Текст книги "Геммы. Сыскное управление"

Покачав головой, она отчеркнула линию и вывела: «Состав противозаконного деяния – серия ограблений по предварительному сговору с нечистью, а именно с кобольдами».

– Вполне возможно, вы правы и уже завтра вас перевезут в острог. Но записать все с ваших слов может…

– Ты не поняла, синеглазка. – Макар подался вперед и облокотился на решетку, нависая с высоты своего роста. – Ни в какой острог я не поеду. Меня мои кобольды еще до зари отсюда когтями выцарапают. Они эту конуру собачью по камешку разберут, а вам кишки размотают, усекла?

– «Угрожает лицу при исполнении», – продиктовала себе Норма, вновь ловя вибрацию правдивых слов. Захотелось поправить форму или волосы, чтобы почувствовать себя увереннее, но она только сильнее стиснула блокнот для записи показаний. – Допустим, это так. Допустим, это мои последние часы перед тем, как, с ваших слов, кобольды размотают нам кишки. Но разве вы не хотите рассказать свою историю? Все же вы не простой бандит, – чтобы разговорить его, она решилась на грубую лесть, – и мне даже интересно, как вы додумались до такого плана.

По лицу Атамана, и без того подвижному, пробежала тень сомнения. Он отступил на шаг и потер подбородок, покрутил лихой, загнутый кверху черный ус.

– Ну, разве что скоротать вечерок… Ай, ладно, слушай, чего расскажу. Только бумажки свои убери, не люблю.

Норма согласилась, решив записать все по памяти.

– Ну, значица, с кобольдами я давно дружбу вожу. Понимают они меня, а я – их. Это все зазря думают, будто они безмозглые, у них просто бошки по-другому варят. Вот ты ж знаешь, как они с ограми в горах уживаются? Тех, что в Скаловии? – Норма покачала головой. – А никак они не уживаются. Огры, они ж какие, им бы лишь бы строить. То пирамидку из валунов сложат – это детеныши их балуются, то целую стенку, а то и мост наведут между утесами. Ходить по ним, правда, не след, они чужаков ой как не любят… Так вот, кобольдам они мешают своими постройками лазы копать – те под весом каменюк проваливаются, и много кобольдов при этом гибнет. Так что у этих народцев, можно сказать, вековая вражда.

Ни словом не врал Макар, Атаман кобольдов, и Норма даже почувствовала огонек любопытства. Да, он пока не обмолвился о своих делах, но многое знал такого, чего не было сказано в имперском бестиарии, который она вызубрила от корки до корки. Видать, не такой уж он был и полный, раз там не было ни строки о войне огров-великанов и низкорослых кобольдов.

– Ну и вот, – продолжил Макар, расхаживая в камере из стороны в сторону, – значица, кобольды им и гадят помаленьку. То стенку расковыряют, то из моста булыжники утянут так, чтобы кто по ним пойдет первым – провалился в ущелье. Так что разбирать по камушку они умеют…

Он умолк, искоса глядя на Норму.

– А дальше? – поторопила она. – И откуда вы, к слову, все это знаете?

– От кобольдов, вестимо, – пожал он плечами и, подняв закованные руки к лицу, яростно почесал все еще вымазанный грязью давно переломанный нос.

Норма кивнула:

– Выходит, зная о способности кобольдов разбирать каменные постройки, вы решили подобраться к подземным ярусам хранилища. Но кто дал вам информацию о планировке и ловушках? Кто ваш наводчик… или даже заказчик? – Она обняла себя за локти, чтобы руки не принялись от безделья теребить что ни попадя, выдавая ее с головой.

– Так тебе все и скажи, – прищелкнул языком Макар.

– Послушайте, если само преступление задумали не вы, то наказание может уменьшиться и вы отправитесь не на эшафот, а только на каторгу, и…

Макар расхохотался:

– Ну ты, девка, смешная! Не отправлюсь я никуда, говорю же. Ах-хах, хватит с тебя сказочек, иди вон, помолись напоследок своим крылатым!

Кулаки сжались сами собой, брови потянулись к переносице. Да как он смеет!

– Вам заказали достать именно тот перстень из рамы, так? – грозно спросила она. По крайней мере, попыталась звучать грозно. – На нем королевская печать, а взяли вы его в княжеском хранилище! Вас же за такое прилюдно четвертуют! Лучше раскайтесь.

На ее тираду Атаман кобольдов отозвался новым взрывом хохота.

Тут в подвал с камерой бегом спустился Илай:

– Норма, Норма! Ты не представляешь, перстенек-то в розыске, сама императрица приказ давала! Михаэль как услышал мой доклад, так… – Он осекся, встретившись с сестрой взглядом. – Л-ладно, попозже обсудим, не при этом, – и хмуро посмотрел на арестанта. – Сознался уже?

– Кое-что я узнала.

– А больше и не узнаешь, синеглазка, так что радуйся!

Норма отозвала брата в сторонку и шепотом пожаловалась:

– Я не смогу выяснить, правду ли он говорит, если он будет молчать. И он грозится, что скоро те кобольды вторгнутся в участок, чтобы его освободить.

– Брешет, – махнул рукой Илай. – В крайнем случае сдадим его Октаву, он кого угодно разговорит.

Норма сникла. Этот болван даже не понял, как больно только что ее уколол, как жестоко напомнил о превосходстве Турмалина над Лазуритом! Ее дар так и будет вторым сортом, бесполезным довеском…

– Да улыбнись же ты, – потрепал ее по плечу брат. – Мы справились! Ты справилась. Доказательств на этого гада и без дознания хватит, его же с поличным брали. Премию получим – гульнем как следует, налопаемся от пуза! А там и за пропажу Дубравинской дочки возьмемся с новыми силами!

В этот миг Макар метнулся к решетке с такой яростью, что казалось, стальные прутья пошатнулись. Кандалы лязгнули о металл, а его лицо исказилось:

– Дубравина, ты сказал? Ринка пропала?! Рина Дубравина!

Норма и Илай впились в него взглядами, не веря своим ушам.

– Чего вылупились своими каменюками, черти церковные?! – рявкнул Макар. – Она, да?..

– Что ты знаешь о Катерине Дубравиной? – Голос Нормы задрожал, но уже не от волнения, а от азарта. Она впервые за эту ночь, да и за долгое время, почувствовала, что наткнулась на что-то поистине ценное.

Но Макар уже отшатнулся обратно в глубь камеры, сложил на колени закованные руки и закрылся, как сундук:

– Ничего я вам не скажу, псы лягавые, хоште бейте меня, хоште режьте!

– Но девушка может быть в опасности! Она ведь дорога вам? – догадалась Норма и задрожала от истинности своей догадки. – Так помогите ее спасти.

Какое-то время на лице Макара можно было наблюдать борьбу с самим собой. Он то хмурился, то принимался кусать костяшки, то цыкал разбитой губой. Норма сжала прутья, уже не боясь, что Атаман кинется.

Но вот он замер, лукаво глянул на геммов исподлобья и поднял указательный палец:

– Чу! Слышите?..

Илай и Норма невольно прислушались.

И услышали…

Чирк, шкряб, стук.

Шкряб, чирк, шорк.

– Это…

– Мои братушки идут, – осклабился Макар, Атаман кобольдов, – и лучше бы вам поберечься.

Почти пустое управление замерло перед атакой. Звуки подкопа доносились со всех сторон, и копали будто бы не пять кобольдов, а целая дюжина… Или больше? Их копошение раздражало и горячило кровь одновременно. Но и вселяло тревогу, что, если нечистые нападут со всех сторон разом – вооруженные когтями и своими глиняными бомбами, верткие, прыгучие и слишком скользкие, чтобы поймать их и связать, – они могут не справиться, отвлечься и упустить момент, когда те освободят своего атамана.

Макар же, наблюдая за попытками четверых геммов хоть как-то подготовиться к атаке, всячески мешал им, во все горло распевая похабную песню:

 
Не спечь никому лучше, чем у Матвея,
Пышнее, румянее булок,
Но мне же румяные булки милее
Его толстозадых дочурок!
Хэй! Его толстозадых дочурок!
 

Илай, нервничая, пытался связаться то с Михаэлем, то с Петром Архипычем, а то и с начальником охраны хранилища госпожи Зимецкой. Но все тщетно: господин полицмейстер почивать изволили, начальник охраны не откликался, а Михаэль и вовсе будто спрятался за непроницаемой стеной.

 
И можете даже в темницу упечь,
Но буду хотеть я нырнуть в эту печь!
 

И вот когда шорканье, шкрябанье, стуки и прочие шорохи стали такими близкими, что уже напоминали стрекот тысячи жучиных надкрыльев, все вдруг стихло так резко, будто никогда и не звучало. Даже Макар заткнулся, так и не допев второй куплет о дочках булочника.

Илай, Норма, Диана и Лес стояли в центре подвала, спина к спине, нацелив орудия каждый на свою стену и усиленно ровно дыша. Слышно было даже, как течет капля пота по виску Атамана.

В следующий миг сверху раздался громовой стук в запертую и подпертую двумя письменными столами и одной картотекой входную дверь управления.

– А ну, открыть ворота! Вы что там, забаррикадировались? Мы ждем нашествия демонов? – донесся приглушенный, но все же веселый голос их Куратора.

Илай охнул, подскочил, будто заяц, и метнулся вверх по лестнице. Остальные отправились к нему на подмогу, чтобы быстрее освободить дверь. Только Норма задержалась на секунду и глянула на Атамана. Тот сидел как ни в чем не бывало. Посвистывал и даже криво улыбался. Только это и не давало тревоге улечься.

Они отодвинули мебель, но не успели расставить ее по местам, как в управление вихрем ворвался Михаэль. Он него пахло вином и праздником, а еще он был не один.

Двое господ, одетых в темно-фиолетовые камзолы с золотой вышивкой и с одинаково кислым выражением лиц, кутались в соболиные меха и опирались на длинные изогнутые трости, похожие на те, которыми размахивали ряженые по случаю Бертрамова дня. Судя по схожим чертам и одинаковым черным завитым парикам, они были родственниками.

– Где он? – И, не дожидаясь ответа, Михаэль устремился вниз по лестнице в подвал, где находилась камера предварительного заключения. По пути он натолкнулся сначала на одну стену, а потом на другую.

Илай хотел было последовать за ним, но тут старший господин в фиолетовом камзоле заговорил гнусавым голосом, будто ему прищемили его крючковатый нос:

– Задержитесь. Кто опрашивал его?

– Не имеем чести… – Илай кашлянул. – Позвольте представиться…

– Ваши имена нам без нужды, – вздернул губу гнусавый. – Перед вами князь Клюков, а это – мой племянник. Отвечайте немедленно: это правда?

– Что именно, Ваша Светлость? – осторожно уточнил Янтарь, сообразив, что перед ними стоят владельцы попорченного гардероба и разгромленного борьбой и взрывами хранилища. А сколько там, должно быть, грязищи! Неужели Клюковы уже успели туда наведаться и теперь учинят расправу?

Князь раздраженно повел плечами, драгоценный мех заиграл в свете лампад.

– Что арестованный вами мужчина управлял кобольдами, – процедил он. – Приказывал им, а они приказы эти исполняли. Отвечайте немедля и полно!

Илай не знал деталей, так как вести беседы с преступниками было не его сильной стороной. Вместо него вперед выступила Норма. Держалась она прямо, но явно нервничала.

– Это правда. С Макаром, также поименовавшим себя Атаманом, в сговоре как минимум пять кобольдов. Действовали они организованно и явно по человеческой указке. Также арестованный знает об этих существах больше, чем написано в имперском бестиарии.

– А ты не врешь нам, девчонка? – прошипел племянник Клюкова, поднимая рукоять своей кривой трости прямо к лицу Нормы. Ее глаза расширились, но она не отступила.

– Я – Дознаватель. Я никогда не лгу.

– Не позорь свой дом такой вопиющей неосведомленностью, – прогнусавил князь, обращаясь к родственнику. – Лазуриты не врут, только мастерски недоговаривают. А еще не позволяют лгать другим. Значит, это ты беседовала с… – тут он слегка улыбнулся, чего никто не ожидал, – Атаманом кобольдов? Хорошо.

Что именно было хорошо, он так и не сказал, потому что снизу показался Михаэль, ведя под руки Макара. Причем без кандалов, и тот даже не сопротивлялся – шел, расправив плечи и потирая запястья.

– Управлению потребуется ремонт подвала, – весело бросил Куратор. Его слегка покачивало. – Кобольды и там постарались!

Князь Клюков тоже приосанился и вскинул подбородок, наставив на грабителя кончик загнутого носа:

– Так вот ты каков… наследник крови Бертрама.

Атаман дико ухмыльнулся, глаза его забегали, точно высматривая возможности для побега.

– Можешь не бояться ни нас, ни закона, – продолжил князь, ударив тростью в пол. – Отныне ты возвращаешься под защиту рода.

«Спокойно! Я все объясню», – пообещал Илаю Михаэль неслышным голосом, а вслух сказал:

– Тогда в карету, скорее в карету! Воссоединение рода – это прекрасное событие. Еще и в такой знаменательный день.

Геммы ошарашенно, но молча наблюдали, как Макара запихивают в роскошный экипаж. Тот все еще не вполне понимал, что с ним происходит, и пытался юлить, попросившись ехать на облучке. Но и эту попытку побега пресекли.

Помахав карете вслед, Михаэль развернулся к подопечным и громко выдохнул:

– Ну и ночка! Зайдем скорее, выдам вам инструкции.

Лес все порывался что-то сказать, было заметно, как сильно он уязвлен, ведь именно его силами и ценой благополучия Фундука этот арест состоялся. А тут! Но выученные быть послушными, геммы ждали дальнейших распоряжений. А объяснения… это если очень повезет.

Но Михаэль и впрямь был в приподнятом настроении. А потому, оседлав подвернувшийся стул, подпер щеку кулаком, мечтательно вздохнул и заговорил:

– Во-первых, спасибо за сдержанность. Меня просто не хватило бы успокаивать всех вместе – и их, и вас, и этого нравного господина в лохмотьях. Где вы его, кстати, так изваляли? С него же земля сыпалась.

– Он сам и извалялся, – не удержался Лес и скрестил враждебно руки на груди.

– Во-вторых, – пропустил его комментарий мимо ушей Михаэль, – дело можете считать закрытым.

– Это как?! – возмутился уже Илай. Хотелось вцепиться себе в волосы. Неужто упустили не только арестанта, но и премию?!

– Да все просто, – ухмыльнулся Михаэль. – Если коротко, то Клюковы давно ждали, пока в их семье родился бы кто-то, кто унаследовал талант их предка, короля Бертрама. Ну, того, который подчинил себе целое племя кобольдов и потом с их помощью занял трон. Так вот, ждали они ждали, ждали и ждали… Не рождался никто. А тут ваш… Атаман подвернулся. Так что, полагаю, в ближайшие дни Его Светлость будут заняты только тем, чтобы доказать его принадлежность к гордой фамилии. Естественно, князь ее докажет, не упустит возможности, даже если там седьмая вода на киселе. А то, что Макар вломился в Клюковское хранилище, – так это тьфу, дела семейные. С Зимецкой они уж сами сочтутся, будьте покойны. К слову, где там был перстенек, который Атаман из рамы выковырял? Вот его не потеряйте. Естественно, где именно он нашелся, не распространяйтесь, иначе быть скандалу.

Сумбурно распрощавшись, все такой же веселый и кривой, как адашайский ятаган, Михаэль исчез в праздничной ночи.

А Илай, Диана, Норма и Лес остались одни в разгромленном ими же и кобольдами сыскном управлении Вотры ждать утра и решения своей голодной судьбы.

Перстень и впрямь оказался значимым – ради его торжественного вручения истинной обладательнице отряд геммов во главе с раскрасневшимся полицмейстером вызвали ко двору Ее Императорского Величества.

Норме смутно запомнились ряды разряженных придворных, делегации из Церновии в расшитых кафтанах и Адашая в высоких головных уборах, что присутствовали на приеме. Даже сама императрица Аркадия – миловидная женщина лет тридцати, с приятно округлым лицом и веселыми черешнево-карими глазами – будто плавала в тумане.

Аркадия провозгласила, как важны геммы для поддержания порядка в Паустаклаве, объявила о личной признательности и торжественно передала перстень советнику, Андрею Дубравину, который тут же захлопнул над ним крышку шкатулки. Отец пропавшей Рины выглядел сосредоточенным и невозмутимым – внешне непримечательный мужчина крепкого телосложения был, как и все придворные, одет в золотистый камзол с панталонами в тон, а его голову покрывал напудренный парик, как бы уравнивая его со всеми. Илай понадеялся, что им удастся обменяться с Советником хоть парой фраз, но сразу после торжественной церемонии их быстро и без лишних разговоров выставили вон.

Петр Архипович был искренне счастлив. Твердил о новых горизонтах, совершенстве и почему-то о гобеленовом диванчике с пастушками. Но Норма никак не могла сосредоточиться на его словах. Перед ее глазами стояла совсем другая картина.

Павлина Павловна объявилась в управлении на следующее после проваленного задержания утро. Полицмейстер вызвал геммов в свой кабинет, и они выстроились по росту, ожидая разноса. Однако его не последовало.

Все также одетая во все белое, госпожа Зимецка объявила, что считает данное ею поручение выполненным.

– Я предпочитаю быть честной и не хочу вводить вас, молодые люди, в заблуждение, – ровным тоном проговорила она, поправив на плечах молочный плащ с оторочкой из лисы-альбиноса. – Вы нашли и обезвредили виновного, а его… родственники не только заверили меня, что не имеют претензий за поврежденное хранилище их семьи, но и возместят ущерб от других краж. Таким образом, моя деловая репутация восстановлена. – Она холодно улыбнулась. – Мои поздравления, сыскные. Вы быстро справились.

И снова победа была с привкусом поражения.

«Наказано ли зло? – отстраненно рассуждала Норма, пока Петр Архипыч рассыпался перед Зимецкой в любезностях. – Нет, оно было вознаграждено. Грязный бандит вступил в княжеское семейство! Что ж, по крайней мере, он больше не будет никого грабить…»

– У меня есть одна последняя просьба, – чуть манерно протянула Зимецка, отбросив с плеча тугой белоснежный локон. – Могу я взглянуть на показания этого… Макара Клюкова? Не судите женщину за любопытство.

– Всенепременно, это открытая информация, – зачастил Петр Архипыч, – тем более для вас, драгоценная Павлина Павловна…

– Ну-ну, – надула она губы и нетерпеливо пошевелила в воздухе пальцами, затянутыми в белый шелк.

Норма, опустив голову, вручила госпоже свой блокнот. Та углубилась в чтение записей, а Норма нервно стиснула карандаш.

«Что она хочет узнать из этого бесталанного допроса? Что там такого ценного? Вот если бы он сказал что-то толковое о Катерине Дубравиной… Ведь он точно знает!»

Карандаш, не выдержав натиска ее пальцев, сломался пополам, и часть покатилась под стол, за которым сидела госпожа Зимецка.

Жарко покраснев, Норма нырнула за обломком.

Она не сразу поняла, что открылось ее глазам.

Диана предположила, что под длинным платьем со шлейфом Павлина Павловна скрывает тяжелые сапоги. Норме даже показалось, что это логично – в бальных туфельках не походишь по мануфактурам и складам, а Зимецка – женщина деловая.

Но под подолом роскошного платья скрывалась вовсе не тяжелая обувь, нет и нет.

Вместо ног у богатой госпожи оказались раздвоенные копытца, обрамленные поверху белоснежным мехом.

Еще не до конца сообразив, что она только что увидела, Норма медленно выбралась из-под стола. Только теперь ее лицо похолодело, а губы онемели.

Она посмотрела на Павлину Павловну, все также увлеченно читавшую ее заметки. Затем Зимецка со спокойной и даже довольной улыбкой подняла на Норму глаза. Зрачки были горизонтальными, как у козы. Вдруг она хлопнула по столу ладонью:

– Вот оно что! Вот как они обманули оповещателку: кончик зонта слишком мал, чтобы поднять тревогу. Ха, ну теперь-то они у меня попляшут, все переменят за старую оплату. Ладно камень, сталь-то эти ваши кобольды не расцарапают?

Петр Архипыч натянуто рассмеялся.

Норма моргнула, и наваждение развеялось.

Ни проклят человек, ни благословлен;

мыслями да чреслами как благо творить способен,

так и худо, страстями одолеваемый.

Не устремит свой взор Серафим на человека,

что вред учинил. Не услышит недостойный Серафима гласа.

Не даруют прощения ему ни Крылатые Мудрецы,

ни Церковь моя, ни сам я.

Однако путь искупления под стопами его лежит – к детям его, что ошибок его впредь не сотворят,

на то лишь есть воля человека.

Наставления Диаманта

ДЕЛО № 2:
Чужое сокровище II

– За вас, ребята! – провозгласил Егорка Коновалов и так резво поднял оловянную пивную кружку, что пена плеснула через край. С победным кличем Илай, Диана и Лес присоединились к тосту.

Даже Норма приподняла свою кружку с унылым «ура!». Илай никак не мог взять в толк, что ее так отравило. Они раскрыли дело, получили по три оклада серебром (которые, к слову, Норма и взяла на строгое хранение), были представлены самой императрице Паустаклавы Аркадии Васильевне! Не жизнь, а сказка. Но старшая сестра отчего-то смотрела волком и то и дело приглядывалась к чужим ногам, будто искала какой-то подвох. Но от прямых вопросов уходила, как из силков, и прикрывалась работой. Илай пожал плечами и отхлебнул цветочного пива. Захочет – расскажет, у них ведь не принято секретничать, всю жизнь друг у друга как на ладони.

– Мне вот все интересно, – Егорка выхлебал добрую половину кружки и утер от пены жидкие усы, – откуда вы, чудные такие, беретесь?

Лес рассмеялся:

– Ты еще спроси, откуда дети берутся. Так мы из того же места!

Диана ткнула его локтем:

– Грубиян!

Но тот только улыбнулся. Илай хрюкнул в свою кружку.

В «Пень-колоде» было по-праздничному уютно: горели десятки свечей, заливая зал теплым оранжевым светом, у подмостков пиликали, будто соревнуясь, два скрипача, а в качестве закуски сегодня подавали «хлебные башни»: тонко нарезанные куски вчерашнего хлеба, переложенные остатками жаркого с чуть заветренным сыром и овощами, приправленные какими-то соусами. После горелой перловки и кухонные остатки покажутся деликатесом! Впрочем, есть было удобно, придерживая хлеб с двух сторон. Вон, за соседним столом трое городовых пытались откусить от пятиярусных башен.

– Да я не про это самое, – усмехнулся Егорка, поглаживая себя по впалому животу. – Как вы геммами-то стали? Глаза ваши, имена нездешние, способности… Расскажете, али секрет большой?

– Вроде и не секрет. – Илай почесал затылок. – Сам я мало что помню, но нам говорили, что каждый гемм, он рождается отмеченным серафимами. В какой-то момент талант просыпается и становится заметен другим людям…

– Как у мистериков, что ли? – недоверчиво наморщил лоб Егорка.

– Ну тебя! – Диана фыркнула. – Совсем другое – нас благословили.

– Вот-вот, – продолжил Илай. – И когда люди замечали наши особенности, они рассказывали о нас духовникам. Тогда люди из Церкви приходили и забирали нас к себе. А потом у нас пробуждались глаза, ну, согласно таланту. Ну и имена… примерно тогда нам и давали.

Норма в беседе не участвовала, только хмуро катала по блюду хлебный колобок с чесноком, даже и не думая отправлять его в рот. Может, все о деле Дубравиной думает?

– А что же родители ваши? Не тосковали, так просто чужим людям отдали?

– Что до моей мамки, – протянул Лес, – так она радехонька была. Она ж и так что ни день в церковь бегала. То молиться, то грамоты в дом покупать, то на беседу с духовником. «Прощение в детях своих обретете», – процитировал он Заветы. – Она говорила, серафимам бесполезно каяться, грехи можно искупить, лишь воспитав детей праведными. Вот она меня и воспитывала, так уж воспитывала… А как стало ясно, что я отличаюсь от других, сама же и поволокла в собор. Рядом на колени у статуи Униглага поставила и как засмеется: отмолила себя, очистилась.

Начав бойко и даже весело, к концу рассказа брат посмурнел и залпом допил свое пиво. Илай поспешил на выручку:

– Лестер у нас особенный, он хоть семью помнит и детство. А мы с сестрами только монастырь да учебку.

– Это как так? – не понял Егорка. – Почему?

– Да, видимо, помнить там нечего. Мне было восемь, когда я попал к наставникам. В десять, как у всех остальных, пробудились глаза, вот и все.

– Занятно, занятно…

Пиво кончалось быстро, так что они заказали еще по кружке. Перед Нормой теперь их стояло две.

– И что же, вас всегда было четверо?

Егорку позвали праздновать, потому что он ближе всех сошелся с их отрядом, но у него как будто был свой интерес. Илай слегка нахмурился: а точно ли им можно рассказывать такое? Ни в Уставе, ни в наставлениях о подобном не говорилось, но почему-то ему сделалось неуютно, будто он скрывал что-то зазорное, что-то, о чем не должен был трепаться.

– Больше нас было, – вместо него ответила Диана. – Только мы учебку осилили до конца. Ну, еще и этот Октав. Кто в служки пошел, кто в мирскую подался, кто не дожил. Всем дело найдется, а наше вот здесь.

Илай сдержанно кивнул. Молодец, Диана. Вроде бы по делу, а вроде бы и без подробностей. Напоследок он глянул в сторону Леса, как тот допивал вторую кружку кряду: о тех, кто не дожил, он не любил ни говорить, ни слушать.

– Ты лучше расскажи нам, мил друг Коновалов, что тебе удалось разведать, – перевел тему Илай и поиграл бровями, чтобы слегка разбить повисшее над столом напряжение. Когда-то это страшно смешило сестер.

Егорка погрозил ему пальцем, а потом им же указал на свою опустевшую кружку. Намек был понятен.

После очередной порции сыскарь разулыбался совсем расслабленно и подпер подбородок ладонью. Однако речь его оставалась ясной:

– Головы не сдвигайте, голоса не понижайте, а то приметно будет. Как трепались, так и треплемся, усекли? И вот лиц таких не надо, ах-ха, – добавил он со смехом и закинул в рот чесночный колобок. – Расскажу все по порядку, что узнал, а там уж вы сами решайте.

Геммы все же подобрались: значит, что-то все же узнал!

– Сначала я побывал в «Луже»…

– Луже чего? – тут же перебила Диана, отчего Егорка только поморщился:

– Поверь мне, ты не хочешь этого знать. И вообще, не те вопросы задаешь! Был я, значит, в кабаке «Лужа», конечно, по своим поручениям. Знамо дело, под личиной, с бородой из пакли, все дела. Жую я, значит, вяленые свиные уши и слышу – имечко знакомое, но чужеродное. Ну, я пригнулся, а там Валдис Сажень собственной персоной. Воротила он подпольный, всех воров держит за горло и не только… Ну, я бочком-бочком, и снова имечко – Адель да Адель. Не нашенское имя-то. И мельком что-то про «Погремушку».

– Какую еще погремушку? – опять полюбопытствовала Диана.

– Такую, о какой тебе еще знать рано! – хмыкнул Егорка и попытался щелкнуть младшую по носу, но та увернулась. – Следующим днем я туда. Это место уж поприличнее, там не сброд, ну и, стало быть, личина уже другая у меня. «Погремушка» – трактир с музыкой, девками и нумерами. А еще там такая матрона ходит, вся в бусах, в шалях, у ей на грудях миски стоят, куда все монеты кидают. Как наберутся полные, она на сцену выходит и начинает ими трясти да так, что монеты вовсю гремят, что в мисках, что по полу – вот тебе и погремушка, – заявил он и засмеялся. – Ох, потеха… Ладно, значит, сижу я с девкой, а сам по сторонам осмотрительно так поглядываю, ушами подслушиваю. Час прошел, другой, пошел третий. Снегурка моя уж наклюкалась, и надо бы уже расплачиваться и уходить, как тут… Гляжу – идет-плывет. И одета-то не по-нашему, в накидке из перышек диковинных птиц, и волосы не по-нашему лежат, даже смотрит по-инаковому. По всему видно – шлеменка.

– Шл…? Что?

– Ну, из Алласа, – отмахнулся Егорка. – Они там шлеменцы и шлеменки, по названию прежнего княжества Шлеменского. Не отвлекай, иди вон лучше историю подучи. Значит, Адель. И тут, представьте себе, девка, которая уже в винной луже прикорнуть успела, поднимает голову и напускается на меня, мол, вот ты распутник, весь вечер со мной сидел, а сам на других глаза пялишь! Я давай выкручиваться. Вообще девки у Панкрата Пантелеймоныча неболтливые, он их как солдат муштрует, но по пьяной лавочке да по женской зависти… В общем, разболтала немного снегурка.

– И? – нетерпеливо подался вперед Илай.

– А вот! – Егорка подмигнул. – Красива синица, да аспида хвост. Судя по всему, ваша мадама ведет с дедом Панкратом какие-то торговые дела и частенько является в самой «Погремушке». Я так понял, она поставляет туда заморские деликатесы, и готов биться об заклад, что провозит она их как-то не-ле-галь-но. Мимо таможни то есть.

Тут оживился Лес:

– Все ясно! Нужно брать ее тепленькой, прямо в том трактире… с музыкой!

Илай почувствовал в животе что-то вроде щекотки. А ведь и правда! Вот они с братом засядут за какой-нибудь стол и станут наблюдать. Сестер, знамо дело, с собой не возьмут. Диане рано еще, а с Нормой их, поди, туда и не пустят – то место для мужчин. И вот, как заправские сыскные агенты, они… закажут вина! Целый кувшин! И никто даже ворчать не станет! Будут перемигиваться с тамошними девками, а может, и матрону с монетными мисками увидят. А потом…

– Даже и не думайте, – разбил нежную грезу Егорка. – Не с вашими приметными глазами – это раз. Да и вы на том языке, на каком там балакают, и двух слов не свяжете! Это два.

– На каком таком языке? – вскинулся порядком захмелевший Лестер.

– Вот и я о том же. Не суйтесь, если жизнь мила. Я вам, так сказать, направление указал, но в само змеиное гнездо – ни-ни! И держитесь подальше что от Валдиса Сажени, что от Панкрата Пантелеймоныча… а может, и от самой этой шлеменки Адель. Думается мне, не по зубам они вам.

Госпожа Щукина была чем-то неуловимо похожа на своего супруга, Петра Архипыча, – такая же шумная и деятельная. Сколько, он говорил, у них уже детей? Прокладывая себе дорогу беременным животом, госпожа Щукина поднялась на этаж, где обитали геммы, сбросила теплый плащ и всплеснула холеными руками в золотых браслетах:

– Пресвятые заступники, и вы так живете?! Голые стены, решетки на окнах… То ли казарма, то ли тюрьма. Петруша! Петруша, куда ты смотрел?

Раздавать приказы она умела не хуже, а может, и лучше мужа. Вскоре все оказались приставлены к делу: кто мел, кто двигал, кто таскал. Госпожа Щукина в это время распивала чай из блюдечка и пальцем указывала на новые и новые фронты работ.

На вид ей было немногим меньше, чем полицмейстеру. Миловидная и смешливая, Капитолина Антоновна явно следила за модой, а еще обожала ландыши – об этом кричал ее парфюм, узор по подолу платья и кокетливая жемчужная брошь в виде веточки с белыми цветами. Явно привыкшая командовать прислугой и мужем, даже в незнакомой обстановке она чувствовала себя изумительно. Норма ощущала это, почти что видела исходящее от нее розовато-золотистое сияние. Она с силой зажмурилась, чтобы назойливая помеха пропала.

С того самого момента, как она обнаружила копыта… Нет, не так. Все неверно. Норма увидела нечто. Наверное, перенервничала из-за расследования, из-за требований Рахель, из-за ответственности. Не может же быть такого, чтобы никто больше не догадался, что госпожа Зимецка… Даже в мыслях озвучить страшно! Ее ведь постоянно окружают люди.

– Вы в порядке, милочка? – участливо спросила жена полицмейстера, положив ладонь Норме на плечо. – На вас лица нет.

В ответ Норма промычала что-то нечленораздельное, за что была немедленно отправлена отдыхать на новый диванчик – тот самый, гобеленовый, с пастушками. Рядом с диваном разместился кривоногий столик, на который страшно было ставить даже одну чашку. Решетки на окнах прикрыли занавески с рюшами, а на полу появился лысоватый и маленький, но все ж таки настоящий адашайский ковер. Изысканные мебеля диковато смотрелись в их общей комнате. Норма провела ладонью по обивке, зацепилась за выползшую нитку и намотала ее на палец.