Текст книги "Золотошвейка"

Кто такой Поплинс, я не знала и знать не хотела. Прижившись у стенки камина, но не рискуя даже ногой двинуть, чтобы не выдать своего присутствия, я слушала. Правда, половина слов пропускалась мимо ушей, поскольку меня интересовало не то, что говорят, а кто и как говорит. Мне нужно было разобраться в том, что здесь происходит. Совет, как я сразу же поняла, мог быть только один – Совет магов, значит, люди, собравшиеся здесь, – маги. Глубокомысленный вывод, но с чего-то начинать надо?

Слово за слово, и перепалка между членами Совета выросла в славную перебранку, однако председательствующий вовремя спохватился:

– Господа, – мягко пожурил он распалившихся столпов отечества, – к чему эти раздоры? Если кого-то интересуют подробности финансовых операций, господин камерарий предоставит необходимые сведения в рабочем порядке, но цель нашего сегодняшнего заседания иная. Господа! Доклад о нашем финансовом положении имел намерение показать вам то, что мы имеем, а не то, как мы этим распоряжаемся. Надеюсь, на этом мы можем прекратить дебаты?

Неохотное молчание было ему ответом.

«Крэммок! Это был Крэммок! – внезапно догадалась я. – Те же вкрадчивые интонации, тот же почти лишенный эмоций голос. Ага, – обрадовалась я, – один уже отгадан. Остался еще десяток. По меньшей мере».

– Обратимся теперь к технической стороне. Полагаю, у нас все готово, не правда ли, господин Семарз?

Низкий голос нового выступающего гудел, как колокол, красивый, зычный, завораживающий. Уже через несколько секунд я поняла, что, кроме тембра голоса, ничего не замечаю, следуя его плавным и изящным изгибам. Слушала бы и слушала… Не потому, что меня околдовали. Речь неизвестного мне господина Семарза была столь густо пересыпана непонятными терминами и техническими подробностями, что знакомые слова были скорее исключением, чем правилом. Что толку стараться понять смысл того, что звучит, как неизвестный иностранный язык?

Но это отнюдь не остановило привыкших к спорам магов. Спустя несколько минут перепалка между ними разгорелась с новой силой.

– Диффузатор Леминга? Да вы с ума сошли! Он же всех разнесет, как жаб по кочкам! – в общей массе дивных по непонятности препирательств прорезался зычный голос, в котором я с превеликим удовольствием узнала Молроя.

– Зато действенно, – язвительно буркнули ему в ответ, и я непроизвольно ахнула – Иолль! До сих пор он скромно молчал, но давняя неприязнь к Молрою заставила его высказаться.

Значит, по меньшей мере трое из прежних гостей Ноилина – члены Совета. Выходит, памятный обед у графа пару недель назад был не просто визитом вежливости? И маленькое происшествие с отравлением могло значительно подпортить их совместные (или нет?) планы? И Иолль! Прикидывался скромным воробышком, а сам-то каков! Орел!

Чей голос я ни разу не услышала – это самого хозяина. С того момента, как поприветствовал гостей, он молчал, будто нет его, и мне нестерпимо хотелось посмотреть на выражение его лица.

– Господа, спокойствие, – буднично предложил Крэммок, сам удивляясь нелепости своего предложения, и, не будучи никем услышанным в буйном птичьем гаме, невозмутимо продолжил:

– Граф Хед Теодор Ноилин представил перечень магических предметов, которые ему требуются для завершения структурированного заклинания против Эффекта наслоения, – в непонятно как и когда наступившей полнейшей тишине явственно прошелестел неторопливо разворачиваемый свиток. – Я полагаю, мы должны удовлетворить его просьбу.

Предложение повисло в воздухе. Совсем недавно голосившие члены Совета молчали, как осипшие петухи.

Сидя в своем скромном убежище, я искренне сожалела об отсутствии хорошенького глазка в слишком уж плотно обитом деревом и металлом каминном экране. Я успела изучить вдоль и поперек все его изгибы, рассмотреть мельчайшие детали и детальки, но сквозь него смотреть я не умела. А ведь жаль! Раз уж я все равно попала сюда, то почему бы еще и не взглянуть, кроме как услышать?

– Я хотел бы знать, на что пойдут эти магические предметы, – Ариул говорил медленно, смакуя каждый звук, и так многозначительно, что ни у кого не возникло ни малейшего подозрения, что здесь что-то нечисто.

– Нет.

Кратко, скучно и лениво. Развернутым ответом граф Ноилин почтеннейшую публику не удостоил.

– Вот как? И позволь узнать, почему же?

– Не позволю, – сухо ответил Ноилин.

– Тогда почему мы должны удовлетворить, как говорил Крэммок, просьбу уважаемого графа?

– Ваше дело.

Я буквально воочию увидела, как он равнодушно пожал плечами.

– Господа, позвольте, – в безмерном удивлении голос Крэммока поехал вверх, – разве решение нами не принято?

– Кто мешает нам его пересмотреть? – Ариул явно нарывался на скандал.

И нарвался. Члены Совета заговорили одновременно, стараясь если не перекричать друг друга, то, по крайней мере, выслушать самих себя, но очень скоро почти все присутствующие оказались в двух лагерях, от имени которых говорили Крэммок и Ариул. Судя по всему, спор был не нов и надоел всем, но при каждом удобном случае им трясли, как красной тряпкой перед быком.

Мне же вдруг стало не до этого. Я сидела в крайне неудобной позе, подвернув под себя ноги на груде каминных инструментов, почему-то лежавших внутри камина. Сидела и не шевелилась, чтобы ненароком не выдать себя нечаянным шумом. Сначала это было не так и трудно, но потом я стала замечать, как затекает левая нога, и с каждой минутой это было все сложнее и сложнее игнорировать. Я давно уже не слышала, о чем говорят и спорят великие маги, меня волновала только моя бедная несчастная нога, которая онемела еще сильнее.

«А, будь что будет», – решила я и осторожно передвинулась. Железяки подо мной глухо звякнули, но на фоне жарких споров за столом слабый стук в глубине камина никого не заинтересовал.

Я собрала в охапку широкий, а здесь показавшийся и почти необъятным, подол платья и передвинулась больше. Громадные каминные щипцы, прижатые моим телом, тихо проскрежетали по камню… Замерла. Огляделась. Прислушалась. Не нашла ничего подозрительного и продолжила. Медленно приподнялась, чтобы высвободить ногу, и осторожно перенесла вес тела на правую руку, поскольку левой придерживала подол…

Тут-то все и случилось. Нога выскользнула, как разжатая пружина, саданула и проехалась по стенке камина, на которой случайно притаился не замеченный мною ранее совок, и вместе с зазвеневшим оным что есть силы стукнула в угрожающе зашатавшийся экран. То, что такой грохот не заставил развернуться спорящих в мою сторону, казалось просто невероятным. Но шум оказался не единственной проблемой.

Долгих несколько секунд я ошеломленно смотрела, как моя непокорная нога в черном кожаном ботинке с пикантно прикорнувшим к ней металлическим совком торчит наружу всем на обозрение и подпирает каминный экран, который от такой наглости накренился и норовил упасть. Я замерла, нет, окаменела. Медленно, очень-очень медленно, я попыталась согнуть ногу, но моя сомлевшая конечность теперь отходила, изводя меня болезненными иголками, отчего я едва не взвыла, и никак не поддавалась на мои уговоры. Пришлось нагнуться самой, сложившись чуть ли не вдвое, протянув руку и осторожно убрав прогромыхавший по каменному полу совок, а потом ухватиться за предательски накренившийся экран. Я почти целиком вылезла из камина и то, что меня не заметили, можно было отнести к разряду маловероятных чудес. К счастью, увлеченные словесными баталиями маги мало смотрели по сторонам, осыпая друг друга аргументами и контраргументами, как пушечными ядрами, а потому незадачливому шпиону вроде меня выдался неплохой шанс прошмыгнуть позади воюющих армий в свое прежнее укрытие. Что я и сделала. Осторожно поставив на место экран, я дождалась, пока моя нога будет способна согнуться, а потом тихо и аккуратно вползла обратно в камин, как улитка втягивается в собственную раковину.

Еще минуты две я никак не могла отдышаться и прийти в себя. Перепалка там, наверху за столом, почти сошла на нет, но я еще долго не могла сосредоточиться на том, о чем там говорят.

Однако постепенно до меня начал доходить смысл слов и интонации сказанного, и я с удивлением заметила, что и то, и другое весьма изменилось. Похоже, разговор перешел в другую стадию, когда остатки деликатности давно размазаны по стенке, манерная шелуха слетела, а выражения выбираются лишь по степени их быстрейшей доходчивости. Впрочем, до площадной брани благородные мужи дойти пока не успели. Зато перешли на личности.

– …тебе нужна наша помощь, Хед, – сурово и непреклонно заявил некто.

– Вот как? Как это я раньше обходился без нее? И где вы были, когда помощь действительно была мне нужна? – ехидно спросил Ноилин.

– Хватит, Хед, – рыкнул Молрой, – прекрати попрекать нас тем, что произошло десять лет назад. Мы никогда не замалчивали своей вины, но какой смысл напоминать об этом раз за разом?

– Ему доставляет удовольствие тыкать нас носом в кучу дерьма! – холодно встрял надменный Ариул. – Не правда ли, дружище?

– О да, – издевательски расхохотался Ноилин, – только желание видеть, как вы скромно опускаете глазки при встрече со мной, а в душе так громко возмущаетесь, что стены дрожат, и поддерживало в последние годы искры жизни во мне! Как я могу лишиться удовольствия публично обличить вас в двоедушии и лицемерии? Ты прав, Ариул, мне нравится играть на чувствах других, это ни с чем не сравнимое удовольствие!

– Вот потому ты и примешь нашу помощь, поскольку мы не можем позволить себе роскошь проиграть, при этом всецело доверяясь тебе.

– Как это мило с твоей стороны, Ариул, напомнить о доверии. Но позвольте полюбопытствовать, господа, что вы понимаете под словом «проиграть»? Имеется в виду, если вдруг случайно я останусь жив?

В зале повисла неловкая тишина.

Он и вправду играл с ними, лениво и равнодушно. Болезнь лишила его осторожности (а может, так было всегда?), и ему было плевать.

Ответил Крэммок. Тихо, спокойно, без излишних эмоций.

– Проиграть – то и означает, Хед. У нас есть только одна попытка, чтобы закрыть дыры, другой не будет. Сделать это можешь только ты и никто другой. Ты можешь не верить в мою искренность, но я был бы очень рад, если бы ты выжил после этого. Поэтому я согласен каждый день стоять перед тобой на коленях и выпрашивать прощение, я согласен выполнять все твои желания и какие угодно сумасбродства, если это единственный способ принести тебе облегчение. Я не могу тебе даже сказать «потерпи», ибо понимаю, что твое терпение закончилось давным-давно, но я хочу помочь тебе хоть чем-то. Прошу, не брезгуй моей помощью.

– Ах, Крэммок, добрая душа Крэммок, – язвительно сказал Ноилин, – как душещипательно! Я сказал, что мне не нужна ничья помощь, значит, так оно и будет.

– Неужели мы должны сидеть сложа руки, пока он будет убивать себя? – расстроенно воскликнул Иолль.

– Сходи, нарви цветочков мне на могилку, – цинично заявил Нои-лин, – Вот и занят будешь. Ну что, господа, у вас еще есть ко мне вопросы? Тогда извольте меня оставить.

Послышался звук отодвигаемых кресел и шуршание одежды. В молчании уходивших людей было такое осязаемое напряжение, что хоть ножом режь – никто не проронил ни слова.

Я долго не решалась выйти из своего убежища. Однако терпеть ту скрюченную позу, в которой я провела последнее время, не было больше сил. В комнате, с тех пор как утихли вдали последние шаги, не было слышно ни звука, ни шороха, поэтому я осторожно отодвинула тяжелый каминный экран, с которым вполне сроднилась за время странного собрания, и боком выползла наружу. Вставая и отряхиваясь, я повернулась к столу и … обнаружила себя внимательно рассматриваемой скучавшим в кресле графом Ноилином.

– Ой, – только и сказала я.

– Ага, – с видом кухарки, проверяющей готовность попавшей в суп курицы, закивал головой хозяин. Он сидел, вольготно развалившись в кресле и демонстративно сложив руки на груди. Ничего хорошего поза не обещала.

– Бить будете? Аль в лягушку превратите? – деловито осведомилась я.

– В полено для камина: все пользы больше будет.

– Это случайно вышло, – попыталась оправдаться я.

– А у тебя по-другому бывает? Поведай мне, девица, куда ты не суешь свой длинный нос, и я пойду туда отдохнуть, – тяжело вздохнул он. – В последнее время, заходя даже в собственную спальню, я заглядываю под кровать, на всякий случай проверяя, не выпрыгнешь ли ты оттуда?

Я стояла, насупившись, поглядывая исподтишка на хозяина: никогда нельзя быть уверенной в том, шутит ли он, и что за этой шуткой последует. Я мудро предпочла молчать, да и вообще лучше держаться поближе к двери: авось успею сбежать.

– Да, кстати, а как это тебе удалось попасть в потайной ход? – подозрительно спросил он.

– Ну вот это действительно была чистая случайность… – попыталась объяснить я и остановилась, прерванная оглушительным хохотом. Сначала я отказывалась верить собственным ушам, но глаза подтверждали – смеется: лучики морщинок собрались у глаз, на щеках образовались пикантные ямочки и преобразили его лицо, сделав его залихватски мальчишеским и открытым (ах, чудо, как хорош), а посему я успокоилась: раз хохочет, экзекуция отменяется. Рано радовалась.

Смех прекратился так резко, словно и не бывало. На лицо опять легли неуловимые тени, взгляд заострился. Я поежилась. Перемена была мгновенной.

– К моему удивлению, ты оказалась куда умнее, чем я ожидал. И даже грешным делом подумал, не подослали ли тебя ко мне? Как-то ты все время оказываешься там, где не надо. А потом присмотрелся получше и понял: нет, самая обычная… золотошвейка.

Ах, скажите на милость, какая любезность! Я чуть не прослезилась от умиления. Надо же, обычная золотошвейка. А ведь не сказал – оскорбил.

– А и то верно, что там уметь, – елейно пропела я, острыми коготками выпуская из мягких подушечек голоса едкий сарказм, – коли иголкой да нитку тяни. Каждый может.

– Как ты умудрилась пробраться на Совет магов? Ты понимаешь, что они могли с тобой сделать, узнай, что ты подслушивала? – полностью проигнорировав мои слова, опять набросился он.

– И что же? – нервно хихикнула я. – Подумаешь, маги! Никто даже не заметил.

– Еще бы, как тут заметишь! – тихо и ужасающе бесстрастно сказал он, отчего у меня побежали мурашки по спине, – А знаешь ли ты, девушка, что мне пришлось держать тебя под заклятьем все это время, потому что магам такого уровня почуять другого мага так же легко, как увидеть солнце в небе? А знаешь ли ты, что шуток с выпрыгиванием из камина на этот раз тебе бы не простили? Неужели ты до сих пор не поняла, что никому нет до тебя дела, ни до твоих красивых глаз, ни до твоих детских оправданий? Это маги, Кассандра. И не простые маги. Это самые могущественные люди Арнаха. Они вертят королем, если им вздумается, по их слову начинаются войны и умирают люди. И поверь, им нет дела до разглядывания камушка, попавшего им в ботинок, они его просто выбросят.

Он замолчал, и тишина била мне по нервам больше, чем только что сказанные страшные слова. Его взгляд пытался прожечь меня насквозь, и я уже чувствовала, как предательски горят мои щеки.

Долго выдержать это я не могла, а потому готова была скоренько перевести стрелки в противоположную сторону. Только не обо мне будем говорить, только не обо мне.

– Мне кажется, они готовили заговор против Вас. Я слышала, как Ариул говорил, что против семерых Вам не устоять.

Он скептически хмыкнул:

– А ради чего еще они могли прийти сюда?

– И Вы знали? И позволили им?

– Позволил что? Что ж, если хочешь знать правду, Кассандра Тауриг, то они и вправду чуть не подмяли меня, несмотря на все мои приготовления. А знаешь почему? Из-за тебя. Не теряй я столько сил, чтобы прикрывать не просто твое присутствие, но и дурацкие ползания по камину, я бы справился легко. Лучше бы ты просто вышла и станцевала для публики. По крайней мере, мне бы не пришлось отбивать магические атаки со связанными руками. Ну что, ты довольна объяснениями?

Еще бы. Я готова была провалиться сквозь землю. Похоже, все, что я ни делала, делала во вред ему. Прямо как заколдовали. Не я ли вчера вечером твердо решила представить перед ним собственную персону девицей благоразумной и скромной?

Чтобы спастись от предательски наворачивающихся слез, я опять ринулась в бой с расспросами, раз уж мне так повезло с ответами:

– А зачем им было нужно … подмять Вас?

– Чтобы контролировать.

– Зачем? – удивилась я. От изумления слезы высохли сами собой.

– А вот это не твоего ума дело.

Спасибо, объяснил.

– Может, они и вправду хотят помочь? – осторожно спросила я, – Почему бы Вам не… гм… попользоваться ими, чтобы закрыть эти злосчастные дыры между мирами?

– Иолль, – понимающе прищурил глаза граф, – мой старый добрый друг никак не угомонится.

В его словах было столько многообещающе-зловещих намеков, что за Иолля я просто испугалась.

– Что плохого в том, что он хочет помочь?

– Помочь? – он нехорошо и даже зло ухмыльнулся. – Это называется помочь?

Он замолчал, погрузившись в мрачные размышления, неторопливо барабаня пальцами по столешнице. Я потопталась у стола, не то, чтобы привлекая внимание, но чувствуя себя глупо и неуютно.

– Уйди с глаз моих долой! – внезапно устало сказал граф. – И если ты задумаешь в следующий раз такую штуку провернуть, спасать не буду.

– Да не хотела я, – сдавленно, но облегченно пробурчала я, ветром проскальзывая в дверь. Меня догнало скептичное хмыканье.

Надо сказать, на такое успешное завершение разговора я и не рассчитывала.

Окрыленная удачей, я пробежала несколько шагов, но меня догнало мощное и суровое:

– Стой! Кассандра, вернись!

Все. Сердце упало вниз, а ноги приросли к месту. Очень и очень дурное предчувствие сопровождало каждый мой крохотный шажок в сторону двери, но, к сожалению, расстояние было слишком невелико для длительных раздумий и страшных догадок.

– Сядь, – выдохнул граф Ноилин, когда я осторожно сунула нос в комнату.

Пока я тянула время, деликатно мостясь на краешек стула, хозяин пристально рассматривал меня. О чем он думает? В его взгляде не было ничего теплого или симпатизирующего, отчего меня просто передернуло: не этот ли человек несколько минут назад весело хохотал, блестя глазами? Что произошло?

Сейчас меня рассматривали так, будто я была приколотой к изыскан-ному бархату бабочкой, редкой, красивой, но безнадежно мертвой.

– Итак, Кассандра Тауриг, – официально начал он, и сердце мое упало, хотя куда уж падать ниже? Я сцепила пальцы в дурном предчувствии, – я доволен твоей работой в качестве золотошвейки, но с этого дня больше в ней не нуждаюсь. Твоя служба окончена. Тебе выплатят положенное вознаграждение, передадут наилучшие рекомендации и сегодня же отвезут домой.

– Нет, Вы не можете со мной так поступить, – в отчаянии пролепетала я, безуспешно отгоняя поступающие к горлу слезы.

– Я уже так поступил, Кассандра, и будь добра не устраивать истерику.

– Нет, Вы не можете так, – настаивала я на своем, – как же руны? Кто будет защищать города? Я же Вам нужна. Вам без меня не справится…

– Иоллю голову открутить мало, – с досадой пробормотал Ноилин, и я с надеждой заглянула ему в глаза – может, передумает? Лучше бы этого не делала. В них было не раскаяние в том, как он со мной поступает, а ледяной холод и презрение:

– Не утешай себя надеждой, девушка, – в голосе слышался металл, – то, что ты делала, никакого отношения ни к каким дырам не имеет. Это блеф, рассчитанный на наивного Иолля и всех тех, кто стоит за ним. Изволь покинуть этот дом без глупостей.

Ах, вот как? Покинуть так покинуть. Договор, стало быть, расторгнут? Я ему ничем не обязана?

– Благодарю господина графа за три самых отвратительных, самых безобразных месяца в моей жизни. Столько грязи на меня не выливали даже в Пьяном Месячишке в Нижнем городе, столько презрения и неуважения к себе я не ощущала даже от баронессы Комкольдц. Я с великой радостью покину этот пустой, заброшенный, отвратительный замок, где давно забыли, что такое нормальная жизнь с ее прелестями и радостями, горестями и человеческой заботой друг о друге, – горделиво выпрямившись, я с превеликим удовольствием бросалась словами, отводя душу. Кровь стучала в висках, руки мелко дрожали, а я испытывала ни с чем не сравнимое удовлетворение, – я с радостью вернусь к тем, кто меня любит и ценит. И чем быстрее я забуду Вашу унылую физиономию, тем лучше.

Граф Ноилин заскрипел зубами и процедил:

– Вот и катись.

* * *

Лихорадочно собирая вещи, я даже не пыталась остановить слезы, текущие в три ручья. Что толку? Я сама все испортила. Не нужно было лезть на рожон, не нужно было говорить тех безобразных слов, не нужно… Но все уже сделано и сказано. Хоть раз душу отвела. И теперь осталось только собирать вещи.

Я недолго здесь прожила, но могла бы и с закрытыми глазами повторить рисунок шелка, которым были обиты стены, или вязь незатейливой вышивки на светлых портьерах, или строгую четкость линий деревянного паркета. Мои пальцы помнили все изгибы маленькой деревянной статуэтки, свернувшейся клубком кошки, остроухой и лукавой… Я с тоской провела рукой по столу, за которым провела немало часов, еще раз аккуратно сложила мягкий золотой шнур, извивающийся, будто разделяющий мою печаль, погладила любовно прилаженную к стулу подушку – скромный подарок Нарата, первый шажок к налаживанию наших отношений, кивнула, как живым, часам, мелодичным звоном предупредившим меня о неумолимо бегущем времени…

Словив себя на мысли, что уже в третий раз складываю одно и то же платье, я бросила это дурацкое занятие и плюхнулась на тахту. На колени тотчас прыгнула Мартина, громким урчанием и демонстративным выпрашиванием ласк заставившая меня улыбнуться. Отстраненно гладя пушистую кошачью головку, я с тоской огляделась по сторонам.

Я соврала. Я не хотела покидать этот пустой, заброшенный, отвратительный замок, где оставалась частица моей души. Я вросла в него, я раскинула по нему мои мысли и желания, и они совершенно не хотели ко мне возвращаться.

Вот и все. Прощай, смешная каменная птица, похожая на разжиревшую серую чайку, прощай, едва видимо колышущаяся водная гладь в бассейнах, прощай, милая ива, горестно склонившая уже голые ветви над водой. Вряд ли я еще вас увижу.

Прощайте, неразгаданные тайны и несовершенные приключения! Прощайте, камины, портьеры, потайные ходы, так лихо прятавшие меня, за что и поплатилась… Больше ничего этого не будет. Прощай, надежда на другую жизнь. Все закончилось.

Когда в комнату зашел Иолль, я уже была спокойна и просто печаль-на – никаких слез. Всему когда-то приходит конец, и я в полной мере осознала это.

– Попало нам обоим, – проворчал Иолль, искоса глядя на меня. – Ты как?

Я пожала плечами:

– Уезжаю.

– Да, я знаю, – раздраженно повел он плечами, – Не понимаю я его…

– Все правильно, Иолль, – мудрой улыбкой улитки, которую переехало телегой, улыбнулась я, – нечего тут и понимать. Разве он не хозяин в своем доме? Разве не его право? Я возвращаюсь домой.

– Что ж, Кэсси, хотел я тебе подарочек подарить, а выходит, подарочек-то прощальный, – с тяжелым вздохом Иолль открыл поясной кошель и, как фокусник, потянул за тонкую золотую цепочку. На ее конце болтался небольшой прозрачный камешек, изящно оправленный в золото и серебро.

– Что это? – печально улыбнулась я.

– Амулет. Я подумал, что тебе это будет полезно.

– Амулет? Зачем?

– Помнится мне, ты была обеспокоена разгулом оборотней вокруг. Ну, так вот этот камешек истинную сущность и являет.

– И как именно? – равнодушно спросила я.

– А посмотри сквозь него. Коли оборотень – так ты сквозь чужую личину истинное лицо увидишь, а обычное существо так обычным и останется. Иногда можно увидеть и другие проявления магии, если человек в этот момент использует ее. Чары какие-нибудь, например… – поток красноречия Иолля иссяк, и я удивилась: на него это было не похоже. Я подняла глаза и увидела печальное, почти отчаянное лицо, с которого сошел весь налет наигранной веселости и смешливости. Иолль криво улыбнулся и чуть смущенно отвел глаза.

Я взяла камешек и первым делом посмотрела на устроившуюся у меня на коленях Мартину. Кошка осталась кошкой, по-прежнему мурлычущей и серой. А жаль. Я было подумала…

– Спасибо, Иолль, – протянула я ему амулет, – Только к чему мне это? В Кермисе мне некого бояться. Что может случиться в обычной золотошвейной мастерской? Там оборотни иные: на лице улыбка, а в душе скверна. Только против них никакие камни не помогут.

– Возьми, Кэсси, – Иолль мягко вложил амулет мне в ладонь и сжал мои пальцы в кулак, накрыв своей рукой, – если не как амулет, то просто в память обо мне.

Раз в память – то ладно. И его я тоже вряд ли когда-либо увижу. Золотоволосый голубоглазый красавец, элегантный дворянин, мечта любой девушки, что тебе до меня? Мы провели вместе немало занимательных часов, и не скажу, чтобы мне это не понравилось. Мы смеялись и шутили, с тобой было легко и просто, но как только я покину замок, граф забудет о простолюдинке из Кермиса, так и вправду будет лучше. Ни к чему это.

– Хед и меня попросил удалиться, – с невеселым смешком заявил Иолль, – обещал закрыть переход.

Переход? Что за переход такой? – я сразу же вспомнила, что не давало мне покоя с прошлого разговора с Иоллем. Тогда он тоже упоминал переход, но я не придала этому значения.

Иолль недоуменно посмотрел на меня, потом его лицо посветлело. Он явно обрадовался задержаться и поговорить на отстраненную тему.

– А, ты не знаешь, – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал он, – это такие магические тоннели, выглядят как обычная дверь, вот только входя в них, попадаешь не в соседнюю комнату, а в соседний город.

Иду я себе, гуляю по замку, вдруг нечаянно попадаю в переход и оказываюсь в Дирмидонтсе прямо посреди тамошнего карантина? Славное развлечение.

– И что же, такие переходы есть везде? И я могу случайно зайти в него? – тут же поинтересовалась я. Праздный, к сожалению, вопрос. Не долго мне осталось случайно гулять по Самсоду.

– Не зайдешь, не бойся, – улыбнулся Иолль, – Переходы – дело дорогое и трудоемкое, потому не в каждом городе есть, а уж про отдельных магов и говорить не приходится. Хед, конечно, и здесь сумел отличиться, но вовсе не из-за желания стать хлебосольным хозяином, напропалую встречающим и провожающим гостей, как ты понимаешь. У него свои представления о гостеприимстве. А могла ли ты случайно попасть в него? Нет, для этого нужно знать определенные магические заклятья. К тому же обычно он наглухо запечатан. Хед открывает его только для собственных надобностей.

– Как же ты тогда сюда попадаешь?

– Скажем так. Мысленно спрашиваю, дозволит ли он пройти, получаю разрешение и вхожу. Или не получаю разрешения. И не вхожу. Как каждый из нас. Но если честно, то я не знаю, почему он разрешает мне приходить. Его прихоти – выше моего понимания.

– Значит, граф точно знает, кто и когда вошел в замок?

– Не только это, – хмыкнул Иолль, – еще он точно знает, где точно мы ходим по замку. Если, конечно, у нас не хватит наглости скрыть свое перемещение, только я не уверен, что он и об этом не знает. Представь себе, лежишь ты на солнышке, подремываешь, и вдруг на ногу садится жук. Почувствуешь ты его? А если он ползти начнет? Вот так и Хед чувствует всех, кто находится в замке.

– Всех? – ухнуло мое сердце от дрянных предчувствий. – Меня он тоже чувствует?

– Несомненно. Уж ты-то для него и вовсе раскрытая книга. Если я еще могу воспользоваться кое-какими заклинаниями и ввести его в некоторое заблуждение хотя бы ненадолго, то ты этого сделать не можешь.

Я подавленно молчала. Получается, граф Ноилин заранее знал, что я сижу в камине. Но это ладно, с этим мы, к сожалению, разобрались. Неприятно было осознать, что он прекрасно знал и то, что я прячусь в потайном ходе рядом с библиотекой и слышу их очень личный разговор с Эленой. Не этим ли объясняется его тогдашняя нервная досада и желание поскорее увести болтливую красотку из поля моего зрения? Ох, как отвратительно-то получилось… Да и вообще, пусть мы и ходили по одним и тем же коридорам, да встречались очень редко. Не потому ли, что он заранее знал, куда идти, чтобы со мной не столкнуться?

Как бы то ни было, мне теперь все равно. Выходит, он и так был излишне долготерпелив ко мне, но с этих пор ему никто мешать не станет.

Однако кое-что еще внезапно пришло мне в голову.

– Послушай, а раз так… – недоумение лучше всего разрешается, когда есть у кого спросить. Вряд ли мне доведется сделать это потом, – раз граф и тебя тоже чувствует, то что на самом деле ты делал в том подвале? Я бы, например, не стала красть, зная, что за мной наблюдает хозяин. Какой смысл?

Иолль скис окончательно. Его брови выстроились унылым домиком, как у грустного пса, а уголки губ обвисли. Он тяжело вздохнул.

– Вообще-то, я и не скрывал, а он всегда это знал. Я делал вид, что ищу талисман, а он – что не замечает моих поисков. Я не отступал, чтобы доказать необходимость моей помощи и твердость моих намерений, а он игнорировал, чтобы показать, что в помощи не нуждается и мне талисман не найти. Вот и весь карамболь.

Нашу увлекательную беседу прервал Джаиль, бесцеремонно распахнув дверь и с порога заявив:

– Карета готова… – с языка явно собиралось сорваться что-то нелицеприятное, но присутствие Иолля Джаиля остановило.

– Господин граф, – неизменно черный слуга, с потаенным злорадством прищурившись, слегка поклонился Иоллю и выразительно ухмыльнулся мне. Даже по тебе, мерзкий, отвратительный, ненавистный Джаиль, я буду скучать. Кто будет приводить меня в состояние спасительного бешенства, когда отчаяние подступает к горлу? Кто научит переступать через собственные страхи и плевать в лицо опасности?

Но об этом ему я не сказала, презрительно фыркнув и задрав нос. Джаиль покрутился и ушел ни с чем, уступив место как всегда невозмутимому Нарату. Тот пришел за вещами. Уже. Пора. Быстро же они выполняют волю хозяина.

Я тяжело вздохнула и действительно принялась собирать вещи. Иолль неловко потоптался, а потом тихо выскользнул за дверь. Прощай, неслышно прошептала я вслед.

В нижнем дворе и вправду стояла карета, окруженная слегка удивленными таким небывалым событием стражами и конюхами. Вездесущие дети из Прилепок, безуспешно отгоняемые взрослыми, открыв рот, издали наблюдали, как Нарат и помогавшие ему стражники аккуратно грузят мои скудные вещи.

Внушительная, добротная, с хорошо видным графским гербом на дверце – какие-то сидящие птицы вперемешку с ярящимися львами, стоящими на задних лапах, – карета была запряжена четверкой лошадей, на козлах сидели по такому случаю разряженные в ливреи стражи. Этих двух обычно радостно ухмыляющихся парней я хорошо знала, но сейчас положение обязывало – они сидели молча и хмуро, как на параде.