Текст книги "Геммы. Сыскное управление"

– Нет, нет! Это мое! Они мои! – завизжал мистерик и заметался вдоль края тропы.

Одной ногой он раздавил-таки подвернувшийся глиняный горшочек, и несколько мгновений назад заточенный в него дух покорно лизнул его ногу, растворяясь в теле аструма. Но тот, в отличие от Илая, этого даже не заметил.

Илай караулил, чтобы безумец не сверзился в пропасть, но тут он увидел страшное.

Диана, дрожа то ли от ветра, то ли от ярости, подняла с земли крупный камень с острыми краями и медленно, точно наперекор ветру, шагала к незащищенной спине Настасьи Фетисовны, которая по-прежнему вливала свою странную силу в цепь аколитов. Илай отпустил край плаща аструма и рванул к сестре быстрее, чем успел о чем-либо подумать.

Он налетел на нее и сшиб с ног своим весом, оба полетели кувырком по наклонной тропе. Диана не кричала, только злобно барахталась, вырываясь изо всех сил. Илай, смаргивая влагу с заслезившихся глаз, выкручивал сестре руки, но и она не сдерживалась. Даже сквозь вой и крики вокруг Илай слышал, как трещат ее кости. Он испугался, что сестра сейчас сломает себе пальцы, лишь бы вывернуться из хватки, и тогда…

Диана тоненько вскрикнула и с размаху боднула кусок гранита.

– Ты что творишь?!

– Я! Не! Зверь! – отчеканила младшая и снова ударилась о камень, уже окрасившийся кровью с ее лба.

Ее окуляры, не выдержав такого обращения, раскололись и двумя блестящими половинками упали по обе стороны от ее головы. Илай в ужасе разжал руки. Спина сестры дрожала, кулачки судорожно сжимались, вбирая грязь и мокрый снег. Диана всхлипывала. Илай отшатнулся – он никогда не видел ее плачущей.

– Куда, скуда?! – грозно заорал Лес.

Илай обернулся и увидел, как тот едва ли не за шкирку втаскивает обратно на тропу Иммануила. Все же тот доплясался.

– Диана, живая? – подскочила к ним Норма и присела на корточки. – Иди ко мне, – скомандовала она и уложила сестру головой себе на колени. – О, святые заступники, твой лоб, твои окуляры!

– Пр-рости, – выдавила младшая, содрогаясь всем телом. По ее лицу двумя тонкими струйками, огибая нос и затекая в рот, бежала кровь. – Я думала…

Но договорить она не смогла: их голоса, вой ветра, стоны обиженного аструма и певучие формулы Настасьи – все заглушил чудовищный рокот из бездны ущелья.

Илай вскочил на ноги, хватаясь за мушкет, что висел у него на спине. Норма же, напротив, нагнулась, закрывая собой распластанную на земле Диану. Лес взял в упреждающий захват шею мистерика и попятился с ним назад, а Октав, что до этого прохаживался за спинами аколитов, пытаясь сохранить безучастный вид, застыл, нелепо расставив руки, – обычного оружия у него не было, только трость.

А рокот все нарастал, словно сжимая мозг и грозясь раздавить глазные яблоки. Он шел с самого дна ущелья, что находилось на неизвестной глубине, разверстой серафимским клинком. Под ботфортами Илая заплясала каменная крошка и взвихрился снег. Казалось, в небе задрожали звезды.

«Держитесь! Хватайтесь за скалы!» – скомандовал он своим, принявшись оттаскивать цепь аколитов от самого края.

И вовремя – стоило капурнам немного отступить, как на место, где только что стояли двое юных гробокопов, опустился первый палец.

То, что это именно палец, а не высушенный морской солью ствол дерева, Илай понял не сразу. Для этого ему пришлось увидеть всю монструозную кисть целиком. Она принадлежала скелету, но не человеческому и не животному, а словно бы собранному и сплетенному из множества полуистлевших костей. Нечто карабкалось наверх из ущелья.

– Химера рогатая… – пробормотал Илай вслух, но его, разумеется, никто не услышал.

Наблюдая, как из провала появляется циклопический, размером с деревенскую избу череп, хаотично увенчанный заостренными наростами, он принялся непослушными руками заряжать мушкет, уже зная, что это бесполезно – ни один, ни два выстрела ничего не решат.

Цепь аколитов все же разбилась, когда вторая кисть с грохотом опустилась на тропу, выламывая из ее края целые ломти породы. Настасья оборвала прежнюю песнь и завела новую, готовую поспорить с самим ветром. Ничто в ней не выдавало ужаса, какой сковал Илая и его сестер, будто она и правда уже встречала в своей жизни нечто подобное. И выстояла. Сведя ладони, как и в прошлый раз, когда она гнала призраков от деревни, капурна принялась растить силовой снаряд. Аколиты тем временем схватились за короткие лопаты, что висели у них на поясах, и стали яростно рубить ими костяные пальцы. Палец чудовища едва шевельнулся, отбрасывая одну из наглых букашек на скалы, но седая девчонка тут же встряхнулась и через силу похромала обратно, не желая сдаваться так просто.

Стыд заставил Илая сбросить охватившее его оцепенение. Что же им, просто стоять и ждать, пока эта гигантская тварь поубивает капурнов? Он резко задрал дуло мушкета и, почти не целясь, выстрелил в полыхающую фосфорным огнем глазницу. Раздался едва заметный на фоне пламени взрыв, но монстр и не дрогнул.

Что же делать? Илаю определенно не хватало знаний – в имперском бестиарии о таких тварях не было ни слова. Взглядом он нашел Турмалина – агент Инквизиции стоял, запрокинув лицо, а в его глазнице лиловым переливался артефактный монокль.

«Октав, отзовись! – рявкнул Илай неслышным голосом. – Что это за скудобесина?»

«Хозяин Костей, – отозвался тот, будто во сне. – Владыка Гнева…»

Краем глаза Илай успел заметить, как Лес, рискуя быть раздавленным, выдернул из-под руки скелета одного из аколитов. Аструм в этот момент жался к какому-то выступу. Ловушки по-прежнему оставались разбросанными по тропе.

«И что это значит, что нам делать, Октав?!»

Но тот не ответил.

Настасья, выдав какую-то особенно высокую, запредельную ноту, швырнула в чудовище светом. Костяная башка только слегка покачнулась на уродливой шее, но монстр даже не обратил на нее взгляд своих горящих глазниц. Капурна сжала челюсти и начала формировать новый снаряд, видимо, такой же бесполезный.

Снова заряжая мушкет, уже сам не зная зачем, лишь бы не поддаваться растущей панике, Илай судорожно соображал. Это чудовище вылезло, когда духи оказались заточены в ловушки. Октав назвал его Хозяином и Владыкой, вероятно, призраки служат ему. Но Иммануил способен втягивать хищных духов в себя, и звезды посулили ему невиданную мощь, а это может значить… Может значить…

– Только бы этот сумасшедший не ошибся, – процедил Илай, сплюнув порох, и приложил пальцы к виску – кричать бессмысленно:

«Норма, оставь Диану, мы должны собрать ловушки и отдать их аструму! Лес, все ловушки тащи к Иммануилу». – и, не дожидаясь их ответов, сам бросился наперерез поднимающейся для удара кисти.

Илай скакал, как подстреленный, мышцы гудели, и кислород горел в легких, причиняя боль при каждом вздохе, но он выжимал из своего жестоко тренированного тела все соки. Не оглядываться, не отвлекаться, никого сейчас не спасать – только прыжки, перекаты, увороты. С закладывающим уши гулом пронеслась над головой струя зеленого пламени, разметывая аколитов и геммов в стороны.

– Эта тварь дышит огнем! – крикнул на бегу Лес, прижимая к груди драгоценный хлам с призраком внутри.

– Скуда! – сорвалось с губ Илая, когда он едва удержал от падения в пропасть щербатую оловянную кружку.

Норма тащила к ногам Иммануила какую-то рухлядь неизвестного назначения, а заодно волокла за собой совершенно оцепеневшего Октава. Тот что-то неслышно бормотал, пытаясь сложить руки на груди в защитном жесте. Наконец Илай заметил Диану: та ползла к краю, ловко переставляя локти, совсем как на полосе препятствий, которые любил устраивать им Прохор в учебке. Янтарь бросил кружку в растущую кучу артефактов у лаптей Иммануила и последним рывком поставил Диану на ноги. Лицо у сестры было все в крови, но взгляд прояснился.

– Я хотела попро…

– Потом! – прервал ее Илай.

Он оглянулся и не заметил больше ни одной ловушки. Только тела аколитов, неподвижно лежащих тут и там на каменной тропе. «Нет, некогда об этом думать!» Настасья упала на одно колено, но не оставляла попыток разгромить превосходящего по силе противника своей странной силой.

«Нет, не о ней, думай о ловушках!»

«Разбивайте их, уничтожайте! Быстро!» – скомандовал Илай геммам.

К их чести, никто не стал спорить. В конце концов, каждый из геммов знал – успех операции всегда зависит от слаженности действий. И они принялись дробить, ломать, топтать дерево, глину, неподатливое, но хрупкое олово; размалывать каблуками ивовые плетенки и гнуть медь. Из ловушек стали вырываться и взмывать в небо призраки с длинными хищными руками. В одно мгновение надежды Илая чуть не рухнули – твари вот-вот вернутся к своему Хозяину, и тогда им всем точно настанет конец.

Словно почуяв их приближение, гигантский скелет задрал безглазую, безносую башку и разинул зубастую пасть. Одновременно с рыком в его глотке медленно начал разгораться огонь для новой волны испепеляющего дыхания.

– Это… конец? – Норма с шелестящим вздохом упала на колени, ее руки безвольно повисли вдоль тела. Диана порывисто обхватила сестру за плечи и уткнулась той носом в шею, что-то бормоча.

Лес хлестал Октава по щекам, то ли вымещая на нем отчаяние, то ли пытаясь привести в чувство:

– Да сделай ты хоть что-нибудь, инквизитор хренов!

«Нет, не он», – усмехнулся своим мыслям Илай и шагнул к аструму.

– ЗОВИ ИХ! – приказал он, глядя мистерику в побелевшие от ужаса глаза. – ЗОВИ, КАК ЗВАЛ ДО ЭТОГО!

– Сила, приди? – неуверенно пробормотал тот.

Костяной монстр еще готовил атаку, но он вот-вот обратит их всех в пепел.

– Громче, – прошипел Илай, стискивая кулаки в перчатках. – Кричи что есть сил! Ты же хотел этого?!

И аструм закричал. Без слов, просто на выдохе, истошно, обращая свой зов к ночному небу, в котором кружил рой призраков. Будто услышав, они замедлили свой центробежный полет и стали стягиваться воронкой книзу, в ущелье.

Но не к своему гигантскому повелителю, а к нему – к тощему и плешивому маячнику с крючковатым носом, украшенным пуговичной бородавкой. Вытянувшись в струю, наподобие песочной в часах, духи вливались в распахнутый рот аструма, наполняя его, но отчего-то не разрывая в клочья, будто становились его частью. Глаза мистерика засветились той же потусторонней зеленью, что и у костяного монстра. Илай отступил на шаг именно в тот момент, когда мужик снова начал подниматься в воздух, не прекращая при этом поглощать мощь духов.

В какой-то момент он сам засветился, и его тело, мерно поднимавшееся ввысь, стало терять четкость очертаний, превращаясь в один сплошной световой столб. Но Илай знал – чудак и незадачливый ученый Иммануил где-то внутри, он еще существует, и он единственный способен на удар.

С последней надеждой и крупицей сил Илай поднял руки и разумом потянулся к разуму мистерика:

«Иммануил, вы слышите меня? Отзовитесь!»

Что, если неслышный голос не работает с мистериками? Что, если он слишком сосредоточен на себе, чтобы уловить обращение к нему Илая? Что, если его разум уже порабощен призраками?

Аструм не отвечал. Илай зажмурился. Он не имеет права оплошать! Секунды стучали медленнее его сердца.

«Иммануил, вы же гений! – взмолился Илай. – Вы непобедимы, как и предрекали звезды! Вы все верно просчитали! ТАК БЕЙТЕ!»

Тягучий, вязкий миг безмолвия, безветрия в ураганной ночи. Протяжный скрип костяной махины, наводящейся на них, будто смертоносная баллиста.

И грянул свет. Не лучи, отраженные золотыми крыльями серафима, не пламя термала, не белый огонь с ладоней капурны – то был ослепительный свет сотни звезд, обрушенный на землю. Илай беззвучно закричал и прижал ладони к глазам, чтобы хоть как-то защититься от этого свирепого сияния. Весь мир будто стал чистым и безжизненным.

Он не мог сказать, сколько это длилось и когда прекратилось. Возможно, когда под веки вернулась привычная мгла. Выждав еще пару секунд, Илай рискнул отнять руки от лица и с трудом проморгался.

Первым он увидел Иммануила, лежащего плашмя на гладком камне. И, химера его побери, опять совершенно голого – сила, видать, испепелила всю его одежду. Все же ученый оказался прав. Отметив, что впалая грудь мистерика мерно вздымается и опускается, Илай обвел взглядом тропу ущелья.

Монстра нигде не было, только разлетались во все стороны крохотные белые искры, больше похожие на хлопья блестящего в свете фонарей снегопада. Они витками летели вверх и таяли.

Норма, Диана и Лес медленно приблизились к Илаю и обняли его со всех сторон. Щекой Янтарь ощутил чью-то горячую слезу, но не разобрал, чью именно. Он чувствовал себя слишком невесомым, чтобы о таком задумываться.

К тому же он, казалось, слегка оглох – звуки доносились до него как через перину и тонули в назойливом перезвоне. Оставалось надеяться, что это временно.

Илай отстраненно наблюдал, как поднимаются с камней потрепанные неравной битвой аколиты, как заворачивают в какой-то плащ многострадального Иммануила; как Норма прячет в карман мундира безнадежно разбитые окуляры Дианы, поддерживая заметно побледневшую сестру под локоть – та даже не могла стоять ровно, а голова моталась на шее, как у тряпичной куклы.

Неровным строем они вернулись в Мухонку. Геммам уже было плевать на разрытые могилы, на непогребенные тела – им хотелось только спать.

А до настоящего рассвета еще часы и часы.

– Сожалею, но это неизбежно. Для его же безопасности.

– Понимаю, Октав, – вздохнула Настасья Фетисовна, складывая все же руки на груди в несогласном жесте. – Вы в своем правовом поле.

Турмалин сдержанно кивнул. Картину непоколебимого достоинства несколько портили щеки, все еще смутно красные от душевных оплеух Лестера. Норма пообещала себе сохранить этот образ в памяти, когда новоявленный агент Инквизиции снова возьмется ее изводить. Это и словечки вроде «когнитивная слабость».

Илай о чем-то переговаривался с аколитами, которые помогали накладывать компресс на лоб Дианы. Той так и не стало лучше, но причиной была вовсе не ссадина от удара о камень, а разбитые вдребезги окуляры – так младшая лишилась последней защиты от обостренного восприятия, и весь мир словно набросился на нее, терзая образами, запахами, звуками каждый ее нерв. Сестренка глухо стонала. Глаза ей завязали черной плотной тканью от униформы кого-то из капурнов, чтобы она не измучилась до смерти.

Норма вцепилась себе ногтями в локти, чтобы унять дрожь. Сейчас они закончат последнее дело и помчатся в столицу – Диане смогут помочь только там.

Октав тем временем приблизился к ссутуленному Иммануилу и склонился над ним. В его глазнице снова мерцал артефактный монокль. На этот раз не в устрашение, а по делу.

– Посмотрите на меня, Иммануил, – велел Октав звучно.

– Нет, я не хочу, – прохныкал тот. – Я потерял все, оставьте мне хоть их…

Октав пожал плечами:

– Мне не нужно ваше на то дозволение, я облечен правом от лица самой Церкви. Но вы спасли нам жизни, и потому я поясню: так вам будет только лучше. В противном случае вас подвергнут суду, и недолгий остаток своей жизни вы проведете во тьме каменного мешка, погруженный в сожаления, пока казнь не избавит вас и от них.

В длинном доме было жарко натоплено, но по спине и щекам Нормы пробежали колкие мурашки.

Девушки из аколитов зябко прижались к своей наставнице, ища утешения и защиты. А Лазурит расправила плечи – это только начало их службы как геммов, она должна быть сильной, готовой столкнуться и не с таким. Пора повзрослеть.

Аструм мелко покивал головой:

– Что ж, пожалуй, вы правы, молодой человек. В конце концов, мои расчеты оказались верны. Я обрел силу, великую силу… Но ее предназначение оказалось не в том, чтобы тешить мое самолюбие. Так давайте же избавимся от этого.

И обреченный встал напротив Турмалина.

Монокль засиял, отражаясь лиловым в бледных радужках мистерика. Через несколько мгновений воздух вокруг задрожал, и в пространстве высветились движущиеся картины; их было много, и каждая показывала свой отрывок жизни маячника Иммануила. Вот он сидит над своим манускриптом, выписывая столбцы цифр и звездочетских символов. Вот он отмечает точку на карте Паустаклавы, вот собирается в путь. Вот он сбрасывает с себя одежду, чтобы побежать босиком навстречу судьбе, принимает невиданную прежде силу, взмывает в небо, танцует как безумный, смеется, плачет, теряет надежду, обращается чистым светом и – ударяет им Владыку Гнева, а тот рассыпается мириадами гаснущих искр, будто этого ужаса никогда и не было.

Взмахом руки Октав сметает эти образы вместе, один к одному, словно страницы ожившей книги. Другим пассом сжимает их в щепоть и переносит на поверхность своего монокля. В следующий миг от артефакта отслаивается тончайший лепесток стекла, покрытый вязью, похожей на морозный узор, – вот и все воспоминания мистерика о его великом приключении.

– Дефрагментация памяти окончена, – тускло объявил Октав и спрятал свое оружие в футляр, что хранил на груди. – Материалы следствия будут переданы в архив Инквизиции. Напоминаю, что все произошедшее не подлежит разглашению. – он посмотрел в сторону аколитов. – И даю слово, что преследования не будет, – добавил, обращаясь теперь уже к Настасье Фетисовне. Та скупо кивнула.

– А что случилось? – захлопал глазами отмерший Иммануил. – Что-то ведь… произошло? Я… в чем-то опять ошибся?

Тут капурна вышла вперед и деликатно взяла аструма за локоть:

– Ни в коем случае, уважаемый Иммануил. Ваши исследования кажутся нашему ордену крайне полезными, а потому я приглашаю вас посетить мою академию. Вы же не откажете даме в такой просьбе. – неожиданно для всех она взмахнула ресницами.

Желание о чем-либо спрашивать у мистерика явно пропало. А Норма могла выдохнуть с облегчением – теперь чудо-ученый оказался в надежных руках, которые не позволят ему творить что-то опасное.

Сборы в обратный путь проходили бестолково. Аколиты пожимали геммам руки, хлопали по плечам, обещали снова свидеться. Даже ранее обиженная лапаньем девица больше не держала зла.

Диану было решено везти в карете Октава, чтобы ее меньше трясло.

На прощанье Норма выпросила у Аукс-Еловской адрес ее академии. «На случай, если понадобится что-то спросить», – промямлила она. Капурна не отказала в такой малости и написала Норме в рабочий блокнот: «Академия Лейцфершт, город Вьерстап».

Илаю же она сказала напоследок что-то, отчего он вдруг посерел лицом и отшатнулся. И даже позднее, когда Норма напрямую спросила его о тех словах, отказался отвечать. Кажется, темный секрет появился и у него.

Дети же мои не спутники мои, ибо пребудут

они не лишь теперь, но и потом, как плоть истлеет моя.

Вольны сами они благо творить по разумению своему.

И называй их Рыцарями Очами Сияющими.

Наставления Диаманта

ДЕЛО № 3:
Из грязи II

В городе Диане стало только хуже. К тому моменту, как ее привезли в управление и внесли в девичью комнату, она не приходила в себя уже несколько часов. Каких-то особых лекарств у нее не было, и никто не знал, что делать.

Хотя такое уже бывало несколько лет назад, когда все они жили в монастыре, но тогда рядом были сведущие люди. Идея отвезти Диану к ним пришла слишком поздно, и теперь, глядя на сестру, они боялись что-либо предпринимать, чтобы не усугубить ее состояние.

Октав никак не прокомментировал их совместную дорогу в его карете, но коротко бросил, что известит кого нужно по своим каналам. И теперь геммам оставалось только ждать.

Ночь прошла тяжелее дня – Диана, не просыпаясь, поднималась в постели, раскидывала руки в стороны, словно сжимая что-то в пальцах, и кричала. Остальные дежурили рядом с ней по очереди.

Лес взял из кубышки свою часть жалования и куда-то ушел. Вернулся он через час, нагруженный кульками с едой. И не просто едой, а любимыми блюдами Дианы из «Поющего осла» – пирожками с семгой, миндальными пирожными и многим другим. Распотрошив последний сверток, он, стоя на коленях у постели, выложил яства на одеяло, видимо надеясь, что любимые запахи ее взбодрят, но тщетно. Лес был сам не свой – почти все время молчал и заламывал до треска пальцы, а Норма на него еще и напустилась:

– Не видишь, ей не до того, – свела она брови, промокая покрытый холодным потом лоб младшей. – И вообще, не мельтеши!

Илай решил вступиться за брата. На деле он даже жалел, что сам не додумался до такого изящного хода.

– За что ты с ним так? Лес же ни в чем не виноват!

Сестра гневно сверкнула синими глазами и швырнула компресс обратно в миску с водой и уксусом:

– Не виноват?.. Не виноват, говоришь? А кто поощрял ее цепляться к капурнам? Кто заглядывал ей в рот, лишь бы казаться самым хорошим из нас? Да, Лес, не смотри на меня так, это ты раскачал Диану до того, что она кинулась на Настасью Фетисовну, поддавшись проклятию! И пирожными этого не исправить!

Не дослушав отповеди, Лес бросился прочь из комнаты, а после и из управления – слишком уж характерно громко хлопнула скрипучая входная дверь: «вжиууу-кхр». Илай попытался было связаться с братом, но тот не желал отвечать. С ним определенно что-то творилось, но что?

Задав этот вопрос Норме, Илай удостоился очередного нежно-горестного взгляда, каким одаривают несмышленых щенков и умственно отсталых. Сжалившись, она пояснила:

– Однажды ты поймешь. Наверное. Или нет.

Ответ запутал Янтаря еще больше. Да, они все переживают за младшую, да, все отчасти виноваты, он, Илай, тоже. Мог бы и получше ухватить ее, тогда бы защитные окуляры не пострадали и сестра бы не заболела. Например, если бы он уложил ее тогда на лопатки, а не наоборот. Но так убиваться? Нет, этого Илай не понимал.

Когда очередной приступ дрожи прошел и забытье Малахита стало хоть немного напоминать обычный сон, Норма со вздохом собрала ненужное угощение, и они с братом на цыпочках вышли вон из девичьей.

Общая комната, заставленная чужой мебелью, за время их отъезда основательно заросла пылью, а предположительно ядовитый цветок в горшке почти засох. Илай взялся растапливать самовар, а Норма стала приводить их обиталище в порядок. Занятие такими обыденными вещами постепенно возвращало им равновесие.

Когда вода закипела, а тряпку для пыли водворили на место, Илай и Норма устроились на гобеленовом диванчике с блюдцами с чаем. Долгожданный момент вышел совсем не таким радостным, как представлялось на привале у костра, когда они жевали обугленных сусликов.

«Вот и выходит, что ты сам не понимаешь, когда был по-настоящему счастлив», – подумал Илай, вертя блюдце в руках. Пирожные посверкивали разноцветными глазированными боками в свете свечей, но есть их не хотелось.

Норма поджала под себя ноги в шерстяных чулках и тоже выглядела подавленной, сосредоточенно обкусывая шелушащиеся губы. Вот-вот догрызет до крови. Илай положил ей руку на плечо, и сестра вздрогнула:

– Ты тоже не виновата, – прошептал Илай. Он почему-то сказал это вслух, хотя ради тишины мог бы и вовсе обратиться к ней неслышным голосом. – Эти штуки… Они могли разбиться в любой момент.

Лазурит только отстраненно кивнула и отпила еще остывшего чая.

В прошлый раз, когда у Дианы случилась «сенсорная перегрузка» – так ее назвали наставники, – ее почти сразу забрали от остальных, а вернули уже в окулярах. Младшая быстро к ним привыкла, ведь ее растущая чувствительность с того момента была ограничена артефактом. Седло защищало от избыточных запахов, дужки – от изобилия режущих звуков, ранее вызывавших у тогда еще девчонки головную боль, а сами линзы притупляли зрение. Иногда, когда требовалось получить больше информации, она ненадолго снимала их, но только на минуту-две, а после ходила как побитая. Возможно, с тех пор ее талант еще немного подрос и окуляров перестало хватать? Илай этого не знал, он мог лишь предполагать.

– Пойду, – прервала молчание Норма, – побуду с ней. А утром отправлюсь в монастырь за подмогой.

– Я с тобой!

Норма грустно улыбнулась:

– В девичью или в монастырь? Нет уж, лучше ты присмотришь за этой парочкой бедокуров.

– К слову, о бедокурах, – Илай тоже поднялся с диванчика и покрутил затекшими плечами, – придется идти искать этого олуха. Он в таком состоянии может дел наворотить.

Сестра потеребила длинную дымчатую косу, перевязанную простой белой лентой, и виновато отвела глаза.

– На твоем месте я бы сперва поискала на конюшне.

Пожелав ей по возможности спокойной ночи, Илай застегнул у горла плащ, натянул на уши треуголку, которую не посеял только чудом и усилиями бдительной Нормы, и вышел в ночь. Вотра встретила геммов торжественным снегопадом, хоть уже начался месяц седогладь, а там и весна не за горами.

У ворот конюшни управления слабо мигала лампада, но из-под приоткрытых створок свет не лился. Оно и понятно – геммам он не особо нужен, глаза сами подстраиваются как надо.

Казенные лошади не обратили на Илая никакого внимания, только пара всхрапнула флегматично. А чего им волноваться? Поступь его они знают, запах тоже, а что ночью пришел – так люди и вовсе странные по лошадиным меркам существа.

Прошел вглубь и взобрался по шаткой лестнице к лежанке Фундука. Норма не ошиблась: Лес был там. Свернувшись клубком между массивных лап кошкана, он укрылся плащом и зарылся лицом в мех. Фундук дернул ухом и вопросительно рыкнул, вальяжно растопырив кинжальные когти. Лес не пошевелился. Будь Илай кем-то другим, он бы, может, и купился на эту иллюзию сна, но он знал брата вот уже десять лет. Побелевшие пальцы, стиснутые на меху, и слишком редкие, наиграно мерные вздохи выдавали того с головой.

Сначала Илай хотел дружески пнуть его под зад и сказать, чтобы перестал придуриваться. Тоже еще удумал – ночевать на звериной подстилке. Им уже не по пятнадцать, чтобы убегать от проблем к кошкану! Он уже почти занес сапог, но что-то его остановило. Может, тень, пробежавшая по полускрытому лицу брата, а может, слова Нормы о том, что Илай чего-то упорно не понимает о Лесе и Диане. Фундук выжидательно вибрировал пушистым боком, таращась на гемма светящимися в потемках глазищами.

– Ты только не замерзни, – помолчав, произнес Илай. – Утром будет твоя очередь приглядывать за младшей.

И вышел вон.

Следующий день начался с катастрофы в исполнении Петра Архипыча. Верней, с его криков: «Катастрофа!»

Ночью Диана то и дело хныкала и стонала, а ее пальцы сводила жуткая судорога, будто она сжимала в каждой руке по невидимому камню, пытаясь их раздавить, так что Норма, которой за всю ночь удалось поспать всего пару часов, вскочила с постели, едва ли ощущая себя в здравом рассудке.

Через несколько мгновений в дверь спальни забарабанили. Накинув поверх сорочки вязаную шаль, Норма выглянула в коридор. Петр Архипыч метался меж дверей, потрясая кулаками.

– Что вы шумите? – сердитым шепотом осведомилась Норма. Ей не стоило говорить таким тоном, но она ничего не могла с собой поделать.

Оглянувшись и наконец заметив подчиненную, полицмейстер обхватил свою голову, на которой, казалось, прибавилось седых волос.

– Дорогая моя, это же катастрофа! Признавайтесь, что вы натворили?! К нам… то есть к вам там приехали! Приехали!..

– Кто? – не поняла Норма.

Из комнаты юношей вынырнул заспанный и слегка припухший ликом Илай. А за ним показался Лес – тот, напротив, осунулся, будто не смыкал глаз вовсе.

Ответить на простой вопрос Петр Архипыч не смог – издал какой-то невразумительный булькающий звук и вдруг вытянулся во фрунт, уставившись в противоположный конец коридора, туда, где лестница вела на первый этаж. Норма посмотрела туда же и сама потеряла дар речи.

Посреди вмиг ставшего жалким коридора стоял глиптик из приближенного круга самого Диаманта.

В круг глиптиков входило всего шестеро священников высочайшего ранга. Мало кто из Церкви мог похвастать, что видел хоть одного из них своими глазами и уж тем более говорил с ним. В бытность свою в учебке Норма встречала только одного, и только мельком – это был тот раз, когда Диана заболела своей странной болезнью, сенсорной перегрузкой. Тогда глиптик привел ее обратно, уже здоровой и в окулярах. В этот раз это тоже был он.

Осмотревшись по сторонам ничего не выражающим взглядом, глиптик прошествовал к застывшим геммам и помертвевшему полицмейстеру. Он был облачен в длинную белую рясу, на его плечах лежала тяжелая на вид епитрахиль, расшитая золотыми крыльями и очами, а длинную седую бороду стягивал витой шнур, делая ее похожей на кисть для иконописи.

Не говоря ни слова, глиптик степенно прошествовал к дверям, и Норма отскочила в сторону, одновременно склоняясь в поклоне. Глиптик приблизился к постели Дианы. Сестра лежала без движения, ее грудь мелко вздымалась в лихорадочном дыхании. Священник присел на край, взял ее руки в свои и принялся разминать скрюченные судорогой пальцы, одновременно считая пульс. Норма была уверена – тот трепещет, как у птахи.

– Ну-ну, – покачивал головой глиптик, – ну-ну… Бедное дитя.

Затем он ощупал Диану за ушами и в подмышках, где находятся узлы, способствующие циркуляции в теле лимфы. Далее глиптик бережно перевернул Диану на живот и особым образом постучал вдоль ее беззащитно выступающего хребта.

– Ну-ну… Что же с тобой стало, дитя… – бормотал он еле слышно.

Никто не нарушал напряженного молчания, стоя в дверях, не смея даже пошевелиться, даже отступить в сторону, чтобы не нарушать уединения нездоровой девушки и священника-лекаря. Но Норма все же, переборов сковавшую рот сухость, решилась ответить на заданный вопрос:

– Ваше Преосвященство, мы сражались с катаклизмом ущелья, и так вышло, что… – Лазурит оборвала себя на полуслове – глиптик, не поворачиваясь к ней, выставил в сторону Нормы раскрытую ладонь. Та была пухловатой, сухой, немного розовой и страшно красноречивой. Эта ладонь говорила: молчи. Она говорила: твои слова не важны. Ты сама не важна.

И Норма склонила голову, покоряясь безмолвному приказу. Так было правильно, а она ошиблась, осмелившись заговорить. Горло свело, будто до этого она непрерывно кричала, глаза стали горячими. А в груди вдруг заворочалось что-то колючее, чего там не должно было быть.

Тем временем глиптик продолжил врачебный осмотр: поочередно заглянул в оба уха Дианы, оттянул книзу ее веки, обнажив склеры. Каждый этап он сопровождал покачиванием головы, а сестра казалась в его пухлых руках такой неживой, податливой и одновременно хрупкой, точно фарфоровая кукла.

Норма слышала, как гулко и болезненно сглотнул Лес. Он первым не выдержал, развернулся и отошел от дверного проема. Его примеру последовали остальные мужчины. Почтение почтением, но зрелище было слишком диким и каким-то неправильным. И потом, глиптик не смотрел ни на кого и вряд ли заметил бы, что они повернулись к нему спиной. Норма же осталась стоять, все так же полусогнувшись.

Наконец глиптик закончил и, видимо, пришел к каким-то выводам, которые не счел необходимым озвучивать. Вместо этого он прищелкнул языком и извлек из складок своей рясы сверкнувший в лучах утреннего солнца предмет. Это были новые окуляры, точь-в-точь как прежние. Он водрузил их Диане на нос, заправил дужки за уши, попутно убрав с лица пару выбившихся прядей.