Текст книги "Золотошвейка"

– Значит, больше эликсир тебя не интересует?

– Не интересует? – удивился Энсон. – Еще как интересует, детка! Даже больше, чем раньше. Зачем иначе мне было возвращаться в Арнах? По родине истосковался? По этим глупцам, что дальше собственного носа не видят? В Маграиде я приобрел не меньше, чем потерял здесь. Но эликсир! Эликсир – это то, ради чего стоит рискнуть всем. Видишь ли, теперь я знаю, в чем ошибся. У меня было время подумать, и я понял, что сделал неправильно. Но я никогда не смогу проверить это, пока у меня не будет крови Хеда. Вот ведь незадача, не правда ли?

– Ты убийца, ты знал о последствиях и все равно продал формулу Молрою? Чтобы он и те, кто захочет использовать ее, высасывал жизнь так, как было с тобой? – я едва могла говорить от негодования, гнев душил меня, но мои яростные нападки на сидящего рядом человека вызвали у него только довольный смех.

– Кэсси, я дал им правдоподобную формулу, заметь, правдоподобную! – радостно осклабился Энсон, с ужимками уворачиваясь от моих локтей, будто барышня от излишнего внимания кавалера. – Но Ариул не такой дурак, чтобы поверить, что я добровольно отдам то, что и самому нужно. Нет, он прекрасно знает, что формула фальшивая, но еще он знает, что до настоящей формулы – рукой подать. Собственных мозгов ему не достает, зато молодых амбициозных магов под рукой – сколько хочешь. Годик-другой – и они дойдут до того, до чего я не успел.

– Поэтому ты думаешь, что Ариул хочет тебя убить руками Дайны? Разве не логичнее вытянуть из тебя все, что ты знаешь, и только потом убивать?

– Логичнее, – сразу же стал угрюмым Энсон, – но у него с логикой туговато. Мы с ним малость повздорили, тут дружбе и пришел конец. Оно сразу было ясно: на одном холме двум замкам не уместиться, а из нас двоих только одному и есть шанс на успех.

– Значит, теперь тебе нужно опередить Ариула?

– Никто не говорил, что ты туго соображаешь, – улыбнулся Энсон, – без талисмана Хед будет более сговорчив.

– Раз так, то, может, ты мне объяснишь, с какой стати я должна тебе помогать украсть вещь, которая единственная может спасти наш мир, который ты же, кстати, к гибели и подвел?

– У меня твоя младшая сестра, – удивленно ответил Энсон, – или ты уже забыла? В твоих интересах, чтобы я оставался в живых, поскольку, кроме меня, никто не знает, где она. И если я не вернусь, она погибнет от жажды или голода, потому что я не оставил ей ни крошки хлеба. Ну-ну, полегче, это не со зла, просто я рассчитываю завтра поутру вернуться за ней. Ты же не дашь ей погибнуть?

Я угрюмо молчала, погрузившись в раздумья. Я не видела причин, по которым Энсону было бы выгодно врать мне, похоже, он действительно говорил правду. Так на чьей стороне должна быть я? И могу ли я вообще принять чью-то сторону?

За рассуждениями я не сразу поняла, как стало тихо. Лес замер в молчании, небеса замерли в ожидании. Энсон напрягся, настороженно глядя в никуда и вслушиваясь в странную тишину. Эта тишина давила, угнетала. Я почти осязаемо ощущала, как она сгущается, предваряя что-то неизбежное. Время. Время. Что-то случится…

– Послушай, скажи откровенно, зачем ты его травил? Это же не было предупреждением? Ты же хотел его убить? – спросила я, чтобы хоть чем-то нарушить эту тягостную тишину.

Где-то недалеко хрустнула ветка, и Энсон настороженно приподнялся. Он долго вслушивался, но ответом было только глухое уханье и шорох крыльев – сова охотится.

– Кого надо убить? – рассеянно спросил мужчина, чуть расслабляясь и усаживаясь обратно.

– Графа Ноилина.

– Я не собираюсь его убивать, – отмахнулся Энсон.

– Да нет же, я спрашиваю, зачем ты его травил тогда, в замке, когда был Тильдой?

– Могла бы и сама догадаться, – рассеянно ответил Энсон, не прекращая внимательно вглядываться во тьму. Он был чем-то обеспокоен, а оттого ответил откровенно, не задумываясь и не насмешничая привычно, с чего бы это я вдруг спрашиваю о столь давних делах, – убивать мне его ни к чему, ни тогда, ни сейчас. Зато остальные должны были выйти из игры. А ты мне помешала.

– Остальные?

– На том обеде, если ты помнишь, были Молрой, Элена, Крэммок и Иолль. Если бы не твое феерическое появление из кухонного подъемника, они все выпили бы яд и пару минут спустя были бы мертвы…

– За исключением…

– За исключением Элены, разумеется, которая заранее приняла противоядие, и Хеда, которого она должна была держать в коме до моего прихода. Катари рабс – чудесная штучка и у нее много побочных эффектов. Например, то, что малая доза противоядия может сохранить жизнь, зато губительно сказаться на рассудке.

– Ты не хотел его убивать, но хотел, чтобы он слегка тронулся умом? – я только покачала головой: у меня не осталось сил на буйные эмоции. Да и толку-то? Энсона этим не пробьешь.

– Ну-ну, детка, не стоит так драматизировать. Безумие было бы временным, зато позволило бы мне пройти наверх и взять Хеда под контроль. Увы, иначе было никак: наш граф Ноилин силен в защите. Но ты испортила мне такой хороший план, – с искренним сожалением закончил Энсон.

– Ты отвратительное чудовище!

– Знаю, милая, знаю. И все-таки мне приятно услышать этот комплимент от тебя.

Я рассерженно хмыкнула: усовестить Энсона мне не суждено. Да и не стоит. Его откровенность ужасала, но я была ему даже благодарна за это: устала от недомолвок и лжи, от непонятного стремления щадить мои чувства, что впоследствии оказывалось лишь предлогом скрыть от меня нечто важное, а потому меня вполне устраивало то, что Энсон не выбирает выражений и не пытается спрятаться за фальшивой добропорядочностью.

– Что-то я не пойму, – осторожно продолжила я расспросы, – стоило ли так все усложнять? Элена часто бывала в замке, неужто она не нашла бы другого места, чтобы отравить человека? Потише, поспокойнее, чтобы никто не смог помешать?

– А это, между прочим, была самая идеальная обстановка. Чем больше людей, тем труднее держать их под контролем, а если создать правильную шумиху в одном месте, есть шанс, что внимание к другому месту будет ослаблено. Правда, чтобы реально пробить его защиту, надо было сделать так, чтобы он находился без сознания, по меньшей мере, минут двадцать, но и дополнительные погремушки не помешали. У Хеда всегда была неплохая способность чувствовать всех гостей своего замка, званые они или нет. В верхнем замке – больше, в нижнем – меньше, но он всегда прекрасно знал, кто и где находится. Званые гости бывали у него крайне редко, а больше двух человек – и того реже. Элена не один день потратила на уговоры, вот потому в тот день в Самсоде, кроме Хеда, было, по меньшей мере, семеро магов. Четверо плюс Джаиль – наверху, да мы с тобой внизу.

– Я – маг? – невинно округленные глаза Энсона не обманули.

– Способности у тебя – так себе, весьма посредственные, но есть, и ты об этом знаешь. А врать старшим нехорошо.

Я фыркнула.

– Если ты помнишь, мы были с тобой на кухне, и Хед об этом должен был знать. Но ему было невдомек, что мы там делаем и не заодно ли ты со мной. Так что он должен был подозревать тебя не меньше, чем меня.

– Ты меня подставил?

– Кэсси, детка, это мы уже проходили. И помнится мне, этот факт не вызывал у тебя сомнений и раньше. Стоит ли ворошить прошлое? Да и не мог я тогда иначе. Мне нужно было сделать так, чтобы внимание Хеда максимально рассеялось. Одного не учел – твоей прыткости.

– Надо было запереть меня, – мстительно вставила я.

– Надо было, – притворно печально вздохнул Энсон, – но я по натуре человек жалостливый и незлобивый, к тому же ты мне нравилась…

– А вот Элене я очень не нравилась. Представляю, как она разозлилась, когда гости не стали пить отравленное вино.

– Нет, детка, не представляешь. Если бы я не уговорил ее использовать тебя по-другому, быть бы тебе кроликом белым, пушистым…

– Стало быть, и за все остальное я должна благодарить тоже тебя?

Энсон довольно откинулся назад, разве что не мурлыкая от удовольствия.

– Все-таки это была Элена, – задумчиво рассуждала я вслух. Злорадство в моем голосе заставило моего похитителя удивленно приподнять брови. – Зачем же было травить всех остальных, если тебе был нужен только Ноилин? Постой, ты вправду хотел их смерти или они просто «под руку попались»?

– И то, и другое, детка. Я был не прочь разделаться с ними, а потому именно они под руку и попались. С кого бы это начать? Молрой. Когда я прорывался в Арнах, то первым местом, куда я попал, был Дормидонтс, вотчина Молроя. Это был неудачный прыжок, меня забросило в Переход, я намертво застрял там, а чтобы выйти наружу, требовалось разрешение Молроя. Этот стервец, даром что маг посредственный да умом не блещет, имеет бульдожью хватку. Он не впустил меня до тех пор, пока я не пообещал ему формулу, союзничество и… кое-что еще. А потом мне пришлось скрепить свои обещания магической клятвой. Так что избавиться от Молроя я мог лишь с его смертью.

Ах вот оно что! То-то мне было непонятно, почему Энсон именно Молрою продал формулу эликсира, если верить Иоллю. А дело оказалось куда проще и банальнее.

– Дальше. Крэммок. Тебя не удивило, откуда у Крэммока так своевременно оказалось в руках противоядие от катари рабс? Вероятность того, что на твоих глазах кого-то собираются убить этим редчайшим ядом, примерно такая же, как падучая звезда, упавшая у твоих ног. А он был к этому готов.

– Он знал?

– Детка, Крэммок далеко не так прост, каким кажется. Он любит играть в откровенность, но скажет лишь то, что заставит тебя поступить так, как ему требуется. Я знал, что если кто и создаст мне трудности в будущем, так это именно Крэммок. Остальные – нет, шаги остальных я мог просчитать, но не Крэммока. Я и сейчас во всем происходящем вижу его тонкую игру. То, что он не вмешивается в открытую, говорит лишь о том, что все идет так, как ему надо. Будь уверена, если потребуется, он будет действовать жестко и решительно. Целенаправленно его убивать в мои намерения не входило, но я с удовольствием осиротил бы Совет магов, если б выпала такая возможность. И меня многие бы поддержали.

– Ах, да, конечно, – язвительно рассмеялась я, – этот старый зануда Крэммок единственный, кто еще заботится о спасении нашего мира. Так ату его, ату!

– Кэсси, Крэммок никогда и ничего не делает с одной-единственной целью, а в среде магов давно пора произвести кое-какие перемены. Не удивлюсь, если после нынешних событий в Совете магов останутся лишь те, кто смотрит Крэммоку в рот и боится шагу ступить без его одобрения. Уверен, даже ты вписана в его планы четко и аккуратно, так что не торопись делать выводы. Может статься, эти планы тебе совсем не понравятся, а потому поблагодари меня, что я умыкнул тебя из-под его бдительного ока.

– Не дождешься! – буркнула я. – Но почему Иолль? Разве он был для тебя опасен?

– Опасен? Нет, противен. Наш голубоглазый красавчик юркий и прыткий, как хорек. Сегодня он с одними, завтра – с другими. Одно время он был очень дружен с Хедом – ну прямо не разлей вода. Вместе учились, вместе развлекались, вместе дебоширили. Но как только Хед занялся своим талисманом, а я – его кровью, Иоллю пришлось отойти на задний план и это ему очень не понравилось. Он в подробностях знал не только о том, что за эликсирчик мы получили, но и о последствиях его применения. Поэтому не думай, что его помыслы чисты, а намерения добры. Он спит и видит, как бы взять реванш и самому стать единственным обладателем эликсира. Иолль не успокоится, пока не устранит меня. Так почему я не должен сделать это первым?

Я скептически хмыкнула. Интересно, догадывался ли Энсон о том, что Иолль действует заодно с Хедом? И как должна действовать я? Чью сторону принять?

– А Ариул? – спросила я. – Почему его не было на том обеде? Разве не он первый в твоем списке мешающих твоим планам?

– Не думаю, чтобы кому-нибудь удалось бы протащить его в Самсод, – скривился Энсон, – а если бы такое случилось, Хед не пожалел бы средств, чтобы обезопасить себя заранее. Так что присутствие Ариула мне просто помешало бы.

– Интересно у тебя получается, – задумчиво рассуждала я, разглядывая медленно ползущую по ночному небу тучку. Лунный свет прятался в ее тени и осторожно выглядывал, серебря темные стволы и пробиваясь сквозь густые ветви, – раз не получилось всех убить, ты предпочел сделать их союзниками?

– Детка, умение использовать своих врагов и союзников – это высшая дипломатия!

Энсон вдруг рассмеялся, громко, заливисто, жизнерадостно. Он запрокинул голову, прикрыл глаза и хохотал, в припадке смеха колотя себя ладонями по коленям. Я угрюмо наблюдала за ним, не зная, на что решиться: равнодушно фыркнуть или разозлиться.

И вдруг он громко икнул, дернулся и замолк. Его глаза широко раскрылись в немом удивлении, уставившись куда-то в темноту справа от меня, рука медленно поползла вверх и остановилась на животе.

– Что, смех проглотил? – недружелюбно спросила я. Дурацкие у него шуточки, и сам дурак.

Энсон вздрогнул и непонимающе опустил взгляд вниз, на собственное тело. Между пальцами правой руки, плотно прижатой к животу, торчала рукоять ножа с оскаленной головой клыкастой кошки. Пальцы медленно окрашивались темной жидкостью. Неужели кровь?

– Что… – начал было Энсон.

– Тебе нужны объяснения? – из темноты неслышным мягким шагом в круг тусклого лунного света ступил человек. – Глупец, придумай их себе сам!

Он подошел откуда-то сзади, нагнулся и отточенным резким движением перерезал Энсону горло, после чего обошел дерево вокруг, неторопливо вытер нож о плечо своей жертвы, засунул его в ножны и бесцеремонно поднял меня, выдернув за веревку, как морковку из грядки. Тело Энсона, лишенное опоры, кулем упало на бок. Я громко всхлипнула и отступила назад.

– Нам пора, – равнодушно сказал убийца и потянул меня за собой.

Это был Блектон.

* * *

…Блектона я просто боялась. Было в его взгляде нечто такое, что заставляло мою ершистость тихо съеживаться, но он и не ждал от меня ответов. И вопросов. На мое громкое возмущение он резко развернулся и сунул нож мне под нос, слегка ощерив зубы в презрительной усмешке. Неприятный шевелящийся ком страха в моем животе явственно просил не лезть на рожон, и мне почему-то не захотелось испытывать терпение Блектона.

Он просто тащил меня за собой, как вел бы корову на поводке, нисколько не заботясь о том, что об этом думаю я.

К счастью, мы пришли довольно быстро. Энсон знал, где лучше устроиться в ожидании, а потому всего несколько минут ходу – и мы стоим в кленовой рощице, где пару месяцев назад я делилась с Иоллем результатами наших бесплодных поисков Тильды. Сколько же перемен принесли с собой эти несколько десятков дней? Жизнерадостная, когда-то неуловимая «Тильда» умерла в лесу неподалеку, а я так и не задала Энсону один важный вопрос, что мучил меня последнее время: зачем ему Селина? Было ли это развлечением с его стороны или все-таки нечто более серьезное? Вряд ли он сказал бы мне правду, но теперь я и этого не узнаю… Странные мысли приходят в голову, когда опасность рядом.

Луна серебристым светом заливала замок и запущенный сад перед ним. Внизу, у подножья холма, где расположилась кленовая рощица, там, где почти потерявшая свое предназначение садовая дорожка делала заковыристую петлю и терялась между берегов заросшего пруда, был небольшой грот, столь же нелепый и забытый, как и все в этих местах. Лунный свет небрежно касался его неровных стен, осторожно проникал внутрь…

Сегодня грот не пустовал. Три смутные молчаливые тени копошились в его недрах. Маленький огонек на мгновение осветил каменные внутренности и погас под чей-то приглушенный раздраженный окрик.

– Мы вовремя, – заявил Блектон и противно хихикнул, рывком потянув меня за собой. Мы спускались вниз, осторожно лавируя между деревьями и кустами. Спуск был довольно крутой, весь в ямах и вспучившихся корнях деревьев, да и Блектон со мной не церемонился, до предела натягивая веревку, скручивающую мои руки сзади, а потому приходилось двигаться почти боком. Оттого я шла, подгоняемая одной мыслью: «Только бы не упасть». Отчего «не упасть»? Во взгляде Блектона было столько неприкрытой ненависти и злобы, что я не желала дать ему хоть один дополнительный повод поиздеваться надо мной: если я упаду, он поволочет меня, выворачивая руки, не давая подняться. В этом я была уверена. А потому торопливо лавировала между темными стволами и безуспешно уворачивалась от хлещущих по лицу веток: идущий впереди Блектон, отводя рукой голые, юркие прутья, и не думал сдерживать их для меня.

Я ничего не слышала, кроме треска сушняка под ногами да свиста веток около своих ушей, и ничего не видела, кроме блеклого лунного отсвета на стволах, позволяющего разглядеть силуэты моих собственных ног, но не то, что под ними находится. Я спотыкалась, цепляясь за крепкие корни, и восстанавливала равновесие, уткнувшись головой или плечами в очередной ствол. Вездесущие ветки, похожие на крючковатые руки Бабы Яги, вконец растрепали мои волосы, и их пряди повисли у меня прямо перед глазами, закрывая и так невеликий обзор. Приходилось ориентироваться не больше, не меньше, как на спину идущего впереди человека.

Я была так занята мыслями, что, когда Блектон остановился, не могла в первый момент понять, что случилось. А тем более осознать то, что действующих лиц у памятного грота прибавилось.

– Если вы отдадите мне свою силу, я не стану убивать вас сейчас, – с холодным презрением сказала леди Дайна, без акцента, будто всегда говорила на этом языке, – а если вы заслужите мое прощение, то и потом не стану.

Колдунья стояла, превосходно освещенная луной: статная, с высоко-мерно запрокинутой головой, гордой осанкой и непреклонной волей.

Но то, что она держала перед собой, повергло в ужас не только меня.

Перед ней на коленях стояла Элена. Впрочем, трудно сказать, стояла ли. Ее пустое лицо казалось лишенным всякого выражения, кожа выглядела мертвенно-бледной, и вряд ли только лунный свет был в том повинен. Взгляд ее был направлен в пустоту, соперничая с ней отсутствием жизни. Той Элены, дерзкой, нахальной, насмешливой Элены, которая строила козни, точила когти на всем, что ни попадя, забавляясь жизнью, не было. Была только пустая оболочка, лишенная воли.

– Элена! – горестный крик раненой чайкой разрезал напряженную тишину. Иолль двумя гигантскими шагами преодолел расстояние, отделявшее его от Элены, и обхватил ее руками – крепко, судорожно, до боли, и в то же время бережно, надеясь защитить. Женское тело, будто дожидавшееся этого, в его руках обмякло, видимо, затяжелело и неуклонно поползло вниз, скользким шелком утекая из объятий. Иолль осторожно уложил его на землю, мягко поддерживая за голову. А потом тихо сказал, нежно убирая с лица длинные пряди рыжих волос:

– Почему ты меня не послушалась, Элена? Почему не доверилась? Все должно было быть не так, – и было в его голосе столько боли, столько печали, столько… любви. Как я могла быть такой слепой и не видеть, кого в самом деле любит Иолль? Я судорожно вздохнула, и этот негромкий рваный звук в напряженной тишине ночи прозвучал щелчком двери, отпираемой грабителем. Он стал последней каплей для Иолля.

С диким рыком, мало напоминающим человеческую речь, Иолль бросился на леди Дайну, на ходу выбрасывая вверх руку с зажатым в кулаке амулетом: из-под пальцев брызнули искры света, видимо, свернулись спиралью, завертелись чудовищным волчком и стрелой вонзились в колдунью. Вонзились бы. Губы женщины дрогнули в легкой насмешке, а пальцы – в неуловимом жесте, и сверкающая стрела была непринужденно отбита, как мяч в игре. Мгновение – и Иолль рухнул, захлебываясь криком и кровью. Я с воплем рванулась к нему, но Блектон резко натянул веревку.

– Ну же? – повелительно спросила леди Дайна, обращаясь к Ариулу, отворачиваясь от корчащегося у ее ног человека, скользнув по мне взглядом и совершенно не удивившись моему присутствию. Ариул был единственным, кто остался стоять в нешироком, освещенном откуда-то изнутри проеме, образовавшемся в гроте. Третья фигура (Джаиль?) смазанно мелькнула в колеблющемся свете и исчезла среди стен тайного хода.

Ариул застыл. Его абсолютная неподвижность удивила бы даже камень. Шок. Панический ужас, сковавший тело гранитом. Медленно подгибающиеся колени, вот-вот готовые склонить пока еще сопротивляющееся тело перед немыслимой силой стоявшей рядом женщины.

И вдруг камень раскололся. Изнутри. От гнева и ярости, не способных больше сдерживаться страхом. От безумия, вызванного ментальным насилием. От презрения к самому себе, когда уже наплевать на опасность, когда инстинкты самосохранения дают чудовищный сбой…

Я не ожидала этого. Думаю, и сам Ариул не ожидал такого от самого себя.

– Тварь поганая, – сквозь зубы выдавил он, неожиданно гибко вскидываясь, окружая себя голубоватым пламенем и резко швыряясь этим пламенем в леди Дайну. Удар был силен и крепок, женщина покачнулась, одной рукой отводя от себя пламя, а другой утирая кровь, хлынувшую из носа.

Она с удивлением посмотрела на свои испачканные пальцы, а затем небрежно махнула рукой, будто отгоняя назойливое насекомое. Голова Ариула резко дернулась, словно получила сильную затрещину, тело мужчины закрутилось волчком и не упало лишь потому, что с силой впечаталось в камень грота.

– Твое счастье, что у меня нет времени, – холодно сказала она, и единственным свидетельством того, что Ариул ее разозлил, были явственные звуки змеиного шипения, проскользнувшие в ее голосе, – но не рассчитывай, что я не разберусь с тобой попозже.

Ариул тихо осел на землю.

Дайна обернулась. Наверное, с маленькими недоразумениями, встретившимися на ее пути, она покончила. Теперь пора было заняться делами.

– Веди ее, – бросила она Блектону, скользнув по мне равнодушным взглядом и делая шаг вперед.

«Зачем я им нужна?» – кричала моя до смерти перепуганная душа. А вот язык, обычно болтливый и неумолкающий, присох к гортани. Мне надо было сопротивляться, надо было бежать, драться, возмущаться. Но я не могла. Эта страшная женщина распространяла вокруг себя подавляющий волю ужас, лишь слегка шевеля пальцем. Я не могла сдвинуться с места без ее разрешения. Я не могла не идти, если она приказывала. И я не могла не ненавидеть себя за это.

Блектон немилосердно рванул за веревку и повел меня за собой внутрь грота и скрывающегося в его глубинах тайного хода, как ягненка, ведомого на заклание.

Однако нам не дали так просто уйти. Неясный шум, шелест или топот заставил Дайну удивленно поднять голову и оглянуться, ее давление ослабло, оттого и я смогла повертеть головой.

Со стороны замка к нам бежали люди. Прячась, скрываясь за сомнительными укрытиями, пригибаясь к земле и, тем не менее, продвигаясь вперед, прибыла подмога. Поздновато, право, Крэммок, поздновато…

Не знаю, кто ударил первым. Не знаю, что было потом. Небо взорвалось голубыми всполохами, змеиными молниями, тишина – криками. Я различала на удивление властный и четкий голос Крэммока, холодную, презрительную ругань, выдаваемую Дайной, но большей частью это были крики боли.

Но я ничего больше не увидела. Сильный рывок за веревку заставил меня упасть и перекувыркнуться, почти примяв стонущего Иолля (какое счастье, он еще жив!), затем Блектон просто потащил меня внутрь грота, мало заботясь о том, что выворачивает мне плечи, и мало обращая внимания на то, что я ругаюсь на чем свет стоит. Боль привела меня в чувство, боль заставила меня бороться.

Я извивалась, брыкалась и пиналась, но с таким же успехом могла бы колотить головой в стенку. Блектон просто и умело ударил меня в живот, а когда я согнулась пополам, не способная ни охнуть, ни вздохнуть, подхватил на руки и понес. Думаю, не из галантности. Просто потолки здесь были слишком низкие – на плечах нести сложновато. Удивительно, как он не догадался меня волоком волочь?

Тоннель привел нас в большой подземный зал, скупо освещенный чахнущим факелом. Дальняя стена зала терялась в непроглядной темноте.

Блектон бросил меня на пол, прислушиваясь к звукам боя, который мы оставили где-то позади, да с опаской поглядывая на то, что могло скрываться во тьме: как-никак в сердце врага. А что, если не спит? А что, если бродит неподалеку? Последняя встреча с Хедом вряд ли вспоминалась ему с теплотой и любовью.

Внезапно все закончилось. Словно некая таинственная рука отсекла все звуки, доносившиеся снаружи. И эта тишина пугала куда больше, чем крики и вопли, только что следовавшие за нами. Блектон замер, настороженно поглядывая на проход, который мы миновали. Я тоже замерла. И мне тоже было небезразлично, кто победил. Очень небезразлично.

Спустя долгих несколько секунд мы услышали шаги.

Леди Дайна шла как-то неуверенно, тщательно выверяя каждое движение. Ступня, одетая в роскошный башмачок, замирала, прежде чем коснуться пола, пальцы широко разведенных в разные стороны рук витали над стенами, словно рисуя сложные знаки, но не касаясь их, глаза тревожно перебегали с пола на потолок и обратно, пытаясь обнаружить скрытую угрозу…

Похоже, все-таки они ее достали. Не победили. Но порядком потрепали. На всегда невозмутимом лице теперь отчетливо читались злость и досада. Волосы, обычно тщательно уложенные, сейчас растрепались, в них запутался пучок сухой травы. На щеке – смазанный красный след. Плащ она бросила снаружи, платье забрызгано кровью. Жаль, что побеждена не она.

Дайна еще раз осмотрелась, подозрительно приглядываясь к неосвещенной части зала. Отсутствие магических следов ее не пугало, она по-прежнему выглядела на диво самоуверенной.

– Что вы хотите со мной сделать? – спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Она не удостоила меня ответом, хмуро осмотрев с головы до ног. Потом схватила за руку и поднесла ее к своему лицу, в неровном свете факела пристально разглядывая почти заживший порез.

Быстрое, едва уловимое движение – и ее острый ноготь содрал потемневшую корочку струпа. Брызнула кровь. Я удивленно вскрикнула и одернула руку, но Дайна и не думала меня удерживать.

Она неторопливо выпрямилась, расправила гордо плечи, приподняла подбородок… Как человек, сделавший все, что было нужно, и теперь ожидающий результата.

От предчувствия большой беды я похолодела и вжалась в камень, словно пыталась раствориться в нем, исчезнуть… В страхе, в подавляющем волю ужасе…

– Что тебе нужно? – вдруг произнес хриплый голос из темноты. Я вздрогнула, мысленно потянулась к нему, как человек, долго скитавшийся по лесу и вышедший к избушке лесника… Зато Дайна улыбнулась, как кошка, загнавшая мышь в ловушку.

– Ты знаешь! – ответила она и с издевкой добавила после паузы. – Будешь играть в прятки? Даже не покажешься, пасынок мой?

Несколько рваных, неровных шагов, гулко отдавшихся в пустых сводах зала. Он вошел в круг света сбоку, рядом со стеной, касаясь ее шершавой поверхности. Вошел и остановился, сложив руки на груди.

Бледное лицо, запавшие глаза, упрямо сжатые губы. Как обычно. Казалось бы, с момента нашей последней встречи он ничем не изменился, но я видела перемены, и они мне не нравились. Я ощущала его физическое истощение, видела, что он едва стоит на ногах. Но еще я чувствовала его всеподавляющую волю. Он целиком и полностью состоял из этой воли, отбросив ненужный хлам вроде чувств и желаний собственного естества. Он был похож на туго взведенный арбалет, готовый к бою и собирающийся спустить свою единственную стрелу, а потому не допускающий промаха. Вряд ли что-либо человечески слабое могло отвлечь его. Мне стало страшно.

На миг наши глаза встретились.

Чего я ожидала? Поддержки? Сочувствия? Жалости? Нет. Но и не той отстраненной и холодной решимости, что затопила его зрачки. В его глазах была безжалостность выбора. Приговор? Да, вот только не знаю, кому он будет вынесен. Боль? Да, доведенная до бесчувственности. Непреклонность? Да, до смерти. Безжалостность? Да, и да поможет нам Бог!

– Ты думал испугать меня такой простой ловушкой, Хед? – Дайна не скрывала торжества, но и не расслаблялась ни на секунду, ведь прекрасно знала, что настоящий бой был еще впереди, а она изрядно потрепана.

Грозовые темные глаза Ноилина дрогнули, с каким-то надломом при-крылись веками и оторвались от меня. Лицо искривила непонятная гримаса.

– Это еще не ловушка, – мерзко сказал он, смакуя каждое слово, и недобро усмехнулся. Мерзко, скользко, отвратительно. Самым худшим тоном, самым циничным и многообещающим. Мне захотелось кричать от предчувствия чего-то непоправимо страшного.

А потом он просто шагнул в сторону, театрально взмахнув рукой.

На полу рядом с ним, мертвенно вспыхнув огнями и осветив доселе темную часть пещеры, загорелась многогранная фигура потрясающей сложности. Линии, знаки, символы… Все было вырисовано тщательно и умело. Наверное, это было великое магическое заклятие, способное сокрушить леди Дайну наверняка. Не сомневаюсь – так оно и было.

Только я отказывалась верить собственным глазам.

Я отказывалась верить в то, что такое может быть. Это было неправильно. Это было чудовищно, ибо в центре фигуры лежала Дана.

Она не была мертва, даже отсюда мне было видно, как мерно поднимается и опускается ее грудь. Ее ресницы чуть трепетали, а рот был слегка приоткрыт. Она безмятежно спала, раскинув руки и ноги в стороны и чуть наклонив голову…

– Ты думал испугать меня этим? – недоуменно спросила леди Дайна. Ее удивление было искренним… И это последнее, что я услышала в здравом уме и доброй памяти, потому что с этого момента испуганной, доверчивой, мягкосердечной Кассандры Тауриг не стало.

Кипящая, слепящая ярость душила меня, затуманивая разум. Тело дрожало, как в лихорадке, не подчиняясь никакому волевому контролю.

Безумным взглядом я искала глаза того, кто предал меня, кто привел меня на грань катастрофы, но он благоразумно отошел в тень, исчез, растворился, и я перестала ощущать его присутствие. И мне было все равно. Он обязательно ответит за свою низость, как и эта полная злобы женщина, как и этот мужчина, прячущий свою ненависть. Ответят.

…Они взорвались в моем мозгу, как вспышка молнии, как десяток молний, яростные, блистательные и вездесущие. Они сверкали во мне, они искали выход наружу, они летели миллионами, оплетая все на своем пути.

Нити. Нити. Нити.

Это больше не было тем «чувством нити», что нахлынуло на меня первый раз, когда я смогла ощутить суть переплетенных в веревку нитей. Это не было и тем удивительным осознанием цельности полотна, состоящего из множества нитей, которое я почувствовала в замке Ариула.

Это чувство было другим. Совсем другим. Полным. Всеобъемлющим. Прекрасно-пугающим. От него захватывало дух, от него мое сознание стало другим.