не хотел испортить хозяйское добро. Да, что и говорить – иногда скупость Ичибея Калы оборачивалась благом.

– Идем! – Кызгырлы рывком поднял парня с козел.

Сплюнув, Лешка, пошатываясь, направился к хижине.

– Нет, не туда, – негромко произнес бритоголовый. – Иди на задворье, наказание еще не закончено.

Ну, надо же, не закончено! Вот уроды. Интересно, что там они еще придумали?

Уроды придумали земляную яму, куда и бросили несчастного парня. Узенькая – не сядешь, и вместе с тем достаточно глубокая – краев рукой не достать, не вылезешь. Лешка поначалу обрадовался – подумаешь, всего-то навсего яма, ну узкая, ну глубокая – и что с того? Однако, простояв полдня, ощутил, как жутко заныла поясница. Затекли и руки – их ведь было не вытянуть, приходилось либо скрещенными держать у груди, либо, как солдат по стойке смирно – опустить вниз, либо, наоборот, поднять кверху. Так вот зачем они его развязали, собаки! Чтобы усилить мучения. Ну, садисты чертовы, чтоб вам ни дна ни покрышки. Лешка попытался сесть – но без толку, лишь поцарапал разбитую спину и чуть было не закричал от боли. Сволочи! Это ж надо такое придумать. Вроде бы ничего особенного, а вот, поди-ка, постой.

Мысли юноши между тем постепенно приобрели весьма интересную направленность. Вдруг подумалось – а все ли зло, то, что зло? Может быть, в этом зле есть и хоть какая-нибудь частичка хорошего? Вот, Кызгырлы его сейчас бил… И, можно сказать, выбил-таки раба! Заставил опять хоть что-то почувствовать, хоть что-то соображать, думать. Ведь так вроде бы получается? Несомненно, так. Вот и сейчас, на первый взгляд – плохо. Но если хорошенько подумать… Чего он был лишен все последнее время? А вот именно такой возможности – не торопясь, поразмышлять, подумать, привести в порядок мысли. А о многом нужно было бы порассуждать и обдумать – многое. Кто ему здесь друг, кто – враг? И – есть ли возможность бежать? А если есть, то куда? К морю или обратно в степь? Грек Владос – станет ли он напарником в возможном побеге? Или ему неплохо и здесь? Он ведь хороший гончар, хозяин, несомненно, его ценит. Ценит… И что с того? Ведь этот парень родился и вырос в большом городе, с театрами и прочим. Наверняка ему здесь настолько скучно, что хоть волком вой! А значит… Ох! Как болит спина! И ведь не опереться коленками о противоположную стенку – спиной-то все равно не прислонишься, болит! Огнем пышет. И еще жутко хочется пить, в горле так пересохло, что… Лешка вдруг усмехнулся: хорошо хоть, пока ничего другого не хочется. Можно себе представить, что будет, когда захочется… Интересно, долго ли собираются его здесь держать? А что если – несколько дней?! Неделю?! Тьфу… Даже думать об этом не хочется. Боже, как болит спина, как болит… болит…

Лешка стиснул зубы и, подняв голову, заметил в черноте неба звезды. Ага – выходит, ночь уже! Или, по крайней мере, вечер.

– Али!

Чу?! Показалось, вроде как кто-то позвал. Неслышно так, шепотом.

– Али, да отзовись же!

Точно позвали!

– Это ты, Владос?!

– Тсс… Я тебе сейчас опущу кувшин… Пей! Дерни за веревку, когда напьешься.

Вода! Господи!

Дрожащими руками юноша поймал небольшой привязанный к веревке кувшин, жадно припал к узкому горлышку и пил, пил, пил… Жаль, вода быстро кончилась.

– Спасибо тебе, Владос, – отправив кувшин назад, горяча поблагодарил Лешка. – Не знаю, как бы и выжил…

– Тихо… – принимая кувшин, прошептал Владос. – Я ухожу. Кажется, сюда кто-то идет.

Лешка навострил уши, прислушался. Некоторое время наверху все было тихо, настолько тихо, что юноше вдруг показалось, что его похоронили заживо. Даже сторожевые собаки не лаяли!

И вдруг… Сверху скатились кусочки земли… Что-то ударило в голову, повисло… Лешка поднял руки – плетеная фляга!

– Владос – ты?

А в ответ – тишина. Лишь дернули веревку…

Понятно – тот же рецепт.

Юноша пожал плечами и приложился к горлышку… Опа! А во фляге-то оказалась отнюдь не вода! Не вода, самое настоящее, правда, разбавленное, винишко! Ну, дела… И откуда достал его Владос? Или это не Владос, а еще один совсем незнакомый друг?! Да, наверное, именно так. Что же он молчит-то? Хоть бы голос подал. Интересная какая фляга… вовсе не плетеная, а металлическая, скорее всего, серебряная, лишь искусно сделанная под плетенку. Явно недешевая вещь. Интересно, кто ее хозяин?

– Эй, – задрав голову, тихо позвал Лешка. – Спасибо.

Флягу так же молча утянули. Послышались торопливо удаляющиеся шаги. И вот – снова! Похоже, новоявленные друзья собрались и вовсе не давать Лешке спать. Всю-то ноченьку шастают! А вообще – приятно.

Опа! На этот раз действовали без слов, молча свалив к ногам пленника веревочную лестницу!

Усмехнувшись, Лешка тут же ею и воспользовался, вылез… Увидев перед собой мрачную до ужаса знакомую фигуру.

– Идем, – тихо сказала фигура – ну, конечно же, это был Кызгырлы! Вот черт, неужели решили выпустить? Недолго музыка играла…

Однако почему кругом такая темень? Почему не зажгли факел или хотя бы свечку, ведь ветра-то нет? Экономят?

– Иди за мной и молчи, – свистящим шепотом произнес Кызгырлы.

– Но что…

– Тихо!

Схватив парня за руку, надсмотрщик осторожно (!), словно от кого-то таился (!), провел его через двор и, остановившись у галереи, что-то тихонько сказал. Скрипнула дверь, и Лешка очутился в небольшой, освещенной зеленоватым светильником комнатке с узким, застланным синим шелковым покрывалом ложем.

– Спи! – Кызгырлы показал на ложе и быстро исчез.

Лешка тут же кинулся к двери – заперта и, похоже, надежно. Оконце имеется, но узенькое, с ладонь – не пролезть. Что ж, тогда будем спать – утро вечера мудренее.

Памятуя про избитую спину, юноша улегся на живот и с наслаждением растянулся. Здорово! Потрескивая, горел светильник, Лешка не задувал его специально – устал от кромешной темноты земляной ямы. Так и уснул… Правда, один раз проснулся… увидев около ложа красивую девушку! Сквозь прищуренные глаза он смог рассмотреть ее во всех подробностях – круглое симпатичное лицо с тонкими чертами, прямой слегка вздернутый носик, пухлые губы, чистый высокий лоб, подрисованные стрелками брови. И глаза – словно упавшие звезды! Кажется, черные, а может быть, зеленые или карие, синие – ничего тут не разберешь при столь тусклом свете. Незнакомка некоторое время молча смотрела на юношу и улыбалась. Затем почему-то вздохнула, погладила Лешку по волосам и почти неслышно ушла… И тотчас же в комнату заглянул Кызгырлы, зашептал, тормоша: