Текст книги "Контракт на невинность"

Эпизод 60

***

– Что такое? – спрашиваю я удивленно, когда вечером мы с Камилем встречаемся возле одного кафе в центре. Он наклоняется ко мне, вдохнув воздух возле моих волос.

– Знакомый запах, – произносит он задумчиво, а я округляю в шоке глаза. Что, он серьезно чувствует, что я была в тюрьме? Это шутка какая-то?  – как поживает наш общий знакомый, цыпа?

– Ты что, определил по запаху, что я была с ним на встрече? Но как вообще… – шепчу я ошалело, а Камиль внезапно начинает смеяться.

– Повелась? Мне просто донесли об этом, Ева.

– Прости… – бормочу я, – я просто хотела его поблагодарить за отца и за помощь. Думаю, тебе сказали, что мы виделись, разделенные решеткой и совсем короткое время.

Я вижу, как на лице Камиля мелькает тень снисходительной усмешки.

– Я не собираюсь тебя ревновать к этому… звездюку. Просто забавно, – он окидывает меня быстрым взглядом, – я правильно понимаю, что ты сгоняла на УЗИ и следующим твоим пунктом назначения оказалась тюрьма. Серьезно, цып? И как оно?

– Дерьмово, – бормочу я. До сих пор хочется принять душ.

– Ты отбитая немного. Хотя, мне это нравится. И жестокая, кстати. Надеюсь, Хазар не будет долго умываться соплями.

– Вряд ли это в его духе, – отвечаю я, – откуда вы вообще с ним знакомы?

– Пересеклись там же, где он сейчас находится, – Камиль толкает меня ко входу в кафе, и мы оба заходим внутрь, покидая холодную, заснеженную улицу, – я не стану вдаваться в подробности, Ева. У нас есть более интересные темы.  Что сказал врач?

– Разве я тебе не скинула? – удивленно интересуюсь я, и, открыв в телефоне мессенджер, понимаю, что забыла нажать кнопку “отправить”, когда готовила Камилю сообщение,  – ой, правда. Я загрузила фото и забыла тебе отослать.

Камиль сажает меня за столик и садится сам, сняв верхнюю одежду. Я смотрю, как он по привычке достает сигарету, чтобы закурить, и произношу:

– Врач сказал, что у нас будет девочка. Он долго смотрел в этот раз, но сказал, что все в порядке. Ничего страшного нет. Ну, ты понял, о чем я. Она… развивается по сроку. Наверное, уже можно подумать над именем, а меня в голове абсолютная пустота. Хотя, у нас еще много времени… до того, как она появится на свет.

Он замирает, когда я это произношу. Смотрит задумчиво куда-то в сторону, словно мысленно оценивая новость. Официантка подходит к нам, положив меню на столики, и, улыбнувшись, удаляется. Камиль в этот момент забивает пальцем сигарету обратно в пачку, и, закрыв ее, убирает в карман. От этого я даже тихо и с облегчением выдыхаю. Мне не нравится эта его привычка. Вероятно, она его и привела к тому, что сейчас происходит с его здоровьем, и мне бы очень хотелось, чтобы он бросил.

– Это отличная новость. Что, у тебя нет ни одного любимого женского имени, цып? – хмыкает Камиль, открывая меню. Я качаю головой.

– Нет. Думала, может, ты мне поможешь. Я это впервые делаю так-то…

– Слыш, Ева, я тоже это делаю впервые, вообще-то. Откуда вообще у меня любимое женское имя?

– Тебе придется подумать, – улыбаюсь я, – иначе я назову ее наобум, бросив кубик. Например, Асей.

– Нет. Давай без Аси.

– Почему? Тогда Алиса?

– Алиса звучит более интересно, но мне все равно не очень нравится это имя. Давай не на “А”, – Камиль откладывает меню в сторону, и, сцепив руки в замок, смотрит на меня, а я прикасаюсь к его пальцам, чувствуя тепло и чувствуя себя уютно.  Даже события сложного дня как-то отходят на второй план, когда я просто наслаждаюсь тем, что мы сидим вместе в кафе и обсуждаем имя для малышки, – Ева, очнись.

– А? – я вскидываю голову, заметив, что Камиль с легкой усмешкой смотрит на меня, – прости, я что-то…

– Хочешь домой потом или сходить куда-нибудь? – внезапно спрашивает он.

Не знаю, кто сейчас за нами наблюдает сверху, но, пожалуйста, сделай так, чтобы у нас было больше таких вечеров. Больше дней и ночей. Потому что сейчас мне хочется в ответ просто улыбаться.

– Мы никуда не ходили до этого.

– Стоит начать тогда.

– Тогда точно не домой. И без криминала, пожалуйста. Больше не оставляй меня в клубе одну, пока ты со своим старым другом там кого-то прессуете.

– Серьезно? – слышу смешок, – есть в мире интересные вещи без всего этого. Тебе понравится.

– Тогда я согласна, – я снова улыбаюсь в ответ. В этот момент к нам возвращается официантка и мы делаем заказ – я показываю в меню какой-то простой салат и молочный коктейль, чувствуя, как улыбка все не хочет исчезать с моего лица.

Честно говоря, последние недели я ощущаю себя искренне счастливой чаще, чем за всю свою прежнюю жизнь.

Эпизод 61

Летом я захожу на кладбище, там, где похоронена Валя. Среди темной грязи после дождя, и выгоревшей на солнце травы, ее ограда выделяется обилием цветов. Я подхожу и кладу большой букет белых роз под ее фотографию, а рядом сажаю маленькую игрушку – белого мишку с сердечком в руках.

Когда-то она подарила мне такого на день рождения.

Я все еще чувствовала перед ней огромную вину, и, хотя старалась не плакать, когда приходила к ней, все равно слезы предательски выступали на глазах и ветер из-за этого казался обжигающе-ледяным.

Несмотря на то, что Камиль прямо мне сказал – Валя подставила меня, когда привела к той девушке в бордель и для меня все закончилось бы очень плохо, я не могла уже сердиться на нее. Иногда нужно прощать. Все совершают большие ошибки, и жаль, что не все могут их потом исправить.

– Прости, – произношу я снова, поднимаясь с корточек, и, развернувшись, ухожу. Я не суеверная, но быть беременной на кладбище мне неуютно. Просто сегодня день Валиного рождения и я не могу не приехать.

Вернувшись обратно к машине Камиля я сажусь в нее, закрыв дверь. Когда я поворачиваюсь к Камилю, то удивленно приподнимаю брови. Он крутит в руках какое-то кольцо, которое переливается камнями даже сейчас ,в пасмурный день.

– Ого, – произношу я, заметив, сколько на нем камней, – это что? Твое?

Если бы взглядом можно было убивать – Камиль бы совершенно случайно меня уничтожил бы, посмотрев на меня после этого вопроса.

Боже, кажется, я тупею с каждым днем. Не знаю, что там происходит с организмом беременной женщины, но, кажется, мой мозг уменьшается с ростом моего живота.

– Да, цып, – он надевает на мизинец кольцо, которое налезает ему максимум на первую фалангу, и саркастично усмехается, показав мне, – ну как? Мне идет?

Не выдержав, я начинаю смеяться. Камиль берет меня за руку и надевает на безымянный палец кольцо, которое садится на него легко и идеально. Я все еще смеюсь, пока он это делает, а потом внезапной ойкаю, почувствовав неладное и замолкаю.

– Что? – Камиль внимательно смотрит, как я ошалело пытаюсь понять – не показалось ли мне…

– Я описалась…–  не успевает бровь Камиля изогнуться в ответ с посылом “чего-чего, цыпа?”, как я поправляюсь, –  или нет. На моем сроке все возможно, но… кажется, это все-таки не то. Я не хотела в туалет.

Он молча отворачивается и поворачивает ключи в зажигании. Машина достаточно резко стартует с места.

– Ты не описалась, цып, – комментирует он странно спокойно, – похоже, ты рожаешь.

Удивительное спокойствие в этой ситуации, но я и сама достаю из сумочки телефон, и, заглянув в календарь, понимаю, что такое вполне может случиться. Только после этого я чувствую, как изнутри поднимается целое темное цунами паники, накрыв меня с головой. Даже в глазах темнеет.

– Больше ничего не чувствуешь? – меня возвращает к жизни вопрос.

– Живот крутит.

– Только сейчас начал?

– Нет, с утра, – выдыхаю я заледеневший воздух из легких. Мне стыдно, дико стыдно. Я ерзаю на сиденье и зажимаю руками подол платья между ног… если еще не поздно. Боже. Могла бы – сквозь землю сейчас провалилась.

Камиль тихо и сквозь зубы матерится.

– Слыш, Ева, почему я об этом не слышал? Хрен бы ты куда поехала сегодня.

– Я правда думала, что это нормально, – я внезапно начинаю плакать, – последние недели и так тяжело было ходить, поэтому мне показалось, что… ну, это особенность такая. Я не знала.

Я смотрю, как перед нами закрывают железнодорожный переезд, у которого собирается пробка и зажмуриваюсь. Если бы знала – сама никуда не поехала.

– Так, – на колени Камиль мне кладет бумажную салфетку, и я ее хватаю, смяв, – вытри слезы, Ева. Заканчивай плакать.

– Твое сиденье…

– Насрать мне на сиденье. Возьми себя в руки и считай, сколько проходит времени между приступами боли. На, – Камиль следом передает мне и свой разблокированный телефон, и я хватаю его, тыкая в экран дрожащими пальцами, пытаясь найти секундомер.

Да, я знала, что рано или поздно рожу. Но так скоро! Я не готова. Мне бы еще недельку походить. Мы даже не выбрали имя для малышки, потому что думали, что в запасе еще есть время, и не могли все это время прийти к консенсусу…

Я пытаюсь сосредоточиться на боли в животе, которая просто оказывается схватками, но мой взгляд мечется между телефоном Камиля и дорогой. Кажется, что время тянется бесконечно, хотя, я успеваю несколько раз засечь периоды между схватками, а когда бросаю взгляд на время, понимаю, что прошло около получаса. Честно говоря, я не совсем понимаю, зачем Камиль дал мне телефон – я все равно не знаю, сколько должны идти эти самые схватки.

Только бы успеть.

– Ева? – Камиль реагирует на то, как я, похоже, бледнею. Не знаю даже, как он умудряется следить за дорогой и за мной.

– Больно.

Если раньше я могла только догадываться – переживает ли за меня Камиль или нет, то теперь я явно замечаю темную тень беспокойства на его лице.

– Настолько больно?

– Ага. Будет больнее? Я тогда умру, наверное. Такое чувство, будто у меня внутри дикобраз в пять кило катается и пытается пролезть наружу.

Машина неожиданно сбрасывает скорость. Включив аварийку, Камиль тормозит у обочины, а потом открывает дверь и выходит. Позади тоже тормозит машина, где сидит охрана – когда-то я спросила, почему Камиль до сих пор катается с ними, несмотря на то, что тот человек, который ему угрожал, уже умер… а он ответил, что после того, что творил – вряд ли сможет жить еще несколько лет, ничего не опасаясь.

– Вылезай, садись за руль, – доносится до меня короткий приказ. После Камиль возвращается к машине и заставляет меня пересесть назад, а место водителя занимает один из охранников. Когда между нами поднимается в автомобиле заслонка, и мы трогаемся с места, Камиль кивает мне:

– Ложись.

– Зачем? – испуганно спрашиваю я, но новый приступ боли скручивает меня в позу креветки. Он кажется мне сильнее, чем обычно, и я вскрикиваю. Потом послушно ложусь, понимая, что сидя я не выдержу такого и согнусь, не дай бог так, что переломаю ребенка… хотя, не уверена, что это возможно.

Зато, когда Камиль поднимает мне подол платья, и оттягивает мне нижнее белье, заглянув между ног, мне хочется вопить уже от возмущения.

– Камиль!!!

– Слушай, что я там не видел? Вдруг ты уже рожаешь. Надо убедиться, – хмыкает Камиль. Он сидит, зажав телефон между плечом и ухом, и внезапно произносит, видимо, дозвонившись до собеседника, – слыш, Зайцев, мы к тебе едем. Готовь там все. Нет, я не подожду, мать твою. Ей уже заметно больно.

Я сильно нервничаю, чувствуя себя растерянной и испуганной, но, глядя на лицо Камиля, я понимаю, что и ему далеко не все равно. Он тоже беспокоится за меня. Черт. За то время, пока мы с ним вместе, я, похоже, научилась угадывать любые оттенки его эмоций, которые он не сильно любил показывать. Не знаю даже, как я их не замечала раньше.

Камиль откладывает телефон в сторону, а потом роется где-то сбоку двери.

– Прости, цып, – произносит внезапно он. Я хочу спросить, почему так пахнет спиртом, за что он извиняется и зачем он сейчас натянул на руки стерильные перчатки, как этот ужасный человек задирает мне в очередной раз подол платья, а потом просто пихает мне руку между ног… внутрь… черт тебя подери, Камиль. Это дико больно.

Мои глаза становятся размерами с блюдце, пока я пытаюсь не заорать. Зато лицо Камиля идеально спокойное и сосредоточенное, словно он занимается чем-то абсолютно рутинным, а не проникновением в меня впервые за последние месяцы. Ну, хоть так…

– Ну, я надеюсь, что мы успеем, цыпа, – я могу вздохнуть полной грудью, только когда он вытаскивает свою руку из меня, и, сдернув перчатку, запихивает ее в мусор, – потому что родишь ты, по всей видимости, скоро.

– Я тебе это припомню. Клянусь, – шепотом обещаю я, и впервые вижу ухмылку в ответ.

***

Когда мы въезжаем на территорию больницы, я уже выдираю на себе волосы от боли. Только и могу, что лежать, уткнувшись лицом Камилю в колени и дышать громко, как паровоз, а все, что меня успокаивает – рука Камиля, которая гладит меня по волосам и по спине.

Он осторожно поднимает меня на руки и несет ко входу. Я кусаю губы, глядя на лицо человека, который станет не просто моим мужем, а уже отцом нашего общего ребенка. Это так странно. Всего-то около года назад я смотрела на него со страхом, не понимая, как кто-то может встречаться с ним, не испытывая беспокойство за свою жизнь.

Новая волна боли затапливает меня, и я обессиленно закрываю глаза – меня даже на крики не хватает.

– Так-так-так, – тараторит Зайцев, встретив нас в больнице, – быстренько ее переодеваем и на креслице, посмотрю, сколько там раскрытие. Давай-ка потерпи еще и не рожай. Этого оставлять будешь или выгоним?

– Ты сейчас по охеренно тонкому льду ходишь, Зайцев, – слышу ледяной голос Камиля, пока мне помогают переодеться в больничную белую ночнушку и забраться в кресло для пыток. Кажется, я мычу что-то неопределенное в ответ на вопрос доктора.

– Шучу я, не напрягайся. Если Ева попросит – пустим тебя, конечно. Но пока выйди, пожалуйста, за дверь. Сам знаешь, почему.

Когда Камиль уходит, я чувствую себя еще хуже. Просто потому что его присутствие поддерживало во мне, хотя бы, моральный дух, но сейчас, когда мне больно, когда незнакомый дядька лезет тебе между ног, а какая-то женщина крепит к твоему животу страшные штуки, становится страшно.

– Все, рожать, Ева. Бегом на каталку, повезем в родовое. Быстро ты очень.

Я киваю. Еще немного потерпеть… еще немного.

Потом я могу только осознавать отдельные моменты того, что происходит вокруг. Вот меня укладывают, заставив поставить ноги на какие-то подставки. В глаза бьет яркий свет и на плечо надевают тонометр. Больше всего я запомню момент, как в изголовье моей койки появляется Камиль и наклоняется ко мне, обхватив лицо ладонями и подарив поцелуй. Я даже начинаю плакать от этого, потому что он это сделал слишком нежно. Потом Камиль берет меня за руку, и я смотрю на знакомые тату сквозь пелену слез.

– Так, давай, Ева, – командует врач, – смотри, я кладу тебе руку на живот, вот сюда. Ты толкаешь ее… не лицо напрягая. Внутри мышцы. Выталкиваешь. Ясно? Поехали. Раз, два… толкай. Молодец… Дыши. Еще раз…

– Давление падает, – слышу я внезапно четкий женский голос рядом.

Он внезапно врывается через темноту, который почему-то становится слишком много, и я ощущаю, будто куда-то уплываю. Уже на инстинктах я делаю последний рывок – сильно напрягаю низ живота, и чувствую, как наступает неимоверное облегчение. Тут же слышу громкий детский крик, и…

Окончательно проваливаюсь в темноту, прошептав лишь “Прости”.

Эпилог

“– А у мишки лапки или руки, Ева? 

– Лапки… 

– А покажи, как мишка говорит. Р-р-р! Вот так он говорит. Р-р! Видишь, на задние лапы встал? Не подходи близко к клетке, малыш. Будешь сладкую вату? 

– Буду, мам…” 

Давным-давно забытые воспоминания, где высокая, темноволосая женщина берет за ручку маленькую девочку и ведет к разноцветному ларьку за сладкой ватой, растворяются, как утренний туман.

Я медленно открываю глаза около шести часов утра – напротив, на белой стене висят часы, а через окно падают теплые лучи солнца. Просыпаюсь не трехлетней девочкой, которая держала во сне теплую руку мамы, а уже двадцатилетней Евой. И, повернув голову, я понимаю, что сейчас вместо мамы меня держит за руку Камиль.

Наши пальцы крепко переплетены. Кажется, он заснул в кресле.

В двух шагах от моей кровати стоит смешное прозрачное корытце на колесиках, в котором тихо лежит маленький сверток. Вспомнив внезапно все, я приподнимаюсь на кровати, и чувствую, как начинает кружиться голова, а катетер от капельницы в вене причиняет легкую боль.

Камиль в этот момент открывает глаза и, заметив, что я неуклюже пытаюсь сесть с шумом выдыхает. С каким-то облегчением.

– Цыпа, блин. Лежи, – он встает и укладывает меня обратно, заправив заодно мои спадающие на лицо пряди волос за ухо. Его взгляд внимательно ощупывает меня – словно Камиль пытается понять, все ли со мной в порядке, – лежи, говорю. Или привяжу к кровати. Как себя чувствуешь?

– Слабо. Что случилось? – я растерянно смотрю в темные глаза Камиля, замечая там явный оттенок тревоги. И еще мне кажется, что Камиль сейчас на взводе, – что с малышкой?

– С ней все в порядке, – он отпускает меня, выпрямляясь, – все отлично, я бы сказал. Три с половиной кило, рост – пятьдесят два сантиметра. И она похожа на меня, – сказав это, Камиль чуть сужает глаза, усмехнувшись, – уж извини.

– Дай мне ее посмотреть, – прошу я, и он опускает взгляд в то самое прозрачное корытце.

– Она, похоже, спит. Очень сладко.

– Тогда подвези ближе, чтобы не разбудить.

Камиль двигает ко мне малышку, и я, снова приподнявшись на локте, заглядываю внутрь ее смешной кроватки. Не знаю, материнский ли это инстинкт или нет, но стоит мне увидеть крохотное круглое личико с недовольно надутыми губками, и темной прядью волос на макушке, как у меня начинает щекотать в груди от умиления. Я невольно улыбаюсь. Она такая смешная и милая. Кажется, она действительно совершенно не похожа на меня, и это даже в каком-то роде забавно.

– Привет, маленькая, – я осторожно глажу ее по ручке, – прости, что не обняла тебя, когда ты появилась на свет.

Я перевожу взгляд на Камиля – он в это время отходит к окну, взъерошивая пальцами себе волосы. Да, он определенно напряжен. Я чувствую это даже отсюда.

– Камиль?

– М?

– Что со мной случилось?

– С тобой? – он смотрит на меня, – ты едва не отправилась на тот свет, Ева. У тебя открылось кровотечение, упало давление, и ты сразу же отключилась. Твою мать, – он внезапно ругается, и потом еще тише выдыхает что-то матерное. Поставив локти на подоконник, Камиль устало трет лицо, – ладно. Это в прошлом.

Я испуганно перевариваю сказанное, закрыв рот. Да, я помню странную слабость и головокружение в родах, очень сильную боль в животе, но даже подумать не могла, что это обернется подобным. Мне становится дико страшно, хотя, самое страшное уже действительно осталось в прошлом, раз я очнулась.

Моя дочь могла бы лишиться мамы. А что, если с Камилем что-то бы случилось… потом?

Наверное, в это мгновение до меня впервые доходит, что чувствовал Камиль, когда я впервые рассказала ему о своей беременности. Ребенок, оставшийся без родителей – это ужасно. И мы оба это понимаем, как никто другой. Но тогда я была излишне самоуверенной.

– Прости меня, – вырывается у меня и Камиль поднимает голову, посмотрев на меня, как на умалишенную.

– Ты угораешь, цып? – у него вырывается усмешка и он снова подходит ко мне, передвинув кресло так, чтобы усесться прямо напротив, – честно говоря, ты мне дочерта наговорила, пока была в полубессознательном состоянии. Я не хочу это еще раз слышать.

– Например?

– Из приятного я помню только признание в любви.  Остальное хочу забыть.

У меня дергается уголок губ.

– Это правда. Я про любовь… Мне сегодня снился сон, перед тем, как я очнулась – там я маленькой гуляла с мамой по зоопарку, и она держала меня за руку. Мне было ужасно уютно. Наверное, так чувствуют себя только дети, когда для них родитель – это весь мир и в нем безопасно… и они знают, что мама и папа их обязательно защитят от всех бед. Когда я проснулась, то увидела, что на самом деле я держала тебя за руку. И внезапно поняла в тот момент – теперь ты стал для меня тем человеком, с которым мне так же хорошо, как было в детстве.

Я вздыхаю, сделав паузу.

– А ты что мне тогда сказал на это признание?

Камиль в ответ как-то криво улыбается.

– Я тогда говорил Зайцеву, что если ты не очнешься – я его замурую в бетонные стены этой клиники, несмотря на нашу многолетнюю дружбу. Был занят другими, вещами, короче. Вообще, я не знаю, как чувствую себя дети, которых любят родители и что такое безопасный мир. У меня немного другие воспоминания о детстве.

– Ты не умеешь любить, потому что не знаешь, что это такое, – подвожу итог я, пожав плечом. Вряд ли Камиль действительно понимает, что такое любовь, и вряд ли я когда-нибудь услышу от него слова признания, но я счастлива и от того, что просто жива и сейчас рядом с ним.

– Да? – Камиль приподнимает на секунду брови, глядя на меня, – если честно, ты единственный человек, с кем мне комфортно и за которого я готов убивать. Если мне осталась пара месяцев – я их проведу с тобой, а не с кем-то другим. Если останется вся жизнь – тоже, и мне нахер никто больше не нужен. Если это не любовь, то я хрен знает, цыпа. Что случилось с твоей матерью?

Я не успеваю осознать внезапное признание Камиля, как он задает новый вопрос. Я теряюсь, пытаясь унять бурю чувств, охвативших меня в этот момент, но, все же, отвечаю:

– Честно говоря, никто не знает. Отец считает, что она ушла от нас. Но на самом деле она однажды просто не вернулась домой. Ничего не предвещало…поэтому, я думаю, что ее просто нет на этом свете. Она очень любила меня и Лялю. Вряд ли она бросила бы нас вот так.

Мы некоторое время молча смотрим друг на друга.

– Ясно, – произносит Камиль и я благодарна ему за то, что он не начал строить предположения и давать мне ложные надежды, как это бывало, когда я рассказывала эту историю знакомым. Это только тревожило старые раны.

В этот момент дверь со стуком распахивается и в палату бодро заходит Зайцев с шишкой на лбу.

– Ну, доброе утречко, – громко объявляет он, а я про себя обозленно рычу, думая, что он разрушил такой прекрасный момент между мной, Камилем и нашей малышкой, – Евик, слава богу. Рад видеть тебя в сознании, и твой яростный взгляд. Значит, ты идешь на поправку. Я ненадолго.

Он подходит к корытцу и склоняется над малышкой.

– Очень миленький ребенок. Чаще всего я достаю деток пострашнее, а у вас, похоже, модель вырастет. Температура в порядке, в памперсе вас уже ждут первые какашки. Они страшные, но это нормально. Дальше будут симпатичнее. Советую разбудить, покормить и подмыть. Как себя чувствуешь, Ев?

– Нормально. Относительно нормально, потому что у меня дикая слабость.

– Немудрено, после того, что с тобой было. Придется тебе у нас задержаться подольше, но я уверяю, что этот несдержанный человек тебе обеспечит тут комфортное пребывание, – Зайцев кивает на Камиля, и тот мрачно смотрит куда угодно, только не на него, полностью игнорируя, – слыш, Камиль? Может, обернешься? У меня для тебя тоже кое-что есть.

Камиль поднимается с кресла, выпрямляясь и поворачиваясь к врачу. Со стороны они смотрятся комично. Пухлый, низкий Зайцев, дышащий в грудь здоровому мужику с татуировками на руках. В эту самую грудь врач и впечатывает какие-то листы бумаги.

– На. Твои результаты анализов и последнего осмотра. Ты их не отправляй в шредер сразу, а загляни. Там для тебя сюрприз.

– На хер мне сюрпризы, – резко отвечает Камиль, небрежно открывая скрепленные между собой листы бумаги.

– Не кипишуй раньше времени. Я не про новообразования, или что-то в этом роде. Это б была слишком хреновая шутка, а мой лоб вчера и так неудачно встретился со стеной.

– Потому что ты чуть не просрал Еву, хотя я тебе ее доверил, – произносит Камиль, а я в шоке округляю глаза. Он что, избил врача? Ну вообще…

– Читай уже давай.

Камиль и он замолкают. Я только слышу в почти полной тишине шуршание листов бумаги. И замечаю, как на лице Камиля калейдоскопом меняются эмоции. Сначала – равнодушие. С таким видом смотрят на квитанции в почтовом ящике. Потом я замечаю, как он едва хмурится. Его внимание застывает на одной странице, и Камиль спустя время поднимает на Зайцева взгляд, в котором что-то большее, чем просто удивление.

– Слыш, Зайцев, я надеюсь, ты не перепутал чьи-то результаты с моими?

– Нет, Камиль. Тебя точно не перепутали ни с кем. У тебя действительно все отлично. Можно сказать, что ты победил.

Эти слова для меня, словно внезапный удар кувалдой по голове. Я чувствую, как у меня перехватывает дыхание, догадываясь, о чем они говорят. И зажимаю рот ладонями, лишь бы не вскрикнуть. Камиль в этот момент смотрит на врача так, словно не до конца верит ему, а тот продолжает со вздохом:

– Да. Тебе дали третий шанс, Камиль. Не просри его, как второй. Видимо, кто-то там сверху тебя очень любит. Бросай курить, следи за своим здоровьем и заканчивай ты, ради бога, со своей прежней жизнью. У тебя есть все, что нужно человеку – ребенок, деньги и хорошая жена. Тебе больше не нужно нарушать закон, потому что люди, которые с тобой поступили плохо, давно уже лежат в земле. У тебя есть шанс начать новую жизнь.

– Поболтай мне еще здесь, – перебивает этот вдохновленный спич Камиль, выразительно глядя на Зайцева, и тот тяжело вздыхает.

– Да и может, характер у тебя попроще станет. Полегче, оптимистичнее. Ладно, оставлю вас переваривать новость. Говорю же – хороший сегодня день, – врач хлопает Камиля по плечу напоследок, – и извинись перед теми, кого вчера угрожал пристрелить, что ли, не будь ублюдком. В общем, с этого можешь начать новую жизнь – с расплаты за свои прежние грехи. Отличного дня тебе.

Зайцев уходит, оставив нас втроем. Камиль медленно садится обратно в кресло, еще раз перелистнув пачку листов в своей руке и пробежавшись по ним взглядом, словно убеждаясь еще раз в том, что видит.

– Ты вылечился, – вылетает у меня на выдохе. Я ведь правильно поняла все? Пусть это будет то, о чем я думаю. По-другому быть не может!

– Да, – следует короткий, но понятный ответ.

– И оно не вернется?…

– Нет, не вернется. Вряд ли вернется, точнее. Это не химиотерапия, цыпа. Кое-что другое.

В этот момент малышка начинает кряхтеть, а потом я слышу громкий и требовательный плач.  Я на автомате поднимаюсь, но Камиль берет ее на руки и передает мне.

Господи, какая она легкая.

И смотрит на меня с таким интересом.

Я сначала улыбаюсь ей, а потом принимаюсь плакать. Слезы капают на маленькие одежки девочки, оставляя после себя темные пятна. Действительно день хороших новостей, отчего даже не верится. Лишь бы это был не очередной сон.

Покормив малышку, я перекладываю ее, заснувшую, обратно в кроватку. Когда я ложусь на подушку, то Камиль поднимается с кресла и неожиданно нависает надо мной, поставив руки по бокам.

Я могла бы долго смотреть на него, радуясь мысли, что именно этот человек – мой. И, кажется Камиль с теми же мыслями рассматривает меня в этот момент.

– Ты ведь не уйдешь? – спрашиваю я его, – останешься тут?

Он усмехается в ответ.

– Да я от тебя, похоже, еще долго не уйду, Ева. Может быть, еще лет тридцать-сорок.

Мои губы вздрагивают, когда я улыбаюсь ему в ответ.

– Слишком мало. Я хочу больше, Камиль.

– Ты ненасытная цыпа, похоже. Как, кстати, звали твою мать? – он снова переводит разговор, но я сама и не желаю больше продолжать его. Для счастья не нужны долгие обсуждения и громкие слова. Я с удовольствием буду наслаждаться им без лишних разговоров, чувствуя, как теплеет на душе.

– Мою…? Вероника. А что?

– “Приносящая победу”. Ника. Красивое имя, кстати, – Камиль задумчиво смотрит на нашу малышку, и я начинаю понимать, почему он спросил, – можем назвать ее так, если у тебя нет по этому поводу каких-то заморочек.

– Нет, – я качаю головой, чувствуя, как вот-вот заплачу уже сотый раз за эту неделю, наверное, – ей очень подходит это имя. Пусть она будет нашей маленькой Никой.

Камиль наклоняется ко мне и прикасается с поцелуем ко лбу. Потом скользит губами вниз, и я обнимаю его, вдыхая такой знакомый и теплый запах от него, зарываясь пальцами в жесткие, темные волосы. Закрывая глаза, я позволяю себя поцеловать.

В этот момент я больше не хочу ничего бояться. Жить дальше, и жить очень счастливо.

Потому что я нашла, наконец, тот самый уютный и безопасный мир.

***

Послесловие от автора:

Я никогда не устану говорить вам, что вы – мое вдохновение. Каждый из вас, кто давал мне на протяжении всей книги незримую поддержку, или радовал комментариями и звездочками. Самое ценное, что есть у автора – это читатели. Без вас не было бы этих историй. Спасибо большое вам всем!