Текст книги "Великая Мечта"

Накажут физически? Отловят в подъезде и изобьют до полусмерти? Вряд ли. Слишком мелко и явно не в стиле Знаева.

А что тогда в его стиле? Очень просто: в его стиле сделать вид, что ничего не произошло. И паузу выдержать. На год, на полтора года. Предоставить мне возможность расслабиться и поверить в то, что инцидент исчерпан. А заодно и продумать ответный удар и нанести его с той стороны, откуда я буду его меньше всего ждать…

Чем дальше я раздумывал, тем более пошлым казалось мне происходящее со мной. Масштаб моей затеи был убогим, а сам я – пребывающим внутри изъезженного, банального сюжета. Бедный, но решительный недотепа затевает контры против заплывшего жиром толстосума. В кинематографе, как правило, первый одерживает победу. В действительности – не всегда.

Мне четвертый десяток. Жена, ребенок, дом. Бизнес. И что я делаю? Играю в игрушечки. Собираюсь скандалить из-за мизерной суммы, вооружившись муляжом пистолетика. Вот он, мой уровень: десять тыщ долларов. Правильно, правильно твердит мое второе, двадцатилетнее «я», погибшее пятнадцать лет назад: не об этом мечталось. Сражаться – так за вечное счастье. Если в деньгах – не менее чем за миллион. Стрелять – не менее чем из крупнокалиберного пулемета, чтоб при попадании во врага разлетались в разные стороны куски горячего мяса. Вот каковы были мечты! И вот как я их воплотил…

Мимо, втянув головы в поднятые воротники, пробегали прохожие, каждый второй бросал неприкрыто завистливый взгляд на сурового, при галстуке, малого, полулежащего в кресле мощного автомобиля. Малый же тем временем листал Уголовный кодекс и дрожал от отвращения к самому себе.

3

Все-таки я очень старался, закупая мебель и ковровое покрытие для своей конторы. Она выглядела отменно даже после того, как я вывез все мелочи. Медно-желтый, густой свет низкого зимнего солнца свободно вливался в чисто вымытые окна и отражался в никелированных спинках стульев. Хорошо пахло кожей. Возможно, я немного не угадал с дизайном и создал, скорее, не деловое пространство, а нечто вроде бюро политического деятеля, чуть пережал с пафосом, переборщил с красным деревом, – но теперь все это не имело никакого значения.

Юра оставался самим собой – безошибочно выбрал самое лучшее кресло (между прочим – мое; в мебельном магазине оно так и называлось: «кресло руководителя»), вольготно расположился и закинул ноги на стол.

– Значит, здесь ты собирался ковать миллионы?

– Из меня плохой кузнец.

– Доставай ствол.

– Куда будем шмалять?

– В стенку, – азартно ответил Юра. Судя по всему, ему не терпелось. – Давай вешай мишень. На стенку вешай.

– Направо или налево?

– Без разницы!

– Разница есть. Мои соседи справа – таможенные брокеры. Эти ребята почти всегда тесно связаны с ментами. Думаю, звук ударяемых в перегородку пулек им не понравится…

– Ясно. А кто слева?

– Непонятные. Думаю – аферисты. Их всего трое. Тихие, вежливые. Даже дружелюбные. У каждого на руке – золотые часы, а морды – против моей шире в четыре раза…

– Нет, этих тоже не будем беспокоить. Такие большие и позолоченные бывают еще хуже ментов… Лепи мишень прямо на дверь.

– Согласен. На высоту груди, да?

– Отойди, я сделаю пробный залп…

Едва Юра прицелился, как в дверь вежливо и тихо постучали. Я спешно упрятал пистолетик под задницу и издал приглашающее восклицание. В проем вдвинулись два бледноватых лица.

– Извините, мы насчет гаража…

Мне стало томно и кисло. Ко мне в гости явились потенциальные инвесторы моей стройки. Люди, готовые дать деньги.

Они смотрелись в полном соответствии с классическими канонами. Скромно, но чисто и прилично одетая семейная пара. Хорошие прямые взгляды. Немного слишком хорошие. Добрые и робкие. Лично я, входя в незнакомое место – особенно если это коммерческий офис, – на всякий случай цепляю на лицо напряженную и мрачную гримасу, отягощенную особым, ковбойско-самурайским прищуром; на всякий случай. Жизнь научила…

Гости мне понравились. Они чуть ли не за руки держались. На двоих – не менее чем сто десять лет. Такие пары обычно ездят вместе даже в магазин автозапчастей. Он – утомленный, но при опрятных брючках. Меховая куртка чуть вытерта на отворотах рукавов. Чисто выбрит, однако прическа безобразна. У нее – енотовая шуба и перманент. С покатого плеча свисает объемистая сумка, надежно прижатая твердым локтем. Сразу стало понятно, что внутри – деньги.

Бог мой, я даже знал, как они уложены, эти деньги. По десять листов. Девять купюр в стопку, десятая – поперек, сломана вдвое и обнимает всю пачушку. Богатство помещено в потрепанный, чуть надорванный конверт. Так хранят наличные те, кто очень редко имеет дело с наличными.

– Нам в «Гаражспецстрой», – звучно произнесла дама. – Это здесь?

– В общем, да.

Визитеры огляделись и явно остались довольны. Все-таки я старался, закупая мебель и ковровое покрытие.

– Извините, мы хотели бы побеседовать… Заключить договор… И сразу сделать первый взнос.

– Желаете выкупить пай и внести долю?

– Конечно. А вы, извините, кто?

Пришлось приосаниться.

– Генеральный директор. Вот моя визитка…

За пятнадцать лет коммерческой практики я так и не научился как следует представляться генеральным директором. Хотя успел подиректорствовать по меньшей мере в десяти различных организациях. Директора, на мой взгляд, все обязаны иметь лысины, животы, бронебойные задницы, каменные затылки и респектабельные баритоны. В моем случае упомянутые качества и признаки напрочь отсутствовали.

К тому же левый глаз директора здорово заплыл, после вчерашней потасовки.

Я бы такому директору не доверил и рубля.

– Не обращайте внимания, – весело попросил директор, указывая на синяк и юмористически жмурясь. – Спортивная травма…

Здесь Юра победно рассмеялся, вскочил с кресла и еврейским жестом потер ладонь об ладонь.

– Вот ты и решил свои проблемы! – воскликнул он. – Я всегда знал, что тебе – везет! Это судьба! Забери у них бабки, и поедем к Знаеву. Заткнем ему пасть.

Он лучезарно улыбнулся сладкой парочке и сделал солидный приглашающий жест.

– Добро пожаловать в «Гаражспецстрой», господа! Проходите и присаживайтесь! Желаете кофе?

– Идиот, – прошептал я. – Кофеварки – нет. Я ее еще вчера вывез.

– Чепуха, – отмахнулся призрак. – Они все равно откажутся.

– Спасибо, нам не надо, – сухо произнесла дама, еще плотнее прижимая локтем свой кошель. – Нам бы взнос сделать. Мы проживаем совсем рядом с местом строительства. Наша машина третий год стоит на улице. Нам очень нужно машино-место. Желательно на первом этаже, недалеко от входа…

– Да, конечно. Я вас отлично понимаю. Для пожилого человека пройти пешком лишние сто метров – уже неудобство. Присядьте.

– Благодарствуем, – сипло подал голос джентльмен, и я вмиг уловил кислое перегарное амбре, одновременно краем глаза замечая, как подруга джентльмена быстро пнула своего спутника носком сапога в щиколотку. Естественно, именно она играла первую скрипку в их брачном союзе.

Я вздохнул.

– Чего ты тянешь? – поторопил Юра. – Действуй! Оформляй их – и поедем. Улыбайся, любезничай и взимай бабло. Не будь дураком. Это судьба.

– Это не судьба, а мошенничество. Чистая статья сто пятьдесят девять. Часть вторая. Уголовный кодекс лежит в машине. На заднем сиденье. Не веришь – сам прочтешь.

– Мошенничество – статья сто сорок семь, – с большим апломбом возразил друг. – Если ты помнишь, меня закрывали именно по этой статье.

– По старому кодексу – да. А сейчас – действует новый…

– Новый кодекс, старый – все равно! У вас тут, я вижу, везде много всего нового, а на самом деле – все по-старому. И даже хуже. Давай, облегчи этих людей на их деньги. Ты что, не видишь, что это типичные лохи?

– Вижу. А что мне делать потом?

– Через пару месяцев вернешь. С извинениями.

– С каких доходов? Я банкрот.

– Об этом – будешь думать потом! Если ты не заберешь их деньги – заберет кто-нибудь другой.

Пока я препирался с Юрой, лохи – они же потенциальные инвесторы – мирно ждали. Обычные обыватели, явно не сорвавшие куш в казино и не имеющие в собственности акции «Газпрома». Безусловно, лежащее в сумке женщины сокровище зарабатывалось тяжелым трудом. Откладывалось годами. Рублик к рублику.

Визитеров стоило пожалеть, а потом страшно отругать, прочесть обстоятельную лекцию о видах и типах афер в сфере девелоперского бизнеса – и проводить на выход. Но я медлил.

– Извините, но мы очень хотим стать пайщиками вашего кооператива, – стеснительно высказалась дама. – Мы понимаем, что пришли слишком поздно… Мы только вчера увидели вашу рекламу… Наверное, все лучшие места уже раскуплены, да?

– К сожалению, да, – талантливо посетовал Юра. – Но для вас мы что-нибудь подберем.

– Заткнись, – велел я.

– А ты не упусти свой шанс.

– Все дорожает, – пожаловалась женщина, изучая взглядом висящий на стене цветной плакат с изображением фасада моего гаража. – То, что вчера стоило десять тысяч, завтра будет стоить одиннадцать. Пожалуйста, молодой человек, найдите и для нас местечко! Деньги при нас! Мы прямо сейчас готовы сделать первый взнос.

Ее бархатное контральто мне понравилось, и я дополнительно пожалел и дуру, и дурака – по нынешней нелегкой жизни они уже кое-как умели сколотить капиталец, но еще не освоили хитрую науку его удержания.

Я набрал полную грудь воздуха. Вдруг заколебался.

Взять у дураков деньги, сразу поехать к Знаеву, кинуть на стол. Произнести с тонкой издевкой несколько остроумных фраз. Гордо уйти. Выиграть так еще несколько недель, найти других инвесторов, попытаться спасти дело… Все-таки вложено два года тяжелого труда… Потрачены силы и нервы…

Нет. Спасибо. К черту. С меня хватит.

– К сожалению, прием вкладов временно прекращен.

Оба гостя издали почти одинаковые звуки крайней досады, а Юра шепотом взвыл, схватился за голову и отпрыгнул от меня, как от прокаженного.

– Зайдите на следующей неделе. А лучше – позвоните. На карточке есть мой телефон.

– Все уже раскуплено?

– Не совсем так. Сейчас мы затеяли небольшую реорганизацию… Да и кассира, как видите, нет… Приболел… Позвоните во вторник или в среду…

Видеть расстроенные лица несостоявшихся пайщиков было так тяжело, что я встал и отвернулся к окну.

Глазеть на забортное пространство – род психогигиены. Там, за стеклом, безостановочно происходили одни и те же процессы. По небрежно расчищенной от снега улице катились разнообразные машины. Пешеходы в попытках согреться перемещались едва не бегом. То же самое происходило вчера и позавчера и произойдет завтра и послезавтра.

– Извините, но нам можно на что-то рассчитывать?

Пришлось усилием воли аккумулировать остатки оптимизма и еще раз обнадеживающе улыбнуться.

– Безусловно. Места еще есть. Не волнуйтесь. Всего вам хорошего…

– Жалко, – тихо выскочило из мужчины.

– Мне тоже, – сказал я. Но про себя.

– А мне – нет, – произнес Юра.

Когда за визитерами закрылась дверь, я испытал тонкое, очень горькое и благородное чувство. На несколько секунд ощутил себя полубогом, вершителем судеб. Мог бы ведь легко, в течение каких-нибудь десяти минут обманом выманить у людей крупную сумму, испортить им жизнь и, возможно, укоротить ее на несколько лет… Они теперь уходят, тихо переругиваясь, досадуя, сетуя на невезение, – и не подозревают, от какой беды я их отвел… Поумнейте же, наивные дураки! Когда уменьшится ваш неисчислимый легион? Когда вы перестанете отдавать первому встречному проходимцу последние сбережения только потому, что на его двери – красивая вывеска, а на шее – красивый галстук?

Когда вы поумнеете, дураки всея Земли?

– И ты дурак, – печально сказал Юра и грубо сплюнул в угол. – Теперь я понимаю, почему ты завалил свой бизнес. Ты такой же лох, как и они, и даже хуже…

– Пошел ты на хуй! – выкрикнул я, приходя в ярость и обращаясь из вершителя судеб в того, кем являлся на самом деле: в дерганого, злобного, испитого неудачника с разбитой мордой; пнул ближайший стул ногой; задохнулся и захотел заплакать. – Пошел ты на хуй!!! Что ты понимаешь?! Тебе двадцать лет, мне тридцать пять – ты собрался меня учить?!

– Да я кого хочешь научу! – Друг тоже выглядел взвинченным и злым. Он остервенело дернул застежку на куртке, сорвал с плеч слегка потертую черную кожу и грубо отшвырнул ее. – Ты в двадцать лет сопли жевал – и в тридцать пять продолжаешь то же самое! Деньги сами шли к тебе в руки – а ты? Включил честного, да?

В ответ я рванул борта пиджака. Посыпались пуговицы.

– Я не включал! Я таким и являюсь! И на том стою! После тюрьмы я стал очень дальновидный! Стараюсь не рисковать! Ты думаешь, это первые мои гости? Ошибаешься! Дураки, лохи и болваны приходят каждый день! И все – при деньгах! В обмен на глупую бумажку с печатью и подписью они готовы отдать мне в руки то, что накоплено десятилетиями! Ты ничего не понимаешь, брат! Они зарабатывают годами – но расстаются с результатами своего труда в две минуты! Это не глупость, а сумасшествие! Если бы я был профессиональным мошенником, я бы запускал стройку – ежегодно! И с каждой операции собирал бы урожай в полмиллиона! Я живу – в стране дураков!!!

– Так и пользуйся этим!

– Не буду.

– Значит, ты сам такой!

– Получается – да.

– Пятнадцать лет назад ты не был дураком! Ты был резким и жестким. Ты – месяцами рисковал, чтобы поднять лишнюю сотню долларов. А теперь тебе приносят десятки тысяч и умоляют взять – а ты отворачиваешься от собственной удачи!

– Ебал я такую удачу. Ебал я такую страну. Ебал я всех на свете дураков. Где пистолет?

– Ты держишь его в руке.

Я передернул ствол. Поднял железную машинку на уровень глаз и нажал на курок. И еще раз. И еще. Агрегат сухо защелкал. Кисло запахло газом.

В кого я стрелял, кого именно воображал на линии огня?

В жизнь, несправедливую и жестокую, с ее укладом и ее принципами, согласно которым одни рождаются глупцами, другие – гениями, а третьи – перебежчиками из одной группы в другую и обратно.

4

…Бывает – едешь себе по бесконечному, хитро запутанному, насквозь промерзшему городу; и не просто так едешь, а спешишь на деловую встречу, где ты всерьез намерен разругаться с важнейшим деловым партнером, с банкиром-миллионером, и все идет к тому, что банкир превратится из доброго приятеля в неприятеля или даже во врага; едешь, угрюмый и трагический; ожесточенно куришь, щеришься и проклинаешь себя – беспонтового, бестолкового, безмазового лузера, недальновидного кретина, легкомысленного придурка, легковесного чмыря, глупца и неврастеника. Окружающий мир кажется тебе исполненным вражды и зла; вокруг стыло, мрачно и хуево; ловишь косые взгляды уставших от зимы людей – и кажется, что не одному тебе плохо, а всем на свете плохо, и, может быть, еще хуже, чем тебе.

А ведь должно быть наоборот, ребята! Должно быть всем хорошо. В любое время года.

Дворники скребут лопатами ледяные тротуары. Молодежь в легких курточках бежит от метро домой. Собаки спасаются от стужи у теплых крышек канализационных колодцев.

И в этот момент появляется старый друг. Самый старый, самый лучший. Ныне – покойный. Он возникает, чтобы излечить тебя от свинцовой хандры, от депрессии. Он затем появляется, чтобы ты очнулся и даже нашел в происходящем некий юмор.

– Не люблю зиму, – сказал Юра. – Зимой девчонки кутаются в пальто и шубы. Фигуры и ноги – прячут. Познакомишься, приведешь домой, разденешь – а там целлюлит…

Я улыбнулся. Меня слегка отпустило. Ссора, произошедшая меж нами полчаса назад, ушла в прошлое.

– Тогда, Юра, тебе надо в ночной клуб. Эти заведения хорошо отапливаются. Приходишь, накатываешь граммов пятьсот или семьсот и смотришь, как они танцуют. Выбираешь любую…

– Останови машину. Надо купить сигарет и жвачки.

– Здесь нельзя останавливаться, – строго сказал я. – Это же самый центр.

– И что?

– Тут сплошные министерства, ведомства, федеральные агентства и прочие серьезные казенные заведения. Тут лучше не озоровать.

– Что же мне теперь – и сигарету не выкурить, если кругом министерства и ведомства? Вон ларек. Останови машину.

– Знак висит.

– Смотри-ка, какой ты стал законопослушный!

– Когда-то нужно начинать.

– Согласен. Надо уважать законы. А тем более – дорожные знаки. Но нет такого знака, чтобы запрещал человеку покурить. Тормози. В крайнем случае – сделаешь вид, что ты сломался, а я тем временем быстро за табаком спорхаю…

Действительно, я выбрал на редкость неудачное место – рядом с огромным административным зданием, где у подножия паслись три или четыре десятка новеньких черных лимузинов с правительственными номерами; тут бурно все шевелилось; кто-то подъезжал, кто-то отбывал по делам безотлагательной государственной надобности; то и дело мерцали милицейские маяки; казенным галопом пробегали отягощенные дорогостоящими портфелями чиновники всех мастей и прочие слуги народа с лицами, раскрасневшимися то ли от мороза, то ли от служебного рвения.

Я остановился, включил аварийную сигнализацию и собрался было выскочить (всех дел – на тридцать секунд), но сзади подкатил, визжа тормозами, очередной кортеж из двух огромных сверкающих самоходок, хрипло взревели специальные электрические фанфары, коими разрешается оборудовать только экипажи высокопоставленных сановников, и усиленный мегафонами голос потребовал от меня очистить поляну. Подбежали мордовороты в униформе, с возмутившей меня грубостью застучали в мои стекла, забарабанили по крыше, замахали руками – отваливай, освободи проезд, не мешай начальникам руководить страной!

Уважая крупных чиновников и где-то хорошо понимая всю важность их деятельности, я, однако, терпеть не мог их челядь – холопов, бодигардов и опричников всех мастей. Выпрыгнув на мороз, я сильно толкнул ближайшего урода основанием ладони в грудь. Не ожидая отпора, тот поскользнулся на накатанном снегу и упал. Вообще, я очень не люблю, когда трогают мою машину.

Электронные сигналы продолжали оглушительно хрипеть. Широкие двери ближайшей ко мне самоходки распахнулись, и вылезли двое – в дорогих костюмах, дешевых рубахах, бездарных галстуках и ультракоротких ефрейторских стрижках. Общая масса тел – не менее двухсот килограммов. Квадратные сытые лица выражали азарт.

Я загрустил.

Массивные – изо ртов шел сизый пар – придвинулись. Вдруг один обнажил ствол и сунул вороненый металл мне в лицо.

– Вали отсюда на хрен, придурок! – выкрикнул он басом, тыча теплым железом в мою щеку. – Иначе порешу на хрен! Даю десять секунд, чтоб исчез на хрен! И чтоб я тебя здесь вообще на хрен никогда на хрен не видел!

– Пошел ты в жопу! – заорал я в ответ и нажал телом, а потным носом, резко двинувшись, оттолкнул пахнущее маслом огнестрельное дуло. – Что, пальбу откроешь? В центре города?

Первый оторопел, но второй – очевидно более хладнокровный – шумно вдохнул и со скучным выражением лица ударил меня кулаком в левую скулу.

«Правша», – подумал я и упал.

Чрезвычайно крепкие руки – сильные не натренированной, не в спортзалах наработанной, но бычьей, природной, от рождения, силой – ухватили меня за ворот, рывком подняли с ледяного асфальта, утвердили вертикально, и тут же я был с короткого замаха награжден оглушительной полновесной затрещиной.

«И этот правша», – подумал я и опять упал.

– Не убей его, – деловито посоветовал второй первому.

– Слышь, – позвал меня первый, нависая сверху лоснящейся лакейской мордой. – Давай поднимайся, садись в руля и отваливай. Иначе – изуродуем. Давай, щенок. Вставай. Приди в себя и исчезни. Тебе сказали – убери свою телегу, значит – убери…

Вдруг я услышал знакомый высокий голос:

– Прекратить!

Из второй самоходки вальяжно, но вместе с тем почти торопливо извлек себя некто упитанный и гладкий, в изящнейших очечках удачно продавшегося интеллектуала, в идеально пошитом, немного слишком легком для нынешних морозов номенклатурном пальто, в шелковом кашне и отменных крокодиловых ботиночках.

– Андрей, – произнес он, – это ты?

Адвокат Сергеев покачал головой, движением указательного пальца угомонил охранников, а движением большого пальца показал себе за спину:

– Сядь в мою машину, быстро. Иначе будет скандал.

Пришлось выполнить просьбу старого знакомого, предварительно отряхнув от снега брюки.

От снега – отряхнул; но в моем городе в период зимних снегопадов тротуары, проезжие части и прочие горизонтальные поверхности щедро обрабатываются замысловатыми химическими смесями, солями и реагентами; в общем, штаны мои пропали.

От ярости меня сильно колотило. Упав на мягчайший диван заднего сиденья, я растер трясущимися пальцами напрочь отбитое ухо и прохрипел:

– У меня в багажнике есть отличная монтировочка, совсем новая. Очень удобная… Килограмма на два с небольшим… Никелированная, бля! Сейчас переведу дух, вылезу – и поломаю ваших башибузуков! Разобью обоим головы!

– Я тебя понял, Андрей, – сказал адвокат, устраиваясь рядом. – Только ломать никого не надо. Посиди неподвижно и выкури сигарету. Ребята делают свою работу. Они не хотят ее потерять. Им хорошо платят…

Примирительно и негромко выговаривая слова, Сергеев добыл из какого-то хитрого загашника увесистую флягу, протянул мне, и я сделал то, что в старых романах называется «добрый глоток». Подышал носом. Громко изощренно выругался. Русская брань изобилует сочетаниями звонких согласных – «зд», «бл». Произносимая в полный голос, она, безусловно, оказывает хороший терапевтический эффект.

– Поломаю обоих!

– Вряд ли, – грустно улыбнулся адвокат. – Они профессионалы. Со стажем. Они покалечат тебя…

– Изуродую!

– Кстати, что ты здесь делаешь?

– Сигареты покупаю…

– Нашел место.

– Что же мне теперь внутри Садового кольца и сигарет не купить?

– Кури мои.

– Благодарю.

– Ты, я вижу, драчливый парень. Откуда синяк под глазом?

– Спортивная травма.

– Я тебя понял. Чем занимаешься?

– Борюсь с бедностью.

Сергеев вздохнул. При ближайшем рассмотрении его глянцевая упитанность показалась мне одутловатостью сродни алкогольной, а неглупые глаза за стеклами ультрамодных окуляров смотрели хоть и уверенно, но явно весьма грустно.

В салоне его кареты мне понравилось. Лучше, чем у меня. Более просторно и мягко. Более чистые коврики под ногами. Звукоизоляция идеальна. Пахнет чем-то сладким и не совсем приятным.

То ли блевотиной, то ли властью.

– Давно не виделись, – сказал Сергеев.

– Пятнадцать лет.

Он протянул мне платок. Я пробормотал благодарную фразу и собрался было утереть кровавые сопли, но заметил на белоснежной ткани искусно вышитый знак и промедлил.

– Монограмма?

– Угадал.

– Вы носите платки с личной монограммой?

– И рубашки тоже. Положение обязывает.

– И чем же занимаетесь – вы?

Адвокат еще раз вздохнул.

– Работаю на правительство. Сейчас государству очень нужны грамотные юристы. На всех уровнях. Так получилось, что я – забрался на самый верхний. Я, Андрей, теперь сижу очень высоко. Так высоко, что из моего кабинета одинаково хорошо видна как Колыма, так и Калифорния…

– Рад за вас.

Сергеев невзначай изучил сбоку мою, дважды за сутки отмудоханную, морду и сказал с участием, которого я от него, в принципе, не ожидал:

– Ты плохо выглядишь, Андрей. У тебя проблемы, да?

Я гордо поднял подбородок – как человек, не имеющий абсолютно никаких проблем, – но тут из моего носа предательски обильно потекла теплая солоноватая юшка, и пришлось-таки испортить шикарный адвокатов платочек, опоганить плотненькую, уютно пахнущую, дорогостоящую ткань. И вместо четкого однозначного ответа прогундосить нечто самоуверенно-нечленораздельное.

– Вот моя карточка, – устало выговорил высокопоставленный юрист. – Положи в нагрудный карман и всегда про нее помни. Я решу любую твою проблему. Милиция, прокуратура, бандиты, банкиры, кредиторы, суды – все что угодно. Одним телефонным звонком… В любое время…

– Благодарствую, – проскрежетал я замогильным голосом боксера, отстоявшего двенадцать раундов. – У меня – нет проблем. А если и есть – я сам их решу. И решаю…

Визитную карточку Сергеева, исполненную с неслыханной простотой, однако на очень дорогой бумаге, украшал державный триколор и золоченый двуглавый орел. Должность бывшего уголовного адвоката ныне именовалась столь мудрено, что я осознал ее вес только после третьего прочтения.

Осознав – резко проникся.

– Тогда иди, – напутствовал Сергеев. – Меня ждут в министерстве. А тебя – в травмпункте.

К этому моменту беседы я уже почти уравновесил свою психику и смог вполне беспечно отмахнуть ладонью:

– Какой травмпункт… Забегу сейчас в кабак, возьму виски со льдом. Лед – к губам, виски – внутрь, и порядок…

– Лучше зайди в магазин. Купи себе новые брюки. Я компенсирую прямо сейчас…

– Это абсолютно лишнее.

– Звони.

– Непременно…

Вылез из адвокатской кареты, отогнал ужасным громогласным матом какого-то бедолагу в униформе, сел в руля, рванул с места, пронесся квартал, другой – вдруг остановился. Выскочил. Ощутил панику. Что-то исчезло. Чего-то остро не хватало. Машинально ударил себя ладонями по карманам – документы? деньги? телефон? ключи? Вроде все на месте…

Какой, бля, телефон, какие ключи – Юра пропал!

Диким задыхающимся сайгаком обежал вокруг машины, глотая сухой ледяной воздух, смешанный с выхлопными газами в пропорции один к одному, – нет Юры! Заглянул в салон – пусто.

Все на месте. Все персонажи московской улицы на своих положенных местах или следуют своим положенным маршрутом. В квадратном оконце газетного киоска маячит индифферентная рожа. Подле мерзнет бродяга в драном зипуне, сшибает с сердобольных копеечку. Пробегают, влача увесистые торбы, невыспавшиеся гости столицы. Деловито фланирует некто, чрезвычайно похожий на переодетого мента. А моего призрака – нет.

Где Юра? Неужели исчез? Неужели канул, хизнул, испарился, дематериализовался? Стало так жутко и одиноко, как никогда раньше. От души выругался в голос. Сделал более широкий круг. По тротуарам, меж семенящих продрогших прохожих, меж тесно припаркованных машин – нет Юры! Где Юра?

Менее двух суток прошло с тех пор, как он явился мне в алкогольном кошмарном тумане, в пьяном туманном кошмаре, – и теперь, в самый решительный момент, кинул меня, швырнул, бросил, оставил один на один с диким, жестоким миром, чью дикость и жестокость сам же когда-то привил моему естеству, как прививает врач оспу годовалому младенцу, – а теперь сбежал, да?

Через несколько мгновений я немного успокоился, зато стало еще хуже – вдруг испугался своего предыдущего страха. Попал, значит, под влияние? И так глубоко увяз, что готов заплакать?

Нет, не сбежал старый друг. Вон идет, руки в карманах, куртка нараспашку. Глаза умные и злые.

Я перевел дух и осторожно тронулся.

– Молчишь?

– А чего говорить? – Юра саркастически хмыкнул. Он был суров. – Про тебя все понятно. Судьба ежедневно и ежечасно дает тебе один шанс за другим, – а ты высокомерно отказываешься. Три часа назад бывший сокамерник предлагал тебе порвать всех твоих врагов – ты отказался. Два часа назад дураки совали тебе деньги – ты не взял. Десять минут назад адвокат предлагал тебе помощь – ты не принял ее. Ты играешь против всех. Хочешь выгрести против течения.

Мучимый сложными чувствами – с одной стороны, раздражением, с другой стороны, сожалением о непоправимо испорченных штанах, с третьей – неприкрытой щенячьей радостью (все-таки друг не оставил меня, вернулся), я выкрикнул:

– Это ты научил меня так жить! Это ты меня сделал!!! Это ты нас всех перезнакомил! Меня, Сережу Знаева, Шульца, адвоката и еще добрую сотню человек… Даже моя жена – и та возникла благодаря тебе…

– Это еще почему?

– Ты отдал мне машину. Я ездил на этой машине. Однажды – подвез красивую девушку. Дальше – свадьба…

– Понятно.

Я помолчал, заново обдумывая то, что только что сказал.

– Ты создал всю мою жизнь. Ты проложил рельсы – а я до сих пор еду по ним. Я – это ты. Я – продолжение тебя.

– Слишком заумно.

– Тем не менее оно так. Ты пришел, взбаламутил, изменил судьбы многих и многих, а потом исчез. Ты, как какой-нибудь Джеймс Дин, толком так ничего и не создал, а когда тебя не стало, все поняли, что без тебя плохо. Ты выскочил, полыхнул – и сгорел дотла. А мы, оставшиеся, теперь вяло бродим, тлеем себе… словно сырые дрова… и вспоминаем тебя, жившего иначе…

– Хватит громкого базара, – грубо прервал меня друг. – Если ты думаешь о себе как о сыром полене, значит, тебе так о себе удобно думать. Что касается меня, то я никого ничему не учил. Рельсы никому не налаживал. Я жил как умел, как считал нужным. На этом закончим теоретическую часть. Тормози, я вижу хороший магазин…

– Зачем нам магазин?

– Тебе надо купить новые штаны. Пойдем. Ствол возьми с собой. А то опять по морде получишь – а ответ дать не сможешь.

В дверях торговой точки я столкнулся с кем-то сладко пахнущим и лощеным, но, увидев грязного и растерзанного меня, чувак резко передумал заходить. В общем, я отпугнул потенциального покупателя.

Едва вошел, как подскочил продавец. Искусно покачивающий бедрами изящный мальчонка с длинными волосами и серьгами в обоих ушах. Юра с отвращением смерил его взглядом.

– Он что, пидор?

– Сейчас говорят – «гей».

– Гей? А по-моему, типичный пидор.

– А таких, как ты, сейчас называют «гомофобы».

– Сам ты гомофоб! Какой же я гомофоб? Я не гомофоб. Просто пидоров не люблю.

– Молодой человек, – вежливо сказал я. – Мне нужны штаны.

– Какие именно?

Не расположенный к беседам Юра грубо пояснил:

– Штаны! Такие, чтоб надеть и ходить.

– Что-нибудь поскромнее, – уточнил я.

– Стоп, – прервал мой друг. – Не надо поскромнее. – Он обернулся ко мне и понизил голос. – Ты идешь на серьезный разговор – с какой стати надевать скромные штаны? Купи самые козырные штаны, какие здесь есть. А лучше – целый костюм.

– А старый чем плох?

– Мятый.

– Мы собрались дело делать или шмотки покупать?!

– Крутые дела делают в крутых шмотках, – просветил меня Юра и погладил себя по бортам пиджака, в котором его похоронили. – Ты идешь за бабки сражаться! Десять тысяч спасать! И должен нормально выглядеть. Сколько твоя семья может жить на десять тысяч?

– Полгода. Опять же если вести себя скромнее.

– Вот. Тебе предстоит самый важный разговор на ближайшие полгода, а ты жмешься взять себе новый костюм.

В итоге я обогатился рубахой, галстуком и пиджачной парой. Перед тем как уйти, придирчиво оглядел себя в огромном зеркале, поправил торчащий из-за пояса пистолет и боковым зрением поймал взгляд продавца – испуганный, этакий овечий. Так даже геи не умеют смотреть – а только пидоры.