Текст книги "Слепой в зоне"

– Хорошее у меня вино, для себя же делал.

Семага заерзал на своем стуле, с беспокойством глядя то на Хворостецкого, то на осунувшегося водителя.

– Что, и тебя прихватило? – заботливо поинтересовался Кошевников у Семаги.

Тот молчал, словно набрал в рот воды, боясь разжать губы. Затем судорожно сглотнул слюну. И это движение решило исход. На глазах у товарищей Семага переломился надвое и принялся вываливать содержимое желудка прямо на вытертый ковер между широко расставленными ногами. Больше всех смеялся Анатолий Кошевников, он даже хлопал в ладоши, крича:

– Вот разобрало!

Хворостецкий понял, что он уже никому здесь ничем не поможет, и удалился по-английски, бесшумно прикрыв дверь. А Виталий взялся чистить ковер под доброжелательные комментарии приятелей.

Глава 11

Черный «мерседес» мчался по улицам Москвы, то и дело нарушая правила дорожного движения. Аркадий Шанкуров вел машину так, словно не существовало пешеходных переходов, не горели светофоры, он ехал так, будто перед ним на бешеной скорости, сверкая синим сигнальным фонарем, мчалась машина ГАИ, заставляя всех прижиматься к обочине. Охрана не поспевала за своим обезумевшим хозяином.

– Куда он несется? – громко кричал сидевший за рулем джипа Гарик. – Какого черта ты его не остановил? Охранник, который пытался образумить Аркадия Геннадьевича еще возле ресторана, с покрасневшим от возбуждения лицом, огрызнулся:

– А ты чего не остановил? Ты же знаешь, когда он пьяный – дурной. И пристрелить может. «Чероки» совершил головокружительный маневр и приблизился к «мерседесу» на целых пятьдесят метров.

– Знаю, знаю. Гони скорее!

– Да куда скорее? Мне его не обойти. Сейчас что-то будет.

– А может, пронесет? – сказал водитель, выкручивая баранку то вправо, то влево, стараясь не отстать от Шестисотого «мерседеса».

На светофоре джипу все же пришлось остановиться, помешала машина с будкой-морозильником, оказавшаяся впереди. А вот «мерседес» рванул вперед.

Автомобили шарахались к тротуару, слышался лишь визг тормозов и истерично звучащие клаксоны, а «мерседес» мчался и мчался, набирая скорость.

– Во, бля, прет.

Наконец-то «чероки» сорвался с места и на желтый свет промчался по перекрестку, чуть не сбив парочку влюбленных, стоящих на островке безопасности.

Девушку словно взрывной волной прижало к груди парня, ее лицо побелело.

– Да что это творится! Мы же нормально стояли, – зашептала она своему спутнику.

– Какие-то козлы. Может быть, правительство, несутся не разбирая дороги.

– Ну и морды у них! Вот такие рыла! – девушка изобразила мельком увиденное ею лицо охранника, надув до предела щеки.

Парень рассмеялся, поняв, что опасность миновала. Приятно было целоваться в одиночестве посреди оживленной проезжей части.

Анисим Павлович Малинин, отставной полковник вооруженных сил, почитал День Победы как никакой другой праздник. И уже за месяц до него Анисим Павлович торжественно, как знамя полка, доставал из шкафа свой парадный мундир, начищал награды и готовился к выходу «в люди». Ему нравилось, когда на него все обращают внимание, взрослые показывают детям на седого, красивого ветерана, увешанного многочисленными наградами. Правда, большинство медалей были юбилейными, зато два ордена – настоящими боевыми, полученными еще тогда, в далеких сорок третьем и сорок пятом.

Вот и сегодня, хоть праздник Победы уже миновал, Анисим Павлович готовился к выходу в город. Он вытащил мундир, облачился в него. Внук и внучка все время торопили дедушку:

– Ну скорее, скорее, дедуля! Давай скорее, а то начнется дождь.

– Дождя сегодня не будет.

– А вдруг будет? – заспорил десятилетний Олег, хотя знал, что насчет погоды дед никогда не ошибается: к перемене погоды ранения деда отдавали ноющей болью. Сегодня Анисим Павлович выглядел серьезно и в то же время радостно, как никогда. Он тщательно причесал свои серебристые седины, потуже затянул галстук и только после этого принялся смахивать щеткой с блестящих погон с тремя звездочками невидимые пылинки.

– Деда, пойдем быстрее, а то опоздаем!

– Никуда мы не опоздаем, – старик Малинин посмотрел на часы, – придем минута в минуту. Тут идти-то недалеко, на Савельевский.

– Дедушка, ты вечно кого-нибудь встретишь, а то и в спор политический встрянешь, начнешь разговаривать, и мы, как всегда, опоздаем.

– Света, не будь такой непоседой. Куда ты все торопишься? У тебя целая жизнь впереди.

– А у тебя? – спросила девочка, заморгав голубыми кукольными глазами.

Такой вопрос мог задать пожилому человеку только шестилетний ребенок.

– Я свою жизнь прожил, и прожил честно, – сказал Малинин, застегивая пуговицы и с наслаждением вслушиваясь в звон медалей.

Перед самым выходом Анисим Павлович еще раз позвонил своему другу. Тот сообщил:

– Товарищ полковник, все готово. Я уже оделся и жду тебя при полном параде.

– Я приду с внуками.

– И мои здесь, так что ребятне будет чем заняться. А мы, как водится, выпьем по сто фронтовых.

– Мог бы и не говорить, – сказал Анисим Павлович, – и так ясно, что по двести нам уже не осилить. Он положил в портфель вытащенную из холодильника бутылку «Русской» с винтовой пробкой, купленную два месяца назад, взял три гвоздики, уже постоявшие в воде, и только после этого скомандовал внукам:

– Теперь вперед, друзья, нас ждут!

. Дети бросились к двери. Анисим Павлович взял портфель и строго приказал внукам:

– Идите рядом со мной, не отставайте и не убегайте! Особенно ты, Света. А то всегда тебя потом ищем. Вот Олег хороший мальчик.

– Он плохой, плохой, дедушка! Он твой мундир друзьям показывал.

– Это ничего, – сказал старик, поглаживая по случаю знаменательного дня тщательно выбритые и обильно политые одеколоном щеки.

– А он еще и фуражку твою надевал и перед зеркалом ходил, как ты.

Анисим Павлович сурово посмотрел на мальчишку:

– Это правда, Олег?

– Дедушка, я хотел посмотреть, как выгляжу в форме. Я тоже буду военным.

– Это правильно. Но награды имеет право носить лишь тот, кто их получил.

– И меня наградят обязательно! Я пойду в военное училище.

Анисим Павлович Малинин и Света с Олегом, которых он безумно любил и на которых уже была отписана его приватизированная квартира, и его старые «жигули», а также дача на берегу Клязьмы – в общем, все, что имел ветеран вооруженных сил, полковник в отставке Анисим Павлович Малинин, – покинули квартиру.

В отличие от родителей, которые позволяли детям творить что угодно, Анисим Павлович воспитывал внучков в строгости. И они его слушались. И не потому, что он на них покрикивал, а просто потому, что они любили старика. Им нравились его рассказы о переправе через Днепр, о каком-то Бобруйском котле, о битве на Одере, о взятии Рейхстага, о том, как он расхаживал по рейхс-канцелярии, и о том, как пил с американцами виски.

В память о той встрече у капитана связи Малинина сохранился компас, подаренный офицером вооруженных сил США. Компас исправно служил и сейчас. Время от времени старик брал его с собой в лес, когда ходил собирать грибы. И Олега, и Свету Анисим Павлович научил следить за стрелкой, неизменно указывающей на север.

Американский компас Анисим Павлович решил подарить внуку на совершеннолетие. Только не знал, доживет ли сам до этого знаменательного дня.

Подарок, казалось ему, придется тем более кстати, если Олег действительно пойдет по его стопам и станет кадровым военным, тогда компас ему послужит, даром что старый. Вот так они и шли. Прохожие с уважением уступали дорогу седовласому старику с двумя милыми детьми. Кое-кто, конечно же, провожал их снисходительной улыбкой, но большинство действительно испытывали искреннее почтение к этому пожилому человеку. Олег непрестанно задавал Анисиму Павловичу вопросы, теребя его за рукав.

– Дедушка, что это за машина, ты знаешь?

– Это БМВ. А вот это «опель», – говорил старик. – Когда я был молодым, Олег, на таких машинах ездили немцы. Я одну такую подбил из гранатомета.

– Ой, когда это было? Сейчас на них ездят русские.

– Да, ездят… – вздохнул Анисим Павлович.

– Дедушка, – позвала Света.

Анисим Павлович приостановился и посмотрел сверху вниз на внучку.

– Да, чего тебе?

– А мы поедем на дачу в выходные?

– Конечно, поедем. Будем заниматься парником.

– А на реку пойдем?

– Обязательно пойдем. Ну, не задерживайся.

– Дедушка, я хочу мороженое.

– Думаю, в гостях мороженое уже стоит на столе.

– Ой, а скоро мы туда доберемся?

– Вон уже виден Савельевский, – старик указал на перекресток, где как раз переключался светофор.

Света быстро побежала вперед. Анисим Павлович крикнул ей вдогонку:

– Не спеши, пойдем все вместе.

Света замерла и оглянулась.

– Да скорее вы, а то все мороженое растает! Оно же там на столе стоит!

Наконец Анисим Павлович и Олег подошли к перекрестку. И дед стал объяснять внукам то, что обычно втолковывал им на каждом перекрестке:

– Надо дождаться зеленого света и только потом не спеша переходить улицу, предварительно посмотрев налево, потом направо.

Олег попробовал возразить:

– А мне папа сказал: когда горит зеленый, иди смело. Все должны дорогу уступать нам.

– Правильно говорит твой отец, но, тем не менее, бдительность и осторожность никому в жизни не мешали. Вот наконец и зеленый, пошли. Возьмитесь за руки.

Они двинулись по «зебре». Им и в голову не могло прийти, что по Остоженке мчится черный «мерседес», управляемый пьяным Аркадием Геннадьевичем. Автомобиль выскочил прямо из-за автобуса. Шанкуров хоть и был пьян в дымину, но все же сумел разглядеть старика в медалях и двух детей. Он бросил машину влево, резко вывернув руль, в попытке объехать пешеходов, но Анисим Павлович, увидев несущийся «мерседес», схватил детей и кинулся вперед.

Удар… Хруст костей… Визг тормозов… «Мерседес» занесло, он врезался в автобус, припечатав к нему Анисима Павловича. Старый желтый портфель отлетел в сторону, бутылка разбилась, и водка из портфеля полилась на серый асфальт.

Свету отбросило далеко в сторону, а вот Олег лежал рядом с изуродованным телом Анисима Павловича.

Улица замерла. И хотя светофор переключился, ни одна машина не сдвинулась с места. Над перекрестком нависла зловещая тишина. Три гвоздики; как три пятна крови, алели на помятом капоте черного «мерседеса».

Хлопнула дверца. Из машины с перекошенным от ужаса лицом вылез Аркадий Геннадьевич Шанкуров. Его рубашка была разорвана на груди, из разбитого носа текла кровь, волосы топорщились.

– Да он пьян! – послышался чей-то голос.

У места происшествия сразу же собралась огромная толпа. Шанкуров затравленно озирался, видя во взглядах ненависть.

– Все нормально! Нормально! – размахивая руками, закричал бизнесмен. – Все будет хорошо! Все, слава Богу, живы…

Он ринулся назад – в свой «мерседес». Несмотря на сильный удар, двери не перекосило и они открывались.

– Сука! Сука! Мерзавец! Он убил детей! – раздался истошный женский вопль.

Но почему-то никто не бросился ни к лежащей поодаль на встречной полосе Свете, ни к телам Анисима Павловича и Олега.

Аркадий Шанкуров сидел в «мерседесе» и исступленно вопил в телефон:

– «Скорая помощь»! Быстрее! Быстрее! Сюда!

Потом до него дошло, что он забыл набрать номер. И тут же в его голове мелькнула и другая мысль: «Надо сматываться!»

Он попытался завести двигатель. Тот фыркал, пару раз отозвался хлопками, но автомобиль не двигался с места. Послышался вой милицейской сирены с одной стороны, и в ту же секунду, визжа тормозами, перед толпой с другой стороны остановился джип, из которого выскочили охранники Шанкурова. Но они опоздали: сквозь толпу уже пробирались гаишники, на погонах одного из них поблескивали звезды майора.

Майор опасался, что толпа может разорвать водителя, поэтому он сразу направился к «мерседесу». Из открытой дверцы прозвучал выстрел. Майор схватился за левую сторону груди. Один из телохранителей бросился к своему хозяину, другой – к раненому гаишнику. Шанкуров выпустил из рук пистолет с коротким стволом, и тот упал к его ногам. Толпа взревела.

– В машину его! – истекая кровью, успел приказать майор.

Охранники, оценив ситуацию, не стали отбивать у гаишников хозяина и проводили его до патрульного «форда». Появились две машины «скорой помощи» и еще две милицейские машины с включенными мигалками. Наконец-то перекресток ожил. Автомобили тронулись, объезжая место аварии. Сержант-регулировщик нервно размахивал полосатым жезлом, направляя движение.

– Что с ними? – размазывая рукавом кровь по лицу, срывающимся голосом спросил Шанкуров.

– Они мертвы, – ответил один из гаишников.

– Суки! – выкрикнул Шанкуров, и в этот момент наручники защелкнулись на его запястьях. Аркадия Геннадьевича затолкали в машину. «Форд» обступила толпа. В адрес банкира неслись злобные выкрики, проклятия. Люди плевали в стекла. Аркадий Геннадьевич закрывал лицо руками, закованными в наручники, и тихо матерился.

– Расступитесь! – кричал лейтенант, сидевший за рулем «форда». – Расступитесь!

Он махал руками, сигналил, но народ не расходился. Шанкуров не на шутку перепугался, ему показалось, что его прикончат прямо здесь, на людном перекрестке. К его счастью, машина реанимации, в которую погрузили раненого майора, двинулась с места. Ей беспрепятственно позволяли проехать, толпа расступилась. Лейтенант, воспользовавшись этим, тронулся за реанимобилем бампер в бампер, не давая людям возможности вклиниться между движущимися машинами. Шанкуров медленно опустил руки и оглянулся, посмотрел в заднее стекло. Следом еще некоторое время бежали люди, но вскоре они отстали. «Форд» влился в общий поток автомобилей, двигавшихся по Остоженке. Охранники Шанкурова быстро сообразили, что к чему. Оставаться здесь было небезопасно в первую очередь для них самих. И прежде чем в толпе успели опомниться, понять, кто это садится в «чероки», как джип, резко развернувшись, унесся прочь.

Прошло еще полчаса, и на перекрестке Остоженки с Савельевским переулком уже ничто не напоминало о случившейся трагедии. Тела двух детей и ветерана увезла машина «Скорой». Покореженный черный «мерседес» отбуксировали грузовиком, развозящим автомобили на штрафную площадку. Через несколько минут исчезли и лужи крови. Двое милиционеров вынесли из своей машины огромные бумажные полотенца, на ощупь напоминавшие школьную промокашку. Одну за другой они накрывали ими лужи крови. Кровь быстро впитывалась в пористую бумагу, под ней оставался чистый сухой асфальт.

В магазинах, расположенных поблизости от перекрестка, еще звучали разговоры о кровавой аварии, а пешеходы, уже ни о чем не подозревая, переходили улицу, и мало кто обращал внимание на три гвоздики, размазанные колесами по асфальту.

Шанкурова прямо с места происшествия доставили в следственный изолятор.

Дежурный следователь пытался его допросить, но Аркадий Геннадьевич был настолько пьян, что не мог сказать ничего вразумительного, лишь только грубые ругательства срывались у него с языка.

– Я вас всех, сук, – кричал Шанкуров, – построю! По веревочке у меня ходить будете!

Внезапно его лицо исказила злая улыбка.

– А ты, – закричал он на следователя, – мое говно есть будешь! Понял? Еще теплое, ложкой хлебать! А блеванешь – назад затолкаю!

Шанкуров с необычайным для пьяного проворством вскочил со стула и, прежде чем ему кто-нибудь успел помешать, бросился на следователя, повалившись животом на стол. Молодой сержант из охраны насилу отцепил пальцы Аркадия Геннадьевича от костюма следователя и, сгоряча, со всего размаха заехал Шанкурову кулаком в челюсть, хотя обычно бил подследственных только по почкам да еще резиновой дубинкой по пяткам. Шанкуров упал навзничь, ударившись головой о цементный пол, и у него вновь открылось кровотечение из носа.

Следователь, брезгливо посмотрев на него, обменялся взглядом с сержантом.

– Не удержался, – повинился подчиненный.

– О чем это ты? – пожал плечами следователь. – Он, пьяный, вскочил, но даже не добежал до стола. Упал… В глазах у сержанта заблестел озорной огонек, и он что было силы вонзил носок своего сапога под левый бок Шанкурова. Тот поджал колени к груди и почти по-детски захныкал, растирая кулаком по лицу сопли, слюну и кровь.

– Пусть проспится, – бросил следователь. – Пока займусь допросом свидетелей.

, Обычно в свидетели попасть не спешат. Возле места происшествия неизменно собирается толпа, но стоит только бросить клич, как оказывается, что никто ничего не видел, все только что подошли. Но на этот раз случилось иначе. От свидетелей отбоя не было. Каждый, даже тот, кто знал о происшествии с чужих слов, спешил внести свою лепту в следствие. Минут через десять у следователя уже сложилась абсолютно четкая картина. Противоречий в показаниях практически не наблюдалось.

Виноват был водитель, Аркадий Геннадьевич Шанкуров, севший пьяным за руль автомобиля и нарушивший правила дорожного движения. Подоспели сообщения о том, что черный шестисотый «мерседес» превышал скорость и на других участках пути следования, проезжал перекрестки на запрещающий сигнал светофора. Только этих отягчающих обстоятельств непреднамеренного убийства трех человек было достаточно, чтобы любой суд определил Шанкурову максимально возможный срок заключения. А тут еще и выстрел в офицера милиции…

Следователь прекрасно понимал, что в этой ситуации, с такими свидетельскими показаниями Аркадию Геннадьевичу не поможет никто, даже самый лучший адвокат. Но следователь понимал и другое: деньги почти всегда творят чудеса. Поэтому-то он и спешил записать показания свидетелей, пока кто-нибудь из родственников или друзей не подкупит многих из них. Тогда начнется путаница в деталях, кто-то усомнится, сам ли Шанкуров вел машину, а кто-то даже вспомнит, что один из охранников банкира и впрямь сидел за рулем. Но отыскать охранника, чтобы взять его под стражу, следствию не удастся. Сперва он куда-нибудь исчезнет, пройдет дня три, и его обнаружат повесившимся в гараже своего друга, у которого скрывался и, конечно же, перед тем как отправиться на тот свет, во всем другу покаялся, как священнику на исповеди. А на верстаке отыщется записка, в которой охранник попросит прощения у близких ветерана, у родителей погибших детей и сообщит, что не может дальше жить с такой неискупаемой виной на сердце.

Что и говорить, это не поставит точку в следствии, но вполне возможно, Аркадия Геннадьевича выпустят под залог. Потом окажется, что его жена, поехавшая отдыхать, находится при смерти в одной из больниц курортного Ремини.

В порядке исключения Шанкурову разрешат съездить к ней, и он как в воду канет.

Дело придется закрыть, списав всю вину на повесившегося охранника. А после начнется кампания в прессе. Никто больше не станет подкупать свидетелей и даже честно отработавшие свои деньги на суде станут на удивление откровенны с журналистами. Теперь они сами представятся жертвами, из которых следователь и его помощники, подкупленные банкиром, выбивали нужные показания в пользу Шанкурова, а они, бедные, боясь за свою жизнь и жизнь родных, вынуждены были лжесвидетельствовать. Обязательно отыщется какой-нибудь щелкопер, который съездит в родную деревню повесившегося охранника и возьмет интервью у его матери. Та расскажет, как ее сынок со стареньким потрепанным портфелем бегал за семь километров в школу, чтобы получать знания. Потом расскажет, как тот геройствовал в Афганистане или Чечне…

Короче, следователь не питал иллюзий, что, несмотря на кажущуюся простоту, дело можно завершить за полчаса, оформив нужным образом документы; в действительности же не очень-то простое и, можно даже сказать, гиблое. Но он не хотел, чтобы Шанкуров ушел из рук правосудия. Слишком часто в последнее время следствию приходилось отступать перед деньгами, перед могущественными политиками, покровительствующими бандитам.

Капитан Игорь Иваньков – так звали следователя был сыт всем этим по горло. Всего месяц назад он вышел из больницы, куда попал с довольно странным диагнозом: «Ожог второй степени на нервной почве». У него и впрямь не выдержали нервы, когда пришлось закрывать дело одной охранной фирмы, которая занималась выколачиванием долгов, а не охраной предприятий всех видов собственности, как значилось в уставе. Механика была проста. За двадцать процентов фирма бралась возвратить любой, самый безнадежный долг, даже в том случае, если у должника не оставалось никакого имущества: ни квартиры, ни машины, ни наручных часов.

Охранники-бандиты приезжали к своей жертве и, приставив пистолет к виску, убеждали должника поехать в банк, где оформлялся кредит на его имя. После обналичивания и получения денег они брали свои двадцать процентов, а восемьдесят возвращали заказчику. Затем в случае нужды могли использовать этого должника по второму разу. Чтобы вернуть первый кредит, оформлялся второй, ясное дело, уже возросший на сумму процентов и на сумму комиссионных, причитающихся охранной фирме.

Большинство должников не протягивало и полгода. Восемь из двенадцати кончили жизнь самоубийством, двое погибли при странных обстоятельствах, а двое угодили в тюрьму. Лжеохранников взяли с поличным, с оружием. Существовали диктофонные записи их разговоров с последней из жертв. Но, как выяснилось, следственная группа старалась зря. Заказчиком на возвращение долга был один из депутатов – заместитель председателя комиссии. После того как капитан Иваньков вынужден был закрыть дело за недоказанностью состава преступления, у него сперва руки, а потом и все тело пошло пузырями – так, словно кто-то окатил его кипятком, – ожог на нервной почве.

– Такое бывает, – сказал дерматолог, когда осмотрел пациента. – Подобное встречалось мне в практике дважды: во время хрущевской оттепели двое следователей из Министерства Госбезопасности подумали, что ими вскоре займутся, вот и переволновались.

– Это один случай, а второй? – спросил следователь.

– А второй – ваш.

Так что после лечения Игорь Иваньков ненавидел банкиров, ненавидел частных охранников и горел жаждой справедливости. Он отдавал отчет, что нужно за несколько часов успеть собрать максимум доказательств абсолютно очевидных вещей.

Поэтому он, допрашивая уже пятого свидетеля, скрупулезно заносил в протокол те же самые детали, о которых говорили предыдущие четверо, с дотошностью уточняя бесспорное – один ли сидел Шанкуров в машине. Самое пристальное внимание капитан уделял тому моменту, когда Аркадий Геннадьевич выстрелил в майора милиции. Нет, он не боялся, что гаишники потом откажутся давать показания, но знал – адвокат банкира сделает все возможное, чтобы суд усомнился в показаниях милиционеров, ведь они люди заинтересованные, И тут на столе следователя зазвонил телефон. «Так, началось, – подумал капитан Иваньков, – наверняка родственники банкира узнали о случившемся, и это звонок от его адвоката».

Но в трубке раздался взволнованный голос его собственного помощника. Тот говорил с такой радостью, будто речь шла о золотом кладе, который они вместе искали лет десять, не меньше, вложив в его поиски немалые средства, и вот наконец клад нашелся.

– Вы не поверите, – кричал лейтенант, – но у меня для вас есть шикарная зацепка!

– Какая? – живо отозвался Иваньков.

– Теперь ему не отвертеться!

– Ты о Шанкурове?

– О ком же еще? Ему …здец! – ликовал лейтенант. – На наше счастье, возле входа в «Прагу» на прошлой неделе повесили телекамеру постоянного наружного наблюдения.

– И есть видеокассета? – капитан уже замер от предчувствия свершившегося правосудия.

– В том-то и дело, что есть! Аппаратуру установили недавно и пока еще работали по инструкции. Я начинаю уважать ребят из частной охраны.

– Кассета есть вообще или она у тебя?

– У меня!

– Отлично!

– Даже самому не верится, – немного растерянно проговорил лейтенант.

– А как это тебе удалось заполучить кассету? – забыв о том, что находится в кабинете не один, спросил следователь.

– Пообещали…

– Так отдали или пообещали?

– Отдали, отдали, не беспокойтесь. Но нам придется поддержать их в одном деле, кое-какие мелочи.

– Кассета бытовая?

– Да.

– Слушай сюда, – строго сказал Иваньков, – тут же поезжай и сделай четыре копии. Одну возьми себе и спрячь дома, вторую передай в наш пресс-центр, две отдай ребятам из следственной бригады, а оригинал – мне.

– Будет сделано! – отчеканил лейтенант, радуясь тому, что сумел совершить что-то важное. Теперь уже Иваньков спрашивал свидетелей, почти не заботясь, чтобы их показания совпадали по всем мелочам. В голове пульсировала только одна торжествующая мысль: теперь гад не уйдет!

Капитану Иванькову повезло в том, что его никто не успел опередить.

Благодарить за это ему следовало охранников Шанкурова. Лишь только джип удалился на безопасное расстояние от места аварии, как водитель остановил машину, загнав ее в переулок. Телохранители переглянулись. Никому из них не хотелось брать ответственность на себя, принимать решение. Они долго молчали, ненавидя и своего босса, и друг друга. Каждому хотелось, чтобы в этот момент на его месте оказался кто-нибудь другой.

– И дернул же меня черт, – Гарик первым подал голос, – поменяться с Виктором на сегодняшний день!

– Да ладно уж, не причитай, Гарик, – буркнул старший из охранников, отставной кэгебист, которого остальные называли по имени-отчеству – Владимир Петрович, и закусил нижнюю губу. Третий – Шура, помалкивал, лишь нервно стучал пальцами по спинке сидения.

– Делать-то что будем? – наконец сказал он.

– А что тут на хрен делать? – зло проговорил Гарик.

– Спасать Аркадия Геннадьевича надо, – как бы бросая пробный камень, предложил Владимир Петрович.

– Угу, – отозвался Шура, – Это после того, как он в майора пальнул?

– Может, тот уже и дуба врезал, – предположил Гарик.

– Типун тебе на язык. Уж лучше бы мы за ним совсем не ехали. Результат тот же, а головной боли меньше.

Шура криво ухмыльнулся:

– Знаете что, парни, головную боль нужно уметь перекладывать на других.

– Предлагаешь возвратиться в «Прагу»?

– Да братец его никогда выцарапывать из-за решетки не станет, очень ему Аркадий нужен! Гарик устало выпрямил затекшие ноги и утопил в панель электроприкуриватель, хотя на виду лежала зажигалка.

– Твоя правда, – сказал Владимир Петрович. – Не к Артуру Геннадьевичу ехать нужно, а к жене босса. Баба она ушлая, что-нибудь да придумает.

– Точно – ушлая, до сих пор у меня шрам на роже от ее каблука.

– Это чтобы помнил.

Охранники вновь переглянулись и быстро отвели глаза. Наверное, почувствовали легкий стыд: трое здоровенных мужиков пытаются переложить ответственность решения на женщину и подчиниться ей.

– Кто будет звонить? – поинтересовался Шура.

Двое других охранников, не сговариваясь, покачали головами.

– Я за рулем, у меня своя работа – пожал плечами Гарик.

– Значит, поехали, поговорим с глазу на глаз, – тоже избегая прямого ответа, постановил Владимир. Гарик с неохотой тронул машину. Он сокрушался, что до глубокой ночи нужно будет мотаться туда-сюда и еще не известно, чем все для него кончится. А завтра начнутся разборки с ментами, придется давать показания, объяснять, почему не поехал вслед за боссом… Правда, мысли, успевшие прийти в голову следователя Иванькова, что вся вина может быть свалена на охранника, не приходили еще в голову Гарику. Но нутром он уже чувствовал: над ним нависла опасность.

Владимир Петрович вытащил из кармана куртки пистолет, из которого Шанкуров выстрелил в майора. Владимир держал оружие, предусмотрительно обмотав рукоятку носовым платком. Шура от удивления присвистнул.

– А я и не успел заметить, Владимир Петрович, как ты пистолет подхватил.

– Привычка, – пожал тот плечами. – Я даже сам подумать ни о чем не успел, как пистолет уже оказался у меня в руке.

– Да, если выкарабкается босс, тебе это зачтется, – хмыкнул Шура.

– Давка была, все нервничали, – как бы оправдываясь, ответил Владимир Петрович, – грех было не прихватить.

– И что ты с ним собираешься делать?

Владимир отыскал в бардачке полиэтиленовый пакет, аккуратно завернул оружие в носовой платок и упаковал в пакет.

– Понадобится – предоставлю следствию, а если никто не вспомнит, как я его поднимал, – получит его Аркадий Геннадьевич на память.

Владимир Петрович был самым сообразительным из всех троих и самым опытным.

– Ты смотри, Гарик, чтобы никому из нас не погореть, не зажариться.

– Мы-то здесь при чем? – возмутился молодой охранник.

– В нашей стране, думаешь, все по закону делается? – рассмеялся бывший кэгебист.

– Ну да, тебе, Петрович, виднее, ты же у нас в органах поработал.

– Ты бы знал, что мне известно, – зло сузил глаза Владимир Петрович, – поменьше бы тогда языком болтал. Уголовник.

Джип выехал из Москвы. Никто не пытался пока его останавливать, никто не пробовал связаться с охраной банкира Шанкурова.

– Не нравится мне эта тишина, – лицо Владимира Петровича стало тревожным.

Он держал на коленях пистолет, завернутый в шелестящий целлофан, – Ребята, только Анжелике о пистолете ни слова.

– Мог бы не предупреждать. Кто базарить с ней будет? – спросил Шура, как бы сразу исключив себя из числа претендентов.

– Я, – резко произнес Владимир Петрович, давая остальным понять, что они никчемности. Гарик с Шурой с облегчением вздохнули: с их плеч свалилась изрядная тяжесть.

Когда джип уже подъезжал к воротам дачного поселка, Владимир Петрович напрягся и прошептал:

– Ребята, будьте на стреме. Если не взяли нас по дороге, то могут сделать это сейчас.

Он пристально всматривался в лицо солдата, охранявшего въезд на территорию военных дач. Сержант с коротким десантным автоматом на плече не выказал ни удивления, ни настороженности, когда джип остановился в двух метрах от ворот.

Пропуск он не спрашивал, знал хорошо, кому принадлежит машина.

– Он не спешит открывать, – дрогнувшим голосом сказал Гарик и мягко включил заднюю скорость, отжав сцепление.

– Не суетись, – Владимир Петрович положил тяжелую ладонь на руку парня, сжимающую переключатель скоростей.

Сержант вразвалочку подошел к машине и остановился возле дверцы. Шура, не разжимая губ, прошептал:

– Открывать или как?

– Дурак, опусти стекло, но не до конца. Сделай так, чтобы ему пришлось просунуть голову в машину.

Шура понял ход мыслей Владимира Петровича. Если что-нибудь сейчас произойдет, то несложно будет прижать голову сержанта стеклом, защемив шею.

Стекло медленно приспустилось, сержант нагнулся и хриплым, простуженным голосом спросил:

– Парни, сигаретки не найдется?

– Чего?

– Сигаретки, говорю.

Шура чуть слышно чертыхнулся, поняв всю бессмысленность своих опасений. Но от волнения не сразу заметил пачку, лежавшую на приборном щитке. Более сдержанный в эмоциях Владимир Петрович уже протягивал сержанту сигарету. Тут же он и щелкнул зажигалкой. Огонек охранник не подносил близко к стеклу, так что сержанту пришлось и впрямь просунуть голову в машину. Но все обошлось. Об инциденте вскоре напоминало лишь легкое облачко дыма, оставшееся в салоне джипа. Почти беззвучно раздвинулись створки ворот, и автомобиль с охраной банкира Шанкурова въехал в дачный поселок. Гладкая асфальтовая лента проезда петляла среди сосен. Впереди показался дом Аркадия Геннадьевича. Окна на втором этаже пылали электрическим светом.